Robert R. McCammon "Haunted World", 1989 ©

 

А ведь я уже точно знал, что наступил конец света, когда зашёл в комнату и увидел в своём кресле Уильяма Шекспира.

Вернее, мне кажется, что это был именно он. В любом случае, это был один из тех ребят, что носят крахмальные воротники и бархатные пиджаки и сыплют устаревшими словечками, будто старшеклассники в школьной пьесе. Я позвал Веру. Крикнул ей: «Вера, иди сюда скорее, взгляни-ка на это!» ‒ и она тут же вбежала в комнату. Разумеется, мы и раньше видели призраков, как и любой в нашем мире, но Уильям Шекспир, который сидит в твоём кресле и смотрит телевикторину ‒ чертовски необычная картина.

Время от времени он шевелил губами: похоже, пытался отвечать на вопросы телеведущего. Затем откидывал голову назад, закрывал глаза и произносил: «Горе мне». Ясно и чётко, как звон церковного колокола. В комнату вошёл Бен-младший, встал между мной и матерью, и мы втроём наблюдали, как призрак пытается беседовать с телевизором. Старый добрый Уилл выглядел таким же, как и остальные призраки: он был не совсем здесь. О, его прекрасно можно было разглядеть, и даже можно было угадать цвет его волос, кожи и одежды, но он был каким-то туманным, и сквозь него просвечивала обивка кресла, на котором он сидел. Он потянулся к торшеру, стоявшему позади него, но призрачная рука не могла до него дотронуться. «Горе мне», ‒ повторил он и посмотрел на нас, стоявших в дверном проёме. Глаза у него были грустные. Это были глаза человека, который потерялся во время длительного путешествия и никак не может найти дорогу домой.

Вера спросила его:

‒ Хотите, я переключу канал?

Она всегда была вежлива с призраками, решившими посетить наш дом. Даже если их никто не приглашал. Старый добрый Уилл начал потихоньку растворяться в воздухе. Это нас не удивило, ведь мы уже не раз видели подобное. Через минуту в комнате осталось только его лицо, бледной луной повисшее в воздухе. Затем и оно исчезло, остались лишь глаза. Глаза пару раз моргнули и тоже испарились. Но все мы понимали, что старина Уилл ушёл не навсегда. Он не мог уйти далеко. Он, как и другие, был вынужден скитаться по призрачному миру. Хаос, вот что это такое.

Через несколько секунд Бен-младший окликнул меня: «Пап!» ‒ и подвёл нас с мамой к большому окну в гостиной, из которого открывался прекрасный вид на луг. На дворе стоял октябрь, и природа вокруг приобретала красные и фиолетовые оттенки. Небо было зеленовато-серым: оно всегда такое перед смерчем. Недавно Вера заметила, что такое небо напоминает шкуру ящерицы, а я подумал, что точнее и не скажешь. Бен-младший тихо произнёс:

‒ Вот, опять.

Мы с Верой посмотрели туда, куда он указывал, и тоже увидели это. Нужно быть слепым как крот, чтобы не заметить.

Смерчи всегда бывают странно-зелёного цвета, как шкура ящерицы. На днях один такой прошёл прямо по Пенсильвания-авеню в Вашингтоне¹. Это показывали в пятичасовых новостях. Как бы то ни было, менее чем в двухстах ярдах² от нас кружился смерч. Дом затрещал и заскрипел, будто всё вокруг разом расстроилось и разладилось. Лампочка перегорела, и тут же отключилось электричество.

‒ Боже, ‒ прошептала Вера, стоя за моей спиной в бледно-зелёном свете. ‒ Господи, пощади нас.

Их можно было разглядеть в смерче: они кружились и кружились, натыкаясь друг на друга, от самого основания до верхушки воронки. Трудно сказать, сколько их там было. Думаю, не одна сотня. Некоторые были полупрозрачными, некоторые казались настоящими, из плоти и крови, как мы с вами. Ветер швырял их туда и сюда, и они падали на землю, будто осенние листья. Они падали на верхушки деревьев и на траву, на заборы и на дорогу, ведущую в Конкордию. Некоторых разрывало на куски, как старые тряпки, попавшие под лезвия газонокосилки; другие же поднимались и, спотыкаясь, уходили прочь, в точности как пьяницы субботним вечером. Теперь смерч двигался в другую сторону, он шёл на юг, вверх по долине, удаляясь от нашего дома, и на каждом шагу выплёвывал новых призраков. Вера протянула руку и задёрнула шторы, и теперь все мы стояли в сумерках, вслушиваясь в стоны деревьев и шум удаляющегося смерча.

‒ Что ж, ‒ сказал я. Больше сказать было нечего. Глубокомысленно, знаю. И довольно равнодушно. Вера подошла к настенному выключателю и несколько раз раздражённо щёлкнула, но свет, похоже, нескоро вновь загорится.

‒ Вот вам и горячий ужин, ‒ сказала она. Судя по голосу, она готова была разрыдаться. Я положил руку ей на плечо, и она, развернувшись, повисла у меня на шее. Бен-младший заглянул за занавеску, но, очевидно, не увидел там ничего интересного, потому что тут же задёрнул её обратно.

Кто-то ‒ или что-то ‒ снаружи позвало: «Мэри!». Голос был мужской и ужасно одинокий. «Мэри! Ты здесь?»

Я бросился к двери, а Вера крепко вцепилась в меня. Но мы оба понимали, что я должен открыть. Я отодвинул Веру, подошёл к двери и распахнул её.

На пороге стоял болезненного вида мужчина с тёмными волосами, зачёсанными назад и разделёнными прямым пробором. На нем был тёмный пиджак, чёрного или серого цвета, я не мог сказать наверняка. Его лицо было бледным, с желтоватым, как у прокисшего молока, оттенком. Увидев меня, он сделал шаг назад. На ногах у него были старомодные высокие ботинки. Он дрожал и всё время оглядывался. Его лицо не выражало ничего, кроме озадаченности, и было трудно сказать, видит ли он всех остальных призраков, скитающихся по долине. Он снова посмотрел на меня, открыл рот, и его голос прозвучал как порыв холодного ветра:

‒ Мэри? Мэри ждёт меня?

