Ирландский романист, мастер рассказа и журналист, один из самых популярных писателей викторианской эпохи, он был незаслуженно забыт и воскрешен из забвения М. Р. Джеймсом, который опубликовал сборник его рассказов «Дух мадам Краул и другие истории» в 1923 году.

С тех пор Ле Фаню — почетный гость любой жанровой антологии, в которой его рассказы и повести неизменно входят в число лучших.

Джозеф Шеридан Ле Фаню родом из семьи гугенотов, у которых литература в крови: его двоюродная прабабушка — автор популярного в свое время романа «Мемуары Сидни Биддалф»; двоюродный дед Ричард Бринсли Шеридан — знаменитый драматург, автор «Школы злословия» и «Соперников», которых ставила в своем домашнем театре семья Джейн Остин. Его бабушка Алисия Шеридан Ле Фаню также была известным драматургом своего времени, а племянница Рода Бротон стала успешным писателем.

Его отец был протестантским священником; детство Ле Фаню провел в небольших ирландских деревеньках Чейплизод и Эбингтон, которые он потом с любовью и пронизанной иронией ностальгией описывал в рассказах из цикла «Чейплизодские истории о привидениях» и «Хроники Голден-Фрайерз».

Быть протестантским священником в преимущественно католической Ирландии — задача не из легких; в приходе Эбингтон, где служил отец Джозефа, проживало всего несколько десятков его прихожан на шесть тысяч католиков, и в плохую погоду Томас Ле Фаню отменял воскресные службы, чтобы не читать их перед пустыми скамьями.

Правительство Британии заставляло католиков платить десятину на содержание Ирландской церкви наравне с протестантами, что в 1832 году вызвало Десятинные войны — массовые, в основном ненасильственные акции протеста. Доходы семьи Ле Фаню катастрофически упали, и после смерти Томаса родственники были вынуждены распродавать его библиотеку, чтобы расплатиться с долгами.

Джозеф Шеридан Ле Фаню изучал юриспруденцию в Тринити-колледже в Дублине, где впоследствии был избран аудитором «CollegeHistoricalSociety». В 1838 году в «Университетском журнале Дублина» был опубликован его рассказ «Призрак и костоправ», шуточная история о привидениях, якобы записанная от лица фермера: неграмотного, но «с неплохо подвешенным языком». Рассказ отличается удивительным для столь молодого автора языковым чутьем и лукавым добродушным юмором, так что не стоит удивляться, что его регулярно переиздают вместе с более зрелыми вещами автора.

Ле Фаню будет возвращаться к ирландскому фольклору во многих рассказах: «Белой кошке из Драммганиолла», «Ребенке, которого увели феи», «Лоре-Колокольчик», и каждый раз с блестящим результатом. У этих рассказов много общего с творчеством современной писательницы Сюзанны Кларк. Конечно, здесь не может быть речи о прямом подражании, хотя «Мистер Симонетти и эльф-вдовец» по сюжетной структуре очень похож на «Лору-Колокольчик»; просто Кларк, как и Ле Фаню на столетие раньше нее, вдохновлялась подлинным народным творчеством, в котором фэйри представлены жестокими, взбалмошными, непредсказуемыми и могущественными существами, а не крошками с радужными крылышками, ночующими в цветах.

Обложки книг Джозефа Шеридана Ле Фаню

(сборник «В зеркале отуманенном», роман «Дядя Сайлас»).

В 1839 году, когда Джозефу исполнилось 25 лет, он получил должность в суде, но не практиковал ни одного дня, полностью пожертвовал юриспруденцией ради литературы. С 1840 года Ле Фаню становится совладельцем нескольких газет, в которых регулярно публикует свои произведения; это косвенное свидетельство очень высоких гонораров писателей той эпохи способно исторгнуть глубокий тоскливый вздох у современных авторов.

