1

Глубоко вздохнув и поежившись от приятного внутреннего ощущения — уютных мурашек восторга и пробежавшего по коже электрического разряда восхищения самим собой — Игорь Карпов нажал на дверной звонок…

…Игорь называл это «торговлей памятью». Название было так себе, но полностью соответствовало процедуре — он давал людям деньги за какое-то памятное им барахло. От действия этого веяло немножко чешским артхаусом, польским сюрреализмом и читанными в детстве фантастическими рассказами — и Игорю это невероятно нравилось. От названия же тянул душок токсичного газетного заголовка, и это Игорю нравилось еще больше. Костюм под это занятие у него тоже был подобран соответствующий — с легкой искринкой, остроуминкой и невульгарной экспрессией. Впрочем, воспитанный человек, не отягощенный бытием в теле Игоря, скорее назвал бы эти одежды кичливыми, невоспитанный — непечатным словом, содержащим прямое указание на сексуальную ориентацию носителя. В городе было достаточно мест, где Игорю нанесли бы телесные повреждения за такой вид; были, однако ж, и места, где его в таком облачении приняли бы как родного — ни в те, ни в другие он предпочитал не соваться.

Игорь несколько лет проработал копирайтером в какой-то забытой богом конторке, потом однажды написал статью про ставки и обнаружил свой, кажется, единственный талант — выигрывать деньги на английском футболе. Не получая невероятных миллионов, не выдумывая сложных схем и не закапываясь в груды статистики, он без проблем ежемесячно добывал раз в пять больше денег, чем ему платили на работе. Обмозговав все за и против, он оставил свою копирайтерскую должность, обманув во имя высших целей маму и сказав ей, что переводится на удаленную работу. И вот уже семь или даже восемь — Игорь уже точно и не помнил — лет он зарабатывал исключительно на букмекерах. Ему невероятно везло: даже тогда, когда исход был совершенно непредсказуем и аналитики со страниц профильных изданий буквально орали о том, что его ставка не пройдет, — он все равно выигрывал. А если и терял вдруг деньги, то неизбежно возвращал все проигранное с преизрядной прибылью в следующем туре.

Поскольку у него отсутствовали система и стратегия, все невероятное везение он связывал исключительно с кармой — в том смысле, в котором он ее себе разумел. С каждого месячного выигрыша Игорь обращал в деньги чьи-то воспоминания — он находил нуждающегося человека, покупал у него дорогое ему старье за многократно превышающие его стоимость деньги и, как он полагал, тем самым перевешивал кармические весы на свою сторону. Ну, а далее, согласно разумению Карпова, судьба возвращала эти весы в равновесие, выгребая деньги из карманов букмекеров.

Разумеется, можно было просто давать наличность страдальцам или переводить средства в благотворительные организации, но Игорю нравилась театральность действа, возможность заявиться к человеку в своем остроумном, невульгарном и крайне экспрессивном костюме, поговорить с ним, проникнуться его тяготами и бедами, а потом все починить деньгами. Схему Игорь придумал, когда, прослезившись, читал о том, как какой-то калифорнийский айтишник выкупил у страдающего аутизмом и перенесшего инсульт парня, безостановочно выкладывающего в интернет нелепые видеоролики с паровозиками и пони, его старый стол за пятьдесят тысяч долларов.

Первого апреля сего года «Челси» совершенно неожиданно проиграл «Кристал Пэлас», Игорь заработал сто сорок тысяч и немедленно решил выкупить у какого-нибудь страдающего бедолаги его памятную ерунду. Он нарядился в свой особенный костюм, взял деньги и спустился в частный сектор. Покосившиеся одноэтажные домишки располагались в самом центре города, полузаросший бурьяном и пахнувший ветхостью квартал начинался буквально за исполинским торговым центром. Игорю нравилось это соседство — оно очень удачно дополняло атмосферу творимого им благотворительного шедевра.

Какой-то отлаженной системы поиска страдальца у Игоря не существовало, ему нравилось просто ходить по тихим улочкам, слушать надрывный лай собак, прикасаться к трухлявым стенам домов, трогать проржавевшие дверные ручки. В какой-то момент Игоря накрывало понимание, что ему вот именно сюда — ему нравилось думать, что это бестелесные духи кармы хватают его за длань и подводят к нужному дому. Далеко не всегда все проходило гладко — порой его бранили и выгоняли прочь, иногда угрожали, однажды чуть было не сдали в полицию, но трудности лишь делали его приключения интереснее, а удовольствие — полнее. Это была одновременно и благотворительность, и игра, и своеобразная работа, плату за которую он, как полагал, получал в виде удачи. То есть умом, конечно, он понимал, что все дело в его нечеловеческом везении, интуиции, возможно — в скрытых аналитических способностях, но предпочитал, дабы не тушить пылающую в себе искру доброго азарта, верить в реальность своих взаимоотношений с кармическими божествами.

