Древний мир

Человек всегда терзал себя вопросом, что есть смерть и есть ли она вообще? А если смерти нет, то что ждет человека за ее гранью? Потому не будет преувеличением сказать, что первые изображения Преисподней возникли во времена зарождения письменности, следовательно, искать их стоит в глубокой древности. И тогда же возник привычный для нас дискурс о посмертном воздаянии. Отсюда же берут свои начала многие архетипические образы жителей и топографии Ада, которые будут встречаться от эпохи к эпохе.

В эсхатологии всех древних цивилизаций Ад был сопряжен со смертью и загробной жизнью, однако в воззрениях некоторых культур говорилось, что люди попадали в него не за провинности. В шумеро-аккадской мифологии образ мироздания был сфероподобен и имел трехчленную структуру: Верхний мир — место обитания древних богов, Средний мир — смертных, и Нижний мир. Нетрудно догадаться, на каком уровне располагалось подобие Ада. Нижний мир, который назывался Иркалла, населяли мертвые души, демонические сущности и хтонические божества. Иркаллой управляла богиня Эрешкигаль, которая изначально олицетворяла бесплодные времена года, позднее ее образ стал соотноситься с загробным миром. Помимо Эрешкигаль, в Ираклле царствовал Нергал — бог войны и мора.

В легендах Месопотамии души попадали в Ад отнюдь не за какие-либо земные грехи — пребывание в мрачном загробном мире ожидало всех вне зависимости от статуса. Жители Месопотамии верили, что после смерти души превращались в бесплотные тени и волокли свое печальное существование в «царстве пепла» под землей. Смерть была воплощением ужаса, а пугающая перспектива оказаться навечно в плену удушливого мрака вдохновляла жителей Месопотамии на сочинение легенд о смертоборцах. Одна из них послужила основой для «Эпоса о Гильгамеше» — одного из древнейших сохранившихся памятников литературы. «Эпос» рассказывает о месопотамском царе, отправившемся в «дом мрака, жилище Иркаллы» в поисках секрета вечной жизни.

В древнеегипетской мифологии уже появляется привычная для нас закономерность: прижизненные поступки определяют существование души в царстве мертвых. Дуат, загробный мир в мифологии Древнего Египта, был разделен на поля Иалу (подобие Рая) и Аменти (подобие Ада). Согласно египетской «Книге мертвых», суд над душами происходил в зале двойной справедливости — преддверии Аменти — где Анубис пред ликом Осириса ставил на одну чашу весов сердце покойного, а на другую — перо Маат (богини справедливости). Сердце, не перевесившее перо, означало, что умерший жил в соответствии со вселенскими законами Маат; души этих людей попадали на блаженные поля Иалу. Сердце, перевешивавшее перо Маат, съедало чудовище Амат, после чего душу покойного разрывали на части в огненное обиталище демонов. Подобная картина мира была получила популярность в эпоху Среднего царства.

Античность

Важно помнить, что в представлении многих народов Ад находится в нашем мире, глубоко под землей. Образы Преисподней, заложенные в мифологии и литературе античности, берут начало в мифологии Древнего Египта.

Самый известный образ Ада в преданиях античной Греции — царство Аида, которое по своей семантике изначально не отождествлялось с местом посмертного суда и исполнения наказания. Изучая древнегреческую мифологию в школе, многие из нас задавались вопросом: что есть Аид, царство мертвых или сам бог? Дело в том, что древнегреческая мифология наследует традиции Древнего Востока: многие боги и чудовища были олицетворением и персонификацией своих топосов. А потому царство Аида — темный мир, населенный мириадами безликих теней, душимых мучительной тоской о земной жизни, — носит имя своего царя.

Одно из первых подробных описаний загробной жизни встречается в «Одиссее» Гомера. Здесь легендарный древнегреческий поэт вносит топографическое новшество: царство мертвых в «Одиссее» находится не в глубинах земли, а на далеком туманном острове и называется Эреб, что также отсылает нас к одному из ранних божеств древнегреческой мифологии, сыну Хаоса, олицетворению вечного мрака. Одиссей, хитроумный герой Троянской войны, в составе большого флота возвращается на родной остров Итаку. Однако бог моря Посейдон насылает бурю на корабли воинов (по легенде Троянскую войну боги затеяли с тем, чтобы завершить время героев и начать век человеческий; смерть на обратном пути была отведена тем, кто не сложил голову у стен Трои). Теперь его путь восвояси устлан испытаниями, самое тяжелое из которых — вход в царство мертвых. Одиссей отправляется туда на поиски Тиресия, который мог вернуть его на Итаку. В обиталище смерти главный герой встречает тень могучего воина и героя троянской войны. Тоска и сумрак Эреба столь невыносимы и мучительны, что в сравнении с ними даже самая безотрадная жизнь на земле кажется великому благом (XI: 485–490).

Одиссей смог призвать тени усопших и вступить с ними в диалог, и только тень воина Аякса осталась безмолвной к его вопросам. Когда же тень исчезла и Одиссей начал вглядываться во хаотическую тьму Эреба, он узрел в ней вечные муки титанов. Гомер с завидной подробностью описывает их казни Тантала (XI: 580–585), Тития (XI:575), Сизифа (XI:590), ставшие впоследствии метафорическими образами.