В 1844 году он женился на дочери известного дублинского адвоката Сюзанне Беннет; в браке у них родилось четверо детей. В 1847 году он участвует в кампании против безразличия правительства к Ирландскому картофельному голоду вместе со своим тестем.

Семейная жизнь Ле Фаню была неудачной: его жена страдала от неврозов и кризиса веры. Она очень тяжело перенесла смерть своего отца и умерла два года спустя, в 1858 году от «истерического приступа». Из некоторых дневниковых записей Ле Фаню можно понять, что он испытывал тяжелое чувство вины и боль потери. Смерть супруги подействовала на него настолько сильно, что он прекратил писать на три года. Только новая трагедия — смерть его матери, — заставила его вернуться к миру. Он обратился за советом и поддержкой к своей кузине леди Гиффорд, которая была его преданным другом вплоть до своей кончины.

После смерти жены он вел затворнический образ жизни, благодаря которому получил прозвище «Невидимый принц», а в его произведениях стали преобладать меланхолические тона. Даже радость он описывает словно сквозь дымку грусти. Он стал отъявленным полуночником; как рассказывал его сын, свои произведения Ле Фаню писал с полуночи и до рассвета, лежа в постели и поставив справа и слева от себя по свечке.

В 1861 году он стал владельцем «Журнала Дублинского университета», в котором публикует один из своих лучших романов «Дом у кладбища». Скорее всего, композиционная рыхлость, в которой М. Р. Джеймс упрекает это произведение, связана именно с «сериальным» способом публикации в журнале. Г. Ф. Лавкрафт очень сурово оценил этот «отвратительно безвкусный и викторианский» роман.

Действительно, «Дом у кладбища» — скорее «социальная мелодрама», чем роман ужасов; эпизод с рукой, преследующей хозяев дома, хорош сам по себе, но по отношению к роману он абсолютно вставной. Однако в этом романе Ле Фаню — настоящий ирландский Диккенс со всеми достоинствами и недостатками последнего, только, возможно, менее склонный к гротеску и более меланхоличный. Можно предположить, что именно сентиментальность романа и «христианские ценности» заставили атеиста Лавкрафта так низко оценить творчество Ле Фаню в своем знаменитом эссе «Сверхъестественный ужас в литературе», хотя «покровителю» Ле Фаню М. Р. Джеймсу он отвел несколько восторженных страниц там же.

Иллюстрация к роману «Дядя Сайлас».

Интересно, что первый роман Ле Фаню «Петух и якорь», опубликованный в 1845 году, — сугубо исторический, посвященный «картинам из жизни Старого Дублина», а в предисловии к «Дяде Сайласу» писатель ссылается на авторитет Вальтера Скотта, оправдывая свое намерение рассказать «сенсационную» пугающую историю:

«Да позволено ему будет также в нескольких словах возразить против беспорядочного употребления понятия «сенсационная школа письма» применительно к той литературе, какая не нарушает ни единого из законов построения и морали, взятых великим создателем несравненных — начиная с «Уэверли» — романов себе за основу. Никто, разумеется, не станет называть романы сэра Вальтера Скотта «сенсационными», и, однако, в этой достойной изумления серии нет истории, где бы не говорилось о смерти, преступлении и где не было бы налета таинственности».

Нужно помнить, что готические романы как жанр активно высмеивались и осуждались: современники относились к ним приблизительно так же, как мы к триллерам про маньяков; как бы искусно ни было выстроено повествование, его цель — всего лишь «апеллировать к чувству страха».

Как писал вышеупомянутый Вальтер Скотт: «Есть множество людей, слишком непоседливых, чтобы восхищаться прекрасным, но чересчур подробным изображением страстей у Ричардсона; другие недостаточно сообразительны, чтобы воспринимать остроумие Лесажа, или слишком угрюмо-серьезны, чтобы наслаждаться дарованием и своеобразием Филдинга; но этих же самых читателей вы с трудом оттащите от „Романа в лесу“ или „Удольфских тайн“, ведь любопытство и скрытая любовь к таинственному, вместе с предрассудками, — свойства, гораздо более присущие человеческим массам, чем верный вкус к комическому и подлинное чувство патетики».

