Горн возвестил о том, что Оксана беременна. Мальчишка лет десяти в коротеньких шортах и белой рубашке, с воротничка которой змеились шелковые концы алого галстука, прижав к губам медную трубу, дудел так громко, что девушка проснулась, схватившись за живот.

Сидя в кровати, она привыкала к реальности, в которую была так жестоко выкинута, и поняла, что ее тошнит. Аккуратно, чтобы не разбудить мужа, она встала с постели и сквозь полумрак спальни босиком прошествовала к туалету, где ее дожидался тест на беременность.

Две полоски подтвердили ее подозрения. Надо было радоваться, но грядущая суета столь важного в ее жизни события пугала девушку. Вернувшись в супружеское ложе, Оксана пристроила тест у подушки мужа и опустилась рядом.

Она пролежала до рассвета, но мысли крутились не о ребенке, все время перед глазами вставал пионер с горном. Лицо его было непроницаемым, как маска, девушка сжималась от безотчетного страха перед ним, перед его горном. Казалось, если она еще раз услышит его звук, то проснется и никогда больше не заснет. Но разбудил ее не горнист, а муж.

Стройный седой мужчина сидел, облокотившись на спинку кровати, и гладил Оксану по голове, перебирая черные волосы. Когда она размежила сонные веки, он наклонился к ней и, кольнув щетиной, поцеловал.

— Ты оставила мне сюрприз?

— Это не сон? — хрипло спросила она, припоминая события ночи, в которых сны смешались с действительностью.

Муж показал ей похожий на термометр тест.

— Ты беременна, — сказал он и, поднеся тест к носу, понюхал его и рассмеялся, увидев, как она пытается его отобрать, хватая пальцами воздух.

Они позавтракали как обычно, только теперь в каждом жесте привычных движений чувствовалась торжественность, словно супруги играли на сцене перед таившимся в темноте зрителем.

В полдень муж отвез ее к врачу. Женщина средних лет в белом халате сказала, что Оксана на втором месяце. Записывая что-то в тетрадь, доктор задавала вопросы.

— Двадцать пять лет, — словно рапортуя, отвечала Оксана. — Да, никогда не рожала. Но планировала. Ребенка хочу. Сейчас безработная. Домохозяйка...

Выйдя из частной клиники, она, сев в машину, продолжила про себя монологом: замужем почти три года. Мужу пятьдесят один. Два небольших обувных магазина — остаток когда-то успешного предприятия, просторный дом возле моря. Двое детей от первой жены: парень, закончивший недавно юридический факультет, и его старшая сестра, стерва-карьеристка, за долгие годы замужества так и не сподобившаяся подарить ребенка мужу. Оксана была уверена, что они ее ненавидят. Считают, что она, бывшая работница бюро переводов, вышла за их отца ради денег. Они и отца не любят. Ей не хотелось, чтобы ее ребенок был братом этих людей и хоть чем-то походил на них. Оксана потрогала рукой живот — плоская поверхность ничем не выдавала зарождающееся чудо. Нет, он у неё самый особенный и будет весь в маму.

Муж хотел отпраздновать это событие и открыл бутылку шампанского. Налил себе и жене чуть-чуть, но Оксана лишь символически пригубила напиток. Ей теперь нельзя будет пить. Зато муж от радости готов был приложиться прямо к горлышку.

— Надо придумать имена, — предложил он.

— Через два месяца мы будем точно знать пол ребенка, тогда и придумаем.

— Просто интересно уже... — сказал он.

Муж задумчиво молчал, наступила такая тишина, что можно было услышать, как отрываются от стеклянного дна фужера пузырьки углекислого газа.

Прежде чем он что-то сказал, в тишине прозвучал детский смех.

— Ты слышал? — встрепенувшись, спросила она.

— Что? — он был весь внимание.

Оксана пригнулась к столу и, артикулируя губами, едва слышно произнесла:

— Тут где-то поблизости дети гуляют...

— Какие дети? Ни у кого из наших соседей нет детей.

Оксана встала из-за стола и покинула недоумевающего супруга, выбежав во двор. Дети проходили мимо, наверное, шли к морю. Она различила в гомоне мальчишеский голос. И звонкий смех, разносимый по округе теплым ветром, такой, что ей сразу вспомнились далекие дни беззаботного детства.

На дорожке за забором никого не было. Оксана прислушалась, но детские голоса растворились, словно и не было их.