Сегодня нужный дом ему никак не попадался — Игорь был, как всегда, в приподнятом настроении и с нетерпением предвкушал очередной акт благодеяния, но какой-то неумолимый червячок назойливо потачивал его нутро. «Кислотность, конечно. Надо было выпить маалокс, блин, какой-нибудь …» — нервно подумал он. Миновав еще несколько покосившихся домов и едва не упав, споткнувшись о внезапно выбежавшую на дорогу полоумную курицу, Игорь почти уже было решил вернуться домой, принять лекарства, отдохнуть, посмотреть какой-нибудь фильм и отложить благотворительный порыв до завтра, как вдруг почувствовал, что нашел искомое. Одноэтажный дом без забора, облупившаяся розоватая краска, три деревянные ступеньки и треснувшие перила, рядом с домом — пустая собачья будка, яблоня, на окнах — игривые шторки, сшитые, казалось, из старых салфеток. Да, это определенно был нужный дом. Глубоко вздохнув и поежившись от приятного внутреннего ощущения — уютных мурашек восторга и пробежавшего по коже электрического разряда восхищения самим собой — Игорь Карпов нажал на дверной звонок.

2

Дверь открыла щуплая седая старушка; Игоря накрыл густой и приятный запах печеных яблок и теста. Он улыбнулся, поздоровался, представился и попросил стакан воды. Карпов любил проверять хозяев на соответствие его представлениям о хороших людях — неуклюжий прием, который он почерпнул из какой-то глубокомысленной притчи. В глубине души Игорь понимал, что особой корреляции между желанием пригласить в дом и напоить странно одетого мужчину и настоящей добротой не было, но никак не мог отказаться от этого элемента благотворительного спектакля. По его оценке, лишь каждый четвертый был готов безвозмездно спасти от жажды страждущего странника, и в данном случае он попал в точку. Старушка засуетилась, предложила Игорю разуться и пройти, пообещав стакан молока и кусок свежеиспеченного пирога. Карпов принялся разуваться, радуясь, что с первого раза выбрал правильный и безопасный дом и почти физически ощущая, как некая — не особенно тяжелая, но все-таки малоприятная — ноша свалилась с его спины. Этап входа в жилище всегда был для него наименее любимой частью действа: он хорошо помнил все неудачные разы. Игорь поставил свои кеды рядом с чьими-то бесформенными сапогами, снял кичливый двубортный пиджак, вынул из кармана брюк и положил на полку два металлических шарика, отряхнул со штанины невесть когда налипшие репейные волоски, бросил взгляд в чистое зеркало, поправил прическу и двинулся туда, куда пару мгновений тому назад нырнула старушка.

В самом центре большой комнаты стоял аккуратный стол, на нем лежала скатерка, очевидно, точно такая же, как те, из которых были сделаны занавески. «Стол слишком новый, значит, это будет не он…» — с легкой досадой подумал Игорь: со столами всегда было легче всего. В одном углу стоял телевизор — недорогой, но вполне современный, в другом — книжный шкаф с какими-то ветхими собраниями сочинений и набором книг; корка одной из них, невероятно толстой — Игорь никогда не видел таких массивных томов — почему-то была замазана черной глянцевой краской. Полочки, ваза с высохшими цветами, несколько черно-белых фотографий хмурящегося блондинистого юноши, небольшая иконка, толстый седоватый кот, допотопный компьютер с выпуклым монитором, помятая коробка с какой-то архаичной электромясорубкой, горшки с рассадой… Чистенько, аккуратненько и ничего, казалось, такого, что можно было бы классифицировать как важный и памятный объект.

Старушка резво вбежала в комнату, неся в руках тарелку с исполинским куском пирога и стакан с молоком. Они с Игорем уселись за стол, он отхлебнул из стакана и осторожно куснул пирог, все оказалось очень вкусным. Поблагодарив старушку, Игорь принялся аккуратно задавать ей вопросы — выяснилось, что зовут ее Инной Геннадьевной и что живет она в этом доме совершенно одна, раньше с ней жил сын, но весной девяносто шестого, когда ему было лет примерно столько же, сколько и Игорю, он пропал. Его искали, но так и не нашли — время, впрочем, тогда было такое, что многие пропадали, особенно если впутывались в какие-то плохие дела. По тону старушки Игорь понял, что ее сын, очевидно, в какие-то такие дела и впутался. Она по нему невероятно скучала, но давно уже смирилась и теперь тихо доживала свои дни, полагая, что вскоре уже отыщет его на небесах. Обычная история, Игорь слышал подобные много раз. Проблем у Инны Геннадьевны никаких особо нет, ничего ее особенно не гложет — здоровье только, и с деньгами туговато, но она и к этому привыкла. На фотографиях — сын Митюшечка, кота зовут Тишечкой, и он уже очень старый, Инна Геннадьевна завела его, когда пропал сын и издохла собака; компьютер — сынов, стоит тут с тех пор, как тот пропал, она его и включать-то не умеет, но он дорог ей как память.

И тут Игорь понял — вот оно. Он сообщил старушке, что именно такой компьютер ему и нужен «на запчасти», он давно искал эту модель и наконец-то по счастливой случайности нашел. Готов заплатить ей целых тридцать — нет, даже сорок! — тысяч, заберет прямо сейчас и деньги даст тоже немедленно. Старушка заплакала от счастья, Игорь, лучась от восторга, достал из кармана деньги, отсчитал нужную сумму, потом вытащил из ниши системный блок, сдул пыль с монитора и позвонил в службу такси. Полчаса спустя он уже, пыхтя, затаскивал монитор и системник в подъезд, потом еще попыхтел, волоча их от лифта до квартиры — он и забыл, как много весили эти старые ЭЛТ-мониторы и системники. Затем облегченно свалил добычу в угол коридора, искупался, заказал еду, скачал несколько эпизодов сериала и уютно устроился в кровати, блаженно улыбаясь от гордости за свою благородную доброту и чувствуя себя прекрасным человеком. Старушкины бесполезные воспоминания были успешно выкуплены, боги — ну или там духи — кармы определенно удовлетворены, а его долг исполнен. День явно задался.