И если участь героев и простых людей в царстве смерти — жить безликой тенью в терзающей тоске — в полной мере иллюстрирует концепт, по которому Ад не соотносится с местом исполнения наказания и все души попадают в него без оглядки на их земную жизнь, то страдания и вечная казнь титанов и великанов вызывает вопросы. Ответ на них лежит в ранних греческих мифах, а также в «Теогонии» Гесиода — одной из первых греческих поэм. В ней содержится ценная и целостная иллюстрация раннегреческой космогонии. Согласно Гесиоду, в самом начале во вселенной был слитный и единый Хаос («зияющий сумрак»), потом появилась Широкогрудая Гея («земля») и Сумрачный Тартар (подземелье). Согласно поэме, Тартар появился вслед за Хаосом и Геей. Центральное место в сюжете «Теогонии» занимает титаномахия — борьба между новыми богами (богами Олимпа) во главе с Зевсом и титанами во главе с Кроносом за власть над миром. Десятилетняя война закончилась полным поражением титанов. Новые боги не отличились милостью к побежденным врагам: они низвергли титанов в подземное на дно глубочайшего желоба:

Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба,
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар.

Важно помнить, что по мнению одних авторов и современных им мифологических воззрений, Тартар — глубочайшее место в Аиде (другими словами — ад Аида), иные же считают, что Тартар не связан с Аидом, а являет собой зияющую пропасть, распростершуюся под ним. Чтобы описать глубину, на которой располагается Тартар, Гесиод дает следующее сравнение: если сбросить с неба медную наковальню, то до земли она будет лететь девять дней, если же с земли сбросить наковальню в Тартар, то продолжительность ее полета будет аналогичной. То есть Тартар от земли удален настолько же, насколько земля от неба. Интересна строгость и точность в вопросах времени — девять дней. Позже это число встретится нам в «Божественной комедии» Алигьери. Помимо низвергнутых титанов, в Тартаре томятся также древние чудовища. По Гесиоду, Тартар окружен тремя рядами медных стен с воротами Посейдона и окутан тремя слоями мрака. Эти ворота держат сторукие гиганты Котт, Бриарей и Гиес. Гесиод пишет:

Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,
Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:
Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,
Стали б швырять и туда и сюда.

Но титаны и чудовища — не единственные обитатели этого мрачного мира. В тексте поэмы также говорится, что глубоко в недрах Тартара есть место, где конец и начало всего («и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке, и от бесплодной пучины морской, и от звездного неба») сливается в зияющую бездну, пред которой трепещут сами боги. Там, среди густого черного тумана, обитают Ночь (Нюкта) и День (Гемер), а также сыновья Ночи Сон и его брат Смерть; в Тартаре властвовали брат Зевса Аид и его ужасная жена Персефона. Вход в их «многозвонкие гулкие домы» охраняет Кербер (Цербер) — в «Теогонии» он описан как медноволосый инфернальный пес с пятьюдесятью головами, который встречает всех приходящих виляя хвостом и добродушно шевеля ушами, но никого не выпускает.

Древнегреческая мифология и поэзия уделяли немало внимания посмертным страданиям героев, дерзнувших бросить вызов богам, но вопрос о загробной жизни простых смертных оставался в тени эпосов. В V–VI вв. до н. э. этим вопросом занялся Платон. В его сократическом диалоге «Федон» описывается уже привычный нам тезис, впоследствии унаследованный авраамистической традицией.

После смерти, пишет Платон, души являются в место, куда их уводит провожатый. Потом надо всеми чинится суд, который определяет три категории душ. В первую входят те, кто прожил земную жизнь в добродетели, ко второй группе относятся те, кто жил недобрыми делами. И третья группа — те, кто придерживался в земной жизни середины. Они садились на ладьи и плыли по Ахеронту к таинственному озеру, где очищались от недобрых дел. Тем, кто совершал искупимые преступления, отводился год. На их счет Платон доверяет устам Сократа такую речь: «По прошествии года волны выносят человекоубийц в Кокит, а отцеубийц и мате-реубийц — в Пирифлегетонт. И когда они оказываются близ берегов озера Ахерусиады, они кричат и зовут, одни — тех, кого убили, другие — тех, кому нанесли обиду, и молят, заклинают, чтобы они позволили им выйти к озеру и приняли их». Благосклонность убитых и оскорбленных к мольбам обидчиков и убийц дает последним спасение от мук Тартара, если же воззванные не внемлют их мольбам, то воды Ахеронта вновь уносят в Тар-тар, и так до бесконечности, пока они не вымолят прощения у своих жертв. Позже мысль о «серединном лагере» перерастет в христианскую доктрину Чистилища. Тех же, кого суд счел неисправимыми («это либо святотатцы, часто и помногу грабившие в храмах, либо убийцы, многих погубившие вопреки справедливости и закону, либо иные схожие с ними злодеи»), ожидают вечные муки в Тартаре.

Прожившим земную жизнь в доброте и благе уготовано пребывание в стране вышней чистоты, находящееся над той Землею. В «Федоне» Платон отводит философии дидактическую задачу — воспитать в людях добродетели, которые подготовят их души к отделению от тел. Философия была единственным ключом избежать при жизни ужасы подземных недр.