— Маловероятно, что здесь могла быть ребятня, — сказал муж, когда она вернулась. — Ты же знаешь наших соседей, к ним в гости разве что скорая помощь может приехать.

Муж был прав. Их окружали странные люди. Перед ними, на первой линии от моря стоял настоящий дворец, хозяин которого жил в столице и приезжал так редко, что визиты его почти не замечали. Гораздо чаще и, как правило, шумно, там отдыхали его друзья, и один раз муж Оксаны ходил выяснять отношения с чрезмерно-громкой компанией. Они угомонились, только когда он пригрозил позвонить хозяину дома, который, очевидно, имел влияние на них.

В доме напротив жила пожилая чета. Хозяйка дома переоборудовала бассейн на улице в розарий, все лето там цвели белые розы. Оксана, несмотря на свою любовь к цветам, не понимала такую жертву бассейном ради клумбы.

В другом доме жил бизнесмен-холостяк, серьезный мужчина, пытавшийся создать семью. Он никак не мог изменить свой статус, невесты менялись у него примерно раз в год. О том, что он дома, соседи всегда знали по машине, оставляемой перед воротами.

Еще одни невидимые соседи пока не могли себя так назвать из-за возникших финансовых трудностей, которые заставили их на неопределенный срок заморозить стройку. На территории, там, где у других соседей цвели крымские горки, у них возвышались укрытые целлофановой пленкой пирамиды из песка и керамзита. Фасад был неоштукатурен, за мутными стеклами проглядывала кирпичная кладка внутренних стен. Поздними вечерами, на исходе сумерек можно было увидеть, как из незастекленного чердачного окна вылетают летучие мыши, хлопая в темноте крыльями.

Оксана прошла к морю и глянула на песчаную полоску пляжа со склона. Пляж был пуст. Девушка не верила, что голоса ей причудились. Наверняка было рациональное объяснение. Скорей всего к кому-то из соседей приехали погостить родственники.

Последующие дни как будто подтверждали ее предположение. То и дело ветер доносил до нее детские голоса, беспечный смех. Но она не могла определить откуда они доносятся, иногда казалось, что источник шума рядом с ней, точно невидимые дети носятся по ее саду или, укрывшись от солнца в беседке, рассказывают истории.

Прогуливаясь к морю, она встретила соседку, переделавшую бассейн в розарий.

— Как ваши дела? — любезно улыбаясь, спросила соседка, широко открыв кованую калитку. — Вы случайно не ждете пополнения в семье? — предположила она, уставившись на живот девушки.

Оксана опешила.

— Откуда вы знаете? Мой муж вам сказал?

Соседка, поняв, что попала в цель, счастливо засияла и пригласила девушку к себе.

Оксана приняла ее приглашение и устроилась в саду, который теперь смогла разглядеть изнутри. Деревца в горшках, засыпанный землей бассейн, в котором росли белые розы, источавшие нежный аромат. Спустя несколько минут женщина вернулась с подносом, на котором громоздилась чайная посуда.

— Беременную женщину сразу видно, — говорила она, расставляя содержимое подноса на мозаичной столешнице. — Она преображается, это особенно легко понять, если встречал ее раньше. Взгляд меняется, осанка — все ее тело подчинено тому, чтобы выносить плод, защитить его.

— Я всего пару дней назад об этом узнала.

— Изменения уже произошли, — констатировала соседка. — И восприятие мира меняется — звуки, запахи. Я желаю вам всего самого лучшего, это ответственная миссия — быть матерью, — напутствовала она.

— А у вас дети есть? — спросила Оксана.

Соседка помрачнела, сурово буравя взглядом девушку, и той стало неловко, точно она задала бестактный вопрос.

— Мой ребенок далеко, — неопределенно ответила она.

Оксана решила объяснить причину своего вопроса:

— Я просто слышала детские голоса последние дни. Подумала, может, у кого-то из соседей гости...

— Это скорей всего дети из лагеря, — сказала соседка, махнув рукой в сторону.

— Я не знала, что рядом есть лагерь, — удивилась Оксана.

— Когда-то он был огромным. Наши дома и те, что дальше, находятся на его бывшей территории. Я думала, что его и нет уже... Видимо заехала первая смена.

Дома во время ужина Оксана поделилась своим открытием с мужем.

