На подоконнике, занесенном толстым слоем пыли, теснились косые стопки газет и журналов, привалившиеся к грязному окну. Из крайней пачки торчала большая газетная фотография — зленые поля, снятые с высоты птичьего полета, а на них странные круги, соединенные линиями. Придерживая бумажную башню, Тоха осторожно выудил газету и прочитал название: «НЕПОЗНАННОЕ». Заголовок на первой странице спрашивал: «Пришельцы оставили землянам послание?».

— Эд, смотри! Тут про инопланетян пишут. — Тоха повернулся к другу.

— Сказки для задротов! — Эд дернул головой, смахивая прядь черных волос со лба, достал из коробки с надписью «архив» фотопленку, распустил ее и стал плавить темную спираль ленты зажигалкой ZIPPO. Горящие черные капли падали на выцветшие журналы и черно-белые фотографии, раскиданные на полу.

Тоха раскрыл газету и прочитал: «На Алтае нашли снежного человека», «Растения похищают детей», «Кто живет в Жигулевском море?». Под заголовками размещались фотографии: в лесу у входа в пещеру лежал волосатый великан; в большой банке плавал разветвленный корень, похожий на толстого человечка; в темных водах широкой реки виднелась чешуйчатая спина с гребнем игл.

— Эд, пойдем? Поздно уже. — Тоха бросил газету на подоконник и серьезно добавил: — Я не ищу неприятностей!

— Какой ужасный подход к жизни. — Эд широко улыбнулся, обнажив крупные зубы — в верхнем ряду не хватало правого клыка.

Перекинувшись фразами из любимого фильма про пиратов, мальчишки вышли из комнаты в темный коридор, включили фонарики на телефонах и пошли мимо раскрытых и запертых дверей.

Тоха вглядывался в темно-зеленые облупившиеся стены, и ему казалось, будто махры вздувшейся краски — это чешуйки кожи огромного монстра, они улавливают тепло и движение живых существ, слоняющихся по коридорам, и посылают сигналы в комнаты-желудки, в которых перевариваются горы хлама. И вот сейчас провода, свисающие с потолка и похожие на тонкие скрюченные пальцы, оживут, схватят его и бросят в один из раскрытых ртов. Дверь захлопнется, и он навсегда останется внутри громадной типографии.

Тохе не нравилось бродить по заброшкам, он чувствовал в них что-то недоброе и опасное, от таких мест у него холодело в животе и пересыхало во рту. Но его лучший друг и брат по крови Эдгар Неретин — самый сильный и смелый мальчик в 5 «Б» классе любил гулять по заброшенным зданиям, и Тоха, как верный пес, повсюду следовал за ним.

— Фак! Эд, подожди! Телефон вырубился! — Фонарик Тохи погас.

— Опять?! Хворов, задолбал! Давно бы уже новый выпросил.

— У нас ипотека.

— А-а-а… Точно. Забыл.

Коридор свернул вправо. Впереди показался дверной проем, за ним лежал бескрайний печатный цех. Между квадратных колонн ржавели станки и конвейеры, похожие на развалившихся на куски роботов-трансформеров. В большие окна с побитыми стеклами протискивались лучи угасающего солнца.

— Эд, дай маме позвоню, — попросил Тоха.

— Тихо! — Эд замер. — Слышишь?

Из глубины цеха доносился слабый гул голосов.

— Пошли отсюда, — занервничал Тоха. — Папка убьет, если к девяти не вернусь.

— Да подожди ты! — Эд отмахнулся и пошел на шум. Тоха обреченно поплелся следом: если его друг что-то задумал, проще было поддержать, отговорить никак не получится — все равно что просить ураган остановиться.

Прячась за станками и конвейерами, подростки бесшумно пересекли треть цеха, затаились за колонной и осторожно огляделись. Голоса и смешки говорящих тарахтели где-то поблизости, но никого не было видно, словно невнятную речь выплевывала пустота.

— На улице. — Эд указал рукой на разбитое окно и пригнувшись побежал к нему. Тоха остался на месте, он не хотел знать кто и о чем разговаривает во дворе типографии.

Эд присел под подоконником, осторожно выглянул в окно, а после повернулся к Тохе и стал суматошно махать рукой, подзывая его к себе. На лице Эда смешались восторг и удивление, словно он увидел самого Джека Воробья и его команду.

Тоха поспешил к другу.

— Там карлики, — прошептал Эд.

— Карлики?! — Тоха высунулся в окно, он никогда раньше не видел карликов вживую.

На внутреннем дворе типографии горел большой костер, рядом переминались с ноги на ногу маленькие люди и оживленно спорили.

— Что они жгут? — Тоха вглядывался в оранжевое пламя, извивающееся вдоль черного продолговатого бревна, похожего на…

— Труп? — предположил Эд.

Короткое страшное слово, будто ударило Тоху под дых, он с трудом выдавил:

— Валим.

— Подожди, сейчас по... — «Беспечный рыцарь of the dark» — запел фронтмен «Пошлой Молли». — Фак! — Эд схватился за карман ветровки, пытаясь заглушить телефон.

Карлики обернулись, метая взгляды по окнам типографии.

— Лови его! — Лысый коротышка в красной олимпийке указал пальцем на оцепеневшего Тоху.

— Бежим! — крикнул Эд.

Мальчишки сорвались с места, подлетели к ближайшему конвейеру, перемахнули через него и понеслись по широкому проходу между ржавых печатных станков вглубь нескончаемого цеха.

Тоха бежал, не чувствуя ног. В голове стучало, за ребрами жгло, пересохшее горло раздирал пыльный воздух. Мир сузился до яркого удаляющегося пятна — Эд в салатовой ветровке быстро уходил вперед.

— Они побежали туда! — Прокатился по цеху карличий ор.

Тоха наскочил на обломок кирпича, левую щиколотку окатила сильная боль. Он захромал и остановился.

— Эд! Подожди!

Но Эд уже скрылся за колонной в конце прохода.

Сердце Тохи колотилось, словно кузнечик, запертый в стеклянной банке. Он торопливо подковылял к печатному станку, лег животом на сырой бетон, протиснулся под покореженной железкой и заполз как можно дальше под станок. Тоху трясло, будто он только что вылез из холодной воды. Последний раз так же страшно ему было, когда он прятался в школьном туалете от хулигана из параллельного класса Сереги Перегуды. Тогда его спас Эд — он заступился за Тоху и подрался с Перегудой. После той потасовки хулиган больше не донимал друзей и даже стал здороваться с ними за руку.

Топот карликов был уже совсем близко, как вдруг их шаги замедлились и остановились.

— Ре-бя-та! — позвал нараспев хриплый голос. — Выходите!

Тоха зажал рукой рот, стараясь заглушить шумное дыхание. Карлики стояли прямо над ним, их разделял лишь ржавый печатный станок. К глазам Тохи подступили слезы, он боялся разрыдаться и выдать себя плачем.