3

Неделю спустя «Эвертон» проиграл «Лестеру», принеся Игорю довольно серьезный убыток; не доехала и ни одна из запасных ставок — планы по очередному акту благотворительного обращения чужих воспоминаний в деньги пришлось отложить на неопределенное будущее. Маясь от безделья, Игорь надумал очистить коридор от старушкиного компьютера. Чаще всего он просто выбрасывал, испытывая легкие мучения совести, весь этот добытый у нуждающихся бедолаг скарб, но перед этим всегда старательно его изучал. Как правило, Игорь не находил ничего интересного, но однажды в ящичке для катушек старой швейной машинки, выкупленной у доживающего последние дни больного раком старика, он обнаружил письмо, написанное его давно уже умершей женой. Игорь проплакал над ним целый вечер. Доводилось ему находить и прочую сентиментальную мелочевку, которую, стараясь выглядеть в своих глазах прожженным циником и замаскировать свою ранимую плаксивость, он пренебрежительно называл налогом с торговли памятью.

Компьютер оказался 66-мегагерцевым четыреста восемьдесят шестым — довольно слабой даже для своего года использования машиной. Какой-то безжалостный экспериментатор установил на нее Windows 95, и она загружалась немыслимо долго. Жесткий диск мучительно трещал, экран моргал, чудовищно искажая цветовую гамму заставки. На рабочем столе оказалось несколько ярлычков с играми — Игорь почувствовал, как светлая ностальгия приобняла его за плечи: одной из игр оказалась бескрайне любимая им в детстве приключенческая Legend of Kyrandia, — какие-то допотопные программы и в самом центре документ, озаглавленный случайной мешаниной букв. Игорь немедленно щелкнул по нему, дождался, пока невообразимо тормозящий компьютер соблаговолил подгрузить текст, и тут же с восторгом понял, что это он — столь нежно им любимый налог.

Документ представлял собой то ли дневник, то ли рассказ, то ли какую-то диковинную исследовательскую работу, то ли смесь и того, и другого, и третьего, написанный, очевидно, пропавшим сыном старушки. Ожидая историю жизни или любви, а то и — Игорь разве что не пел от восторга — тайну загадочного исчезновения, Карпов погрузился в чтение. Но чем дальше он продирался по тексту, тем быстрее убывал его оптимизм, тем сумрачнее становилось у него на душе и тем сильнее росло его недоумение.

Текст, начинавшийся с краткой биографической справки, каких-то малозначимых фактов из жизни героя и невнятного описания одного безынтересного трудового дня, внезапно перерос в изложение некой сомнительной философии, уподоблявшей человека черточке на листе бумаги. Автор утверждал, что буде эта черточка имела бы аналитический склад ума и самосознание, она бы воспринимала все сущее в рамках своей двухмерной бумажной парадигмы; и, допустим, если бы какая-то неведомая сила поставила на лист бумаги стакан, то живущая на листе сущность, лишенная третьего измерения, восприняла бы его как круг. Более того, если бы на этот лист поставили некий бесконечный предмет, имеющий внизу цилиндрическую форму, но сверху разрастающийся на манер дерева, то черточка все равно воспринимала бы этот предмет исключительно как круг, ибо ничего иного на листе просто не было бы. Именно так, утверждал текст, воспринимают все и люди. И если вдруг нечто — неважно, как мы его представляем и называем — Ан, Мардук, Тиамат, Амон, Яхве, Йог-Сотот, любое другое имя из мифов, сказаний и легенд, — делает что-то с нами и с окружающим нас миром, то мы видим в лучшем случае доступную нашему количеству измерений грань, даже старательно изучая которую мы просто физически не можем постичь явление во всей его целостности. Странная эта теория довольно подробно и совершенно безумно излагалась на пяти или шести страницах, дальше следовали еще несколько страниц странных символов — то ли шифра, то ли последствий не загрузившегося шрифта.

Затем шли несчетные страницы, на которых автор пытался сформулировать некую безумную теорию о звуках и вибрациях — якобы некоторые их комбинации способны особенным образом воздействовать на окружающую среду и на наш мозг. Если Игорь все правильно понял, то это было что-то вроде попыток обосновать идею, что, издав определенный набор звуков, можно изменить нечто в себе и в окружающем мире. Никакой, утверждал автор, фантастики — совершенно естественный процесс, вроде странных реакций нервно-мышечной системы на проходящие сквозь человеческое тело высоко- и низкочастотных колебаний или эффекта от сообщения энергии вибраций молекулам окружающего воздуха. Вся эта невнятная ерунда была обильно приправлена примерами — написаны они, впрочем, были на том же странном языке символов, который Игорь, даже уверовав во всю эту чепуху, не смог бы прочитать, не зная, разумеется, какой звук соответствует тому или иному значку.