Помимо подробного эсхатологического кодекса, «Федон» Платона также интересен подробной топографией Тартара. Он расположен в глубочайшей пропасти, пронизывающей землю. В него впадают и истекает из него множество рек, но самые примечательные из них — Океан, Ахеронт Пирифлегетонт, Кокиит и Стикс (подробнее о маршрутах этих рек см. 113–114 с.)

Название рек и их маршрут варьируются между произведениями античных авторов. В иных поэмах реки носят более привычные названия: Ахеронт, Стикс, Флеггетон. Вариации также коснулись вопроса о Хароне — сыне Нюкты и Эреба, перевозчике душ по рекам Аида. В частности, древние авторы не солидарны друг с другом относительно маршрута Харона. Платон, Пасавий а также Эсхил (см. «Семеро против Фив») и Еврипид (см. «Альекста»), отводят ему реку Ахеронт, позже их примеру последует и Данте. Сам образ Харона восходит к древнеегипетскому богу Акену, который, согласно «Книге мертвых», перевозил души умерших через реку в подземное царство на лодке Месекет.

Апогея в описании адских мук в античной литературе достиг древнеримский поэт Вергилий. Его поэма «Энеида» — блестящий интерквел к поэмам Гомера — и послужила основой для римской системы образования.

Подобно Одиссею, Эней, герой Вергилия, отправился в Царство теней для беседы с отцом. Там, вместе с Сивиллой, он встретил Харона, перевозчика душ через реку Стикс, трехголового Цербера и тень Дидоны Карфагенской, совершившей самоубийство по вине Энея. В свою очередь, Данте Алигьери, автор «Божественной комедии», сделал тень Виргилия своим проводником по Аду и Чистилищу. Картины ада в «Энеиде» поистине внушают ужас («Энеида» VI: 305–310, 425–430, 440–445)

Вергилий соединяет воедино образы, изложенные Гесиодом и Гомером, но также и дополняет их своими мыслями. Его картины ада столь же глубоки по содержанию и столь же богаты по части художественности, а в вопросах инфернальной топографии «Энеида» не уступает платоновскому «Федону» (VI: 295).

Вергилий заселил Тартар известными богами и чудовищами из древнегреческой мифологии. Помимо уже упомянутого Кербера (в «Энеиде» количество его голов всего три), в вергилианском Тартаре обитали Гидра — многоголовое чудовище («Гидра огромная там, пятьдесят разинувши пастей, первый чертог сторожит»), Тисифона — одна из эриний, рожденная при оскоплении Урана.

Образ Тартара — самой черной глубины Аида — не сильно разнится в изложении разных авторов. Каждый античный поэт ограничивался лишь расширением топографических подробностей. Но если Гомер, Гесиод и Платон предпочитают солидаризироваться с мифологическими событиями, то Вергилий воссоздает Тартар без оглядки общую структуру мифов: существа, побежденные Гераклом, вполне себе здравствуют в его Аду и занимают почетное место стражников. Вергилий абстрагируется от греческой традиции и в вопросах маршрута Харона: в «Энеиде» он ассоциируется и с Ахеронтом, и со Стиксом. Вергилий также был одним из немногих, кто воспроизвел образ Харона (см. «Энеида» VI: 295–300)

Раннее христианство

Эсхатологический путь человека христианство во многом переняло у античных авторов, потому, читая Гесиода, Гомера, Платона и Вергилия, мы часто встречаем уже знакомые образы. В той же мере основу для христианского понимания о посмертном суде заложили и священные тексты Ближнего Востока. Христиане позаимствовали из иудаизма два наименования загробного мира — Шеол и Геенну. Они сыграли ключевую роль в создании концепции христианского Ада.

По древнееврейским текстам, Шеол, как и Иракалла, был обиталищем всех душ без оглядки на их земную жизнь. Со временем он трансформировался в многоуровневую темницу с решетками, где томились грешники и безбожники. Важно понимать и то, что Шеол соприроден не только с Преисподней, но с и могилой и духовной гибелью. Раннехристианские проповедники предпочитали употреблять вместо него слово «Геенна», которое восходит к долине Еннома. В ней, по преданию, приносили детей в жертву богу Молоху. Старания царей не смогли искоренить поклонение Молоху, конец этому недоброму ритуалу пришел только с началом сорокалетнего Вавилонского плена. Многие узрели в этом божью кару и потому начали считать долину Еннома проклятым местом.

Первые христиане использовали слово «Геенна» как аналог Тартару, где грешники мучались после смерти. Таким образом, в христианстве соединены античные и иудейские представления о загробной каре, что дало теологам и художникам Средневековья простор для творчества и интерпретации.

В религиозных представлениях и легендах многих народов мира пространства Ада соотносятся с огнем. Христианство не стало исключением. В своем «Откровении» Иоанн Богослов описал нашествие народов Гога и Магога. Их неисчислимые армии («число их как песок морской») окружат город святых, но посланный господом с неба огонь поглотит их полчища.

