DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Другая перспектива бытия: из Германии в Швейцарию

Лики неанглоязычного хоррора в литературе

Издание второе, исправленное и дополненное

 

Первое издание статьи (pdf-журнал «Тьма» № 11).

 

Похоже, мы заплыли в другую перспективу бытия. Вы сейчас поймёте, что я хочу сказать, так как смыслите в математике. Наш обычный трёхмерный мир потерян для нас, а этот я могу определить как мир энного измерения. Неубедительно, отвлечённо, скажете вы. А что ещё придумаешь?

Жан Рэ. «Майенская псалтирь»

 

Тема этой статьи неуловима, как призрак. Во-первых, литература, хоть приблизительно относимая к жанру ужасов на разных языках, по сравнению с англоязычной составляет пока что не такую уж большую массу и обладает меньшей известностью. Во-вторых, она, по сравнению со своей именитой родственницей, зачастую настолько оригинальна, что иногда возникает сомнение: «Да ужасы ли это?» Мы примерно знаем, в каком ракурсе представит нам англоамериканский хоррор вампира, оборотня, инопланетное существо; в ужасах европейских, латиноамериканских и азиатских заметен разброс представлений, не подчиняющихся этим указателям. Англоязычный хоррор, ведущий свою родословную от готического романа, представляет собой возделываемую на протяжении двухсот с лишним лет территорию, где проложены дорожки, расставлены указатели, растительность, пусть даже чрезвычайно мрачная на вид и местами плотоядная, подстрижена в требуемой внутренним распорядком форме. Неанглоязычный — дикорастущие всходы, пробивающиеся там, где им заблагорассудится. От англоязычных ужасов они отличаются не только изобразительными средствами, базирующимися на национальном понимании страшного, но и системой ценностей, иногда далёкой от протестантско-христианского набора.

Эта статья, разумеется, не фундаментальное исследование. Моя цель — представить читателю образы литератур ужасов разных народов, с указанием отдельных заслуживающих внимания авторов.

 

Германия

Германия — родина романтизма, давшего миру интерес к сильным бурным страстям, ко всему необычайному. В сущности, Англия с её готическим романом, порождённым предромантиками, и Германия, с её интересом к зловещему фольклору, могут посостязаться за звание страны, определившей эстетику современного жанра ужасов. Сказки братьев Гримм, хотя и лишены авторского начала, содержат достаточное количество кошмарных элементов, чтобы считаться хотя бы предшественницами ужасов. Некоторые из их образов по частоте упоминаний впрямую вошли в золотой фонд хоррора: чего стоят хотя бы Гензель и Гретель, едва не съеденные ведьмой из пряничного домика!

На базе романтизма и фольклора явился причудливый и блистательный Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776–1822), закрепивший в немецкой фантастике отличительную черту романтического восприятия: двоемирие. В соответствии с романтической схемой, миру обыденному, заурядному, бюргерскому противопоставляется мир сверхъестественного, где много страшного, но много и чудесного. И если чудеса вносят разлад в обыкновенную жизнь, тем хуже для неё! «Хороший человек, но плохой музыкант», — вот поистине уничижающая характеристика для людей, чуждых гармонии волшебства.

Эта схема в целом не слишком совпадает с магистральным течением жанра ужасов, разрешающим конфликт «обыденное — сверхъестественное» всё-таки в пользу обыденного, поскольку сверхъестественное в нём представляет собой порождение зла и тьмы. К счастью для читателя, Гофман частенько шёл на уступки обыкновенному человеку, столкнувшемуся с непознанным ужасом. Поэтому, наряду с остроумным «Золотым горшком» и сказочным «Щелкунчиком», он оставил нам такие классически-страшные произведения, как «Майорат» (где вот уже который век призрак замученного предка царапает стену, восклицая: «Даниель, Даниель! Что делаешь ты здесь в этот поздний час?») и «Мадемуазель де Скюдери» (классическая история о маньяке, если не первая, то одна из первых в европейской литературе). Что касается «Песочного человека», то обольстительница, оказавшаяся человекоподобным механизмом — по-современному выражаясь, андроидом — стала предшественницей многих персонажей не только ужасов, но и научной фантастики.