Следующие страницы были посвящены объединению первой и второй теорий, следствием чего была новая — еще более безумная — теория о взаимосвязи звуков и вибраций с недоступными нам, живущим на листе бумаге черточкам, гранями объектов и явлений. Здесь материал из легкоэзотерического превращался в псевдонаучный, наличествовало огромное количество формул, многократно фигурировала интерпретация Эверетта, встречались целые полотна зашифрованного текста. Игорь, будучи от природы гуманитарием, не понимал ровным счетом ничего, но оторваться от текста не мог — автор в стратегически важных местах переходил с наукообразного языка на вполне человеческий и приводил удивительные примеры. Он утверждал, что манускрипт Войнича был взят травником Энтони Эскемом у «немного другого самого себя» в результате некоего ритуала, свидетелем которого были еще как минимум десять человек, клявшихся, что видели, как Эскем жал руку своему двойнику; рассказывал, как с борта таинственно пропавшего в 47-ом году лайнера Star Dust после получения загадочного слова STENDEC было принято еще некое сообщение, прочтение которого вслух произвело необратимые изменения в рассудке и внешнем облике диспетчера — якобы тому имеются фотографические и документальные подтверждения. Якобы таинственное дело о двух мертвых мужчинах в свинцовых масках — бразильских радиотехниках, обнаруженных при крайне странных обстоятельствах близ городка Нитерой ледяным летом 66-го года — и найденных вместе с ними предметах и записях тоже имеет самое непосредственное отношение ко всем этим странным изысканиям. Утверждал он также, что существуют записи бесед с таинственными зелеными детьми Вулпита, вышедшими где-то в глубинах двенадцатого века из леса близ английской деревушки и принесшими с собой такое, из-за чего восемь человек мгновенно ослепли, двое лишились рассудка, а одного «выкрутило наружу», что бы это ни означало.

Игорь гуглил на ноутбуке упоминаемые автором истории — и впал вскоре в некое кататоническое возбуждение от переизбытка всей этой диковинной информации. У него не было никаких сомнений, что документ на старом компьютере — это удачная мистификация, зачин какого-то странного фантастического романа либо и вовсе бредни сумасшедшего, но бросить читать уже не мог. Это было сродни тому, когда читаешь в наижелтейшей газетке историю про ведьм, пришельцев и домовых, нелепую, но столь ладно наклепанную, что никак не можешь оторваться, не узнав развязки. В тексте, тем временем, предлагалась гипотеза, объединяющая и объясняющая чуть ли не все необъяснимое, происходившее на Земле со времен допотопной древности. Согласно этой гипотезе, из таких вот загадочных мест, куда можно получить доступ, применяя звуки и вибрации — мест, которые являются горлышком или, допустим, сколотой ручкой стоящего на нашем пространственно-временном листе сосуда, — можно добывать различные субстанции. Автор приводил несколько примеров: венесуэльская La Mancha Negra — растекающаяся по дорогам близ Каракаса непонятная жидкость, стоившая жизней сотням водителей, состав которой на момент написания так и не был определен, и загадочный материал старлит, выдерживающий температуру ядерного взрыва, который был якобы изобретен несколько лет тому назад полубезумным йоркширским парикмахером. Автор утверждал, что этот парикмахер никогда и никому не раскроет тайну материала, ибо получен он был совершенно необъяснимым путем, а уста создателя скреплены неким странным договором. Единственный человек, который мог бы пролить свет на тайну появления старлита, — жена этого самого парикмахера, но автор уверял, что она будет бояться столь сильно (причину он пообещал объяснить позднее в тексте), что никогда не раскроет рта. Далее приводилось еще несколько столь же безумных примеров.

Игорь, дочитав, остервенело кинулся гуглить и действительно обнаружил в английской Википедии статью про La Mancha Negra — судя по всему, и через двадцать лет после того, как странный дневник был написан, происхождение этой субстанции оставалось загадкой. Результаты ее изучения утверждали, что состоит она из машинного масла, тормозной жидкости, пыли, какой-то странной органики и синтетики, но понять, откуда и почему она вообще взялась, не представлялось возможным. Гораздо интереснее обстояло дело со старлитом — создатель его умер в 2011-м году, то есть через пятнадцать лет после того, как бесследно исчез автор странных заметок, но так никому не раскрыл и не продал рецепт изготовления материала. Ни посуленные ему миллионы, ни обратный инжиниринг, ни угрозы, ни давление властей — ничто не помогло открыть тайну субстанции, а рот парикмахера оставался на замке до самого его смертного часа. Подтверждая истинность сделанного двадцатью годами ранее предсказания, жена изобретателя — напуганная робкая женщина — тоже отказалась сотрудничать с какими-либо ведомствами и частными компаниями.

Все это было для Игоря уже чересчур. До сего дня он даже и не предполагал, как много разной невероятной и совершенно необъяснимой ерунды творится в мире. Его мозг — мозг скептика и человека, далекого от естественных дисциплин, однако предпочитающего строго научный взгляд на мир, — буквально плавился в тщетной попытке отыскать рациональное объяснение каждому прочитанному в странном дневнике и впоследствии подтвержденному поиском в интернете загадочному случаю. Обрывки надерганной информации, наукоемкие и одновременно совершенно безумные гипотезы пропавшего автора дневника, факты, сливающиеся с мифами, и мифы, оказывающиеся фактами, десятки прочитанных форумных страниц с попытками дилетантов и эзотериков объяснить STENDEC, смертников в свинцовых масках, старлит, венесуэльскую черную жидкость и прочие загадки, о существовании которых Игорь еще буквально сегодня утром даже не догадывался, — все это абсолютно его измотало. Он с отвращением выключил компьютер, умылся, что-то наскоро пожевал и потом до поздней ночи пытался прочистить голову какими-то дурацкими сериалами.

