Тихий шепот, сухой шелест в тонких ветвях – то легкий ветерок незримыми пальцами будто бы листает страницы старой книги. Ветер и время уж вдоволь поработали над мрамором изваяний, но не оставляют трудов. Плоды многолетних стараний выстроились неровными рядами, как картины в заброшенной, забытой галерее – полустертые буквы и числа на сером, потемневшем от дождей полотне. Памятники, выросшие из травы и земли. Чистота здешнего воздуха, столь непохожего на злой и шумный чад городских улиц. Всё здесь близко твоему сердцу, всё хорошо, всё успокаивает и умиротворяет.

Silentium perfectum, чувствуешь ты. В молчании – красота. Вот слова, что могли бы украсить плиту на твоей могиле.

Подняв голову к бесконечности осеннего неба, наблюдаешь за одиноким вороном, рисующим там круги. Вспоминаешь элегии, написанные давным-давно умершими поэтами, и думаешь, что если жизнь подобна монете, то ее оборотная сторона, реверс, куда глубже, значимей и прекрасней.

Здесь хорошо найти приют, лечь посередь диких трав и словно раствориться, исчезнуть в них. Склоняешься к порослям сорняка – местами жухлым, местами сочно-зеленым. Проводишь кончиками пальцев – трава нежно щекочет кожу. Кажется, что она тебя любит так же, как ты ее. Такой же тихой молчаливой любовью. Не бросит, не покинет, а всегда будет ждать в простоте своего растительного бытия. Как будут ждать эти камни, деревья и небо.

В отличие от всего остального мира – они будут ждать. В молчании.

И поэтому ты приходишь сюда время от времени, чтобы успокоиться и послушать шепот вечности. Дабы увидеть вечность и возжелать ее.

Поэтому ты рад, когда никого не бывает рядом, – кому дано понять потаенные желания, стремления души твоей?..

Здесь, в бесхитростном и гениальном совершенстве, в этом храме молчания и красоты, проходят минуты и часы, обтекая тебя, как ветер обтекает древесные кроны, трава – камни, а небеса – ворона-одиночку. Здесь ты порой грезишь наяву и в грезах своих обращаешься ветром, травой и камнями. Становишься частью вечности – небом, над коим время не имеет никакой власти.

А потом наступает пора возвращаться. И ты едешь обратно, в город, на старом автобусе, бока которого покрыты царапинами, пыльные окна засижены мухами, а мотор кашляет на последнем издыхании.

Раз за разом повторяешь ты свое паломничество. Вновь и вновь обрываешь его поездкой обратно, в реальность. А там – что тебя ждет?.. Скупые на чувства, глупые, лживые люди. Фальшивые улыбки. Приторные школьные истины. Приземленная обыденность проходящей в трепете жизни. Как тягостно, как жутко, как бессмысленно!

На уроках рисуешь в тетради гробы и кресты. Дома слушаешь в наушниках музыку – преимущественно ту, что отец называет «похоронной». Родителей беспокоят твои предпочтения – музыкальные и не только. Испытываемое ими волнение так сильно, что они ведут тебя к психологу. Говорят о тебе: «Он так мало ест. Так мало спит». Психолог кивает на переходный возраст и советует завести домашнего питомца. Отец приносит домой котенка, которого ты забываешь кормить, и через месяц он умирает.

Когда родители спросят, ты скажешь, что кот сбежал. Сам же кладешь еще теплое тельце в пустую коробку из-под посылки с книгами, заказанными у букиниста по Интернету, и везешь на кладбище.

Капли дождя шебуршат по крыше, местами протекающей так, что автобус становится похож на сырую пещеру. По радио звучит гордая и прекрасная Forever Young, за окнами медленно проплывают размытые ливнем поля – грязь и земля, а за ними черный периметр вековечного леса. Коробка с котенком за пазухой. Губы шевелятся, беззвучно подпевая некогда молодому солисту «Альфавиля». О том, что нужно дышать, ты почти забыл. Лица знакомых и родственников теряют четкость очертаний в памяти, превращаясь в собственные отражения в подернутой рябью мутной луже. Мысли блуждают далеко отсюда, в краю прекрасного вечного неба и тишины. В поле зрения смутно, как бы во сне, виднеются другие пассажиры. Даже не люди – лишь тени их…

И если можно придумать рай, то это рай. Ад – по другую сторону. Ад – это аверс.

А потом взгляд замирает на юноше в черном в нескольких шагах от тебя. Он стоит, хотя рядом есть свободные места: автобус на кладбище редко бывает переполнен, и нынче не тот день. Ловишь на себе встречный взгляд темных, подернутых задумчивой пеленой глаз. И вдруг неожиданно понимаешь, что вы – ты и этот парень – дышите ровно, в такт.