Тема двоемирия своеобразно преломилась в историях о привидениях, написанных с XVIII по XX вв., лишь малая часть которых переведена на русский язык. Начало знакомству отечественного читателя с этой гранью немецкой литературы положили стихотворные баллады Бюргера, самая знаменитая из которых — «Ленора» — была дважды интерпретирована Жуковским: как «Светлана» и как «Людмила». Среди прозаиков, отдавших дань миру литературных призраков, можно отметить Карла Штробля, Теодора Шторма, Герберта Барбера, Пауля Хейзе (лауреат Нобелевской премии 1910 г.). Плодовитый Иоганн Аугуст Апель (1771–1816) создал даже увесистую «Книгу привидений»! Рассказы упомянутых авторов включены в сборники «Роковая монахиня» (Минск, 1992 г.) и «Мёртвый гость» (Москва, 1992 г.). Как правило, сверхъестественные явления оказываются губительны для тех, кто стал их свидетелем (К. Штробль, «Роковая монахиня»), но попадаются призраки, которые не причиняют зла, лишь вносят в сердца людей тревогу и тоску (П. Хейзе, «Колдовство средь бела дня»).

В ХХ в. преемником тёмного начала немецкой литературной традиции стал Ханс Хайнц Эверс (1871–1943). Интерес к этому писателю (имя которого нередко передают у нас как «Ганс Гейнц») оживился в последние двадцать лет. Ранее его репутация была подмочена сотрудничеством с нацистами: не кто иной как Эверс создал текст для гимна штурмовиков, а также написал печально известный роман «Хорст Вессель» (1932 г.). Причём это вряд ли было случайностью: его творчество пронизано страхом перед носителями чужеродных начал — чужеродных расово, культурно, а в более широком смысле и биологически. Столь же чуждым и пугающим для автора, похоже, являлось женское начало, что дало миру ряд великолепных произведений.

Самым популярным его рассказом является, пожалуй, «Паук» — о загадочных самоубийствах, происходящих в одной и той же комнате. В процессе расследования выясняется, что постояльцы один за другим вешались, повторяя действия существа, которое казалось им девушкой, являвшейся в соседнем окне — на самом же деле оно было пауком! Идея не нова: по-видимому, она принадлежит Эркману-Шатриану, о чём речь пойдёт ниже. Тем не менее, этот бродячий сюжет часто приписывают Эверсу, который придал ему отточенность и глубину. Паук — символ женственности в её губительном, пожирающем аспекте; девушка в окне выглядит очаровательно, и тем более жуткой представляется развязка.

«Смерть барона фон Фридель» — еще одна вариация на тему: «Всё зло от женщин», а также любимый многими сюжет о раздвоении личности. Воспитанный женщинами как девочка, поздно осознавший свою мужественность герой терзается внутренней борьбой: то возобладает в нём мужчина (и тогда он одевается и ведёт себя так, как предписывается его гендеру), то победит женщина (и тогда он облачается в платье и сочиняет сентиментальные стихи). Женщина побеждает в этом единоборстве... Истинно превосходным произведением этот рассказ делают не относящиеся к сюжету то ли выдумки, то ли галлюцинации главного героя, заставляющие задуматься: до какой степени он сошёл с ума?

«Альрауне» — роман, сочетающий средневековые легенды с биологическими теориями ХХ в. Подобно тому как мандрагора (нем. «Alraune») вырастает под виселицей из семени казнённого, главная героиня — плод научного эксперимента — рождена проституткой от приговорённого к смертной казни преступника. Что же ещё остаётся очаровательной и губительной Альрауне, как не сеять зло?

И всё же есть ещё малоизвестный роман «Превращённая в мужчину», где автор с явным сочувствием описывает страдания героини. Тем не менее, высшей наградой ей становится... перемена пола. Странная и жестокая мораль!

Уже на излёте ХХ в. весомый вклад в копилку немецких ужасов внёс Патрик Зюскинд (р. 1949 г.) своим нашумевшим романом «Парфюмер» (в оригинале «Perfume» — «Аромат»). История человека, от природы лишённого запаха, который подчинял людей своей воле путём создаваемых им в лаборатории духов, ради чего умерщвлял прекрасных девушек, подарила читателям новый взгляд... или, точнее, новый нюх на мир. Собирая материал для книги, Зюскинд объехал все места действия романа, проштудировал огромное количество книг по культурологии и изучал искусство парфюмерии в фирме «Фрагонар».