— Не бойтесь! Мы вас не обидим! — прогнусавил второй карлик.

— Куда вфе делись эти гаденыфы? — удивился третий — шепелявый.

Тяжелые шаги карликов стали удаляться, и скоро совсем стихли. Но Тоха не решался сдвинуться с места, пока страх за Эда не заставил его попятиться к выходу.

Тоха наполовину вылез ногами вперед через узкую прореху под станком, когда над головой грянул металлический грохот, похожий на раскаты грома. Корпус печатной машины задрожал. Тоха закричал и пополз обратно в глубь темноты. Карлики схватили его за икры и потащили наружу.

— Говорил же, здесь говнюк прячется! — засмеялся хриплоголосый.

— Нет! Отпусти! — Тоха брыкался, цеплялся руками за станок, вырывался, но его жалкие попытки спастись лишь забавляли маленьких людей, словно он мышонок, попавшийся в цепкие лапы уличных котов.

Карлики вырвали Тоху из-под покореженного железа и поставили перед лысым коротышкой в красной олимпийке. Страх крепко лягнул Тоху, давая понять, что он лицом к лицу столкнулся с тем, чего не должно быть в природе. Над крошечным носом-кочерыжкой лупали глубоко посаженные злые глазки. За тонюсенькими, как шнурки, губами виднелись белые зерна недоросших клыков, застрявшие в деснах. Короткая широкая шея расплылась, и казалось, будто голова карлика, как у снеговика, лежит на плечах.

— Один есть, — прохрипел Лысый.

— Отпустите! Пожалуйста! — умолял Тоха. — Я никому не расскажу!

— Не расскажешь что? — спросил гнусавый голос рядом.

Тоха повернулся — ему улыбался безухий карлик. И снова необъяснимый страх царапнул мальчишеское сердце, подсказывая, что маленькие люди неправильные. На скомканном, словно комок грязи лице Безухого под нависшими бровями прятались мелкие глаза, едва заметным сучком торчал нос, размытой колеей тянулись тонкие губы.

— Ничего… ничего не расскажу…

— Обыщите, — приказал Лысый.

— Фсе конф-ф-фетки мои, — с одышкой прошепелявил третий карлик. Внешне он мало чем отличался от своих приятелей. Разве, что кожа на смятом морщинами лице больше походила на кожуру увядшего имбиря, а на щеках и висках висели бородавки.

— Какие тебе конфетки? У тебя зубов почти не осталось, — посмеялся Безухий.

— Ничефо. Скоро у меня будут нофые. — Шепелявый подмигнул Тохе и стал шарить по его карманам. Телефон, ключи, наушнику и пару сотен он отдал Лысому, а себе забрал пачку жвачки.

— Второго еще не поймали! — Подбежал к Лысому карлик с длинным хвостом и протянул ему телефон Эда. — Зато звонилку нашли.

— Как тебя зовут? — спросил Лысый у Тохи.

— Антон.

— А друга?

— Эд… Эдгар.

— Э-эд! Выходи! А не то отрежу Антохе уши! — Лысый вынул из-за пояса охотничий нож. — Давай, Антон, зови друга, если ушки дороги!

— Э-э-эд! — завопил Тоха, не отводя взгляда от лезвия ножа. Во рту стали быстро скапливаться слюни, следом подкатила тошнота. Живот дрогнул, и Тоху вырвало.

Карлики захохотали.

— Впечатлительный! — сказал Безухий.

— Эд, считаю до пяти! Один… Два… Три… — Лысый оттянул ухо Тохи и приставил нож.

— Дяденька, не надо! Пожалуйста!

— Четыре!

— А-а-ай! — Режущая боль рассекла кожу Тохи, по шее скатилась капля крови.

— Не трогай! — Эд появился в конце прохода. Длиннохвостый бросился к нему. Но, прежде чем он добежал, сзади на Эда налетел пятый карлик.

— Опоздал! — Лысый сильнее надавил на нож.

Тоха закричал.

— Мы вфе догофорились не портить фырнозем. — Шепелявый отпихнул руку Лысого.

— Киру не понравится, если опять покалеченных привезем, — прогнусавил Безухий.

Лысый злобно зыркнул на приятелей, харкнул в сторону и коротко бросил:

— Все, закругляемся.

Карлики вывели Тоху и Эда на разбитый заваленный мусором двор, посреди которого догорал костер. Лысый подошел к огню, подхватил, лежащую на земле лопату и стал разрубать большую человекоподобную головешку, обвитую пламенем.

Тоха послушно хромал между Безухим и Шепелявым к большой дыре в бетонном заборе. Эд вырывался из рук Длиннохвостого и одноглазой карлицы и угрожал им отцом, которого у него никогда не было: «Вы всех сдохнете, коротышки! Мой батя найдет вас и убьет!». Карлики отвешивали Эду подзатыльники и тычки, но он не успокаивался, напротив, еще больше злился и громче ругался.

Вытолкав Тоху и Эда через дыру в заборе, карлики повели мальчишек в кусты орешника, где их дожидалась ржавая «четверка» (точно такая же когда-то была у дедушки Тохи). Шепелявый открыл багажник, на дне лежали тряпки, мешки, скотч, веревки.

— Хорошо вяжите жирнозем, чтобы не получилось, как в прошлый раз, — сказал Безухий.

— Только попробуйте, сволочи! — Эд извернулся, укусил Длиннохвостого за запястье и почти вырвался из рук одноглазой карлицы. — По-мо-ги-те!

— Сученыш! — Длиннохвостый схватил Эда за шкирку и влепил ему тыльной стороной ладони размашистую пощечину. Голова Эда запрокинулась, из носа брызнула кровь.

— Дерзкий, — усмехнулся Безухий.

Тоха хотел заступиться за Эда, но, как всегда, стоял столбом, онемев от страха, словно его здесь нет.

Шепелявый запихнул Тохе в рот пыльную тряпку, обмотал его голову скотчем, связал по рукам и ногам и затолкал в багажник. С Эдом карликам пришлось повозиться. До Тохи долетали крики, ругань, глухие удары. Спустя несколько минут обездвиженного Эда бросили рядом с Тохой.

***

«Четверка» уже долгое время тряслась по бездорожью, лишь изредка выбираясь на ровный асфальт.

Тоха лежал на животе, с головой укрытый пыльными одеялами. Руки, заведенные за спину, затекли, ребра больно упирались в пол багажника. Удушливый воздух, насыщенный парами бензина, едва протискивался в тяжело раздувающиеся легкие. Мысли в голове распадались на пустые слова и вязли в мозгу, словно блестки в тягучем слайме. Глаза слипались, и ни страх, сидевшей в сердце занозой, ни бесконечная возня Эда под боком, не могли отпугнуть напирающую сонливость. Тоха засопел.

Сон прервали лязгающие хлопки. И прежде, чем Тоха успел сообразить, где он и что происходит, в темноте протяжно скрипнула дверца багажника и свежий воздух ворвался в жаркий карман «четверки».