Что важно: канонические тексты Библии не передают каких-либо конкретных описаний Ада и мук в нем, узнаваемые ландшафты христианской Преисподней вышли из богословских толкований или апокрифических текстов. Один из таких — новозаветный анонимный апокриф IV века «Откровение Павла», автором которого принято считать апостола Павла. По легенде, список, найденный в фундаменте дома апостола в Тарсе, живописует пугающие пейзажи Преисподней. Текст «Откровения» изобилует знакомыми нам из античной мифологии инфернальными топонимами. Здесь и Ахеронт с Океаном, и Тартар.

В видении Павла формой наказания был преимущественно огонь: огненные реки, в которых по пояс стояли воры, хулители и клеветники, не искавшие спасения в Боге. Среди медных стен, охваченных огнем, томились, пожирая свои языки, те, кто оговаривал перед церковью своих близких. Жены-убийцы подвергались пыткой огнем. Беспощадные ангелы палачи насаживали на огненный вертел женщин, которые совершили самоубийство, неся в утробе младенцев. Обманщиков, блудников и прелюбодеев, мучителей вдов и сирот держали в ямах, залитых кровью. В самое сердце мрака отправлялись женщины, имевшие близость с мужчинами до брака. Незавидной была и участь диаконов и прочих священнослужителей — их тела заживо обгладывали черви.

Своеобразная картина ада описана и в Евангелии от Никодима. В этом апокрифическом тексте изложена легенда о сошествии Иисуса в Ад на три дня со Страстной пятницы до Воскресенья. О самом Никодиме говорится в каноническом Евангелии от Иоанна: он был фарисеем и тайным учеником Иисуса, который вместе с иудейским старшиной Иосифом Аримафейским снимал тело Иисуса с креста и оборачивал его в плащаницу. Основную часть текста Евангелия от Никодима занимает «Деяние Пилата», однако куда больший куда интерес несет дополнение к нему с громким названием «Сошествие в Ад» — повествование о том, как Иисус освобождал из Геенны ветхозаветных праведников и пророков. Заметьте: параллели с античностью переиначены учениями о христианской добродетели. Молодой бог не свергнул старых титанов в Тартар, а высвободил их. В этом рассказе властитель подземного царства носит имя Ад (Infernus) и, подобно Аиду, олицетворяет свое владение, огороженное медной стеной. В его подчинении толпы служителей и старейшин Ада. Ад — живое существо со своим разумом и желаниями. По сюжету, Сатана пытался построить с ним нечестивый союз, но встреча с Христом и освобождение пророков заставляют последнего резко ретироваться от сомнительного предложения падшего ангела. Рассказ интересен и живым диалогом Сатаны и Ада.

Средневековье

В эпоху Средневековья, наряду с Раем и Адом, на передовой европейской христианской эсхатологии появляются Чистилище, Лимб для детей и Араамово ложе.

В раннем Средневековье наследуется стойкая идея Ада как мрачной обители и царства мук, вместе с тем в наследство перешел и вопрос о местонахождении Ада. В этот период истории появляются видения — жанр литературы, основанный на визионерской встрече ясновидящего со зрительными образами потустороннего мира. Ясновидцам являлись лики ужасов Ада и блаженств Рая, которые те излагали в особой форме по возвращении. Как правило, такие рассказы имели строго дидактическую направленность, благодаря чему видения очень скоро обрели популярность не только в Европе, но и на Древней Руси и в исламском мире.

Как отмечалось ранее, в Средневековье христианская доктрина расширяет набор идей о посмертных обиталищах душ. Появляется концепция Чистилища, породившая немало богословских споров. Впервые теологумен о Чистилище как о переходном и очищающем этапе между Адом и Раем сформулировали Папа Римский Григорий I Великий (см. «Диалоги» Григория Двоеслова, Кн. 4, гл. 39) и бенедиктинский монах Беда Достопочтенный. Веками позже их идеи получат продолжения в сочинениях Петра Ломбардского («Сентенции») и Фомы Аквинского («Сумма Теологии», вопрос 52).

Идея промежуточного звена, разделившего грешников на два лагеря — тех, кто имел шанс на искупление и переход в рай, и тех, кто был навечно обречен на адские муки, — была поворотной точкой в средневековом представлении о загробном мире. Именно на муках очищения заостряли внимание Григорий Двоеслов и Беда Достопочтенный. Они считали, что, с дидактической точки зрения, идея о возможности попасть в Рай через тяжелые муки куда более действенна, нежели рассуждения об обреченности на вечные страдания.

Тем не менее Ад в их трудах занимает не последнее место. В 594 году Георгий Двоеслов написал четырехтомный труд «Диалоги», где отвечал на вопросы Петра, своего послушника, о душе христианина. Георгий Великий рассказал о трех людях, которые на грани жизни и смерти узрели Ад, но после вернулись в свое тело. После этого кто-то жил в постоянном страхе, другие же спокойно воспринимали Ад как будущее пристанище своей грешной души.

Беда Достопочтенный в 731 году завершил труд «Церковная история народа англов», в котором описал два путешествия в загробный мир. Бенедиктинский церковнослужитель из Нортумбрии повествует о путешествии аскета по имени Фурса. Будучи в состоянии транса из-за болезни, монах увидел Ад — темную долину и летающие огни, символизирующие пороки — в котором его коснулся один из знакомых грешников. По возвращении в тело он увидел на месте соприкосновения ожог, что сочли не только доказательством его видения, но и напоминанием об участи грешников в Аду.