 

Австрия

Казалось бы, австрийскую литературу ужасов следует разбирать в одном разделе с германской: ведь и те, и другие авторы писали на одном языке! Однако это было бы не только невежливо по отношению к австрийцам, которые до сих пор обижаются, когда их путают с немцами, но и просто неверно. Тесное проживание в контакте с народами, населявшими Австро-Венгерскую империю, придало австрийскому восприятию страшного характерные гротескно-иронические черты. Особый отсвет или, скорее, тень бросает на эту литературную традицию готическая Прага (здесь нельзя не вспомнить Франца Кафку, также не чуждого жанру ужасов, вспомнить хотя бы новеллы «Превращение» и «В исправительной колонии»), которая является не только местом действия, но и одним из главных действующих лиц некоторых выдающихся романов — таких, как «Голем» Майринка...

Густав Майер, изменивший свою распространённую фамилию на Майринк (у нас иногда встречается написание «Мейринк») (1868–1932) — пожалуй, самый известный представитель литературной пражской школы. После несостоявшегося самоубийства в 24 года увлёкся многочисленными теориями жизни после смерти; состоял в различных оккультных орденах и обществах, плодившихся на грани XIX–XX вв. как грибы: «Теософское общество», «Белое братство», «Общество Водолея», и прочая, и прочая! Созданная им доктрина, где что-то взято от каббалы, что-то от индуизма и буддизма, а что-то и от гностических учений, отразилась в его романах: «Голем», «Ангел западного окна», «Белый доминиканец». Эти тексты — в значительной мере кроссворды: чтобы разгадать их, требуется незаурядная эрудиция.

Хоть не забыть того давнего восторга, с которым я, прочитав роман «Ангел западного окна», решила, что лучшей — нет, более нужной — книги мне давно не встречалось, всё же сейчас, по прошествии времени и развеивании эзотерического тумана, более ценными представляются майринковские небольшие произведения, тем более что именно они скорее относятся к жанру ужасов. Возможно, именно в них — полных действия, а не теоретизирования — Майринк по-настоящему использовал знания, полученные им в оккультных обществах. «Растения доктора Синдереллы» — рассказ о том, как бездумное подражание образцу, следование своим снам ввергает героя в кошмар, полный человекоподобных растений. В рассказе «Кабинет восковых фигур» злодей путём магических манипуляций разделяет ребёнка на двух братьев-близнецов, каждый из которых не может жить без другого — и страдает от этого противоестественного двойственного существования.

И в то же время Майринк способен быть безумно весёлым! Он смеётся не только над самодовольным обывателем («Вальпургиева ночь»), но и над собратьями по мистическому восприятию действительности. Взять хотя бы рассказ «Тайна замка Хэтевэй», в котором потомкам одного знатного рода из поколения в поколение передаётся некая тайна, налагающая вечную печаль на чело того, кто ею владеет. Автор нагнетает атмосферу зловещей таинственности, однако выясняется, что речь идёт... о семейных долгах! В этом — весь Майринк, не упускающий случая поддеть чересчур доверчивого читателя.

В общем, читайте Майринка! Читайте его — добавлю — в переводах В. Крюкова: никому другому не удалось найти такой гармонии между немецким подлинником и его русской интерпретацией.

К числу менее знаменитых австрийских авторов принадлежит Карл Ханс Штробль — потомок династии палачей города Иглау (ныне Йиглава, Чехия), яростный немецкий националист и член НСДАП, приветствовавший аншлюс Австрии Гитлером. Основной массив его творчества, заслуженно забытый, представляет собой вариации на тему немецко-чешского конфликта, где чехам приписывается множество отрицательных черт. Однако писал он также произведения тайны и ужаса, о чём свидетельствуют рассказы Штробля, собранные в «Лемурии» (1917 год), четвёртом томе «Галереи фантастов» под редакцией Эверса. Писателя увлекали как суеверия Богемии и Моравии, где он родился и рос, так и психопатологические случаи, мрачные впечатления о жизни и смерти, оккультные темы. Так, в эффектной истории «Автомат Хорнека» граф приказывает изготовить искусственного человека, чтобы пытать в собственном застенке; но однажды графа находят в подвале, обезумевшего, в то время как в его постели лежит андроид с довольным выражением лица... Штробль также выступил в роли составителя журнала «Сад с орхидеями», который фактически стал первым в мире журналом фантастической литературы (1919–1921 гг.), опередив соответствующие издания в США. Русскоязычному читателю Штробль известен как автор готической новеллы «Роковая монахиня», которая дала название антологии.