‒ Мэри здесь нет, ‒ сказал я ему.

‒ Мэри? ‒ повторил он. ‒ Она меня ждёт?

‒ Нет, ‒ сказал я. ‒ Здесь её нет.

Он замолчал, но рот его по-прежнему был открыт. Глаза блестели, как у собаки, которую только что ударили ногой по рёбрам.

‒ Не думаю, что здесь вообще есть ваши знакомые, ‒ сказал я ему, потому что мне показалось, будто он ждёт чего-то ещё. Он закрыл рот, развернулся и пошёл через весь луг, ступая по траве ногами в высоких ботинках. Я слышал, как он зовёт её: «Мэри! Мэри!» Проходя мимо римского солдата, развалившегося на траве, он начал испаряться, а когда мимо пробегал маленький мальчик в панталонах, от него уже почти не осталось следа. Человек, искавший Мэри, растаял в воздухе, выцвел, будто фотоснимок, надолго оставленный под ярким полуденным солнцем; но римский солдат никуда не делся, он по-прежнему сидел на траве, а маленький мальчик бежал дальше, пока не скрылся в лесу. По лугу скитались ещё сорок или пятьдесят таких же чужестранцев; они бродили туда и сюда, будто незваные гости на пикнике. Или на хеллоуинской вечеринке: на дворе ведь был октябрь. На краю луга стоял худой мужчина будто бы времён Революции: на голове у него был напудренный парик и треугольная шляпа. Там же стоял ковбой в жёлтом плаще. Неподалёку от них шла женщина в длинном голубом платье, подол которого волочился за ней по траве, а рядом мужчина в костюме стоял с таким видом, будто ждёт автобус. Ото всех деревьев эфемерной голубой паутиной тянулись призраки, передвигаясь по лугу по колено в дымке. Призраки бродили по лесу, и вокруг жужжали их голоса, хаос языков и наречий. «Дэн! ‒ откуда-то с края луга раздался голос женщины, по-видимому, американки (вернее, призрака американки). ‒ Дэн, чёрт возьми! Где моё платье?» ‒ кричала она, ступая по траве в чём мать родила. На самом деле, она не совсем ступала. Скорее, ковыляла, пошатываясь. Порыв ветра развеял её в клочья, и нам больше не пришлось смотреть на её большой, старый, обвисший зад. Бен-младший выглядывал из-за моей спины. Я подтолкнул его внутрь, зашёл в дом сам и закрыл за собой дверь.

Мы с Верой просто стояли в темноте и смотрели друг на друга, в то время как призраки снаружи переговаривались и кого-то окликали. Мы слышали боевой клич индейца, крик какой-то женщины, потерявшей кошку, и чей-то нарастающий ожесточённый спор — кажется, на греческом. Все они искали свои миры, частью которых они когда-то были. Но, разумеется, они не могли туда вернуться. Они не могли найти ничего знакомого и никого из знакомых, потому что этот мир больше не принадлежал им. Он принадлежал нам. Вот в чём проблема. Понимаете?

Я помню, что тогда сказал Берт Труман. Я запомнил, потому что это показалось мне разумным. Берт посмотрел на меня, глаза его сквозь круглые толстые очки казались огромными. Он сказал:

‒ Знаешь, почему это происходит, Бен? Я скажу тебе, что я об этом думаю. Сегодня мы в больших количествах потребляем воду и воздух. Они так загрязнены, что трудно найти хотя бы один глоток чистой воды или свежего воздуха. Помнишь, что случилось прошлым летом, когда океан выбросил на берег весь мусор? Океан больше не может терпеть, он переполнен. ‒ Он приподнял пальцем свои очки и почесал нос. ‒ Как по мне, там, на небесах — или в преисподней ‒ решили, что с них хватит. И тоже выбросили всех этих мёртвых людей на наш берег. Не знаю, где держат всех мертвецов, но это место переполнено. Волны выбрасывают их назад, в наш мир, и это ‒ сущая правда, так же, как то, что я сижу с вами здесь, в парикмахерской Клайда.

‒ Чепуха, ‒ сказал Клайд, подравнивая бакенбарды Берта. Голос Клайда был похож на свист ржавого парового двигателя. ‒ Эти чёртовы призраки попадают к нам через дыру в озоновом слое. Так вчера сказали в программе Дэна Разера.

‒ Наверное, мы разгневали Господа, ‒ предположил Фил Лейни. Он был священником в баптистской церкви и всегда ходил хмурым, ещё до того, как всё это началось. ‒ Мы должны опуститься на колени и молиться так усердно, как никогда раньше. Это единственный способ всё исправить. Я имею в виду, мы должны молиться всерьёз. Нужно добиться божьей милости, и тогда он всё исправит.

‒ Да всё попросту поломалось к чертям, ‒ сказал Люк Макгир. Старина Люк — большой парень, ростом в шесть футов три дюйма³, в поношенном комбинезоне, и в то же время он ‒ владелец лучшего участка земли в южной Алабаме. ‒ Как машина, ‒ добавил он, сворачивая себе ещё одну сигарету. ‒ Когда мы меняем цилиндр в своём тракторе, мы не молимся, чтобы всё снова заработало. Когда точим лезвие культиватора, мы не падаем на колени и не целуем землю, пока он снова не заработает. Нет, чёрт возьми. Мир — это огромный механизм. Что-то в нём поломалось, а мастерская закрыта.

Это был один из тех праздных разговоров, которые ведутся субботним днём или вечером и ни к чему не приводят. Но я много думал над словами Берта о том, что мир мёртвых переполнен, и поэтому их выбрасывает обратно. Конечно, я знал, что их приносят смерчи, но я понял, что Берт имел в виду. Трубы ада и рая прорвало, и теперь призраки вываливаются наружу.