Беда Достопочтенный также рассказывает о путешествии в загробный мир монаха Дриктельма, увидевшего там души, которые предстали перед Божьим судом, что развеяло прежние представления Средневековья о загробной топографии. Дриктельм узрел и то, как пытают души на Божьем суде и как они взмывают и падают в пропасть в Аду. Для тех, кто только недавно обратился в христианскую веру, его рассказ стал пугающим предостережением. Только те, кто посвятил себя Богу полностью, смогут попасть на небеса.

В оппозицию этим авторам выступило «Плавание святого Брендана» — житие раннеирландского священника Брендана Клонфертского. Написанное в VIII веке неким монахом, оно повествует о путешествии ирландского святого Брендана, который вместе с шестнадцатью братьями отправился на поиски Земли обетованной. Практика добровольного скитания по морям и континентам в поисках жилища была распространена у монахов Средневековья. Однако в «Плавании святого Брендана» описываются странные события, произошедшие со святым во время мореплавания — он встречал чудовищ и загадочные острова. В конце путешествия монах приблизился к Аду, где повстречал огненных гигантов, бесов и Иуду Искариота, с которым смог поговорить. Описания Ада средь бушующего моря было популярно среди людей Средневековья, так как они опирались на традиции античности и иммрамов — дохристианских ирландских сказаний о плавании героев в потусторонний мир.

Но куда большей популярностью в континентальной Европе (целых 50 списков) пользовалось написанное в 1149 году неизвестным монахом из Ирландии «Видение Тундала». Следующие два века, вплоть до появления «Божественной комедии», это видение будет одним самых устрашающих путешествий в Ад. К большому сожалению, произведение в должной степени неизвестно современным читателям. От предшествующих традиционных текстов античности и раннего Средневековья оно отличается важными аспектами: главный герой, рыцарь Тундал, далеко не праведник; пространства Ада и наполняющие его мучения описаны крайне натуралистично; в бездне Ада Тундал видел самого Сатану, томящегося в синем пламени, то есть видел Ад будущего, где князь Тьмы наряду с другими бесами подвергался особым казням.

Тундал видел Ад как бездонный дымящийся колодец, в котором обезумевший вихрь кружил грешников и бесов. Но вихрь был непостоянен, и когда он стихал, мириады переплетенных тел падали на дно колодца. Ад в этом видении — эдакая инфернальная аэротруба с прикованным в сердцевине Дьяволом. Его мукам автор уделяет особое внимание. Он описан как звероподобный гекатонхейр с двенадцатью пальцами на руках, каждая из которых прикована раскаленной цепью. Он передвигается по раскаленной решетке, жар которой поддерживали бесы, кидая угли в горящий под ней огонь. Боль от хождений по жару приводила в зверя в ярость — и тогда он раскидывал руки в сторону, хватая «горстями» души грешников. Распространено мнение, что «Видение Тундала» — это предтеча «Божественной комедии». Оно имеет основание только в вопросах пафоса и некоторых образных параллелей. В остальном же творение неизвестного монаха и поэма «Данте» — два самостоятельных произведения, вселявших ужас в жителей средневековой Европы. Голландский художник Иероним Босх писал полотна и создавал многочисленные эпигоны по мотивам «Видений Тундала».

Говоря о жителях средневековой Европы, следует внести важную ремарку: до XI века знания о посмертном воздаянии, которые передавались посредством устных или рукописных притч, были привилегией священнослужителей. Но с началом Высокого Средневековья некоторые из них стали доступны и для простых христиан. Истории об опасных путешествиях в Ад попадали в городские и сельские общины. Эти знания порождали страх в сердцах людей, но со страхом приходили и вопросы. Неужели все так однозначно — есть только грешники и праведники? Как отмечалось выше, такие богословы, как Георгий Двоеслов, Беда Достопочтенный уже выдвигали теологумены о Чистилище как о временном пристанище, где души раскаявшихся очищались от последствий совершенных грехов. Для разрешения вопросов простых людей в 1274 году на II Лионском соборе сформировалась официальная доктрина чистилища (впрочем, до закрепления и подтверждения знаний догматическое учение о Чистилище оставалось еще 2–3 века). Тем не менее доктрина Чистилища была эффективной в стенах монастырей — для рассудительных монахов. Что до простых людей, то христианские авторы осознавали проповедческий потенциал в историях о преисподней, поскольку такие проповеди взывали к страху — самому древнему чувству на земле. Перспективы быть вечно пожираемым огнем заставляли прихожан содрогаться от ужаса, а патетические речи проповедников указывали, что спасение — только в неукоснительном соблюдении религиозных обрядов. Именно поэтому в дидактической активности с простыми христианами церковь делала большую ставку на концепцию Ада.