Знакомец Майринка Пауль Буссон, живший и творивший в Вене, — потомок бретонцев, вынужденных бежать от террора французской революции, и его лучший роман «Возрождение Мельхиора Дронте», издаваемый до сих пор и переведённый на английский язык, затрагивает эту тему: главный герой, австрийский барон XVIII в., испытывает на себе все жестокости революции и гражданской войны и подвергается казни в Париже, однако переживает реинкарнацию. Также известен Буссон как автор сборника новелл «Странные истории» (1923).

Что касается современных авторов ужасов, можно назвать Вальтера Брандорфа (1943–1996), «лучшего зловещего немецкоязычного автора нового времени», как охарактеризовал его исследователь тёмной литературы Роберт Блох. Занятия юриспруденцией, карьера чиновника (он дослужился до председателя финансового ведомства города Вольфсберга) и тяжёлое заболевание — рак лимфатических узлов — не помешали ему творить. При жизни он был практически неизвестен, его произведения выходили только в самиздате или совсем мелких издательствах, и лишь после его гибели в вертолётной катастрофе авторские права на книги Брандорфа купил издатель из Гиссена (ФРГ) Герхард Линденштрут. Отныне они получили вторую жизнь и сделались доступны читателю. Все произведения Брандорфа, как он признавался, созданы для того, чтобы «открыть взгляд в пропасть собственной души, немного обеспокоить и высвободить подавленные страхи, чтобы они нас не мучили дурными снами». В романе «Дом с прудом» (1989) дом, полученный героем в наследство от дяди, заставляет его окунуться в лавкрафтовскую атмосферу противоестественности и зла. Племянник подпадает под влияние мёртвого судьи, а тот в свою очередь является жертвой дома с прудом, места, где зло восстаёт из-под земли. Сборник рассказов «Я съем твоё сердце. Семь злобных историй» (1990) в резких тонах изображает порочность человека и враждебность покойников. Этот замечательный автор ещё ожидает своих переводчиков на русский язык.

 

Скандинавские страны

Когда-то предки современных скандинавов подарили миру «Старшую Эдду», где отразилась одна из самых поразительных и мрачных мифологий, известных человечеству. Спустя несколько столетий явился великий и безумный северный мистик, швед Эммануил Сведенборг. После литература Швеции на долгие годы стала оплотом реализма (в крайнем случае — идеалистической мистики), лишь изредка прорывавшаяся темными сполохами наподобие футуристической поэмы Харри Мартинсона «Аниара». «Скандинавский хоррор» как самостоятельное явление родилось уже в двадцать первом веке — с публикацией дебютной книги Юна Айвиде Линдквиста (р. 1968) «Впусти меня», которая несколько лет спустя послужила основой для фильма потрясающей красоты и силы. В привычный образ вампира Линдквист вложил нечто глубоко северное, медлительное и сдержанное, как бы подморозил его. Линдквистовский психологизм лишь отчасти схож с психологизмом Кинга — это бросается в глаза и во втором его романе «Блаженны мертвые», речь в котором формально идет о живых мертвецах (имеющих мало общего с ромеровскими каннибалами), а на самом деле, конечно, о людях.

Успех Линдквиста вымостил дорогу для других его соотечественников. Некоторым, как и первопроходцу, удалось пробиться в англоязычное пространство — например, Тому Олауссону, энтузиасту скандинавского хоррора, сборник которого «Мертвые наследуют землю» появился на полках американских магазинов в мае 2008 года.

В Исландии ещё в туманной древности зародилась традиция рассказов о призраках (драугах), которая жива и по сей день: в прессе и в интернете появляются все новые и новые отчеты о контактах исландцев с посланцами «той стороны». Многие из этих рассказов собраны в сборнике «Корабль призраков», выпущенном издательством «Азбука-классика» летом 2009 года.