— Приехали! — Лысый сдернул с мальчишек одеяло, срезал с их ног скотч и выволок из машины в светлую ночь с густым запахом хвои. Тоха наступил на левую стопу и замычал — подвернутую ногу скрутила боль.

Карлики взяли Тоху и Эда под руки и повели мимо ржавых легковушек на поляну, опоясанную елями. Там стояли туристические палатки, горел большой костер, гудели голоса и звенел смех.

Тоха похолодел от ужаса, когда его подвели к компании карликов, греющейся у огня. Странное царапающее чувство, будто он видит неправильных людей, усилилось. Карлики сильно походили друг на друга, точно родные братья и сестры. Лбы прорезали глубокие морщины, отчего кожа повисала тяжелыми складками, точно шкура шарпея. Выпуклые брови наваливались на оплывшие глаза-щелочки. Приплюснутые мелкие носы терялись на фоне растекшихся щек. Уголки растянутых тонкогубых ртов падали вниз. И у всех карликов выпирали животы. Тоха оглянулся на Длиннохвостого, Безухого и других, и только сейчас заметил, что у каждого из них под натянутой одеждой пряталось кривобокое брюхо.

— Где вас носит? Кир засыхает! — возмутился карлик в кепке. Рядом с ним сидел завернутый в одеяло трясущийся старик: его нижняя челюсть съехала на бок, а вокруг засохшего лица, вились тонкие отростки, похожие то ли на резиновые трубки, то ли на корни растения.

— Грязную работу за вас делали, — ответил Лысый. — Вы же свинтили по-быстрому, а нам разгребай.

— Мы тоже не прохлаждались. — Карлик в кепке показал пачку денег. — Зачем двоих приперли? Ты же знаешь правило: не держать жирнозем про запас.

— Спалили они нас, пока отходы жгли. Не паникуй, мы ехали без палева, — успокоил Лысый. После посмотрел на трясущегося старика и спросил: — Ну и какие у нас дальше планы?

— Пересадим Кира и двигаем в Азию. Может, там нам больше повезет.

— Куда их? — спросил Безухий.

— В будку. Надо подготовиться к пересадке, — ответил карлик в кепке.

Длиннохвостый и Безухий отвели Тоху и Эда на окраину поляны, где на брюхе лежала ржавая газель, со всех сторон облепленная мятыми стальными обрезками от холодильников и стиральных машин. Дверь в салон была открыта на распашку. В проушине, прикрученной к створке, висел огромный навесной замок.

Безухий толкнул мальчишек одного за другим в газель. Тоха упал и уткнулся лицом во что-то влажное и колючее, похожее на шерстяное одеяло. В нос ударил запах плесени и сырости.

Дверь захлопнулась. Тьма навалилась на Тоху, плеснула в глаза чернотой. Боль звенела в затекших руках, горела в левой щиколотке, ныла в порезе за ухом. В отчаянии он стиснул зубами тряпку, разбухшую во рту от слюней, и захотел ударить Эда. Ведь это из-за него он оказался здесь, из-за него ему чуть не отрезали ухо. Тоха в гневе махнул здоровой ногой, чтобы пнуть ворочавшегося поблизости Эда, но не дотянулся.

В темноте раздался знакомый щелчок, сверкнули искры. Тоха замер. И снова щелчок, искры, а следом вспыхнул огонек. В слабом свете показались руки Эда, скрещенные за спиной. Неестественно вывернутые пальцы едва удерживали зажигалку ZIPPO — Эд никогда с ней не расставался, она принадлежала его отцу, погибшему в автокатастрофе.

Огонь медленно плавил толстый слой скотча на запястьях Эда, касался его кожи, оставлял волдыри. Он мычал от боли и дергал руками, пытаясь быстрее растянуть и разорвать крепкую ленту. Зажигалка выскользнула из трясущихся пальцев Эда, и язычок пламени погас. Послышалось пыхтение и шум сдираемого скотча.

— Тоха! — Эд подполз к Тохе, чиркнул зажигалкой и опалил огнем скотч на его руках. — Потерпи чуть-чуть!

Лента таяла, обжигающие капали падали на ладони, Тоха ерзал и скулил, сжимая челюсть. Наконец путы разорвались. Пересиливая тугую боль, сковывающую от ключиц до запястий, он медленно вывел онемевшие руки из-за спины. Под кожей закололо, словно рой шершней ударил миллионами жал. Тоха замахал руками пытаясь стряхнуть неприятные ощущения и остудить ожоги. Разогнав кровь, он принялся дубовыми пальцами сдирать с лица скотч. После выплюнул кляп, обнял Эда и заплакал. От злости не осталось ни следа, только страх и стыд за то, что пытался ударить лучшего друга.

— Они нас убьют, — сказал Тоха.

— Не убьют! Не бойся! Помнишь, как мы потерялись в подвале, заброшенной больницы, и ты боялся, что мы не найдем выход. Но мы выбрались! И сейчас выберемся! — Эд поднялся и стал ощупывать стены газели, подсвечивая их зажигалкой.

Салон был обит кусками разбухшей почерневшей фанеры. На полу валялись грязные матрацы и одеяла. Кабину водителя отделяли ржавые жестяные лоскуты, сцепленные саморезами. Эд подошел к двери, подергал ручку — с другой стороны брякнул замок. Он поднял огонек над головой и принялся осматривать потолок.

— Эд… — робко начал Тоха, — спасибо, что не бросил меня… там в типографии.

— Я бы никогда тебя не бросил! Ты же мой брат по крови! — Эд улыбнулся. Прошлым летом мальчишки скрепили свою дружбу клятвой и кровью, как Гармоника и Твердая скала в фильме «Братья по крови». Отец Эда очень любил историю про американского солдата и индейца, во всяком случае, так рассказывала ему мама; и мальчишки частенько пересматривали «Братьев по крови» и разыгрывали сцены из фильма: Эд — индеец, Тоха — солдат.

С улицы донеслись голоса.

— Эд, они идут! — занервничал Тоха.

— Сиди тихо! — Эд погасил зажигалку и закопошился во тьме.

В замке дважды провернулся ключ. Дверь со скрипом отворилась. В газель ворвался свет. На пороге появился Шепелявый, следом вошел Безухий. Луч фонаря уперся в Тоху, забившегося в дальний угол.

— Где фторой?! — удивился Шепелявый. — Куда фы его дели, сорняки?

— Да здесь он. — Безухий огляделся.

— Тоха, беги! — Эд выскочил из кучи матрацев, громоздившейся за спинами карликов, накинул на их головы одеяло и рванул к выходу. Застигнутые врасплох Шепелявый и Безухий в суматохе повалились на пол.

Прихрамывая на левую ногу, Тоха прошмыгнул мимо возящихся, точно навозные жуки, карликов, выпрыгнул в раскрытую дверь и врезался в спину Эда.

— Куда собрались, пацаны?! — ухмыльнулся Лысый, поигрывая ножом. Рядом с ним стоял Длиннохвостый и светил фонариком в растерянные лица мальчишек.

