В среде жанровой литературы Юрий Некрасов известен главным образом как автор сюрреалистических фэнтези-романов о помойных эльфах, сплаттерпанк-вестерна «Золотая пуля» (в соавторстве с Шимуном Врочеком) и, конечно, хоррор-цикла «Призраки осени». Взвесив все эти обстоятельства, DARKER не упустил случая пообщаться с Юрием о любимом жанре и секретах писательского мастерства.

Юрий, вы, несомненно, весьма разносторонний человек и писатель, но поскольку наш журнал посвящен жанру хоррора, предлагаю начать интервью с вашего пути в этом жанре. Как вы пришли к тому, чтобы распробовать и исследовать хоррор и даже писать в нем книги?

Моя любовь родилась из страха.

Мне было лет семь, когда в окне видеосалона я увидел отрывок из итальянской хоррор-классики «Демоны». Черно-белая картинка, полное отсутствие звука, клыки и когти — я просто примерз к асфальту от ужаса. Потом были Фредди Крюгер, матка Чужих. Я полтора года спал только при включенном свете и боялся, боялся, боялся.

В двенадцать я прочитал «Голубей ада» Роберта Говарда, и это был второй удар по моему воображению. До сих пор не знаю рассказа страшнее и круче. Мой фаворит на все время. Зувемби, пение со второго этажа, окровавленный топор и истлевшие трупы в тайной комнате.

Прошло одиннадцать лет, и я обнаружил, что страх уступил место своей противоположности: моей страстью стал поиск ужасного, я нестерпимо хотел испугаться (но не в жизни, не от опасности за тушку или будущее), а от яркого художественного переживания.

Так я стал фанатом ужасов.

Чего боятся ваши персонажи, могут догадаться читатели ваших книг, а чего боитесь вы сами?

Я из тех людей, которые боятся только других людей или всякой взрослой хурмы типа страданий (неважно, телесных или душевных). Придуманные ужасы меня только развлекают или отталкивают (если это омерзительные и гадкие ужасы). Я патологически боюсь большой высоты, но постоянно лезу вверх. Когда-то боялся темноты, но потом несколько раз тотально в ней потерялся: на сеансах сенсорной депривации и в пещерах — и полюбил это ощущение абсолютного растворения тела.

Вы как-то отмечали, что пишете прежде всего для себя и не стремитесь угодить читателю. Это, пожалуй, заметно по отзывам на ваше творчество: одни рецензенты с вами на одной волне и пребывают в восторге, другие же — не готовы понять и остаются разочарованными. Как вы вообще относитесь к читательской критике? Насколько для вас важно, интересно, полезно следить за отзывами?

Я слежу за отзывами и слабо понимаю тех, кто так не делает. Ау, у вас так много крутой обратной связи, чтобы ею пренебрегать? Или вы настолько уверены в себе? Критика часто бесит. Например, у нас с Шимуном Врочеком есть роман «Золотая пуля», у нее весьма скверный «сарафан» и много упреков типа: полный бред, бессвязная чушь, выкинуть это дерьмо на помойку. Недавно я перечитал этот роман от и до, свежим придирчивым взглядом. И знаете что? Идите к черту, если не умеете читать. В ней есть сюжет — внятный и конкретный, в каждой части. В ней есть образы, местами сложные. В ней немало грязного и кровавого, на то она — сплаттерпанк-вестерн. Я писал эту книгу правдой сердца, кровью чернил. Мне плевать, чем прочитали ее люди, которые сказали: «Это дерьмо». Я перечитал «Пулю» набело и все еще горжусь ею.

Иногда отзывы сильно помогают и мотивируют, порой обескураживают, нередко заставляют испытывать бешенство. Но отзывы — суперважны. Это отложенный диалог с автором, его связь с миром посредством книги. Пишите отзывы. Говорите, что думаете. Книга ответит за себя сама.

Каков портрет вашего читателя? Есть ли вообще общие черты у вашей целевой аудитории?

Ищущие странного. Толкователи сновидений. Свидетели Павича. Дети магических реалистов, зачатые в изумрудной воде. Люди-кентавры, наполовину люди, наполовину демоны книг. Хмурые стрелки с детскими сердцами. Зодчие тумана с костяными руками. Подростки любого возраста, которым больше всех надо, которые не боятся додумывать и нырять в темные колодцы вниз головой. Писатели дичи и сюра. Читатели безумного и непредсказуемого.