Пока Люк и Фил спорили, мимо окна парикмахерской Клайда прошёл рыцарь в потускневших доспехах. Он просто шёл по дороге, а миссис Бичам в зелёном Олдсмобиле, увидев его, вывернула руль и врезалась в магазин Сэмми Кейна для мужчин. Манекены с одеждой разлетелись во все стороны, по тротуару покатились пластмассовые ноги и руки. А рыцарь просто продолжал идти, как ни в чём не бывало; он сделал ещё несколько шагов и растворился в воздухе. Но он не ушёл далеко. Мы все это знали. Видите ли, он не мог уйти далеко. Он застрял в призрачном мире, как и остальные мертвецы.

Когда спор сошёл на нет, Люк Макгир сжал в зубах зубочистку и задал новый вопрос:

‒ Как эти призраки носят одежду?

Конечно, её носили не все призраки, но большинство. Мы задумались над этим, а затем Люк продолжил, растягивая слова; эта его манера всегда напоминала мне бульканье грязи в глубокой яме.

‒ Одежда, ‒ повторил он. ‒ Одно дело — призрачные люди. Но призрачная одежда?

Мы снова плавно перешли к обсуждению призраков, и это завело нас в немыслимые дебри. Затем Клайд подбросил ещё одну тему для размышлений:

‒ Слава богу, что они призраки, вот что я вам скажу. ‒ Он смахнул с плеч Берта состриженные волосы. ‒ Не из плоти, я имею в виду. ‒ Он посмотрел каждому из нас в глаза, чтобы убедиться, что все его поняли. Но мы не поняли. ‒ Можно проезжать сквозь них на машине. Нельзя дотронуться до них рукой. Они не нуждаются ни в воде, ни в пище, и тоже не могут до нас дотронуться. Возьмите, к примеру, того парня в доспехах, который недавно прошагал мимо нас. Вам бы понравилось получить от него подзатыльник? Сегодня утром я выглянул из окна и увидел целое море этих призраков, ветер трепал их, как старые газеты. Один из них, с чёрной бородой, тащил меч в длину больше старины Люка. Вам бы понравилось, если бы вас пару раз пырнули такой штукой?

‒ Меч был ненастоящий, ‒ глубокомысленно заметил Люк. ‒ Это был призрачный меч.

‒ Да, и слава богу, ‒ продолжал свистеть Клайд. ‒ А как ты думаешь, что было бы, если бы все умершие люди со всего мира вернулись на землю?

‒ Наверное, скоро мы это узнаем, ‒ сказал я. ‒ Похоже, сейчас именно это и происходит. ‒ Как и остальные, я знал, что всё это происходит не только в городе Конкордия, штат Алабама, но и в Джорджии, в Северной Каролине и Нью-Йорке, в Иллинойсе и Вайоминге, в Калифорнии ‒ повсюду, где светит солнце. Призраками кишели улицы Лондона и Парижа, призраки толпились на Красной площади. Даже австралийцы их видели, так что слова «призрачный мир» я употребил в буквальном значении.

‒ Слава богу, они ненастоящие, ‒ сказал Клайд, заканчивая стричь Берта. ‒ Ну, вот и всё. ‒ Он протянул Берту зеркало. ‒ Смотри, лучше и быть не может.

Люк щёлкал пультом, переключая каналы в поисках новостей. Показывали репортаж из Вашингтона. В кадре некто похожий на Томаса Джефферсона⁴ сидел на ступеньках здания Конгресса и безутешно рыдал.

И тут я вздрогнул, стоя в темноте, глядя на Веру и слушая голоса призраков, раздававшиеся снаружи. Электричества нет. Как же мы посмотрим телешоу сегодня вечером? Его рекламировали целую неделю. Сегодня особым гостем в шоу Джонни Карсона должен быть Том Эдисон. Я говорю о том самом Эдисоне, который изобрёл электрическую лампочку, самую первую. Похоже, Эдисона ‒ вернее, его дух, ‒ уговорили появиться на телеэкране. Сегодня тот самый вечер. Ещё должны были пригласить Ширли Маклейн⁵, но она пока даже не умерла, что она может знать? Но как бы то ни было, электричества-то нет!

Я подошёл к телефону и набрал номер Клайда.

‒ Тут что попало творится, ‒ сказал Клайд, который находился в восьми милях от меня. В трубке шипели помехи, но я достаточно хорошо его слышал. ‒ Фил мне тоже только что звонил, ‒ сказал мне Клайд. ‒ У него телевизор не работает. Мой домашний, наверное, тоже. Если хочешь посмотреть ту передачу, то приезжай ко мне в парикмахерскую. Я возьму нам пива, весело проведём время.

Я сказал, что это отличная идея. Бен-младший тянул меня за рукав, а Вера снова глядела в окно. Я повесил трубку и подошёл посмотреть, что случилось на этот раз.

По лугу шагали римские солдаты. Я думаю, что они были именно римские, но не совсем в этом уверен. Их было около сотни, и каждый нёс щит и меч. Призрачный щит и призрачный меч, разумеется. Ещё там была сотня китайцев, или похожих на китайцев воинов, голых по пояс, с волосами, заплетёнными в длинные косы. Римляне и китайцы принялись сражаться. Может быть, они хотели закончить старую битву, или они сражались, потому что это была их работа. Римляне размахивали своими призрачными мечами, а китайцы дрались при помощи своих призрачных ног, но никто не получал увечий. Из леса выплывали другие призраки: ковбои, мушкетёры, стриженые под горшок мужчины в длинных плащах, женщины в кружевных платьях, африканцы со щитами из кожи диких зверей и с копьями, прямо как в том английском фильме, который мы с Беном-младшим смотрели однажды в субботу. Все эти призраки кружились, будто в бурлящем водовороте, и, уверяю вас, их шум и крики наводили ужас. Сомнений не было: даже будучи мёртвыми, люди не могут поладить друг с другом. Среди призраков бегало несколько собак — призрачных собак; они кусали людей за призрачные колени. Кажется, там была ещё пара лошадей, но я не могу сказать наверняка. В любом случае, кажется, рай для животных тоже переполнен.

‒ Боже, храни нас! ‒ воскликнула Вера, но Бен-младший вставил:

‒ В чистоте!