— А ну иди сюда! — Из газели вывалился Безухий, схватил беглецов за шкирки и отвесил каждому по пинку. — Вот вам говнюки!

— Мелкие уфлепки! — Пыхтя подоспел Шепелявый и добавил мальчишкам по подзатыльнику.

— Тупори, вы чуть жирнозем не просрали! — Лысый негодующе покачал головой.

— Да кто ж знал, что жирнозем такой хитрый попался, — оправдывался Безухий.

— Давайте живей. Там Кир засыхает, — поторопил Длиннохвостый.

— Вышел месяц из тумана, — начал считать Лысый, перекидывая острие ножа с Тохи на Эда и обратно. — Вынул ножик из кармана...

Каменея от страха, Тоха следил за рукой карлика и повторял про себя: «Только не я!», «Только не меня!».

— Буду резать, буду бить, все равно в тебя садить! Этого! — закончил Лысый.

Тоха побледнел, глядя на нож, указывающий на него, внутренности сжались, и его вырвало пустотой.

— Опять?! — Карлики захохотали.

— Слабенький жирнозем. Дохленький, — заметил Безухий, хватая Тоху за плечо. — Пошли, малец. Тебе выпала честь…

— Не трогай его, козел! — Эд стал вырывать Тоху из рук Безухого.

— Вали в будку, сопляк, пока я тебе личико не подправил. — Лысый помахал ножом.

— Пошел в жопу! — Эд харкнул — слюна повисла на кособоком пузе Лысого. Глаза карлика вспыхнули злобой, он замахнулся и…

— Стой! — Длиннохвостый в последний момент перехватил руку Лысого, в которой он сжимал нож. — Убьешь пацана опять придется жирнозем ловить.

Лысый долго смотрел на Длиннохвостого, после убрал нож за пояс и заехал кулаком Эду под дых, тот согнулся и засипел.

— Этого берем. Дохляка в будку, — распорядился Лысый и ушел.

Безухий и Длиннохвостый подхватили Эда под руки и потащили к костру. Тоха, обращенный страхом в безвольную амебу, смотрел на удаляющегося друга и стыд прожигал его сердце. Он не хотел радоваться, но ничего не мог поделать: Тоха был рад, что карлики забрали не его.

— Чё фстал, дохляк? Дафай дфигай! — Шепелявый кивнул на раскрытую дверь газели.

Тоха зашел в темноту, рухнул на пол и заревел.

***

Тоха лежал на спине и не мог пошевелиться. Он чувствовал чье-то недоброе присутствие и мир вокруг казался ненастоящим, словно он завис между сном и реальностью.

С конца газели донесся шум, будто что-то рывками тащилось по полу. Холодный страх комьями просыпался в сердце Тохи, за ребрами гулко забухало. Дыхание сбилось. Ползущий шорох подбирался все ближе и ближе… Волосы на теле Тохи встали дыбом, он хотел вскочить, побежать, но беспомощно лежал и даже не мог позвать на помощь, словно его парализовало от макушки до пят.

Шорох затих. Спустя секунду-другую нечто, приползшее из дальнего угла, вцепилось в Тоху и стало вскарабкиваться на него. Он пытался закричать, но на лице, не дрогнул ни один мускул, будто оно стало посмертной музейной маской.

Нечто уселось Тохе на грудь, и он увидел над собой обугленную голову: дым клубился в пустых глазницах, струился по объеденному огнем лицу; испепеленные кожа и мышцы осыпались черной трухой. Ядовитая гарь забивала сдавленные лёгкие Тохи.

Обгоревшие до костей пальцы мертвеца впились в мальчишескую шею и крепко сжали ее. Тоха напрягался изо всех сил, чтобы сбросить с себя тлеющий труп, но руки и ноги оставались неподвижными.

От натужных усилий из приоткрытых губ вырвался страдальческий стон и, подобно удару тока прошёл сквозь Тоху. Он подскочил и сел. Вокруг плыл туман, пронизанный солнечным светом. Воняло дымом. Тоха закашлялся и схватился за горло. Глаза жгло, словно в них брызнули соком лимона, по щекам покатились слезы. Он метнулся к стене, в распухшей щиколотке вскипела боль. Взвыв, Тоха упал на колени, подполз к двери и стал бить по ней кулаками.

— Откройте! Откройте!

Дверь распахнулась.

— Чего орешь?! — рявкнул Безухий. Тоха оттолкнул его и, припадая на левую ногу, помчался не помня себя. Он не видел ни палаток, ни карликов, ни костров — поляна слилась в цветную кашу. Тоха бежал, преследуемый обугленным мертвецом, что тянул к нему дымящиеся руки в ошметках пепла, и никак не мог выбраться из кошмара.

Сильный толчок сбил Тоху с ног, он упал и, словно одержимый, стал брыкаться и кричать, пытаясь отбиться от ужаса, навалившегося на него.

— Заткнись, гаденыш! — Гаркнул над ухом Тохи хриплый голос, и его щеку обожгла звонкая пощечина. Жгучая боль сбила остатки кошмара, он замолк и растерянно огляделся. Сверху на нем сидел Лысый. Шепелявый и Длиннохвостый держали его руки и ноги, а вокруг них толпились другие карлики.

Лысый поднялся, схватил Тоху за ворот куртки и поставил на ноги. После ткнул в спину и сказал:

— Топай!

Тоха послушно захромал к газели.

Над поляной расстилался густой вонючий дым. В стороне от палаточного лагеря пылал большой костёр, на дне которого, раскинув руки и ноги, лежало обугленное человеческое тело.

— Что не узнаешь друга? — Лысый издевательски подмигнул.

— Нет! Это не Эд! Не Эд! — Неудержимая ярость ураганном снесла страх Тохи, и он накинулся на Лысого с кулаками. Карлик даже не пытался уворачиваться от града хилых ударов, он размахнулся и заехал подростку в челюсть. Тоха упал и отключился.

***

Человек ко всему привыкает — повторял папа Тохи по любому поводу: горячую воду отключили в доме на месяц; маме отрезало два пальца на заводе; приставка Тохи сломалась; бабушка умерла после инсульта… На все у папы была одна мудрость, которая теперь звучала усталым голосом отца в голове Тохи, и он третий день час за часом потихоньку привыкал к одиночеству в темной холодной газели, кутаясь во влажное одеяло, пропахшее плесенью; и без конца плакал.

Горькое чувство вины перед Эдом мешало Тохе дышать, спать, есть. Тяжесть в груди не проходила, словно сердце его превратилось в булыжник. Он не мог поверить, что больше никогда не увидит своего брата по крови — друга, который знал его лучше, чем собственные родители, вечно работающие, вечно уставшие и грызущиеся из-за денег.