— Нет давно никакого лагеря, пусть не говорит, если не знает, — раздраженно ответил он.

— Но раньше на этом месте был?

— Тут находился лагерь «Буревестник», принадлежащий рыболовецкой флотилии. После развала Советского Союза все корабли продали на металлолом и перекупили через офшоры. Предприятие ликвидировали. Лагерь попал на отчуждение и был по кускам распродан. Землю на всякий случай пропустили через третьи руки, чтобы у добросовестных покупателей ее по закону не смогли отсудить. Так что можешь быть спокойна, нас отсюда не выселят.

— А я не беспокоюсь, — возразила она.

Ночью Оксана долго не могла заснуть. Открывая глаза, она рассматривала замысловатые тени на стене, падавшие от кружевных занавесок, и пыталась представить, какой здесь был лагерь в те далекие и неправдоподобные времена, когда над одной шестой частью суши развевался красный флаг. На месте их спальни мог стоять корпус, стадион или столовая. Девушка заворочалась и легла на бок, крепко обняв руками подушку.

— Ты не спишь? — тихо спросила Оксана мужа и, получив отрицательный ответ, решила поговорить с ним: — Ты в детстве был в пионерском лагере? Как туда попадали?

— Родители меня несколько раз отдавали в лагеря. Они принадлежали ведомствам, в которых они работали, и профсоюзы распределяли путевки. Не знаю, чем эти лагеря принципиально отличались от лагерей для взрослых где-нибудь на Сахалине. Я чувствовал себя настоящим узником. Разлученный с друзьями, я жил в непривычной обстановке по чужому расписанию. И все время хотелось есть.

— Вас плохо кормили?

— Кормили нормально, иногда можно было даже добавку взять. Хотелось другого — печенья, конфет. Той ерунды, на которую дома внимания не обращал.

— Но спортом вы занимались? На море ходили?

— Спортом мы чаще занимались, чем ты к зеркалу подходишь. И на пляж ходили, и общественно-полезным трудом занимались, а в свободное время посещали различные кружки. Я был записан в кружок радиоэлектроники.

Муж вспомнил, как вместе с товарищами собирал в лагере примитивный радиоприемник. С транзисторами и лампами была напряженка, они заказывали их у родителей, и сборка заняла всю смену. Теперь, когда радиоприемники помещались в телефонах, эти занятия вспоминались с грустной улыбкой.

В его рассказе слышалось несоответствие между перечисляемыми благами и его личным скептическим отношением к детским лагерям. Оксана была уверена, что он необъективен.

— Но кому-то из детей там было весело и интересно?

— Многим нравилось, — согласился муж, и вскоре она услышала, как он сопит.

Печальная судьба лагеря будоражила воображение Оксаны. Там, где находились корпуса, вмещавшие десятки детей, теперь стояли особняки, в которых доживали свой век пара пенсионеров или вовсе никто не жил, используя землю и дворец на ней, как вложение средств на туманную перспективу. Размышляя о лагере, Оксана услышала детские голоса и бежала за ними, но не в сад или на улицу, а туда, где они звучали — в сон. И, проснувшись утром, ворочаясь на подушке, продолжала их слышать, понимая, что всю ночь прогуляла с детьми, но где они ходили, что видели — девушка не помнила.

Спустя неделю, Оксана, посещая врача, спросила про навязчивые голоса.

— Я могу прописать таблетки, но вам лучше сократить до необходимого минимума употребление фармакологических препаратов во время беременности.

— Доктор, это может быть от того, что у меня повысилась чувствительность? — спросила Оксана, вспомнив, что говорила ей соседка.

— Это галлюцинации. Я еще не видела людей, которые начали обладать экстрасенсорными возможностями во время беременности, — ответила доктор.

Но Оксана осталась при своем мнении. Не могло быть так, чтобы голоса слышались на пустом месте. Да и не на пустом, если разобраться, — ведь пионерский лагерь когда-то был здесь.

В один из летних дней, заканчивая работу по саду, Оксана полила распустившиеся пионы, на аромат которых слетались пчелы со всей округи, и решила прогуляться. Заперев пустой дом, она вышла на главную улицу и пошла по ней, минуя особняки соседей. Иногда из-за заборов на нее лаяли собаки, и приходилось обходить припаркованные машины.