Я посмотрел на него и увидел, что тот улыбается. У мальчика странное чувство юмора. Наверное, он весь в меня. Потому что я был очарован видом всех этих кружащихся призраков.

Вера повернулась спиной к окну ‒ и закричала.

Я обернулся. Кажется, Бен-младший сдавленно вскрикнул. А может быть, это кричал я.

Перед нами, прямо посреди нашей гостиной, обитой сосновыми панелями, стоял рыжий бородатый мужчина с двусторонним топором. Этот амбал был ростом не ниже шести футов и шести дюймов⁶, даже выше Люка Макгира; на нём была рваная звериная шкура и металлический шлем с бычьими рогами. Его лицо выглядело так, будто кто-то обернул кусок сырого мяса морщинистой кожей. Под огромными, как две рыжие щётки, бровями сверкали зелёные глаза. Он закричал так, что задрожали стёкла, а затем замахнулся на нас своим боевым топором.

Что бы сделали вы на моём месте? Я знал, что это просто призрак и всё в этом роде, но в такой момент трудно рассуждать здраво. Я оттолкнул Веру, чтобы она не угодила под топор, и схватил первое, что попало под руку: деревянный журнальный столик, на котором стояла лампа. Лампа упала на пол, и я поднял столик наподобие щита, как викинг. Мышцы мои напряглись в ожидании удара.

Удара не последовало. Боевой топор, призрачное оружие, прошёл сквозь столик. Клянусь, я видел, как сверкнул металл, видел засохшую на лезвии кровь. Я чувствовал его запах, я уверен в этом: от него несло мёртвой коровой. Викинг сделал шаг вперёд и принялся размахивать топором, надеясь нанести хоть один удар. Его лицо горело. Вы когда-нибудь слышали выражение «злой как призрак»? Я только что сам его придумал, потому что этот тип был злее самого чёрта. Он продолжал раз за разом молотить своим топором, и ярость на его лице внушала бы больший ужас, если бы он был настоящим, из плоти и крови. Я засмеялся, и это взбесило его ещё сильнее. Топор продолжал проходить сквозь стол. Я сказал:

‒ Послушай, убери-ка свою игрушку и выметайся из моего дома.

Он прекратил махать топором, огромная грудь вздымалась при каждом вздохе. Он посмотрел на меня с минуту, и я был уверен: он меня ненавидит. Может быть, за то, что я жив — не знаю. Затем он зарычал и начал растворяться в пустоте. Борода исчезла в последнюю очередь. Несколько секунд она ещё висела в воздухе, двигаясь, как будто под ней шевелились губы, а затем и она растаяла.

‒ Он ушёл? Ушёл? Бен, скажи, что его больше нет! ‒ Вера забилась в угол, обхватив себя руками, её глаза были широко раскрыты и смотрели в пустое пространство. Мне не понравилось выражение её лица. Бен-младший был потрясён. Он стоял на том самом месте, где минуту назад был викинг, и водил руками, будто ощупывая воздух.

‒ Его больше нет, милая, ‒ сказал я Вере. ‒ На самом деле, его здесь и не было. Ты в порядке?

‒ Я никогда... никогда... не видела... ничего подобного. ‒ Она с трудом дышала. Я поставил столик на пол и обнял её. Она дрожала.

‒ Они ненастоящие, ‒ говорил я ей. ‒ Их нет. Это просто... картинки в воздухе. Они висят тут какое-то время, а потом исчезают. Но они ненастоящие. Понимаешь?

Она кивнула.

‒ Да, ‒ произнесла она, но её голос прозвучал так, будто ей не хватало воздуха.

‒ Пап!

‒ Подожди минутку. Хочешь, я принесу аспирин? Может быть, хочешь прилечь? ‒ Я продолжал обнимать Веру из опасений, что её колени подогнутся, и она упадёт.

‒ Пап! ‒ голос Бена-младшего казался выше, чем обычно. ‒ Посмотри!

‒ Я в порядке, ‒ сказала Вера. Она умела держать себя в руках. Более двадцати лет жизни на ферме дают о себе знать. ‒ Там Бен-младший хочет тебе что-то показать.

Я оглянулся на мальчика. Он стоял там же, глядя в упор на столик, который я минуту назад поставил на пол.

‒ Пап! ‒ повторил он. ‒ Кажется... кажется, раньше тут этого не было.

‒ Чего тут раньше не было? ‒ Я встал у него за спиной и понял, о чём он говорит.

На столешнице зияла одна диагональная царапина. Она была неглубокой, такую можно оставить даже ногтем. Но Бен-младший был прав, я сразу это понял. Царапины здесь раньше не было. Я провёл пальцем по всей её длине, чтобы убедиться, что она настоящая. На обратной стороне подставки для лампы была зелёная подкладка, ею невозможно было что-либо поцарапать. Я посмотрел на Бена-младшего. Он смышлёный мальчик, и я видел, что он всё понял. И он видел, что я тоже всё понял.

‒ Вера, ‒ я старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но, кажется, у меня это плохо получалось. ‒ Давай съездим в город, поужинаем. Как ты на это смотришь?

‒ Хорошо. ‒ Она взяла меня за руку и не собиралась отпускать. Мне пришлось подойти вместе с ней к шкафу, чтобы достать ей свитер. Бен-младший осторожно ступал по коридору, водя перед собой по воздуху руками, чтобы убедиться, что там ничего нет, и через минуту вернулся из своей комнаты с курткой в руках. Я взял бумажник и ключи от своего пикапа, и мы вышли в серо-зелёные сумерки улицы. На подъездной дорожке дрались несколько призраков: китайцы, римляне, пара индейцев и рослый парень в килте. Я дал задний ход, не обращая на них внимания, и никто из них не проявил недовольства.

По дороге в Конкордию я включил радио, но на всех станциях были слышны только жуткие помехи. Я тут же выключил приёмник: от этого шума мне начинало казаться, будто весь мир кричит на меня. Вера дотронулась до моей руки и показала направо. По холмам шёл ещё один смерч, вздымая в воздух опавшие листья и оставляя после себя новых призраков. Небо было зелёное, с низко нависшими облаками и жемчужными прожилками. Пикап проносился мимо бесформенных туманных силуэтов. Я включил дворники.