— Я не хотел… Прости… Эд… Прости… Это я виноват… — беспрерывно повторял Тоха и злился на себя за то, что ничего не сделал, когда карлики уводили Эда. Если бы он только мог вернуть все назад…

Тоха часто воображал, как мама и папа бегают по городу и вместе с полицейскими и добровольцами ищут его и Эда. Фантазии немного успокаивали и приободряли. Может прямо сейчас родители едут сюда и через час-другой стиснут его в объятьях. Но время шло, а родители с полицейскими не спешили.

Тем временем карлики варили на кострах зелье из травы, грибов и ягод и разливали его по пластиковым бутылкам — Тоха сидел у двери и подсматривал за ними через крохотную дыру в кузове газели. На краю поляны Лысый копал землю, набирал её в ведра и относил в большую синюю палатку, из которой выходили встревоженные карлики и, пугливо озираясь по сторонам, перешептывались.

Через пару дней поляна взорвалась радостными возгласами. Тоха подполз к стене и заглянул в щель, служившую ему глазком. У большой синей палатки собралась толпа, они весело приветствовали черноволосого карлика (раньше Тоха его не видел), обнимали его и пожимали ему руки.

Тоха отполз от стены и стал ждать Шепелявого — он один всю неделю ухаживал за ним: выводил Тоху в туалет, приносил еду и воду, накладывал на подвернутую щиколотку повязки с самодельными травяными мазями и постоянно интересовался здоровьем Тохи. В заботе Шепелявого проскальзывало что-то жуткое, словно карлик выращивал на убой поросенка к большому празднику.

В замке заворочался ключ. Дверь открылась. В газель вошел тот самый черноволосый карлик. В груди Тохи екнуло и похолодело — кособокое пузо коротышки обтягивала салатовая ветровка Эда. В руках он держал фонарь, миску с отварным картофелем и бутылку воды.

— Проголодался? — Карлик присел на корточки и протянул Тохе еду. — Не ссы, малец! Не обижу! — Он улыбнулся — в верхнем ряду не хватало правого клыка. Тоха затрепетал от страха, словно у него внутри огромный жук забил крыльями. В движениях и ужимках черноволосого мерещилось нечто до боли знакомое, и голос у него был точь-в-точь как у…

— Эд? — выдавил Тоха.

— Кир. — Карлик поставил миску и бутылку на пол, поднялся и с наслаждением потянулся. — Эх, давно так хорошо себя не чувствовал! Отличный жирнозем!

— Что ты сделал с Эдом?

— Я не ищу неприятностей! — Кир подмигнул и пошел к выходу.

— Какой ужасный подход к жизни, — на автомате ответил Тоха, цепенея от неожиданно услышанной им фразы, а после бросился к закрывающейся двери. — Ты знаешь?! Откуда ты знаешь?!

Но с обратной стороны донесся только шорох ключа в замке.

***

Уофф… уофф… уофф… пробилось в полумрак газели. Тоха вскочил с матраца и прислушался. Снаружи донеслись гневные крики карликов и лай. Он рванул к «глазку», прижался щекой к колючей фанере и радостно воскликнул:

— Собака!

По краю поляны, недалеко от газели, носился черно-белый кокер-спаниель и облаивал испуганных карликов, сбившихся в кучу в нескольких шагах от него. Кир и его друзья кричали, махали палками и бросали камни, словно оборонялись от заклятого врага; и с визгами отскакивали назад стоило только спаниелю дернуться в их сторону. Тоха никогда не видел, чтобы толпа людей, пусть даже маленьких, так сильно боялась одну собаку.

Один из камней, пущенных карликами, угодил в пятнистый бок спаниеля. Пес взвизгнул и скрылся в лесу.

— Уроды! — рассердился Тоха.

Карлики настороженно всматривались в чащу и яростно спорили, пока из-за деревьев снова не донесся лай. Толпа коротышек в ужасе заверещала, замахиваясь камнями и палками. Мохнатые еловые ветви задрожали, словно через них пробирался огромный зверь, и на поляну вышел мужчина с ружьем на плече. Следом за ним из-за деревьев выпрыгнул голосящий спаниель.

Тоху охватила дрожь, под ребрами громко застучало, в животе расплескалась бодрящая щекотка. Он закричал:

— Помогите! Я здесь! В газели!

Тоха опрокинулся на спину и стал бить ногами по двери, затем снова припал к «глазку» — спаниель мчал к газели, а охотник целился из ружья в растерянную толпу.

Кир поднял руки, словно пойманный преступник, и начал что-то говорить. Он кивнул на карликов за своей спиной, и все до единого бросили на землю палки и камни. Потом он указал на палаточный лагерь, на газель и засмеялся, остальные подхватили его смех.

— Меня похитили! Спасите! — Тоха едва перекрикивал спаниеля, с лаем бросающегося на дверь.

Охотник, не опуская ружья и не отводя взгляда от Кира и его друзей, осторожно пошёл спиной вперед к газели.

— Помогите! Помогите! — не успокаивался Тоха.

— Ричи, тихо! — скомандовал Охотник, подойдя к двери. Пёс, поскуливая, присмирел. — Кто там? Как тебя зовут?

— Я — Антон Хворов. Меня и моего друга похитили.

— Вас там двое?

— Нет. Я один. Эда они убили. Дяденька, пожалуйста, помогите.

— Не бойся! Все будет хорошо. — Охотник подергал навесной замок, а затем крикнул пристально следящей за ним толпе: — Открывайте!

Карлики не шелохнулись, они стояли неподвижно, словно уродливые садовые гномы, и молчали.

Раздался выстрел! Тоха вздрогнул, закрыв уши руками, но не отпрянул от «глазка». Земля у ног Кира взметнулась от пули и рассыпалась комьями, подобно брызгам воды от брошенного в реку камня. Карлики заверещали, шарахнулись назад, но не разбежались, напротив, они плотнее прижались друг к другу.

— Открывайте! Или один из вас сейчас умрет! — предупредил охотник.

— Стой! — Кир вышел вперёд, за ним увязался Лысый.

— Только без сюрпризов! Обоим бошки снесу, если что!..

Кир, доставая из кармана ключ, подошел к газели. Лысый остановился поодаль. Тоха отодвинулся от двери и замер в мучительном ожидании.

Ключ вошел в замок, сделал один оборот, и наступила бесконечная зловещая тишина. Тоха потянулся к «глазку»… Грянул второй выстрел! Залаял пес. Поднялись крики. Послышались глухие удары и кряхтение. Третий выстрел! Спаниель жалобно заскулил.

Страшный шум вогнал Тоху в панику, он попятился, уперся спиной в стену и забился в угол.

Ключ в замке повернулся второй раз. Дверь рывком отворилась. В газель влетел Лысый с окровавленными руками и закричал:

— Иди сюда, выродок!

— Нет! Пожалуйста! — пищал Тоха. — Не надо!

Карлик схватил его за волосы и потащил наружу.

Над поляной стоял воющий плач.

Кир целился из ружья в сторону леса, где между деревьев мелькала черно-белая шкурка спаниеля — прогремел четвертый выстрел!