Ваши работы — по меньшей мере отчасти — можно отнести к жанру бизарро-хоррора. Близко ли вам это специфическое направление? Вдохновлялись ли его образчиками для собственного творчества?

Моя аудитория — готовые к экспериментам и достаточно искушенные читатели. Если говорить о моих источниках вдохновения, то это книги Мьевиля, М. Джона Харрисона, Кэтлинга (любите восхитительную магическую и стильную дичь? срочно читайте «Ворр» — мегавещь!), Вандермеера, частично Геймана, частично Маркеса-Борхеса-Кортасара, много Павича (да будет он помянут тысячу раз), Джаспера Ффорде, Суэнвика с инкрустациями Коваля, Кормака Маккарти, Маккаммона и Гайдара с Крапивиным. Мои читатели готовы идти наперерез строкам и вглубь страниц, мои читатели умеют продираться и не тонуть. Моим читателям важнее то, что книга будит в них, как она это делает, чем законы жанра.

Бизарро, вирд, фрик-фэнтези, сюрхоррор — это очень по мне. Я, конечно, не Карлтон Меллик III (тот просто оторванный боженька), мне важно удерживать некую «серьезность» (в смысле антистёб, не улетать в совсем карамельные порнодебри).

Вас трудно назвать приверженцем классического хоррора, ваша стезя — скорее эксперименты, постмодерн и даже абсурд. Поэтому интересно ваше мнение о будущем жанровой литературы. Как считаете, ее развитие сопряжено с чем-нибудь этаким или проверенные временем тропы еще могут удивить нас в будущем?

Любая жанровая литература стоит на трех китах: читатель (его любовь = тиражи/признание/деньги), тренды (запрос общества на аналоги) и воля автора (удобно ли мне в этих мокасинах и не пора ли перелезать в новые). Любое изменение в одном из китов вызывает авторотрясение: он учится новым трюкам, прыгает в смежный жанр (а то и в Большую Литературу, известно же, что она — страна молока и меда, и тысячи гурий ждут не дождутся возложить на чело автора лавровые венки двухсот премий, а в руки сунуть тысячу призов), перестает писать, возвращается в строй, пишет для кино, уходит в запой и т. д. (вставить по желанию и фантазии).

Мне кажется, все будет развиваться своим чередом.

«Чертова дюжина» и «Самая страшная книга» продолжат развивать классический страшный жанр, часть авторов из самой обоймы подпрыгнет выше головы и выдаст признанные шедевры в жанре и немного сбоку. Попаданцы, искусники ЛитРПГ, СЛР, любовного фэнтези и боярки окучат сотни километров подписчиков и перейдут к новым траншеям коммерческого самиздата (я с огромным уважением отношусь ко всем, кто пишет и трудится над своими историями, никакого снобизма). Героическое и эпическое фэнтези продолжит восхождение на трон. Взрослая НФ и умная социальная фантастика не бросят борьбы за место под зеленым солнцем.

Что произойдет с гарантией?

Романы с разной долей участия нейросетей.

Коллективные вселенные с мерчем и трансмедийной составляющей (визуальные новеллы, анимация и т. д.).

Коллаб-проекты: книга + сериал (уже началось).

А вообще я знаю (проверял по работе), что никакие линейные прогнозы (было — есть — будет вот так) не сбываются. Будущее многовариантно. Единственное, в чем я уверен — ничто не исчезнет без следа. На любой жанр/формат/стиль найдутся свои охотники.

Перейдем непосредственно к вашему творчеству. Одна из характерных особенностей романов «Брандлькаст» и «Люпусарий» — это, конечно, словотворчество. Как вы пришли к идее написать свой дебютный цикл именно таким языком?

На этом романе я тренировался писать каждый день. Был 2007 год, я хотел козырять и выпендриваться, сначала танцевал текстом, исполнял словесами, потом понравилось, так и запеклось в глине. Сейчас мне кажется, что там много звона ради понта, но я по-прежнему уверен, что «Брандлькаст» — мой самый добрый и искренний роман. Пусть живет каким родился. Кстати, он про помойных эльфов.

Расскажите, как была организована соавторская работа с Шимуном Врочеком над романом «Золотая пуля» — как распределяли полномочия, как принимали решения?

Первую часть мы писали напополам — по плану, который разработал Шимун.