4

Голова не прочистилась. Весь следующий день он думал о том, что прочитал в странном дневнике пропавшего парня. Механически поделав дневные дела, навестив маму и выслушав очередную порцию рассказов о том, как она воюет в школе с другими учителями и вороватыми завучами, сходив в супермаркет за продуктами, почитав сайты о футболе, политике и комиксах, он довел себя до расслабленного состояния, и следующим логическим шагом было бы забыть о чертовом дневнике и переключиться на что-то иное — построение вот таких заполненных событиями и бесполезной информацией буферов всегда помогало ему отойти от шока или выйти из состояния интеллектуального грогги. Но вечером он заказал еду, включил старухин компьютер, загрузил странный документ и продолжил чтение.

Автор рассказывал о том, что после перемещения в разные состояния и добычи оттуда субстанции существует риск принести с собой паразита, что-то вроде паутины, которая неизбежно облепляет тебя, когда ты пролезаешь через нехоженые места, или репейных колючек, пристающих к тебе, когда прорываешься сквозь заросли сорняка. Якобы йоркширский парикмахер, изобретатель — а точнее, добытчик — старлита подцепил такого паразита, и жена его ночами слышала, как тот нашептывал ему невообразимые и сводящие с ума вещи — но набравшись однажды сил и обернувшись на голос, увидела лишь спящего мужа.

Другой приведенный автором случай — история некой женщины, одинокой и недалекой, которая решила симулировать одержимость бесами, дабы привлечь к себе хоть какое-то внимание. Она ходила на церковные отчитки, изображала одержимую и получила, разумеется, порцию нездорового интереса к своей персоне. Целыми днями она репетировала движения и жесты, добиваясь совершенно нечеловеческого эффекта, даже изобрела собственный язык, коим начинала поносить батюшку при попадании на ее тело святой воды. Очевидно, именно в этом несвязном наборе гортанных звуков и придуманных слов она каким-то невероятным образом случайно и напала на комбинацию, открывшую проход. Когда ее нашли — а обнаружили ее в квартире соседей снизу, куда она, судя по всему, пробралась через открытый балкон, — поведение ее уже ничем не походило на то, что она старательно изображала на церковных отчитках. Покрытая липкой черной слизью, женщина лежала на кровати, она была полностью парализована, лишь открывала и закрывала рот на манер рыбы; ее барабанные перепонки и глаза лопнули, а все тело и лицо были покрыты огромными черными синяками, будто ее страшно избили неделю тому назад, хотя видевшие ее намедни в церкви утверждали, что никаких синяков и ран на ней не было.

Автор приводил в качестве примера еще множество сходных случаев и настоятельно советовал путешественнику собирать особую прозрачную субстанцию, невесомые, похожие на крылышки крохотных насекомых фрагменты, отпугивающие паразитов и не дозволяющие им прицепляться к страннику. Материя эта была якобы обрывками мембран, разделяющих состояния пространства и времени и лопающихся в процессе их пересечения. И чем больше собрано этих фрагментов, тем якобы выше их кумулятивный защитный эффект.

Все эти истории неожиданно оказали на Игоря успокаивающее воздействие — после изрядного умственного перенапряжения вчерашнего вечера, когда он почти готов был признать, что во всей этой безумной писанине что-то есть, он вдруг окончательно убедился, что все это беллетристика, набор небесталанных страшилок, довольно удачная — если закрыть глаза на многочисленные ошибки, противоестественные фразы и странную местами лексику — мистификация. На последующих страницах автор, казалось, полностью отказался от своих наукоемких рассуждений, гигантских формул, бесконечных отсылок к квантовой механике и рассуждений о хаотической инфляции Вселенной, и занимался лишь тем, что рассказывал все более и более нелепо выглядящие истории о паразитах, демонических субстанциях, невнятном ночном шепоте, таинственных серийных убийцах, пропаже людей и прочей мистической ерунде. Игорь испытывал определенное разочарование, будто человек, который уже был готов уверовать в некое сверхъестественное откровение, а потом обнаружил сидящего в маленькой каморке Гудвина, дергающего за рычаги и нажимающего на кнопки.

Он уже было совсем собрался забросить чтение и отнести старухино барахло туда, куда отправлял все выкупленные у нуждающихся бедолаг воспоминания — на свалку, как вдруг автор текста, будто ощутив утрату интереса со стороны своего единственного читателя, предложил тому провести эксперимент. Игорь увидел предложение, написанное на уже знакомом ему шифрованном языке — однако на этот раз под ним приводилась его транскрипция, набор соответствующих буквам звуков. Автор предлагал прочитать это вслух, строго следуя приведенным далее указаниям, среди которых, например, была пометка о том, что буде читающий уже знает два особенных слова, он должен дважды произнести их до начала чтения и дважды после для достижения особого эффекта; какие-то подсказки для тех, кто предпочитает почему-то читать задом наперед или знает идиш, — и уйма иных, не менее странных.

Игорь ознакомился с инструкцией, предпочел, —разумеется, в силу незнания идиша и неумения читать задом наперед, —ванильную версию и старательно зачитал, —ощущая, впрочем, некоторую неловкость от происходящего, — бессмысленную фразу. Это был удивительный набор звуков, Карпов даже не предполагал, что его рот способен создать такую какофонию: у него с раннего детства отсутствовал слух, и всякий раз, когда он пытался напеть какую-то песню, люди принимались над ним потешаться. Но в этот раз, четко следуя указаниям автора, он выдал удивительную трель, перемешанную с шипением, жужжанием, стрекотом. К бесконечному удивлению Игоря весь этот диковинный шелест был довольно-таки мелодичным.