В XI–XII веках Гонорий Августодунский, схоласт и историк, написал трехчастное богословское наставление «Светильник» («Люстандрий»). Написанный в форме диалога между наставлениями и учеником, этот трактат отличался своей универсальностью — был адресован не только монахам, но и простым прихожанам. И если для монахов автор отвел преимущественно первую и вторую части, в которых содержались философские вопросы о природе зла и возможности познать Бога разумом, то картины загробного мира в третьей части были обращены к простым прихожанам. В них Ад делится на Верхний и Нижний. «Люсидарий» Гонория Августодунского опирался на традицию монастырской визионерской литературы и смог поселить ужас в сердца мирян. Описание девяти страшных мучений впечатлило даже автора «Трактата об основных таинствах нашей религии», современника монаха. Короткий текст с описанием страшных мук заучивался церковнослужителями и вставлялся в проповеди. Вскоре после этого умы Западной Европы были наполнены животрепещущим ужасом перед Адом. Чтобы понять классификацию грешников по «Люсидарию», приведем цитату из труда советского историка-медиевиста Арона Гуревича: «Перечисляются лица, которые попадут в ад; среди них — неправедные священники, рыцари-грабители, купцы — обманщики и наживалы, жонглеры — слуги сатаны и «почти все» ремесленники. Напротив, крестьяне «по большей части спасутся», «ибо ведут простой образ жизни и кормят народ божий». В награду они получат удовольствие созерцать муки грешников в геенне огненной».

Монахи XIII века использовали материалы Гонория Августодунского в дидактических и общественно-полезных целях. Выдающейся личностью был Цезарий Гейстербахский, изложивший притчи про Ад в труде «Беседы о чудесах», написанном форме диалога и включавшем более 700 историй. Вторую книгу из цикла «Беседы о чудесах» монах посвятил теме принятия христианства и включил туда три притчи о людях, обращенных в христианскую веру после того, как увидели муки Ада (студент, заключивший сделку с Дьяволом; два колдуна; некромант). Их объединяло то, что они решили примкнуть к ордену цистерианцев, желая избежать наказания за свои грехи. Цезарий Гейстербахский в последнем томе «Бесед о чудесах» описывал блаженство и наказание усопших. Монах в беседе с послушником сначала рассказал о тех наказаниях, которые ждут прелюбодеев и ростовщиков, гордецов и тиранов, угнетателей. Эти притчи поясняют, что ни одному человеку не удастся уйти от Суда Божьего.

В XII–XIII веке, когда истории об Аде уже были известны прихожанам в должной степени, внимание монахов переключилось на природу грешников по отношению к блаженным в Раю. Самым знаменитым мыслителем в этой области был уже упомянутый Фома Аквинский, написавший труд «Сумма теологии». Произведение монаха Доминиканского ордена из Италии стало в ту пору одним из самых цитируемых в Западной Европе. В нем затронуты теологические вопросы о воплощении Бога на земле, его бытии и смысле жизни человека. Фома Аквинский, опираясь на религиозные священные тексты и труды Аристотеля и Платона, приходит к следующему выводу: блаженные должны радоваться каре грешников, поскольку это есть воплощение воли Божьей. В XIX веке Фредерик Уильям Фаррар, англиканский священник, высмеял данный тезис, так как, по его мнению, именно алогичность средневековой теологии поставило во главу христианской традиции представление о том, что блаженные радуются адским мучениям грешников.

Исламский ад

Ислам, как и другие авраамические религии, уделяет особое внимание взаимосвязи между земной и загробной жизнью человека. Как и в иудаизме, исламская эсхатология дистанцируется от античных воззрений, и потому контакты с усопшими строго запрещены. Но в вопросах облика и пространств Преисподней священные тексты ислама не игнорируют все тот же архетипический страх перед бездонной пропастью. В мусульманском учении название ада — Джаханнам. Это семитское слово родственно «Гехинномму», или более привычной для нас «Геенне». Джаханнам в раннем учении описывался как ров неведомой глубины, на дне которого полыхает огонь. И если, например, в христианских учениях описание Ада встречалось лишь в апокрифических текстах или представляло собой богословские трактовки, то в Коране описано несколько обликов Ада. Среди них наиболее частный — сочетание семи концентрических воронкообразных кругов: Нар аль-Джаханнам, Лаза, Хутама, Саир, Сакар Джахим, Хавийа.

Также Джаханнам описывается в виде свирепого и ревущего чудовища.

Грешники попадают на каждый из кругов через специальные ворота, после чего их размещают по уровням в соответствии с тяжестью греха. Круги Джаханнама пронизывает пламя, жар которого усиливается по мере ухода вниз.

Если в античных и христианских мировоззрениях муки грешников зачастую состояли в невыполнимых, но вполне земных задачах (нести камень в гору, попытаться утолить жажду), то в исламском учении кары грешников не поддаются рациональному анализу: состояние, в котором они будут пребывать в Аду, неизмеримо земными понятиями, это некое пограничное бытие между жизнью и смертью, слишком ужасное для первого и второго. Хадисы говорят, что после Страшного суда ангелы Аз-Забани сбросят всех грешников в огонь Джаханнама. В хадисах также говорится, что жар адского пламени будет превышать земной огонь в 70 раз.

Наказания для грешников разделяются на: великое наказание, злое наказание, сильное наказание. В то же время они делятся на физические (мучительное наказание, затрагивающее тело) и психологические (унизительное наказание, относится к воздействию на ум и душу). Последние могут быть как индивидуальными, так и коллективными. Грешники будут сцеплены между собой оковами, «одеяния их из смолы, лица их покрывает Огонь».