Критика жанра и утончившиеся вкусы публики привели к тому, что «романтическая готика» конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века постепенно переродилась в «готику реалистическую». Можно сказать, что авторы восприняли упрек Генри Тилни в «Нортенгерском аббатстве» как завуалированный совет:

«Вспомните, что мы англичане, что мы христиане. Спросите свой разум, спросите свое чувство вероятного, умение наблюдать за окружающей жизнью. Разве наше воспитание готовит нас к подобным жестокостям? Разве наши законы потворствуют им? Разве их можно совершить так, чтобы о них не узнали в такой стране, как наша, при наших общественных и литературных нравах, где каждый человек окружен невольными соглядатаями, где дороги и газеты не оставляют нераскрытых секретов?»

В литературном смысле это было справедливо, хотя сама Джейн Остин не могла не знать о драме важнейшего семейства в округе: Портмутов из Херстборн-парка. Знатное семейство вынудило умственно отсталого, получающего удовольствие от избиения слуг лорда-наследника жениться на сорокасемилетней даме, чтобы исключить появление детей. Не правда ли, история в абсолютно готическом вкусе?

Работы Ле Фаню, где повестовование насыщено бытовыми деталями и сконцентрировано на душевном состоянии рассказчика, сыграли важную роль в перерождении от эффектного рока и мрака к скелетам в шкафах добропорядочных семейств; именно поэтому его называют отцом современной «ghost story».

В последние годы жизни Шеридан Ле Фаню продолжает активно писать, но очень редко выходит из дома. Он умер 7 февраля 1873 года в своем доме в Дублине.

Кадр из фильма «Влечение к вампиру» (1971, реж. Джимми Сэнгстер).

Шеридан Ле Фаню – не только писатель, но и поэт, его поэзия у нас еще ждет своего переводчика; но его поэтический дар ярко проявляется и в прозе. Ле Фаню — удивительный мастер лирического пейзажа.

«Лучи зимнего заката пробивались сквозь ущелья величественных гор на западе, окутывая пламенем голые ветви облетевших вязов и крохотные серпики зеленой травы на обширных лугах, окружавших старинный городок.

Нет на свете места чудеснее тихого Голден-Фрайерса: остроконечные крыши со стройными каминными трубами, невесомые, как дуновение ветерка, венчают аккуратные домики из светло-серого камня, выстроившиеся ровной чередой вокруг живописного озера. На противоположном берегу озера грандиозным амфитеатром встает высокая горная гряда, чьи заснеженные пики, подсвеченные красноватым сиянием заходящего солнца, смутно вырисовываются на белесом фоне зимнего неба. Если окажетесь в тех краях, непременно взгляните на Голден-Фрайерс с самой кромки тихого озера: вы поневоле залюбуетесь островерхими каминными трубами, стройными коньками крыш, забавным старым кабачком с причудливой вывеской, изящной башенкой старинной церкви с высоким шпилем, венчающей чудесную картину».

Рассказ «Мертвый причетник»

Кроме «Дома у кладбища», самыми известными переведенными у нас произведениями являются роман «Дядя Сайлас. История Бартрама-Хо» и сборник «В зеркале отуманенном», включающем в себя повести «Кармилла», «Комната в отеле «Летящий дракон», «Судья Харботтл», «Близкий друг» и «Зеленый чай».

«Комната в отеле «Летящий дракон» — это повесть в духе Уилки Коллинза, увлекательный роман тайн с несколько наивными сюжетными приемами. Однако Ле Фаню искусно нагнетает напряжение, заставляя все больше беспокоиться о судьбе доверчивого англичанина во французской гостинице, который сам идет навстречу своей гибели, выполняя просьбы роковой красавицы.

Иллюстрация к повести «Кармилла».