Соседские дома были не похожи между собой, построены по проектам разных архитекторов, единственное, что их объединяло, — классический стиль, выражавшийся в строгих, реже — замысловатых пересечениях колонн, архитравов и лепных карнизов. Балконы, выступающие из фронтальных стен, были либо маленькими площадками на двух человек с ограждением из патинированного железа, либо широкими террасами с белоснежными балюстрадами, на которых отсутствие античных статуй с пышными формами восполнялось торчащими в разных местах спутниковыми тарелками. Почти все дома венчали покатые крыши с мансардными окнами, застеленные терракотовой или битумной черепицей с закругленными, как рыбная чешуя, краями. Придомовая территория особняков была засажена аккуратно подстриженными туями, раскидистыми катальпами, часто попадались высокие, пышные деревья — орехи, каштаны и липы, росшие здесь задолго до того, как были вырыты ямы для фундаментов нынешних поместий.

На пустынной окраине поселка кирпичные скелеты недостроенных домов перемежались с заросшими бурьяном наделами для будущих «латифундий». Внимание Оксаны привлекло старое здание красного цвета необычной для этих мест постройки, притаившееся за густыми кронами кленов и высокими стволами акаций. Сердце девушки учащенно забилось, и она задыхалась от волнения, а догадка, словно вспыхнувшая в ее мозгу молния, была принята за истину. Это сохранившееся здание принадлежало бывшему пионерскому лагерю.

Облик окрашенной суриком постройки был характерен для советской архитектуры середины XX века — минимализм и практичность. На фронтоне, вокруг окошка чердачного помещения с двух сторон на выпуклом орнаменте колосились снопы пшеницы. На неровной полосе карниза, что опоясывала здание по периметру, красовались пятиконечные звёзды.

От выцветшей киновари стен веяло сыростью. Оксана собралась заглянуть в окно первого этажа, но в гомоне притаившихся в густой листве птиц прозвучали голоса детей. Где-то совсем рядом играли в настольный теннис; мячик то и дело стучал о железный лист.

Она обошла здание и в золотистом сумраке под сводами из переплетенных крон деревьев увидела узкую аллею из бетонных плит, по обе стороны которой стояли скамейки, где сидели дети. В конце аллеи на железном теннисном столе разразилась баталия между высокой девушкой, годившейся в воспитатели, и юрким пацаном, которого буквально не видно было за ракеткой. Очередь детей, желающих поиграть, разделилась на две группы болельщиков, и гомон стоял такой, что при соответствующем направлении ветра Оксана вполне могла услышать их в своем саду.

Соседка оказалась права, и лагерь сохранился. Теперь он, конечно, не был пионерским — пионеров не осталось. За небольшим исключением... Сделав несколько шагов по аллее, она встретила одного.

Он стоял на каменном постаменте — гипсовая фигура, раскрашенная блестящими масляными красками. Коричневые чешки и такого же цвета коротенькие шортики. На голубой рубашке с закатанными рукавами алел галстук, голые ноги, руки и лицо сияли глянцем неживой, противоестественной белизны. Голова гипсового пионера была торжественно запрокинута вверх, обеими руками он прижимал к губам горн.

Взволнованная девушка признала в нем пионера, приснившегося той ночью, когда она узнала о своей беременности. Рука инстинктивно прижалась к животу.

Она шла по аллее, и казалось, что пионер опустил горн и смотрит ей вслед. Оксана не смела обернуться, только переглядывалась со смолкавшими при ее приближении детьми на скамейках.

Навстречу двигалась группа малышей, человек шесть, обогнавших свою воспитательницу. Они о чем-то весело переговаривались, может быть, возвращались с кино, если, конечно, тут еще сохранился кинотеатр, но, скорей всего, шли с пляжа — у всех был кофейный загар.

Оксана хотела посторониться, чтобы пропустить их, но в ужасе замерла, увидев вынырнувший из-за кустов джип.

Черное авто летело на детей, не сбавляя скорости.

Оксана закричала, и дети подняли на нее глаза, сбавив шаг. Шедшие впереди малыши остановились, удивленно глядя на кричащую женщину, но было совершенно очевидно, что они не слышат приближающуюся машину.

Авто, похожее на закованного в железные латы боевого слона, врезалось в толпу детей. Маленькие тельца отлетели от стального бампера, словно тряпичные куклы.

Оксана, упав на колени, продолжала кричать и замолкла, только когда забрызганный детской кровью джип остановился.