 

Франция

Во Франции тёмное, имморалистическое начало свойственно литературной традиции — о чём свидетельствуют бодлеровские «Цветы зла», отдельные эпизоды из «Эмалей и камей» Теофиля Готье. Вспоминается тотчас же Изидор Дюкас, он же граф де Лотреамон — и его альтер-эго, Мальдорор, который то походя нагромождает горы трупов, то в поте лица перекидывает лопатой вшей на погибель роду человеческому... Однако элементы из арсенала ужасов подчиняются художественной задаче, которая зачастую подвергает их скрытой или явной насмешке. Так, в романе Блеза Сандрара (1887–1961) «Принц-потрошитель, или Женомор», похождения маньяка — наследника королевской династии, оставившего кровавый след и в Англии, и в России, и среди индейских племён — выглядят до такой степени шокирующе-гротескными, что вызывают не страх, а улыбку.

Из широко известных французских писателей отдал дань ужасам Дюма-отец: роман «Тысяча и один призрак», повесть «Заяц моего дедушки»... Правда, по тому, что уважаемый читатель, скорее всего, ранее о них не слышал, можно судить, насколько они уступают в популярности «Трём мушкетёрам» и «Графу Монте-Кристо».

Исследуя образ Франции и франкоговорящих территорий, можно прийти к выводу, что, в противовес «сумрачному германскому гению», французы скорее рациональны и по уши вовлечены в посюстороннее бытие. Франкоязычный автор ужасов, как правило, поместит своих героев в условия семейной драмы и оснастит их окружением тем более странным, чем более оно реалистично. Эмиль Эркман (1822–1899) и Александр Шатриан (1826–1890) — два писателя родом из Восточной Лотарингии, известные под двойным псевдонимом Эркман-Шатриан — как нельзя более подходят под это определение. Напрасно искать в их рассказах призраков, двойников или вампиров. Для них самое фантастическое существо — человек, причём не причудливый аутсайдер (деятель искусства, мизантроп, фанатик-учёный), а «нормальный» бюргер. Они владеют искусством в секунду сорвать маску с персонажа — и под румяным приветливым лицом обнаружится обличье зверя.

Когда Эркман в 1847 году познакомился с Шатрианом, он уже обладал мировоззрением, отчасти опирающимся на пифагорейскую философию переселения душ. Душа, хотя она и не материальна, существует только в связи с органической субстанцией — в соединении с новым телом. При этом мы несём в себе уже пройденные ступени развития, исчезающие лишь постепенно благодаря духовному совершенствованию.

В человеке, с точки зрения Эркмана, всё ещё много от животного: иллюстрацией служит рассказ «Реквием ворона». Речь в нём идёт о композиторе, который никак не может завершить музыкальное произведение, потому что его преследует ворон. Птица как будто задалась целью мешать ему! Старый доктор вносит ясность: ворон — давний враг музыканта, они враждовали ещё в прежних воплощениях. Доктор согласен избавить его от этой беды, но в обмен на... кошку музыканта, которая, в свою очередь, была в прошлых воплощениях враждебна тому, кто теперь является доктором.

В рассказе «Невидимое око, или Гостиница трёх повешенных» происходит рождение знаменитого сюжета, обработанного потом и Эверсом, и Рампо. Нет надобности снова описывать события, основанные на принципе подражания; стоит лишь отметить, что в отличие от молодой и красивой героини Эверса злодейка Эркмана-Шатриана — старуха, прозванная к тому же Летучей Мышью, что опять означает апелляцию к животному началу в человеке.

В России произведения плодовитых соавторов в большом количестве выходили до революции, однако в основном это были их исторические романы. Что касается ужасов, в Санкт-Петербурге в 1914 г. появился всего один эркман-шатриановский сборник, «Рейнские рассказы» — зато с предисловием самого Брюсова, высоко оценившего их! На протяжении советской эпохи сборник не переиздавался и остаётся практически неизвестным широкому читателю. Будем надеяться, какой-нибудь предприимчивый издатель возьмёт этот тандем на заметку.

Любопытно, что один из самых пугающих и совершенных образцов французской литературы ужасов вышел из-под пера одного из самых ироничных классиков этой земли — Проспера Мериме (1803–1870). Речь, разумеется, идет о новелле «Венера Илльская», магия которой пьянит и в наши дни. Мериме вообще был не чужд страшному и таинственному: помимо «Венеры», потомкам стоит благодарить его за озорную и все же жутковатую историю о литовском медведе-оборотне «Локис», и сочную восточную сказку «Джуман», и цикл стилизаций под западнославянский фольклор «Гузла», где каждая вторая песнь повествует о красногубых обитателях могил — упырях.