«Кармилла» — новаторская для того времени вампирская история с лесбийским эротическим подтекстом, которая оказала большое влияние на Брэма Стокера (он даже хотел первоначально разместить действие «Дракулы» в Штирии, откуда родом Кармилла). Современному читателю повесть может показаться слишком простой и предсказуемой, но лучше не рассматривать «Кармиллу» как романтическую историю сквозь призму восприятия неопытной юной рассказчицы; по сути, это описание тактики умного и опытного монстра, который нашел отличный способ заставить своих жертв защищать себя. По мотивам «Кармиллы» неоднократно ставили фильмы; последняя экранизация — «Штирия» (США, Венгрия, 2014 год).

В романе «Дядя Сайлас», который М. Р. Джеймс назвал лучшим в творчестве Ле Фаню, он проявляет себя как виртуозный мастер саспенса. Юная наследница огромного состояния, выполняя волю отца, отправляется жить до своего совершеннолетия в дом своего беспутного, разоренного дядюшки, которого подозревали в убийстве, но не нашли доказательств для суда. По замыслу покойного отца, такой жест доверия очистит репутацию его брата от подозрений; и дочь охотно соглашается выполнить его волю, хотя зловещие предзнаменования становятся все более явными. Атмосфера романа чем-то напоминает знаменитый «Газовый свет» (1944)  - нуар в викторианских декорациях, благодаря которому возник термин gaslighting (одна из форм психологического насилия, в котором главную роль играет отрицание реальности). Произведение идеально подходит под это определение, хотя здесь героиня сама доводит себя до исступления переходами от подозрений к угрызениям совести. «Дядю Сайласа» также неоднократно экранизировали, чаще в формате сериала.

Кадр из фильма «Дядя Сайлас» (1947, реж. Чарльз Фрэнк).

«Зеленый чай» и «Близкий друг» — это квинтэссенция любимого приема Ле Фаню по постепенному нагнетанию атмосферы; в финале он предлагает несколько вариантов объяснения происходящего, от мистического до реалистического, но никогда не дает точного ответа. «Зеленый чай» навеян историей о массовой истерии в женском монастыре Канады, в которой был обвинен зеленый чай. Главный герой рассказа доктор Гесселиус объясняет происходящее в духе сведенборгианства, и тогда «Зеленый чай» можно истолковать как историю о человеке, который обрел духовное зрение, будучи совсем не подготовлен к этому. Однако обезьяну можно объяснить и как симптом душевной болезни, и даже как метафору греховности. Сам Ле Фаню, по свидетельству сына, очень любил крепкий чай и пил его в больших количествах.

То, что М. Р. Джеймс писал о «Зеленом чае», можно с большой или меньшей степенью отнести ко всему творчеству Ле Фаню:

«Но как он умудряется внушить нам ужас? Отчасти, я думаю, благодаря умелому использованию, так сказать, крещендо. Незаметное исчезновение одной гарантии безопасности за другой, смутные предчувствия жертвы постепенно становятся все более отчетливыми; благодаря этому растет напряжение и волнение читателя.

«Близкий друг» и заключительные главы «Дяди Сайласа» — лучшие образцы этого. И снова необъяснимые, но красноречивые намеки. Читателю никогда не позволяется узнать полную теорию происходящего, что роднит Ле Фаню со многими уступающими ему писателями. Но мы чувствуем, что у Ле Фаню есть полное объяснение происходящего, и он мог бы удостоить им нас, — если бы только захотел.

Что касается его своеобразной власти над читателями: думаю, за объяснением не нужно далеко ходить. В его жилах смешалась ирландская и французская кровь, и, мне кажется, ирландская преобладает. Неопределимая меланхолия, которой пропитан воздух Ирландии и окрашено все вокруг, — меланхолия, которая вдохновляла многих ирландских писателей, — поймана и зафиксирована Ле Фаню на бумаге с блестящим успехом».