Открылась водительская дверь, и стекающие капли крови сверкнули в лучах солнца, пробившихся сквозь листву. Водитель, высокий светловолосый мужчина в черных джинсах и рубашке-поло, переступая тела детей, шел к Оксане.

— Девушка, вы в порядке? — спросил он, застыв над ней.

Оксана смотрела на мужчину со смесью ненависти и удивления. Для человека, сбившего целую группу детей, он был слишком спокоен.

— Вы убили детей! Вы что, не видели куда едите?!

Мужчина недоумевал.

— Каких еще детей?

Оксана хотела схватить его, повалить на колени и извозить по земле, тыкая носом в растерзанные трупы малышей. Он должен был почувствовать всю полноту сотворенного преступления, но она лишь подняла руку, которая на взмахе замерла в воздухе и бессильно упала. Детей не было.

— Тут нет никаких детей, — сказал незнакомец.

Птицы все так же чирикали в ветвях деревьев, но детей не было слышно. Сумеречное пространство обезлюдело, детей не было ни на земле, ни вокруг, даже теннисный столик исчез вместе с игроками и болельщиками. Плиты аллеи, на которых сидела Оксана, были переломаны и, словно после оползней, разворочены разросшимися травами.

Девушка обернулась и увидела всего одну поломанную скамейку. Здание, которое она обходила, смотрело на нее черными окнами, в которых застряли обломки разбитых стекол. На обветшалых балкончиках, там, где когда-то сушили на веревочках купальные принадлежности, теперь желтели одуванчики, росла амброзия и молодые деревца.

Постамент перед зданием остался на месте, только верхний слой штукатурки в двух местах был сбит до кирпичной кладки, будто кто-то любопытный усердно искал в нем тайник. Пионер по-прежнему стоял на своем посту, только теперь у него не было рук, вместо них в воздухе застыли ржавые прутья каркаса, торчащие из обрубленных плеч. Лицо статуи осталось нетронутым, за исключением губ, вырванных вместе с трубой. Теперь там зияла глубокая черная трещина, и казалось, что пионер изрыгает из нее зловещие проклятия.

— Боже, что со мной... — прошептала она.

— Давайте я вам помогу встать, — предложил мужчина, протягивая руку. — Вы где-то здесь живете? Не бойтесь, я прораб, у меня тут встреча с заказчиком. Буду расчищать этот мусорник и строить новый прекрасный дом. Я здесь пару особняков с нуля построил, — гордо добавил он.

Оксана ухватилась за его ладонь и, приподнявшись, с криком упала, дрожащими руками схватившись за живот.

— Мой живот... Я беременна... — шепотом произнесла она, капли холодного пота выступили на лбу.

— Не шевелитесь, я вызову скорую, — попросил он и, хлопая по карманам, вытащил телефон.

Врач в больнице сказал, что беременность нарушена, и надо извлечь мертвый плод. Печальным приговором прозвучало то, что детей у Оксаны больше быть не может. Муж как мог успокаивал ее, и вскоре жизнь супругов вернулась в обычную колею. Однажды перед въездом в свой элитный поселок, они остановились перед воротами, чтобы выпустить идущие навстречу грузовики со строительным мусором и срубленными деревьями. Оксана инстинктивно почувствовала, что где-то на дне самосвального ковша лежат останки гипсового пионера, заваленные щебнем и ветками. А может быть, она сама себе это вообразила, ведь голосов и детского смеха после своей короткой беременности девушка больше не слышала. Сосед-холостяк наконец-то женился, беременная жена гордо сидела рядом с ним на слегка отодвинутом в салон пассажирском сидении. Их семейная идиллия недолго радовала соседей, и вскоре они с ними попрощались, объявив, что продали дом и купили квартиру в центре города. Жилищный комплекс, несмотря на всю свою престижность и удачное расположение возле моря, не был предназначен для молодых семей — ни детских садов, ни школ не было не то что на его территории, но и поблизости. Муж Оксаны, видя, как та замыкается в себе и все больше времени проводит в саду с цветами, беспокоился из-за ее печали и предложил усыновить ребенка.

— Не хочу искушать судьбу и выращивать потом белые розы в неожиданных местах, — ответила она.

— О чем ты? Я не понимаю, — сказал муж, но она, глядя в его глаза, видела, да и знала, что он прекрасно все понимает.

Никогда, никогда детский смех не нарушит покой этих мест.