Разумеется, ничего не произошло. Игорь ничего и не ожидал, но все-таки остался где-то в глубине души слегка разочарован. Он еще немного посидел, таращась в выпуклый монитор, потом отключил старенький компьютер, сходил в ванную и умылся — от низкого разрешения допотопной машины у него сильно слезились глаза; доел заказанную еду и потом до самой глубокой ночи смотрел странноватый сериал про говорящую с поленом женщину.

5

Несколько дней он не подходил к ветхому компьютеру, и все это время его терзало ощущение того, что он что-то упускает. Мир вокруг потихоньку изменялся — расцветала весна, к шуму дороги, проникавшему ночами в его распахнутое окно, добавилось пение птиц, деревья становились все зеленее и зеленее, небо — голубее, а мамины рассказы о войнах с завучами — все насыщеннее и грустнее: экстремум этих битв должен был прийтись на время летних экзаменов. Теплая одежда отправилась в кладовку, и Игорь с грустью отмечал, что легкие прошлогодние штаны больше не сходились у него на животе. В общем, происходила совершенно обычная и естественная весенняя ерунда, но чувство некой неправильности, неполноты окружающего мира никак его не покидало.

Двадцатого апреля Игорь сидел на кухне и завтракал — и совершенно неожиданно понял, что же он все эти дни упускал. Все то время, что он жил в этой квартире, унаследованной от умершей пять лет тому назад бабушки, он, выходя из своего многоэтажного дома, видел напротив — на расстоянии чахнущего палисадника — другой многоэтажный дом. Но больше дома почему-то не было. Абсолютно никаких следов того, что когда-то напротив высилась старая трехподъездная пятиэтажка: ни котлована, ни искореженной земли, ни каких-либо следов демонтажа — как будто ее никогда и не существовало. Как будто палисадник взяли и просто натянули на кусок пространства в графическом редакторе. Игорь немедленно запустил на телефоне Google Maps — нет, никакого дома напротив его жилища не значилось. Аналогичным образом полагали и карты от Яндекса. Но ведь он отлично помнил, что дом — старая кирпичная пятиэтажка — там действительно был.

В последующие несколько дней Игорь обнаружил еще несколько странных топографических несоответствий — и если пропажу некоторых киосков и скверов еще как-то можно было себе объяснить, то исчезновение подземного перехода и здания цирка не укладывалось вообще ни в какие рамки. Чувствуя, что сходит с ума, Игорь вернулся к странному тексту. За последующие с момента удивительного открытия дни он нашел в нем для себя все объяснения — он знакомился с еще более странными гипотезами, зачитывал странные фразы, даже завел записную книжку, куда выписывал отдельные места и набрасывал планы каких-то улиц и переулков. Игорь сопровождал чтение странного текста изучением бескрайнего моря статей — научных и эзотерических, материалов из уважаемых газет и форумных бредней, заметок профессоров и потока сознания шарлатанов и психошаманов.

Ему, разумеется, претила версия автора дневника о перемещении между состояниями, то есть альтернативными мирами — как для себя расшифровывал их Игорь, — и он нашел более подходящее объяснение. Видимо, какая-то форма гипноза, вполне возможно, действительно связанная с произнесением звуков и передаваемыми с ними в мозг вибрациями, вызывала своего рода галлюцинации, заставляя мозг верить в то, чего не было, и, напротив, забывать то, что было. Это, по мнению Игоря, была какая-то форма аудиовизуального наркотика, и он на него определенно подсел. Вскорости он обнаружил, что изменения касались не только архитектуры и топографии, но затрагивали и людей, исторические события и даже факты. Он читал текст, произносил фразы, потом с головой зарывался в научно-популярные тексты и публицистику — и обнаруживал очередные несовпадения с его памятью. Он с восторгом открывал, что в его воспоминаниях гнездились совершенно удивительные вещи, которых в реальном мире не было и не могло быть — и, напротив, отыскивал упоминания общеизвестных событий, о которых не имел ни малейшего представления. Игорь даже подумывал начать записывать все эти истории — вполне возможно, из этого мог бы получиться неплохой рассказ или даже повесть, но так и не решился.

Вскоре Игорь обнаружил, что воздух на улице начал наполняться некой странной дрянью, выглядящей как оторванные крылышки крошечных насекомых. Подходило время тополиного пуха, и он даже сперва подумал, что это какая-то его странная разновидность, но потом вспомнил о вычитанной из дневника субстанции — ошметках лопающихся между мирами мембран, призванных оберегать от паразитов. С каждым днем этого непонятного вещества становилось все больше и больше. Оно оседало у него на одежде, застревало в волосах, но другие люди — а Игорь специально спрашивал у мамы, у соседа, даже у продавщицы в супермаркете — его почему-то не замечали. Приписав эту субстанцию к ведомству своих странных галлюцинаций, Игорь на всякий случай начал ее регулярно собирать, благо она отлично снималась щеткой и здорово потом комковалась. Вскоре из материи получился довольно приличных размеров полупрозрачный шар, удивительно эластичный, но нечеловечески прочный и немного светящийся в темноте. И если бы кому-то пришло в голову старательно раскатать его, допустим, скалкой, то в итоге из этого шара получилась бы исполинских размеров пленка. Или гигантское крыло. Игорь, разумеется, не верил ни в паразитов, ни в защиту от них, но продолжал собирать субстанцию, с некоторой иронией думая о себе как о твердокаменном, но расчетливом летчике-атеисте, перестраховки ради читающем перед каждым новым вылетом молитву.