Вторую (самую дикую) от и до написал я, причем сюжет вертел мной, как хотел. Затравку ко второй части предложил Шимун: «Напиши рассказ о детстве антагониста», я сел и очнулся уже за границами повести.

Третью — мою самую любимую — написал Шимун, задачу ему выдал я: «Третья часть должна быть реалистичным вестерном про Бетти».

Поговорим о «Призраках осени». Действие пропитано американской культурой, начинено эстетикой вестерна — словом, развивается вдали от родных осин. Как вы добивались достоверности, описывая иностранные реалии?

Не буду врать, что американской колорит у меня в крови, а вестерн мне как брат родной. Но я посмотрел тонну вестернов, прочел немало про войну Севера и Юга (и куча оценок тех событий, что я помнил со школы, оказались изрядным бредом и советской выдумкой), я погружался в материал, как это обычно делают зарубежные авторы — через материалы.

Я не поручусь за достоверность, моя цель — приемлемая правдоподобность и сложно закрученная история. Более того, Америка в «Призраках осени» — альтернативная, правда, следы этого всплывают незаметно. Например, из второго тома «Осень призраков» мы понимаем, что после войны Севера и Юга США — монархия под рукой королевы.

Цикл насыщен просто невероятным количеством персонажей. Расскажите, как вы планируете свои книги и какие вообще лайфхаки требуется применять, чтобы увязать такое множество героев в нечто цельное?

Я — крайне интуитивный автор и очень себе доверяю (черт, это интервью слеплено из самомнения и бахвальства). Я пишу, основываясь на некой завязке, это набор допущений: вот старый дом, в нем живут призраки, в подвале дома спряталась едва живая тварь, она требует, чтобы призраки тащили в дом своих потомков, тварь жрет их, а если призраки упрямятся, то не брезгует и их эфирными телами, еще должны быть парень-велосипедист и старый почтальон по имени Круел Райт, кстати, он велосипедисту кто, о, точно, в доме прячется наркоман и пушер Винни, но и он тут не просто так.

Я бросаю в топку сюжета всех этих героев, и они начинают грести в разные стороны, лезут на рожон, сталкиваются, и постепенно мне становится ясно, откуда взялась тварь в подвале и что это за дом, почему призраки связаны с ними обоими, кто был уродом в прошлом, а кого можно назвать практически паинькой, при чем тут цирк карликов и девочка, которую отец решил утопить в море — но не просто так, а после визита к гадалке, ха, а что за шрам на виске у этого отца, ууууу, ну и судьба у тебя, мужик, не завидую. И так три тома подряд (четвертый задуман, но не написан).

Кстати, как вы задумывали этот цикл? Сразу ли поняли, что здесь нужен не один роман, а целая серия?

Летом 2011 года я сел писать рассказ в сборник (который так и не состоялся, черт, а ведь ровно такая же затравка у основания «Золотой пули» — первую ее часть мы тоже сочинили для сборника!), из него выросли первые страницы «Призраков осени», я двинулся дальше, и рассказ вырос в повесть, та — в роман, роман — в эпическую историю про низвергнутого Бога, его слуг и тех, кто должен Бога уничтожить. Плана не было. Но теперь я обязан дожить эту историю до конца. Ил-Шрайн должен восстать.

В ваших писательских планах фигурируют продолжения цикла — «Корни осени» и «Похороны осени». Расскажите, что это будут за книги и как продвигается работа над ними?

«Корни осени» написаны, идет редактура, я шагаю медленно, переписываю некоторые страницы целиком. Сюжет все еще по мне, а вот стилистика семилетней давности крепко хромает. В «Похоронах» я вижу развязку, чую финал, но пока не понимаю, что скрепляет еще три сотни страниц между тем, как усатый капрал покажет Половинке котел с кипящей похлебкой и скажет: «Или ты бурлишь там, или помогаешь мне», так начинается охота на чудовище с рыболовными крючками в пасти — а в финале Берт Райт смотрит на возлюбленную и думает: «Она превратит меня в костяной сундук этой ночью или подождет, пока ее утробы перестанет хватать для нашего ребенка?»

Многие читатели отмечают кинематографичность ваших произведений. А если попробуем найти вашу родственную душу среди кинорежиссеров, то с кем бы вам легче было найти общий язык?

Клайв Баркер. Тарсем Сингх. Хидео Кодзима.

С любым из этой троицы я бы взорвал экран.

Лучше со всеми тремя одновременно!

Спасибо за интервью, Юрий!