Охотник, держась руками за горло, лежал на земле и хрипел. Кровь хлестала сквозь его пальцы, надувалась на губах пузырями, заливала камуфляжную куртку и примятую траву.

— Ма-ма! — завопил Тоха, сжимаясь от страха, под быстро стекленеющим взглядом охотника.

— Все из-за тебя! Гаденыш! — Лысый бросил Тоху на землю, сел на него и обездвижил, крепко стиснув его голову между коленей. После вытащил из-за пояса перепачканный кровью нож, одной рукой раскрыл левое веко Тохи, а другой прицелился кончиком лезвия в мальчишеский серо-зеленый глаз.

— Не трогай! — Кир подлетел и оттащил Лысого.

— Из-за него Яна убили!

— Я сказал, не трогай! Он нам еще пригодится. — Кир помог дрожащему от ужаса Тохе подняться.

— Ты за это еще ответишь! — бросил Лысый то ли Киру, то ли Тохе и пошел к горюющей толпе карликов, скучившейся над смертельно раненным в живот Безухим.

— Су-у-ка! — прошипел Кир и повел Тоху на другую сторону поляны.

— Кир! Подофди!

— Чего еще?! — Кир остановился, не выпуская Тоху из рук. За ними спешно ковылял Шепелявый, он странно выкидывал вперед ноги, заваливаясь то на один, то на другой бок, и сбивчиво пыхтел. Шепелявый приблизился — пахнуло гнилью. Висячие бородавки на его лице разрослись, словно грибы после дождя, и перекинулись на шею и облысевшую макушку, на которой колыхался пушок волос.

— Фто нам дефать?!

— Как и договорились — собираем вещи и продолжаем поиски. Следующая точка сбора — Азия. Координаты у всех есть. Поляну сожгите вместе с телами, — распорядился Кир и подтолкнул Тоху вперед. — Идем!

«Четверка» стояла на прежнем месте между старенькой «нивой» и древней «девяткой». На запыленном капоте валялись веточки, листочки и присохший помет птиц. Рядом с машиной лежали сваленные в кучу набитые сумки, рюкзаки, стояли пакеты с пластиковыми бутылками, наполненными травяной бурдой — той самой, что карлики варили на кострах.

— Веди себя тихо, малец, если хочешь жить. — Кир заткнул Тохе рот, связал ему руки и помог забраться в багажник. После накрыл его брезентом, закидал тяжелыми сумками и захлопнул дверцу.

В салон «четверки» забралось еще несколько карликов — Тоха услышал их возмущенные голоса. Машина тронулась с места.

***

«Четверка» ехала почти без остановок много часов. Тоха ворочался под сумками, пытаясь перевернуться на правый бок — левая сторона тела онемела. Густой воздух с парами бензина кружил голову. Время от времени в багажник сквозь шум мотора прорывались раздраженные голоса карликов.

Машина сбросила скорость, долго ползла по кочкам и наконец остановилась. В салоне хлопнули дверцы. Открылся багажник. С Тохи убрали тяжелые сумки, и он ощутил легкость во всем теле и приятную утреннюю прохладу на разгоряченном лице, словно умылся холодной водой в жаркий день.

— Вылезай, проветрись. Только не вздумай бежать. — Кир срезал с запястий Тохи скотч, вытащил кляп из его рта, разрешил сходить по-маленькому, а после дал ему пачку сока и пакет с пирожками, завернутыми в туалетную бумагу.

Тоха жадно поедал резиновое тесто с капустой, запивая апельсиновым соком, и подглядывал на карликов. Лысый рассматривал карту, расстеленную на капоте. Длиннохвостый заливал в машину бензин из канистры.

— Кир, пора пересаживать. — Лысый кивнул на заднее сидение «четверки», где, привалившись головой к окну сидел Шепелявый.

— Придет время пересадим.

— Когда?! Он засыхает!

— Как только найдем безопасное место.

— Ты что-то задумал, Кир? — Лысый подозрительно сощурился. — Не зря ведь спешил удрать с поляны. Не упали бы тебе на хвост точно свалил бы…

— Бензин закончился. — Длиннохвостый бросил пустую канистру в багажник.

— С мальчишкой на заправку нельзя. Шуметь будет. — Лысый сложил карту.

— Я с ними посижу, — вызвался Кир. — А вы сгоняйте.

— Ага, как же! Только мы отъедем, сразу отправишь его на попутке домой, да? — не успокаивался Лысый.

— Не мели чепухи!

— Все равно тебя одного с жирноземом не оставлю!

— Ты тоже с ним не останешься. Знаю я твои забавы, из-за тебя полрода нашего одноглазые, безухие.

— Да задолбали уже! Всю дорогу собачитесь! Хватит! — вмешался Длиннохвостый. — Доедем до ближайшей заправки сам схожу. Полудохлый карлик на заднем сиденье не меньше пацана внимание привлечет.

Карлики связали Тоху, запихнули в багажник и забрались в машину. Мотор затарахтел, и «четверка», бряцая, поплелась по ухабам.

***

Очередная яростная ссора, доносившаяся до Тохи из салона «четверки», закончилась остановкой. Карлики, не переставая кричать друг на друга, выбрались из машины, подошли к багажнику и открыли его. На землю глухо повалились сумки.

— Остановись! — закричал Кир.

— Мара нужно пересадить! — Лысый выдрал Тоху из темноты в яркий солнечный день.

— Мы пересадим его, когда доберемся до степей и встретимся с нашими.

— Какие к черту степи?! Он не дотянет!

— Здесь нельзя! Опасно!

— Да нет здесь никого! — Лысый махнул рукой на лес, обступивший небольшое озеро.

— Отпусти, мальца! — Кир вцепился в Тоху и потянул к себе.

— Рыпнешься, вырежу твои корни. — Лысый выхватил из-за пояса нож и ткнул острием в живот Кира. — Остальным скажу не прижился. Они поверят. Итак, все говорят, что ты не сладил с мальчонкой.

Кир вздохнул и отступил.

— Разводи костер! — приказал Лысый и увел Тоху.

Под тенью деревьев сидел на корточках Длиннохвостый. Рядом лежал распростёртый на земле Шепелявый, он едва дышал; кожа его походила на кожуру увядшего корнеплода; бесчисленные бородавки вытянулись, превратившись в длинные отростки наподобие корней; нижняя челюсть отвисла, щеки растеклись, брови наползли на глаза и полностью скрыли их.

— Помоги! — Лысый кивнул Длиннохвостому. Карлики набросились на Тоху, срезали с его рук скотч, стащили куртку и кофту, уронили на спину и растянули «звездочкой», привязав руки и ноги к деревьям.

Тоха яростно мычал сквозь кляп и трепыхался, он не надеялся ослабить или разорвать веревки, а уж тем более освободиться и сбежать от карликов, но страх заставлял его дергаться, точно электрический ток мертвого лягушонка.