В аду растет Заккум — богомерзкое смердящее дерево, плоды которого — головы бесов. Мучимые нестерпимым голодом, грешники будут поедать ужасающие плоды Заккума. Но такая трапеза не избавит от голода, а только испепелит их нутро. Но вместе с голодом грешников будет терзать и страшная жажда, которая понудит их беспрестанно и жадно лакать гной и кипяток, что будет клокотать в их чревах.

В Коране нередко встречается выражение «прямой путь» (Сират), которое позднее получило толкование как протянутый над Джаханнамом мост, по которому в день Страшного суда придется пройти всем. Сират может расширяться или сужаться до толщины лезвия — все зависит от бремени греха идущего. Тот, кто жил в праведности и по законам Аллаха, преодолеет это испытание без проблем. Над Сиратом висят острые раскаленные крюки, и те, кто не прошел испытание, будут подвешены на них и сброшены в пекло.

Ад Данте

Написанная на волне переживаний о безвозвратной утрате возлюбленной, «Божественная комедия» Данте Алигьери преисполнена биографической символикой. Цифра 9 имела для Данте сакральное значение. В девять лет ему посчастливилось иметь недолгое знакомство с прекрасной Беатриче; их второе свидание произошло через девять лет, но и оно длилось недолго.

Согласно сюжету, главный герой — сам Данте — отправляется в Ад с Вергилием. Здесь мир мертвых построен по концепции бюрократического государства, то есть для каждой грешной души есть свое наказание. Философы античности, а также раннехристианские богословы уже описывали географию Ада, однако именно Данте, собрав воедино и структурировав наработки предшественников, представил миру самую узнаваемую концепцию круговой воронкообразной Преисподней. Важно помнить, что до Алигьери, подобная концепция Ада уже была в исламской эсхатологии. Ад Данте состоит из девяти кругов (некоторые из которых делятся на пояса или рвы). Каждый имеет свое название, стража (как правило, героя античной мифологии) и способы пыток. Интересно и то, что морально-этические принципы, заложенные в поэме, определяют материальность греха как обратно пропорциональную наказанию: некрещенные младенцы, воры, чревоугодники и скупцы подвержены меньшим мукам, нежели те, кто, обманувши, вошел в доверие. Данте опирается на Аристотеля, выведшего три разряда греха: невоздержанность, обман, насилие и их разновидности (см. «Никомаховая этика» кн. VII, гл. I)

Войдя во врата Ада, главный герой в сопровождении Вергилия постепенно, минуя другие уровни, добрался до уже известного нам Коцита (Кокита) — ледяного озера, в котором заточен Сатана, размахивающий шестью огромными крыльями в попытках выбраться из плена. По лицу Дьявола стекали слезы, а изо рта шла кровь трех самых больших грешников в истории человечества — Иуды Искариота, предателя Иисуса Христа; Брута и Кассия, убийц Юлия Цезаря. Таким образом, несмотря на популярность, Ад Данте — это компиляция уже имевшихся мифологических представлений о загробном мире, уходящих в античность, со всеми присущими им топосами и персонажами.

Новое время

Мы уже упомянули, что наряду с Чистилищем в период Средневековья и Ренессанса католической церковью развивались и другие концепции последнего пристанища душ усопших. Среди них были Детский Лимб (Ад для некрещеных младенцев), Лоно Авраамово (загробный закуток для еврейских праведников) и другие. Подобные переосмысления, домыслы и расщепления однозначных догматов священного писания позволяли церкви продавать индульгенцию всем подряд. В октябре 1517 года была выпущена булла, закрепляющая продажу индульгенции на законодательном уровне. Реакцией на подобные действия церкви стал протест Мартина Лютера, положивший начало глобальному и сложному общественно-историческому процессу в Западной и Центральной Европе, известному как Реформация.

Протестанты отвергли любые представление о загробном мире, которых не было в канонических текстах. Как и католики, протестантские мыслители Нового времени полагали, что последним пристанищем грешников будет Ад, но отказывались от установившихся в католической традиции образов огненных рек и античных чудовищ, предпочитая толковать адские муки в более абстрактом ключе — муки совести, отрешение о Бога. Также протестантское учение сходилось с католическим в мысли, что муки в Аду будут соразмерны греху.

Столь же категорично протестантские теологи рассматривали вопрос о местонахождении Ада. В XVIII веке идея о том, что Ад физически существует в нашем мире, на нашей планете и находится на неведомой глубине, был отвергнут англиканским священником Тобиасом Суинденом. В 1714 году он выпустил труд «Исследование природы и расположения Ада», где теологически констатировал, что Ад находится на солнце. По его мнению, температура и масса самой близкой звезды были идеальным условием, чтобы вместить бесчисленные легионы грешников. Стоит обратить внимание, что такая формулировка соответствует повестке эпохи Просвещения, когда ведущей идеологической категорией был разум.