Источенный болезнью мозг великого Ги де Мопассана (1850–1893) порождал порой фантомы, полные утонченной жути. Самый известный среди них — «Орля», повесть о невидимых существах, живущих рядом с нами. В новелле «Гостиница» блестяще обыгрывается популярный в хорроре мотив изоляции (кодовое слово — «Сияние»). Подлинным безумием веет от короткого рассказа «Ночь» (подзаголовок которого не допускает разночтений: «Кошмар»), а новелл под архетипическим названием «Страх» за авторством Мопассана известно как минимум две.

Традиции Эдгара По на французской почве успешно возделывал Огюст Вилье де Лиль-Адан (1838–1889). Многие из его «Жестоких рассказов» — в частности, «Пытка надеждой» и «Тайна эшафота» стали хрестоматийными.

С литературой ужасов заигрывали, каждый в меру своего таланта и жанровых пристрастий, такие разные писатели, как Габриэль Витткопс её эстетизацией физиологически отвратительного («Некрофил», «Торговка детьми»), Жан-Кристоф Гранже, Ромен Гари. Жозеф д’Арбо (1878–1950), француз по гражданству и провансалец по языку, известен повестью «Зверь из Вакареза»: пастух и объездчик лошадей Жак Рабо, эдакий простодушный средневековый ковбой, встречает фавна — полубога, чудом задержавшегося на этой земле, где давно угасло язычество... Встреча двух миров оставляет тревожное и таинственное, но, в общем, светлое впечатление.

К д’Арбо близок Клод Сеньоль — пожалуй, не только самая яркая звезда на небосклоне французского литературного хоррора, но и великолепный, безо всяких скидок, писатель. Проза у него тонкая, совершенная, свободная как от излишней описательной декоративности, так и от торопливого следования сюжету. Что особенно привлекает в Сеньоле — отказ от лёгких путей и штампованных решений: даже в тривиальный для хоррора сюжет он вносит что-то неповторимое. Его вампир («Чупадор») не впивается зубами в шею невинной жертвы — через крохотный порез на расстоянии он вытягивает кровь из того, кто сам в своей профессиональной деятельности вёл себя как кровопийца. Его оборотень — не жертва неподвластной воле ликантропии, а одержимый манией величия маньяк («Оборотень»). Прекрасное знакомство с народными поверьями, фольклорными представлениями о нечистой силе дали материал не только для компилятивно-исследовательского труда «Сказания о дьяволе», но и для собственного творчества.

Примечательно, что Сеньоль никогда не поэтизирует зло. Злое начало в его произведениях, как правило, непривлекательно и терпит поражение; иногда наделённый сверхъестественной силой герой карает людей за их омерзительные поступки («Чупадор», «Дьявол в сабо»). В этом смысле Сеньоль старомодно, по-католически моралистичен.

Из французских авторов, получивших известность в последнее время, часто упоминается Брижит Обер (р. 1956). Однако, судя по её романам «Мрак над Джексонвиллем» и «Укус мрака», она предпочитает разрабатывать заимствованные темы на заимствованном же материале: например, явление мертвецов в типичном маленьком американском городке.

 

Бельгия

Бельгия — родина Жана Рэ (иногда пишется «Рэй») и Томаса Оуэна, имена которых известны всем ценителям франкоязычного ужаса в литературе.

Жан Рэ (Жан Раймон Мари де Кремер, 1887–1964; по-русски встречается также написание «Жан Рей») — человек-легенда, биография которого колоссальным образом мистифицирована. Известно, что с 1927 по 1929 год он отбывал наказание в тюрьме за финансовые махинации, связанные с контрабандой алкоголя в США, где тогда царил сухой закон; это послужило отправной точкой для мифа о Рэ — контрабандисте, пирате, капитане корабля «Фулмар», о двадцати годах путешествий под парусом, каковой миф сам уроженец города Гента охотно поддерживал. Творчество его пронизано мотивом странствий: не всегда странствий тела, но всегда — души. Его герои постоянно подвергаются опасности угодить в странный, искажённый, потусторонний мир — отправляясь в полное неизвестности морское странствие («Майенская псалтирь») или сев в обыкновенный поезд («Солянка»). Если же вы сидите дома, сверхъестественное придёт к вам само, не оставив камня на камне от спокойного существования. Примет ли оно облик стрейга («Переулок святой Берегонны»), или ожившей железной руки («Рука Гёца фон Берлихингена»), или языческого бога, оказавшегося вашим родственником («Мальпертюи»), вам никогда уже не быть таким, как прежде.