Длиннохвостый рассек ножом толстовку Шепелявого и оголил его перекошенное пузо. Невыразимый ужас пронзил Тоху — в животе карлика утопал корявый разветвленный корень, похожий на уродливого толстого человечка. Лысый осторожно обхватил растение пальцами и с легкостью вырывал его из рыхлого гниющего тела Шепелявого.

Перепачканный загустевшей кровью человекоподобный корень дрожал. От плотного туловища, сросшегося с головой в одно целое, расходились кривые раздвоенные руки и ноги, от них тянулись длинные отростки. У человека-корня не было лица, только тонкие глубокие опоясывающие полосы вместо рта и глаз.

— Ну что жирнозем, тебе выпала честь приютить мандрагорца Мара. Слышал про мандрагору? — Лысый положил живой корень на Тоху и сам ответил на свой вопрос: — Растение такое семейства пасленовых. Не знаю кто нас вырастил и для чего, мы еще в поисках родных земель и нашего создателя. Но, чтобы жить нам нужны дети. Со взрослыми так не получается — гнилой жирнозем, увы.

Корни мандрагоры расползались по впалому животу подростка, ощупали его и впились в кожу, точно голодные пиявки. Тоха завопил сквозь кляп и яростно заметался, пытаясь сбросить с себя уродливое растение.

— Лучше не дрыгайся, — посоветовал Длиннохвостый. — Больнее будет.

Но Тоха не слышал карлика — боль, прорастающая вглубь тела, захватила его разум и отгородила глухой стеной от окружающего мира. Он выгибал спину, напрягал мышцы до судорог и надрывно мычал, пока не потерял сознание.

***

Мандрагорец миллиметр за миллиметром укоренялся в Тохе — сотни отростков тянулись к рукам и ногам, пробивались сквозь грудную клетку к голове. Тоха больше не управлял своим телом, но и Мар еще не успел завладеть им. Лицо невыносимо чесалось, будто под кожей завелись насекомые. Нескончаемая ноющая боль стала привычной, как вечно капающий кран дома на кухне.

— Ма-а-ма-а… Пи-и-ть… Ма-а-ма-а...— Тоху мучила нестерпимая жажда, сухой язык лип к небу, вязкие слюни склеивали горло.

Полы палатки распахнулись, показалась спина Длиннохвостого. Тяжело пыхтя, он подтащил к Тохе огромную клетчатую сумку, запустил в нее руки, вынул горсть земли и высыпал на мандрагору, врастающую в живот Тохи.

— Давай, Мар, приживайся быстрей. Ты мне очень нужен. Кир и Алан вчера уехали зелье продавать, до сих пор не вернулись, — делился Длиннохвостый, забрасывая Тоху землей. — Сам знаешь, с тех пор как Кира пересадили, они с Аланом не выносят друг друга. Эх, не справился наш Кир с мальчишкой, слишком уж твердый жирнозем попался.

Длиннохвостый перевернул сумку вверх дном и высыпал остатки земли. На животе Тохи выросла насыпь и полностью скрыла корень мандрагоры. Карлик достал бутылку воды и напоил Тоху.

— А если они не вернутся? — голос Длиннохвостого задрожал от страха. — Нам нельзя останавливаться. Мы через столько прошли, стольких потеряли… Мар, мы обязаны найти землю, из которой нас вырвали… Слышишь?

В голове Тохи замелькали обрывки чужих туманных воспоминаний: его выдирают из земли… он визжит, охваченный судорожной болью… холод… темнота… тишина… его кладут на что-то теплое, мягкое и дрожащее… дрожащее от страха, он это чувствует корнями… под ним что-то живое… он ощупывает странный пульсирующий жирнозем и запускает в него корни…

За стенами палатки хрустнула ветка, послышались шаги.

— Приехали! — Длиннохвостый выбрался наружу и начал ругаться: — Эй, мужик, тебе чего здесь надо?! Вали отсюда пока цел!

До Тохи донеслись звуки потасовки, но ему было плевать, с кем дерется карлик и чем все закончится. Он больше не верил в лучшее, не верил, что когда-нибудь вернется домой и хотел только пить, спать и не чувствовать боли.

Через несколько минут возня стихла. В палатку просунулась голова: осунувшееся лицо, темные мешки под глазами, тусклые глаза, полные шершавые губы.

— Па-па! — беззвучно выдохнул Тоха.

— Тоша?! Это ты?!

— У-гу-у…

— Господи! Сынок, что они с тобой сделали?! — Папа на коленях подполз к Тохе (его рубашка была забрызгана кровью) и стал руками разгребать землю. Добравшись до живота, он отпрянул и брезгливо уставился на человекоподобный корень. — Твою мать! Что… что это?!

Тоха всхлипнул и заплакал.

— Не бойся! Не бойся, сынок! Я рядом. Я тебя не оставлю. — Папа ухватился за корень и потянул. Тоха закричал, но вместо своего вопля услышал невообразимой силы пронзительный визг мандрагорца, раскаленной спицей, вонзающийся в барабанные перепонки.

Папа, стискивая зубы, тащил мандрагору. Растение крепко держалось за внутренности Тохи, точно многовековой пень, заполонивший корнями каждый клочок земли под собой. От натуги привычное грозно-спокойное лицо отца скривилось до неузнаваемости, словно он надел маску злого африканского бога с зажмуренными глазами и растянутым в широком оскале ртом. Под стиснутой челюстью обрисовались жилы. Предплечья покрылись сетью вздувшихся вен, костяшки на руках побелели.

Живот Тохи содрогался от боли, будто его раздирали граблями. Бесчисленные корни-нити высунулись из-под кожи на длину ладони и натянулись до предела. Крепко сжимая мандрагору в руках, папа стал подниматься на ноги, тело Тохи оторвалось от земли и повисло на корнях, словно марионетка на нитях. Тогда он тряхнул растение, и несколько корней-нитей оборвалось. Мандрагора завизжала еще громче. Из ушных раковин папы закапала кровь, он вытаращил глаза, залитые красным из-за лопнувших сосудов, и продолжал яростно трясти человечка, обрывая корни один за другим. Руки Тохи неуклюже взметнулись и принялись колотить отца по ногам.

Наконец лопнула последняя «нить» — папа не удержался и, не выпуская мандрагору, повалился на спину. Визжащий корень оплел его предплечья, пытаясь врасти в них. Отец выполз из палатки вместе с растением и пропал.

— Папа… — тихо позвал Тоха и провалился во тьму...

***

Холод прокрадывался в беспокойный сон Тохи. Озябнув до дрожи, он открыл глаза. Лицо ужасно чесалось, словно его облепили слепни. Он высвободил руки из-под земляных насыпей и принялся расчесывать щеки и лоб. После вскочил, оглядел себя, шевеля пальцами на ногах и руках, и засмеялся. Он чувствовал! Как никогда прежде чувствовал свое тело! Но что-то было не так.