В гораздо большей степени дух Нового времени отразился в поэме «Потерянный рай» Джона Мильтона. Ведь XVII век, по мнению ряда историков, являлся временем становления национальных государств, поскольку именно в это столетие начинает функционировать Вестфальская система международных отношений. Поэма Мильтона явила миру первое фундаментальное переосмысление концепции Ада. Здесь он — это не тюрьма с вечными казнями, а государство Сатаны со своей армией, состоящей из поверженных ангелов, и столицей в городе Пандемониум. Казнить и повергать на вечные муки было некого: люди, совершившие первородный грех, появляются ближе к концу повествования. Античные мотивы в «Потерянном Рае» присутствуют лишь в виде аллюзий. Например, Грех (здесь персонажи представлены без гендерной привязки) была рождена из разверзшейся головы Сатаны, что отсылает нас к античному мифу о рождении Афины из головы Зевса. Стоит вспомнить и знаменитый концепт (здесь это слово означает парадоксальную метафору, которая совмещает далекие друг от друга понятия) «Видимая тьма». Его Мильтон использовал, чтобы передать образ непроглядной первобытной тьмы, в которой скитался Сатана:

Он оглядел пустынную страну,
Тюрьму, где, как в печи, пылал огонь,
Но не светил и видимою тьмой
Вернее был, мерцавший лишь затем,
Дабы явить глазам кромешный мрак…
(Перевод А. А. Штейнберга)

Концепция Ада, включающая в себя аспект вечных мучений, в XIX веке подверглась изменению ввиду развития естественных наук и знаний человека о мире. Авторитет Библии падал, а люди вопрошали: «Неужели Господь, оплот добродетели и справедливости, будет обрекать души людей на вечные муки?» Однако монахи-католики все еще были убеждены в необходимости карательной загробной жизни, так как это служило воплощением моральных санкций для стремительно теряющего веру человечества. Они создали большое количество трактатов и проповедей, в которых была реализована данная идея.

Католический священник Джон Фернисс создал трактат, в котором изложил «для детей и юношества» представления об Аде. Также он основал детские христианские лагеря в Англии и писал религиозные трактаты языком, понятным молодому поколению. Его памфлет «Как выглядит Ад» вместил в себя картины самых жутких мучений, уготованных для детских душ. О нем крайне положительно отзывался Уильям Мигер, дублинский генеральный викарий, хотя современный читатель сочтет произведение странным.

Для большинства литературных критиков сочинение «Как выглядит Ад» стало образцом худших черт христианской традиции. Джордж Стендринг, британский радикальный политик, написал иронический памфлет о «религии ужаса», в котором высмеял произведение Джона Фернисса. Но это лишь небольшая часть всей критики, которую авторы Нового времени посвятили традиционным представлениям об Аде. Еще один ее яркий пример — это произведение Остина Холиока «Рай и Ад: где же они находятся? Поиск объектов искренней надежды и ужаса», где поднимается вопрос авторитетности библейских источников и высмеяны представления католических священников о местонахождении и природе Ада.

XX век

Конец XIX века ознаменован упадком религии и веры в существование Ада на фоне рационалистической и секулярной критики традиционных христианских догм. Если раньше люди верили, что Ад — это место неземное, то в начале XX века он стал устойчивой метафорой, символизирующей страдания и боль в мире. Так, Фридрих Энгельс называл Манчестер во времена промышленной революции в Англии «Адом на земле», а аболиоционисты ратовали против жестокости «рабовладельческой системы, состряпанной самим Адом».

Катастрофические войны XX века превратили метафору в настоящее средство войны: развивались технологии убийств и модернизировалась специализированная техника. Люди создали Ад на земле и сами превратились в бесов-палачей, которых так боялись их предки: это и лагери смерти в Восточной Европе, и радиоактивные руины городов Японии. Но театры военных действий не были единственным воплощением Ада на земле. Не менее изощренными пытками и страданиями отличались американские тюрьмы для преступников и политических заключенных. До наступления Новейшего времени оплотом справедливости был Господь, но в XX веке эту роль решил взять на себя человек, начав причинять страдания и обрекать на муки своих собратьев.

На фоне реального ужаса сменился и вектор поэтической мысли. Индивидуализм, воспетый мыслителями XX века, выстроил в литературе ряд узнаваемых конструкций одинакового содержания. Теперь Ад — это не абстрактное место за гранью реальности, а положение между человеком и миром на данный момент. Этот тезис особенно удачно обыграл Жан-Поль Сартр в пьесе «За закрытыми дверями» со знаменитой мыслью «Ад — это Другие». Такие мыслители, как Томас Лиготти и Дэвид Бенатар, выстроили антинаталистическую парадигму: рождение и жизнь — это Ад.

Ад перестал быть местом коллективных мук, а мысль самого Ада фокусировалась именно на личности. Через все творчество Корнелла Вулрича красной нитью тянется метафорический тезис: Ад — это город-людоед, поглощающий невинные души. В книге «Куда приводят мечты» известного американского писателя Ричарда Мэтисона говорится: у каждого свой Ад, наш Ад — это жизнь впустую. Подобная мысль повторяется в одной из новелл «Города грехов» Фрэнка Миллера: Ад — это просыпаться каждое утро, не зная какого черта ты еще топчешь землю. Стоит отметить, что творение Миллера является более натуралистическим воплощением взглядов Вулрича.

Но, возвращаясь к мысли Мэтесона о том, что у каждого свой ад, мне бы хотелось спросить у вас: что есть Ад для вас?