Мы проехали мимо пастбища Бобби Гловера. По пастбищу бродило и спотыкалось так много призраков, что казалось, будто они организовали здесь съезд. На заборе из колючей проволоки тут и там болталось нечто, похожее на куски туманной ткани, в которых угадывались очертания ног, рук и голов. Посреди дороги шла пожилая женщина в одежде пилигрима; она увидела приближающийся к ней автомобиль и, когда мы проехали сквозь неё, издала дикий вопль, будто кошка, с которой сдирают шкуру. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел на том месте, где секундой ранее стояла женщина, голубую дымку. В этот момент мне в голову пришла странная мысль: а ведь где-то в этом мире так же скитаются и мои родители. И мать Веры тоже: её отец был в доме престарелых в Монтгомери. Где-то в этом призрачном мире бродят наши предки и предки всех когда-либо существовавших людей. Я ещё не видел среди призраков ни одного младенца. Я надеялся, что и не увижу, но кто знает. В моей голове, будто опавшие красные листья в вихре смерча, мелькали странные мысли: мой отец умер шесть лет назад, а ещё через год умерла и мать. Может быть, они бродят сейчас по бразильским джунглям или по улицам Далласа ‒ откуда мне знать? Я надеялся, что моего отца не занесёт в Токио. Он сражался с японской армией во время Второй мировой войны, и для него это будет сущий ад.

Примерно в трёх милях от Конкордии мы наткнулись на лежащий в канаве микроавтобус. Обе передние двери были открыты, но поблизости никого не было. Я остановился и уже собирался выйти из машины, как вдруг услышал что-то вроде индейского боевого клича откуда-то из леса. Я вспомнил о царапине на столешнице, нервно сглотнул и поехал дальше.

Наверное, я слишком сильно разогнался перед следующим поворотом. Как бы то ни было, он появился перед нами слишком внезапно. Вера закричала и надавила ногой в пол, но педаль тормоза была, конечно же, с моей стороны, а я был абсолютно уверен, что столкновения не произойдёт.

Он больше напоминал обезьяну, нежели человека. Он был уродлив, замотан в потрёпанную львиную шкуру, на которой болталась львиная голова. С воплем он бросился на пикап, обнажив острые зубы. Я хотел было увернуться, но в этом не было смысла, к тому же, я не хотел свалиться в кювет. Пещерный человек поднял дубину, в которую были воткнуты острые камни, и начал махать ею с такой лёгкостью, будто она весила не больше пёрышка.

Дубина растаяла в воздухе за мгновение до того, как обрушилась бы на крыло автомобиля. Я снова услышал рёв пещерного человека ‒ кажется, прямо возле моего уха ‒ и вдавил педаль газа до упора. Мы выехали на дорогу; двигатель ворчал и трещал. Скорее всего, тот пещерный человек ‒ вернее, его призрак ‒ думал, что мы неплохо сгодимся в пищу. Я посмотрел в зеркало, но человека уже не было видно.

‒ Он был ненастоящий, правда ведь? ‒ тихонько спросила Вера. Она смотрела прямо перед собой. ‒ Просто картинка, застывшая в воздухе, да?

‒ Да, всё верно, ‒ ответил я. И подумал о царапине на столешнице. Мои пальцы с силой сжимали руль. Царапины не было, пока этот идиот викинг не начал махать своим топором. Мысли мои текли в опасное русло. Викинг был призраком, и топор у него был призрачный. Картинка, застывшая в воздухе. Так откуда же на столе взялась царапина, словно кто-то легонько задел его металлическим лезвием?

Я больше не мог думать об этом. От одной мысли волосы у меня на затылке вставали дыбом.

Конкордия ‒ это маленький городок, в котором и посмотреть-то толком не на что, но он показался мне прекрасным, как никогда раньше. Солнце быстро клонилось к закату, к горизонту цвета зелёной ящерицы, и мрак на улицах города рассеивался в свете фонарей. Мы направились прямиком в местное кафе. Там было полно народа ‒ наверное, многих посетила та же идея, что и меня. Общество живых людей успокаивало, хотя еда была, как всегда, паршивая. Естественно, главной темой для разговора были призраки; то и дело кто-нибудь кричал: «Посмотри в окно!» ‒ и все оборачивались, чтобы посмотреть на призрака, идущего по Главной улице. Небо сверкало, над горизонтом вспыхивали молнии, а мы все сидели в кафе и наблюдали за парадом призраков. Мимо прошёл мужчина в смокинге и ботинках с гамашами, его напомаженные волосы блестели; сломленным голосом он звал женщину по имени Лиза, по его щекам текли призрачные слёзы. Затем мимо окон кафе пробежал солдат в нацистской форме, в руках он держал призрачный автомат. Маленькая рыжая кудрявая девочка в ночной рубашке, шатаясь, прошла по улице, крича что-то на языке, которого я не знал. Несколько женщин хотели было выйти на улицу, чтобы помочь ей, но мужчины преградили им выход. Маленькая девочка была призраком, и никто не хотел видеть её среди нас, живых.

Множество их бродило возле кафе: полуобнажённые египтяне с орехово-тёмной кожей, женщины в пёстрых танцевальных костюмах, пара мужчин в высоких шапках, отороченных мехом, призраки в тряпье. Призрачный мальчик лет двенадцати, ровесник Бена-младшего, подошёл к окну кафе и заглянул внутрь. К нему присоединился призрак беззубой женщины с длинными седыми волосами. В другое окно смотрел мужчина в полосатой тюремной робе, а из-за его плеча выглядывал высокий худощавый парень с раскрашенным, как у клоуна, лицом. Через несколько минут вокруг кафе собралась целая толпа, все они смотрели на нас, и аппетит у меня тут же пропал. Снаружи было пять-шесть десятков призраков, они глядели на нас и, наверное, хотели к нам присоединиться. Грейс Тарпли, метрдотель, принялась опускать на всех окнах жалюзи, а затем Митч Бреннер и Томми Шоукросс встали из-за столов, чтобы помочь ей. Но как только все жалюзи были опущены, а окна закрыты, призраки на улице начали стонать и выть, и на этом наш ужин был закончен. Некоторые ‒ я говорю о живых ‒ тоже стали плакать и стонать, главным образом дети. Чёрт, я даже видел пару мужчин, которые так упали духом, что принялись реветь. Это уже было совсем не смешно.