В то же время произведения Жана Рэ уютны. Впечатление этого своеобразного зловещего уюта создаётся за счёт описаний бытовых действий, предметов обстановки, кулинарных изысков, съедаемых героями за многочисленными трапезами. Куда бы ни занесло читателя, служанка Элоди, прилежно выпекающая вафли посреди фантастических событий, возвращает ему чувство, что в мире существует надёжная реальность. И существует спасительный берег, к которому можно пристать.

Писатель оставил колоссальное по объёму творческое наследие (двухтомная библиография 1993–96 гг. насчитывает около 10 000 произведений), в основном на французском языке (собственно, под псевдонимом Жан Рэ), меньше на фламандском (под псевдонимами Джон Фландерс, Питер Гум и Джон Сейлор). По-русски издана лишь малая часть его фантастических произведений, в основном в переводах Аркадия Григорьева и Игоря Найденкова.

Томас Оуэн (Жеральд Берто; 1910–2002) — младший собрат Жана Рэ по ремеслу, а также его ученик. Если верить самому Оуэну, старик Жан Рэ не только его заметил, но «и в гроб сходя, благословил»... Причём слово «гроб», если речь идёт об этих двух личностях, приобретает самый что ни на есть прямой смысл: в рассказе «Кладбище в Бернкастеле» автор вместе с Рэ предпринимает гробокопательскую экспедицию, чтобы обуздать распоясавшегося злобного духа! В отличие от Рэ, Оуэн минималистичен: средний объём его рассказа — 3–5 страниц. И более психологичен: в центре каждого — жизненная сценка, напряжённая ситуация, которая разрешается необычным, мистическим образом. Чёрная курица, сводящая с ума и в конце концов губящая главного героя, оказывается «частью» его жены — возможно, её потребностью в любви, которой он долго пренебрегал и потому понёс наказание? («Чёрная курица»). Отец, разгневанный на дочь за то, что она опозорила его имя, убивает её, явившуюся к нему в облике приблудной собаки («Отец и дочь»). Инфантильный мужчина превращается в злобного ребёнка («Мутация»). Случайно встреченная незнакомка оказывается покойницей, выходицей с того света («Девушка дождя», «Мотель», «Аманда, почему?»). Сверхъестественное у Оуэна редко вторгается извне: как правило, оно рождается из тёмных глубин души и человеческих отношений, из подавляемых желаний и преступных замыслов. Сборник «Дагиды» в переводе Е. Головина — пока что единственное собрание его рассказов на русском языке.

 

Швейцария

Франкоязычная часть населения этой небольшой страны дала миру по крайней мере одного заметного автора ужасов: это Морис Сандош, отпрыск семейства, управляющего крупнейшим фармацевтическим концерном (вы и по сей день можете увидеть на упаковках лекарств эту фамилию, которую у нас чаще передают как «Сандоз»). Следуя семейной традиции, в молодости Морис изучал химию, но болезнь глаз заставила отказаться от науки, после чего он полностью предался искусству: музыке и литературе. В романе «Лабиринт» (1941) постепенно раскрываются загадки окружённого лесами шотландского замка Кравен: выясняется, почему почти двести лет подряд его хозяева не смели жениться, почему немногие здешние гости по ночам вынуждены запирать свои комнаты на засов и почему закрыт лабиринт в саду. Глухие шумы и шаги по ночам обретают смысл: их источник — жабоподобное существо, связанное с владельцами замка родственными узами... Роман, впоследствии экранизированный, и сам походит на лабиринт, напоминая игры Борхеса и Кортасара с читателем. В «Доме без окон» (1943) также изображён таинственный дом; его владелец, профессор-еврей, знаток оккультных искусств и современных наук, оказывает поразительное влияние на женщин. Но истинную славу, хотя и ограниченную франко- и немецкоязычным пространством, Сандошу принёс сборник «На краю» («La limite»). Русскоязычному читателю наверняка известна взятая из него новелла «Тсантса» и описанная там технология обработки мёртвой человеческой головы с целью её уменьшения.

Сандош покончил жизнь самоубийством 5 июня 1958 года в Лозанне.

 


Окончание статьи читайте в DARKER № 12'2015 (57).

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)