На остановке у кладбища вы оба сходите. И, когда автобус, проскрежетав дверями-гармошкой на прощание, удаляется, начинаете говорить. О чемто: о погоде, об «Альфавиле», о своих именах. Минуете проржавевшие врата в царство мертвых. Новый знакомый спрашивает, и ты отвечаешь, и оказывается, что он, как и ты, приходит сюда просто так, а не «к кому-то». Долго гуляете среди могил и склепов. Общаясь, цитируя мертвых поэтов, читая друг другу эпитафии на надгробиях. Когда ты хоронишь кота, новый друг тебе помогает.

И, возвращаясь в город, ты уже знаешь, что вы с ним – одинаковые. Как стебли травы, или ветви деревьев, или облака на небе.

С тех пор вы часто вместе. Родители рады, что у тебя появился друг. Его родители точно так же рады за него. И тех, и этих успокаивает ваша странная дружба – она лучше, чем вообще никакой.

Иногда вы говорите о любви – но ничего такого, просто вам обоим интересна вечная троица: любовь, молодость, смерть. И ты, и он приходите к одному и тому же выводу, к одному чувству. Жалость.

Жаль родителей. Так же, как жаль пожилого водителя кладбищенского автобуса и его обычных пассажиров: старушек с сухими цветами в дряблых руках; грустных людей, которые когда-то потеряли близких и теперь безуспешно пытаются их найти в фотографиях на камне. Жаль всех, чья жизнь давно превратилась в постылую безысходную муку, забирая молодость, день за днем. Не оставляя взамен ничего, кроме пустых разговоров, неказистых шуточек, уродливых фраз… Красота – в молчании.

Вы много молчите теперь, а если ведете разговоры – то все больше о книгах. И ты показываешь другу свою коллекцию раритетов. Друг же делится с тобой экземплярами из собственной библиотеки. Обычно это древние на вид, толстые тома в изрядно потрепанных одноцветных переплетах. Язык этих книг витиеват и сложен, но вместе с тем красив, как узор паутины. Символы на рисунках изобильны, загадочны и велики, как религиозные полотна. Знание, сокрытое в пожелтевших от времени страницах, принадлежит не этому миру. То же знание собрано в тысячелетней давности эпитафиях, в мертвом языке древних римлян. Возможно лишь слегка прикоснуться к нему, не более. Но и этого почти достаточно.

И когда вечером, на пустыре за кладбищем, с черной стеной леса за спиной, вы любуетесь опускающимся на могилы закатом и пускаете друг другу кровь, ты чувствуешь, что так и должно быть. Багровое солнце отражается в алых каплях, когда друг проводит влажными пальцами по губам. Кровь стекает на землю, солнечный свет струится туда же, само светило будто покровительственно смотрит на вас и зовет за собой. За край.

Вокруг поднимается в человеческий рост трава, и тень Того, Кто Выше Любой Травы, накрывает вас. Вы разговариваете, и ты согласен с другом. Его идеи воодушевляют, и окровавленные губы сами собой растягиваются в улыбке. Все так естественно, так просто! Как правда – не та лишенная смысла подделка, которую преподают в школах, а настоящая Великая Истина. С тех пор ты с трепетом думаешь о ней, об этой правде, ты ждешь наступления Того Самого Дня, готовишься к тому хмурому утру, о котором вы с другом теперь мечтаете оба, коего жаждете одинаково сильно.

А когда время приходит, ты счастлив. Старый автобус тарахтит и трясется, направляясь по пустым улицам за город, к последней остановке. Ты сидишь в салоне и думаешь: как хорошо, что друг умеет водить. Поглаживаешь топор, что лежит на коленях тихо, как лежал там мертвый котенок. И запах совсем не мешает, ведь он знаком тебе и близок почти так же, как сидящая рядом мама, или как отец, что устроился чуть впереди. Рядом с папой – бывший водитель автобуса, а у задней двери лежат, трогательно обнявшись, родители твоего друга. Его маленькая сестренка привалилась раскроенным, похожим на распустившийся цветок колокольчика, черепом к окну, словно любуясь нарисованным снаружи пейзажем. Ты никогда не видел ничего настолько прекрасного.

И вот вы уж едете вместе, вы все – старые знакомые, одна большая счастливая семья, единые в этом молчаливом путешествии. Утро встречает вас серыми полями, и черным лесом, и вечным седым небом, а в стареньких колонках звучит Forever Young. И вы молодые – теперь уже навсегда.