Во всяком случае, шум из кафе, должно быть, спугнул призраков, потому что их голоса начали отдаляться, пока совсем не затихли. Теперь плакали только живые. Затем Грейси вскрикнула так, что у здания чуть не снесло крышу: старый фермер, одиноко сидевший за столиком над нетронутой чашкой кофе, вдруг встал и испарился. Никто не знал его, но, наверное, все подумали, что он просто не местный. Похоже, некоторых призраков уже трудно было отличить от живых людей.

Время шло. Казалось, никто не хотел возвращаться в свои дома, полные призраков. К нашему столику подошли Джек и Сара Келтоны; посидев с нами пару минут, они рассказали, что электричества до сих пор нет, и, судя по разговорам, вокруг творится хаос. Новости были неутешительные, учитывая, что Келтоны жили примерно на две мили ближе к городу, чем мы. В кафе несколько раз мигнул свет, и от страха все закричали, но Грейси сказала, что это просто ремонтируют линии электропередач, и беспокоиться не о чем, ведь у них достаточно фонарей и свечей. Пока Джек рассказывал, как он встретил призрака Авраама Линкольна, шагавшего вдоль Шоссе 211, я смотрел в окно сквозь жалюзи и наблюдал, как небо разрезают голубые молнии. Ночь здесь не предвещала ничего хорошего. Чёрт, она нигде не предвещала ничего хорошего.

Не знаю, сколько чашек кофе выпили мы с Верой. Бен-младший всерьёз занялся картофельными чипсами, а ест он всегда с аппетитом. Как бы то ни было, толпа начала потихоньку расходиться, люди решили вернуться домой и лечь спать ‒ если они, конечно, смогут уснуть. Когда до начала шоу Джонни Карсона оставалось несколько минут, я оплатил счёт и повёл Веру и Бена-младшего в парикмахерскую на этой же улице.

Там уже собрались постоянные клиенты, и чугунная печь была горячо натоплена. Телевизор был включен, до начала шоу оставалось около десяти минут. Мы взяли стулья и сели рядом с Филом и Глорией Лейни. Люк Макгир с женой и двумя детьми тоже были здесь, как и Труманы, и Кейны ‒ Сэмми и Бет. Клайд подготовил шесть упаковок «Будвайзера», но никто из нас не хотел пить.

Шоу началось, вышел Джонни Карсон ‒ на этот раз совершенно серьёзный, даже не улыбнулся ‒ и начал показывать старые фотографии Томаса Эдисона. Первым вышел автор биографии Эдисона, затем ‒ Микки Руни, который когда-то сыграл молодого Эдисона в фильме. Следующим гостем был мужчина, который рассказывал о призраках, распространившихся по всему миру: он сказал, что они появляются везде, от Сахары до Северного полюса. Думаю, это был какой-то эксперт, но не знаю, в какой именно области. Пока шла беседа, предваряющая появление самого Эдисона, я думал о поцарапанном столике. Что оставило эту царапину? Лезвие топора викинга? Нет, не может быть! Призраки ‒ это ведь просто картинки, застывшие в воздухе. Они не реальны. Но я вспомнил о перевёрнутом микроавтобусе, который мы видели по пути в город, и о боевом кличе индейцев, доносившемся из леса.

Я вспомнил слова Клайда: «Как ты думаешь, что было бы, если бы все умершие люди со всего мира вернулись на землю?»

Призраки всех когда-либо умерших людей — это одно. Но что, если... У меня перехватило дыхание при одной мысли об этом. Что, если все люди, когда-либо умершие в этом мире, на самом деле вернулись? Они пришли в виде призраков, но... что, если они не всегда останутся призраками? Может быть, это смерть наоборот. Может быть, некоторые призраки уже начали мало-помалу приобретать плотность. Становятся реальными, как острие топора. Реальными, как индейцы, которые вытащили кого-то из микроавтобуса, и...

Я потряс головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Призраки — это всего лишь призраки. Правда же?

Момент настал.

Свет в студии приглушили — наверное, чтобы не напугать Эдисона. Затем гости хором начали скандировать его имя, но Джонни Карсон попросил публику вести себя тише. Зрители продолжали звать Эдисона, просили его присоединиться к ним, но место рядом с Джонни по-прежнему пустовало. Так продолжалось какое-то время, и довольно скоро на лице у Джонни появилось выражение, будто он пригласил на шоу «говорящую» собаку, а она не издаёт ни звука. На мой взгляд, ситуация была крайне нелепой.

‒ Я возьму пива, ‒ сказал Люк и протянул руку к бутылке.

Но он так до неё и не дотронулся. Потому что все мы разом ахнули. На пустом кресле возле Джонни Карсона начала проявляться тень. Некоторые зрители начали переговариваться, но Джонни заставил их замолчать. Тень приобретала очертания человека: седовласый мужчина с грустным лицом, одетый в помятый белый костюм, который выглядел так, будто человек проспал в нём какое-то время. Фигура проявлялась всё чётче, и разрази меня гром, если это был не человек, изображённый на пожелтевших фотографиях.

‒ На нём одежда, ‒ скрипучим голосом произнёс Люк. ‒ Как призраки носят одежду?

‒ Т-с-с! ‒ шикнул на него Фил, придвигаясь ближе к экрану.

Клайд прибавил звук. В кресле на шоу Карсона сидел Томас Эдисон собственной персоной. Несмотря на полумрак, он моргал, будто свет раздражал его глаза. Он дрожал. Джонни тоже дрожал, как и все остальные в студии. Томас Эдисон был похож на чьего-то старенького, хрупкого, испуганного дедушку.