Тоха осмотрел живот. От ребер до паха протянулась глубокая борозда: стенки и дно покрывала свежая корка, испещренная дырочками, оставшимися после корней мандрагоры. Он провел пальцем по бугристой полости, в которую совсем недавно врастал уродливый человечек, и ему стало грустно, будто папа лишил его чего-то ценного.

— Па-па! — Тоха не услышал своего голоса. И тут он понял, что и смеха своего тоже не слышал. В памяти всплыли последние новогодние каникулы и ужас, охвативший его, когда он изо всех сил звал маму из своей комнаты, но выдыхал лишь тишину. Все праздники Тоха пролежал в постели с температурой и боялся, что голос больше никогда к нему не вернется. Только сейчас дело было не в голосе. Тоха ударил в ладоши, но вместо звонкого хлопка едва уловил глухой плюх, словно мягкий медведь упал на ковер. Он засунул мизинцы в слуховые проходы, прочистил их и снова стал бить в ладоши. Тоха хлопал все быстрее и сильнее, но не мог прорвать гудящую в ушах тишину. Он оглох! Ужас опутал легкие, Тоха с трудом заглатывал спертый воздух. В глазах потемнело, он рванул к свету, выкарабкался из палатки, жадно вдохнул и остолбенел. В нескольких шагах от него лежала почерневшая голова Длиннохвостого с раскрытым ртом. Тохе стало жалко карлика до слез, он ощутил мучительную грусть, как в те дни, когда умерла бабушка, и он долго привыкал к тишине в ее пустующей комнате.

Тоха, пошатываясь, встал на ноги и огляделся. Между деревьев валялось туловище Длиннохвостого, из большого кривобокого живота торчал топор. У озера лицом вниз лежал отец.

— Папа! — Припадая на левую ногу, Тоха бросился к берегу.

Он подбежал к отцу, схватил его за плечо и потянул — тот был твердым, холодным и тяжелым, точно мраморная статуя. Тоха уперся ногами в землю, всем весом подался назад и перевернул папу на спину — красные безжизненные глаза уставились в небо, по левой щеке расползлось фиолетовое пятно, руки стискивали засохший корень мандрагоры. Тоха смотрел на мертвого отца и не мог заплакать. Головой он понимал, что должен быть расстроен, но ничего не чувствовал. Даже смерть Длиннохвостого опечалила его больше.

В нагрудном кармане папиной рубашки прорисовывался небольшой прямоугольник. Тоху кольнула смутная догадка, он запустил пальцы под тонкую ткань и выудил ZIPPO.

Потускневший латунный корпус зажигалки, обсыпанный мелкими царапинами, приятно холодил ладонь. От нахлынувших воспоминаний выступили слезы. Тоха сунул ZIPPO в карман штанов, зашел по колено в озеро, чтобы смыть с зудящего лица земляную пыль, наклонился к воде и уставился на плывущее отражение. Брови вздулись, отяжелели и свалились на малюсенькие глаза. Ссохшийся нос походил на картофельный глазок. Расплывшиеся щеки повисли пустыми мешками. Рот растянулся от уха до уха, губы стали тонкими, как дождевые черви. Кожа загрубела и сморщилась.

Тоха изучал новое лицо без страха и интереса, одно лишь его беспокоило — чудовищный зуд и знакомая ноющая боль, она снова прорастала в легкие, сердце, вены, мышцы; и посторонние липкие, как слюна паука, мысли оплетали сетью мозг: кто он? Зачем? Откуда? Для чего? Одно Тоха знал точно: он не остановится пока не найдет землю, из которой вырвали его корни.

На плечо Тохи легла шершавая ладонь. Он вскрикнул, не услышав своего голоса, и обернулся. Позади стоял Кир и смотрел на него синими лучистыми глазами Эда.

***

В ушах шумела тишина. Тоха смотрел как степной ветер отрывает языки пламени погребального костра и уносит в холодное темное небо золотые тучи искр. На его коленях дрожал мандрагорец, завернутый в салатовую ветровку.

За год скитаний Тоха сильно изменился, корни Мара заполонили его тело, поработили разум и наделили жизненным опытом старика с бурным прошлым. Тоха почти ничего не помнил о тех временах, в которых был обычным человеком. От прежнего робкого мальчишки осталась лишь нерушимая преданность лучшему другу и брату по крови. Тоха был благодарен Эду за то, что он пытался его спасти и не бросил, когда стало понятно, что корешки, вырванной мандрагоры, не отмерли в его теле, а продолжили расти.

Что стало с другими карликами Тоха не знал, но корнями чувствовали, их больше нет. А сегодня не стало Кира — Эд не позволил ему переселиться в очередного ребенка. Тоха тоже не стал помогать, хотя на короткое время все же поддался инстинктам мандрагорцев и уже готов был искать подходящий жирнозем для Кира. Но гневный взгляд Эда быстро отбил охоту пересаживать корень.

Тоха посмотрел на засыхающего человечка, и сердце стиснула скорбь. Ему было жалко мандрагорца, не нашедшего родные земли. И в то же время он радовался, что это странное существо больше не будет губить детей. Эд, конечно, был прав, такому не место в нашем мире. Тем не менее Тоха решил отнести Кира в родные края и предать земле. Возможно, там он оживет, пустит корни и станет обычным многолетним растением семейства Пасленовых. За время поисков Тоха много узнал о мандрагоре: от ботанического описания и химического состава до обширной мифологии разных народов. Теперь истеричный страх карликов перед собаками больше не удивлял и не смешил его. Став наполовину мандрагорцем, Тоха и сам перестал любить собак.

В правый бок вернулась распирающая боль, Тоха завернул мандаргорца в ветровку и сунул его в рюкзак. После достал из кармана нож, задрал кофту и стал срезать с изуродованной ожогами кожи, отросшие корни.

Время от времени на теле Тохи, подобно опятам на трухлявом пне, колониями выскакивали белесые бородавки и папилломы, они росли и вытягивались, превращаясь в упругие корни.

Тоха обхватил пальцами очередной отросток, осторожно потянул и срезал его у основания — конец корешка нырнул под кожу. Очистив бок от тонких белых зарослей, он достал из кармана ZIPPO и чиркнул колесиком, призывая огонь. После нагрел лезвие ножа, стиснул челюсть и стал прижигать ямки, оставшиеся на месте корешков. Жгучая боль плавила кожу, шипящую под раскаленной сталью — но только так можно было остановить скорое прорастание корней.

Запаяв лунки, Тоха перевязал живот грязным бинтом, уставился на обугленный скукоженный труп Эда, объятый пламенем, и задумался: сколько ему еще осталось? Найдет ли он землю мандрагорцев? Примет ли она его? Ведь Тоха не был до конца ни человеком, ни мандрагорцем, а стал чем-то новым. Он не понимал своего существования, но очень хотел жить.

Костер догорел. Угли остыли. Тоха развеял прах Эда по степи, после собрал вещи и, прихрамывая на левую ногу, поплелся к горам, возвышающимся на горизонте в предрассветной мгле.