Игорь наслаждался всеми этим диковинными забавами вплоть до последних дней мая — когда внезапно, открыв очередным теплым вечером текстовый файл, обнаружил, что новых фраз больше нет. Не обнаружилось в нем больше и странных гипотез, теорий и примеров. Вместо всего этого в файле описывался… первоапрельский день Игоря. Тот самый день, когда он заглянул к живущей в ветхом доме старушке и выкупил у нее компьютер пропавшего сына. Игорь, привыкший к разного рода удивительным вещам, которыми был под завязку набит странный текст, читал, подняв брови от удивления, как выиграл в тот день деньги, отправился в очередной раз на поиски бедствующего страдальца, как бежали по его спине мурашки восторга и как он долго решался позвонить в подходящую дверь.

Игорь потер лоб — он уже ничему не удивлялся с этим странным и нелепым дневником, но такого поворота определенно не ожидал. Он сходил в ванную, промыл водой слезящиеся глаза, вышел на балкон, постоял немного и подышал вечерним теплым воздухом, подумав, что неплохо было бы установить где-нибудь датчик монооксида углерода — все происходящее с ним напоминало симптомы легкого им отравления, потом вернулся к компьютеру и продолжил чтение. «Игорь поставил свои кеды рядом с чьими-то бесформенными сапогами, снял свой кичливый двубортный пиджак, вынул из кармана брюк и положил на полку два металлических шарика, отряхнул со штанины невесть когда налипшие репейные волоски, бросил взгляд в чистое зеркало, поправил прическу и двинулся туда, куда пару мгновений тому назад нырнула старушка». Тут он прервал чтение и погрузился в напряженную задумчивость — определенно текст вновь играл с ним какую-то странную шутку: он не произносил никаких фраз, но, возможно, кумулятивный эффект воздействия звуков и вибраций на мозг уже сделал свое дело, и теперь вся эта ерунда активировалась уже без вмешательства извне.

Игорь уже всерьез забеспокоился за свою психику — как наркоман, внезапно выпрыгнувший из дурмана и осознавший, что с ним происходит что-то неладное. Он не помнил никаких металлических шариков — да и с чего бы ему вообще было их с собой носить, и зачем бы он выкладывал их, зайдя в дом старушки. Очевидно, это была какая-то новая головоломка, однако на этот раз она не вызывала желания ее расколоть, но наоборот, крайне нервировала. «Пора со всем этим завязывать», — внезапно решил Игорь и тут же подумал, получится ли у него, не повредился ли его рассудок и разум настолько, что обратить вспять все эти процессы уже будет невозможно, и не ожидают ли его страшные ломки вроде тех, что испытывают лишившиеся ключа в мир своих грез наркоманы.

Немного поразмыслив, Игорь догадался проверить карманы своего пиджака — того самого, что был неотъемлемой частью его эксцентричного наряда благодетеля. Если странные металлические шарики действительно существовали, то, вполне вероятно, он, уходя от старушки, забрал их с собой. Игорь бросился в коридор, открыл шкаф, достал вешалку со своей благотворительной униформой — сейчас она показалась ему вовсе не искрящейся, остроумной и экспрессивной, но кичливой и совершенно идиотской, — залез в карман пиджака, нащупал и достал два шаровидных объекта. Металл был почему-то очень хрупким и треснул, едва только Игорь взял их в руки. Из одного шарика выпала небольшая пожелтевшая бумажка. Карпов нажал пальцем на другой — и тот тоже треснул, обнажая еще один желтый листочек. Игорь бросил обломки странного металла на пол, взял один листочек в одну руку, другой — в другую и внимательно посмотрел на едва заметные выцветшие надписи на них. На одном было написано «Таман», на другом — «Шуд». Игорь вспомнил, как в первые дни его знакомства со странным текстом натолкнулся на упоминание неких особенных слов, которые нужно произнести до и после чтения диковинной многозвучной фразы. И подумал, что это могли быть именно те слова.

Ему внезапно расхотелось экспериментировать. Больше почему-то не тянуло закидываться свежей дозой всего этого ненормального бреда, хотелось просто завалиться на кровать, взять чипсы, посмотреть фильм или футбол, поиграть в приставку, почитать, поболтать с мамой о завучах. Хотелось проснуться и с невероятным облегчением осознать, что вся безумная чехарда последних месяцев была просто абсурдным сюрреалистичным кошмаром. Но ноги уже сами несли Игоря обратно в комнату, руки сами тянулись к клавиатуре старухиного компьютера, и какой-то странный, потусторонний голос в голове настойчиво напоминал, что нужно не забыть взять с собой очень, очень важный — да, да, несомненно, необходимый для защиты — полупрозрачный шар, столь сильно напоминающий скомканные крылья мириад насекомых.

6

1996-ой год, апрель.

Дмитрий Фролов, которого мама всегда ласково именовала не иначе как Митюшечкой, а отец — Митьком, больше не был ни Дмитрием Фроловым, ни Митюшечкой, ни Митьком. Отныне его плотью управляла неведомая тварь, какое-то невероятное существо, пока что бесплотно обитающее в сумеречной зоне изнанки мироздания. Странная венесуэльская жидкость была ее кровью, невероятно прочный материал, выдерживающий невообразимые температуры, — ее шкурой, иные ее органы уже либо тоже были на нашей грешной земле, либо же им только предстояло сюда попасть. И Дмитрий был абсолютно уверен, что сейчас твари очень, нет — ОЧЕНЬ хочется заполучить крылья.