‒ Здравствуйте, мистер Эдисон, ‒ сказал, наконец, Джонни. Слова давались ему с трудом, будто у него в горле застряла куриная кость. ‒ Могу... могу я звать вас просто Том?

Эдисон ничего не ответил. Он просто дрожал и тяжело дышал, он был в ужасе.

‒ Страх перед аудиторией, ‒ сказал Берт. ‒ Со мной такое однажды было, когда я выступал с речью в клубе Сивитан⁷.

‒ Том? ‒ продолжал Джонни Карсон. ‒ Вы знаете, кто я?

Эдисон затряс головой, его остекленевшие глаза заблестели.

‒ Мистер Эдисон, ‒ сказала Ширли. ‒ Мы все здесь — ваши друзья.

Эдисон негромко застонал, и Ширли немного отодвинулась от него.

‒ Том? ‒ Джонни попробовал ещё раз. ‒ Откуда вы?

‒ Я не... ‒ Эдисон заговорил, но его голос был больше похож на шорох. ‒ Я не... ‒ он огляделся вокруг, пытаясь подобрать нужные слова. ‒ Я не... из этих мест, ‒ он покосился на зрителей. ‒ Мне... здесь не нравится.

‒ Мы все вас любим, ‒ сказала ему Ширли. ‒ Расскажите нам о вашем путешествии, что вы видели в других...

Но в следующее мгновение сам ад сошёл на землю.

Кто-то из зрителей сделал снимок. Послышался щелчок, и в глазах Эдисона отразилась яркая вспышка лампочки. За ней последовала вторая, третья. Джонни Карсон вскочил и закричал:

‒ Никаких снимков! Я сказал, никаких снимков! Заберите у них камеры, кто-нибудь!

Внезапно зажглись огни в студии. Это было действительно неожиданно. Том Эдисон подскочил в кресле. Зрители ринулись к сцене, а Джонни Карсон кричал, чтобы все оставались на своих местах, но его практически не было слышно во всеобщем гвалте. Снова засверкали вспышки фотоаппаратов: наверное, кто-то из журналистов тайком проник в студию, несмотря на запрет. Вспышки светили прямо в лицо Эдисону, и ‒ как гром среди ясного неба: он протянул руку, схватил с колен Ширли её хрустальный шар и бросил его прямо в направленную на него телекамеру. Камера разбилась, по всему экрану пошли зигзаги трещин. Другая телекамера запечатлела, как Эдисон вскочил, закричал что есть силы и растворился в голубоватой дымке.

‒ Всем сесть на места! ‒ кричал Джонни. Люди пытались протиснуться ближе, они хватали друг друга за запястья и отталкивали от сцены, будто в дворовом соревновании по борьбе. ‒ Прошу всех сесть...

Экран потемнел.

‒ Кто-то наступил на кабель, ‒ сказал Берт. На экране замелькали помехи, а затем появилась надпись: ПЕРЕДАЧА ПРЕРВАНА ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ. ПОЖАЛУЙСТА, ОЖИДАЙТЕ СИГНАЛА.

Мы ожидали сигнала, но окончание шоу Карсона так и не показали.

‒ Он взял его в руку, ‒ тихо сказал Люк. ‒ Видели? Он взял его в руку.

‒ Что взял? ‒ спросил Клайд. ‒ Что за чушь ты несёшь?

‒ Томас Эдисон взял в руку хрустальный шар и бросил его, ‒ объяснил ему Люк, поочерёдно глядя на всех нас. ‒ Призрак взял твёрдый предмет. Как призрак может взять в руку твёрдый предмет?

Все молчали. Я чуть не проговорился, но вовремя остановил себя. Я не хотел верить, что это правда. Может быть, я должен был всё рассказать, но момент был уже упущен.

Над Конкордией сверкнула молния. Через три секунды лампы в парикмахерской моргнули один раз, второй ‒ и погасли. Весь город поглотила тьма. Вера ахнула и так сжала мою руку, что я думал, она сломает мне пальцы.

‒ Ну, вот так вот, ‒ произнёс Клайд. Он стоял в темноте. Люк зажёг спичку. В её тусклом свете мы сами были похожи на призраков. Клайд выключил неработающий телевизор. ‒ Не знаю, как вы, ‒ сказал он, ‒ а я пойду домой, чтобы хорошенько выспаться, и плевать на этих призраков.

Все стали расходиться, и Клайд запер за нами двери.

‒ Наверное, нам стоит отправиться в отель «Холидей Инн», недалеко от Грейнджвилла, ‒ сказал я Вере и Бену-младшему по пути к пикапу. ‒ Может быть, у них есть электричество. Согласны?

Вера не отпускала мою руку.

‒ Нет, ‒ сказала она. ‒ Я не смогу уснуть в незнакомом месте. Видит бог, всё, чего я хочу, ‒ это лечь в свою кровать, накрыться одеялом с головой и надеяться, что утром всё это окажется просто ночным кошмаром.

‒ В «Холидей Инн» безопаснее, ‒ сказал я. И тут же об этом пожалел, потому что Вера заметно напряглась.

‒ Безопаснее? ‒ переспросила она. ‒ Безопаснее? Что это значит?

Если бы я сказал ей всё, что думаю, это был бы конец. Пришлось бы соскребать Веру со стены. Бен-младший тоже прислушивался, и я знал, что он всё понял, но всё же... это же наш дом.

‒ Хорошо, милая, ‒ сказал я, обняв её за плечи. ‒ Сегодня ночью мы будем спать дома. ‒ Вера расслабилась, и я был рад, что не стал вовлекать её в эту пучину.

Мы поехали. Свет фар автомобиля действовал успокаивающе. Наверное, эту ночь нам следовало бы провести в машине. Но тогда наутро у нас у всех болела бы спина. Лучше вернуться домой и с головой залезть под одеяло, как хотела Вера. Я почему-то вспомнил о том, что в подвале у нас спрятано ружьё. Надо достать его и зарядить. Лишним не будет, положу его возле кровати, на всякий случай...

‒ Осторожно, Бен! ‒ крикнула Вера, и я ударил по тормозам, но было слишком поздно.

Посреди дороги стоял пещерный человек. Он зарычал, поднял ту самую дубину с острыми камнями, и на его обезьяноподобных плечах заиграли мускулы.

Я ожидал, что дубина растворится в воздухе. Я хотел, чтобы так произошло. Я молился об этом в ту секунду, показавшуюся мне вечностью, когда дубина приближалась к крылу автомобиля. Господи, я молился.

Дубина ударила по капоту нашего пикапа с такой силой, что мы все подпрыгнули на сиденьях. Вера закричала, и Бен-младший, кажется, тоже. Одна фара разбилась и погасла. Я услышал странный звук и почувствовал, как за проломленным радиатором в двигателе что-то щёлкнуло. Машина качнулась, из-под искорёженного капота повалил дым. Пещерный человек отскочил назад, когда машина пронеслась мимо него; кажется, он был напуган не меньше нашего. Я посмотрел в зеркало заднего вида и в красном свете задних габаритных фонарей увидел, что он так и стоит на дороге. За его спиной, над погружённым во тьму городом, сверкнула молния. Кажется, он ухмылялся. Он махнул дубиной и тяжёлыми шагами пошёл следом за нами.

Машина двигалась с трудом.

‒ Давай, давай! ‒ сказал я, продолжая давить на педаль газа. Крик Веры оборвался, она тряслась и прижималась ко мне.

‒ Он ударил нас, папа! ‒ сказал Бен-младший. ‒ Этот урод нас ударил!

‒ Да, ‒ сказал я ему. Вернее, прохрипел. ‒ Да, я знаю.

Мы ехали дальше. «Шевроле» у нас крепкий. Но я смотрел на приборы, вслушивался в шум двигателя и понимал, что восемь миль до дома — это слишком даже для него.

Наконец, двигатель с треском задрожал и отключился. Я ехал по инерции так долго, насколько это было возможно, и снова молился, на этот раз о том, чтобы мы доехали так до самого дома. Но я знал, что дорога впереди ровная, никаких уклонов до нашего порога. Мы остановились.

‒ Мы стоим, пап, ‒ сказал Бен-младший.

Я кивнул. В глубине души я хотел свернуть ему шею. В глубине души я хотел свернуть шею самому себе. Вера всхлипывала, и я крепко обнял её.

‒ Не плачь, ‒ сказал я. ‒ Всё в порядке. С нами всё будет хорошо. Ну же, не плачь. ‒ Она продолжала плакать. Слова здесь бессильны.

Какое-то время мы ещё сидели в машине. В ночной тишине был слышен рёв смерча, идущего вверх по холму.

‒ Пап, ‒ сказал, наконец, Бен-младший. ‒ Наверное, нельзя сидеть здесь всю ночь. ‒ Я воспитал смышленого мальчика, в этом я уверен. Кому из нас не хватало здравого смысла, так это мне. И почему я не настоял на «Холидей Инн»...

Я нерешительно потянулся к ручке двери. Вера крепко вцепилась в меня, и я не знаю, чьё сердце колотилось сильнее. Я думал о пещерном человеке, о дубине весом не меньше тридцати килограммов.

Он был где-то между нами и Конкордией, и с каждой секундой всё ближе к нам. Я быстро вышел из машины, потянул за собой Веру, а Бен-младший выскочил с другой стороны. Над нами сверкнула молния, и вдали по-прежнему завывал смерч.

‒ Нам надо попасть домой, ‒ сказал я, скорее, чтобы успокоить собственные нервы. Как только я возьму в руки ружьё, мы закроемся в спальне, встанем спиной к стене, и всё будет в порядке. ‒ Чем скорее мы выдвинемся, тем быстрее доберёмся до дома.

‒ Темно, ‒ прошептала Вера дрожащим голосом. ‒ Господи, как же темно.

Я знал, что она говорит о дороге, расстилающейся перед нами. Я знал каждый поворот, каждую кочку на ней, но сегодня эта дорога вела нас сквозь призрачный мир. Где-то в лесу бродят индейцы, римские воины, нацисты, китайцы-каратисты и, по меньшей мере, один викинг с боевым топором, и бог знает, кто ещё. А по нашим следам идёт пещерный человек с тридцатикилограммовой дубиной ‒ возможно, голодный, в поисках пищи.

И все они, все эти призраки, с каждым часом становились всё более реальными. Я подумал: что произойдёт, когда миллиарды и миллиарды человек, когда-либо живших в этом мире, вернутся, голодные, жаждущие. Конечно, среди них много мирных людей, но что с остальными, в любой момент готовыми отрубить тебе голову или пробить череп дубиной? Единственное ружьё представилось мне ничтожным средством обороны. В моей голове мелькнула мысль: если нас убьют, то как долго мы пробудем на том свете?

Смерч приближался, выбрасывая в лес новых призраков. Стараясь говорить как можно спокойнее, я сказал: «Идём», ‒ и потянул Веру за собой. Бен-младший подошёл ко мне с другой стороны, сжимая кулаки. Нам предстоял долгий путь. Может быть, нас подберёт машина. Может быть. Не лучшая ночь для путешествий. На дороге было темно, очень темно. У нас не было выбора, кроме как идти вперёд.

---

 

Примечания переводчика:

¹ Пенсильвания-авеню — улица в Вашингтоне, соединяющая Белый дом и Капитолий, часто называется «Главной улицей Америки».

² 200 ярдов — ок. 182 метров.

³ 6 футов и 3 дюйма — ок. 190 сантиметров.

⁴ Томас Джефферсон (1743–1826) — один из авторов Декларации независимости 1776 года, 3-й президент США в 1801–1809, один из отцов-основателей этого государства.

⁵ Ширли Маклейн (р. 1934) — американская актриса и писательница, автор многочисленных книг на автобиографические и эзотерические темы.

⁶ 6 футов и 6 дюймов — ок. 2 метров

⁷ Civitan International — объединение некоммерческих волонтёрских организаций (клубов), основанное в 1917 году в Бирмингеме, штат Алабама.