Первые фрагменты этого существа были принесены из каких-то бесконечных пределов еще в двенадцатом столетии необычными зелеными детьми, невесть как — хотя теперь Дмитрий уже полагал, что знает, как именно. — попавшими в наш мир. Бесплотная пока еще тварь крутила реальностями, будто кубиком Рубика, добиваясь совпадения цветных граней, и, как мыслилось Дмитрию — а теперь времени для размышлений у него было хоть отбавляй, — планомерно вытягивала из самых разных точек бескрайней многомерной Вселенной свои элементы, дабы в конце концов собраться во что-то целое. Впрочем, это была лишь гипотеза — как написало управлявшее его руками нечто, нам, жителям плоского двухмерного листа, любой сверхсложный объемный объект, соприкоснувшийся с местом нашего обитания будет представляться просто двухмерной фигурой.

Дмитрию даже подумать было страшно о том, сколько людей за прошедшие столетия казались сумасшедшими, одержимыми, невменяемыми или же просто считали себя таковыми, но на самом деле выступали в роли рабочих муравьев в этой исполинской команде, выполняющей свою безумно сложную работу. Сколько невероятных загадок и тайн, убийств и жертвоприношений, повседневных дел и немыслимых подвигов творились исключительно во имя макабрической цели. Ему делалось невероятно жутко от одной только мысли о том, что случится, когда тварь, этот невообразимый человеческим сознанием левиафан наконец-то соберет себя в нашем мире. Успокаивало его — если это вообще можно было назвать успокоением — лишь то, что случится это, скорее всего, крайне нескоро, когда и он, и все близкие и родные ему люди уже будут давно мертвы.

Тихо шелестели сшитые из салфеток занавески, на кухне что-то пекла мать — наверное, снова яблочный пирог, за окном надрывно лаяла собака. Руки Дмитрия с безумной скоростью плясали по клавиатуре, набирая какой-то диковинный текст, на который он — настоящий он, а не та сила, что управляла сейчас его плотью и разумом — старался не смотреть. Слева на столе лежал полуразвалившийся исполинский том «Сокровенных культов» фон Юнтца, Дмитрий знал: то, что сейчас владеет его телом, периодически сверялось с этой книгой. Справа стояла небольшая картонная коробка, в которой поблескивали два странных металлических шарика, напоминающих залитые свинцом глазные яблоки. Он не знал, о чем написано в книге, не представлял, зачем нужны эти странные металлические шарики, но иногда, когда владеющее его телом существо начинало всматриваться в них, испытывал прилив чудовищного ужаса, ощущение, сравнимое с тем, что испытывал еще будучи ребенком — просыпался среди ночи и среди обрывков каких-то ребяческих глупостей вдруг задумывался о своей неизбежной смерти, пытался постичь абсолютную пустоту несуществующей темноты, в которую проваливаешься после того, как последнее дыхание покидает бренное тело. Тогда, в детстве, он резко вскакивал с кровати и начинал громко, заглушая тяжелые мысли и отшвыривая с плеча тяжелую длань ждущего его небытия, вопить: «Нет! Нет! Нет!»; но сейчас он не смог бы издать даже сдавленного писка, да и рука грядущего ничто уже не просто лежала заботливо у него на спине, но крепко сжимала горло.

Ему чудилось, что где-то в непередаваемо далеких от него запредельных краях — одновременно чуждых и знакомых — кто-то вот прямо сейчас завершает знакомство и с его историй, и с историей того странного текста, что сейчас монотонно печатает новый хозяин его тела, и даже с историей того бедолаги, которому этот текст предназначается. Возможно, он сидит в мягком кресле или на твердом табурете; вероятно, у него раскрыто окно, и теплый вечерний воздух несет с собой запах весны, а может, напротив, порывы зимнего ветра бесцельно колотятся о прочное стекло. И как только он закончит, то погрузит и его, и живущее в нем нечто, и того несчастного, что многие годы спустя каким-то — а тварь уже несомненно спланировала, каким — образом получит доступ к этому его дневнику, тексту, сочинению, роману, бог его знает, что это вообще такое, — в небытие из детских кошмаров. Никого из них не станет, ибо история их закончится. Но гораздо сильнее, нежели предчувствие неотвратимой пустоты, Дмитрия пугало то, что этот некто из непостижимо далеких и удивительно близких ему глубин бесконечности, сам того не зная, прямо сейчас становится частью грандиозного замысла, узлом немыслимой сети, долгие столетия — а, быть может, тысячелетия, эры и эпохи — неугомонно и слаженно трудящейся над реализацией непостижимого и чудовищного плана.

«А теперь, пожалуйста… — подумал Дмитрий и тут же внутренне задрожал, ибо мысль эта была не его, она ледяной ласточкой скользнула в его смятый рассудок откуда-то извне и теперь, предназначенная вовсе не ему, и не новому хозяину его тела, и даже не тому несчастному, для которого готовился роковой дневник, яростно рвалась наружу, раздирая на ошметки его тлеющее Я, — теперь произнесите вслух: ръаваольооах въаольомах хооовъах, и добавьте два слова, вы их уже несомненно знаете, в начале и в конце».