Robert Ervin Howard "The Haunted Hut", 1969 ©

Тётка Сьюки протянула тощую чёрную руку и принялась помешивать в горшке, который кипел перед ней на медленном огне. Её иссушённое тело ритмично покачивалось вслед за движениями руки.

— Старый Матапха давно помер и сгинул, — прогудела она. — Бойтесь старого Матапху, дети. О Господь! Да! Мертвец погубит вас, дети.

— Накладывай рагу и не болтай лишнего, — раздражённо урезонил её Эз. — Мертвец не может никому навредить.

— Ты бывал в местах и вниз, и вверх по реке, — пробубнила карга. — Ты видел города, и ты знаешь обычаи белых. Белый не станет помогать тебе, когда однажды старый Матапха прибредёт к твоему окну и посмотрит на тебя своими жгучими глазами.

Оробевшие слушатели беспокойно заёрзали. Эз саркастически рассмеялся, вгляделся в серьёзные чёрные лица, озарённые светом огня, и присвистнул. Он извлёк из брюк бутылку и сделал приличный глоток. Прочие завистливо посмотрели на него, но он убрал бутылку, не предложив никому выпить.

— Как это Матапха может причинять людям боль, если он подох и сгинул, тётка Сьюки?

— Ты не сможешь убить мертвеца, — забубнила старая негритянка. — Хоть стреляй в него из пистолета, хоть расчленяй бритвой. Старому Матапхе всё едино. Топай в хижину с призраками на болото худу, если желаешь повстречаться с ним. Старый Матапха жил там задолго до войны. Старый Матапха приехал со старой родины, когда моя бабуля была ещё маленькой девочкой. Да, о Господи! Старый Матапха никогда не был рабом — он был колдуном и занимался чёрной магией худу¹. Старый Матапха умер и почивает в глубоком болоте. Его народ ел людей на старой родине, и старый Матапха тоже — он ел детей, пока был жив.

Старый Матапха всё ещё бродит ночью по болоту, охотясь за человеческим мясом. Ни один человек не знает, где лежат кости Матапхи, но спуститесь к болоту худу, и услышите его: услышите, как шуршат его ноги по травянистым кочкам. Вы услышите, как чмокают его губы в темноте, увидите его жгучие глаза. И после этого вы уже больше ничего не увидите, ничего не услышите — хруст-хруст костей в темноте. Но дикие кабаны слышат. Болотные гадюки слышат: хруп-хруп ваших костей в темноте. Старый Матапха грызёт косточки во мраке.

Эз вызывающе рассмеялся и вновь извлёк свою бутылку. Ароматное рагу было вычерпано из горшка и пошло по рукам. Эз поел и приложился к выпивке. Он откинулся на спинку сиденья и лениво вслушался в тихий гул разговора. В легенды негров, которые собрались у перекрёстка на болоте, чтобы попировать и пообщаться без присутствия белых. Он пил и слушал до тех пор, пока рокот постепенно не угас и лица не стерлись и не слились в тёплый дрейфующий туман.

...Эз медленно пришёл в себя. Он сел и протёр глаза. Его мозг был словно в тумане и раздрае после опьянения, и пары спиртного всё ещё не выветрились.

— Боже, как я сюда попал? Должно быть, кто-то притащил меня.

Он находился в помещении, интерьер которого был слишком тёмен, чтобы можно было разобрать детали. Дверь, видимо, была закрыта, так как он не мог разобрать в чёрной массе, которая была стеной, ничего похожего на проём. Слабый звёздный свет сочился из двух окон.

— Что это?

Мгновение напряженной тишины, затем облегчённый вздох.

— Да это просто усталый ветер плачет среди деревьев. Кажется, я припоминаю, как поднялся и направился в город. Всё было как в тумане. Я, должно быть, долго шёл, сбивая ноги.

Он неуверенно поднялся и набрёл на какой-то предмет обстановки.

— Проклятье, я что, каким-то образом оказался в чьём-то доме?

Он возвысил голос.

— Эй, там!

Стены гулко повторили его крик в пустоте. Дрожа, он съёжился.

— Господи, что за звуки? — Он непроизвольно вздрогнул. — Мне не нравится, как ко мне эхом возвращается мой собственный голос. Словно кто-то передразнивает меня. Где я, в конце концов?

Он поплёлся к ближайшему окну и выглянул. Перед его взором оказалась непроглядная тьма. Над головой в вышине мерцало несколько звёзд. Близко — подать рукой — вскинулись высокие деревья, соединённые между собой бесформенной массой — испанским мхом. Чёрные расплывчатые гиганты во мраке. Сквозь их туманно колышущиеся ветви мерцали звёзды, красные и злые. Казалось, они вибрируют своей собственной жизнью.

— Словно кошки мне подмигивают, — пробормотал Эз. — Красные глаза. — Он вздрогнул. — Я не хочу думать о красных глазах. Старуха, тётка Сьюки, всегда говорит о Матапхе. Человек жив — он жив. Человек мёртв — он мёртв. Где это я?

Он поскрёб подбородок и сморщил лоб в глубокой задумчивости.

— Должно быть, сейчас под утро. Мне потребовалось бы много времени, чтобы добраться сюда, если, конечно, это где-то на окраине города. Пусть час на то, чтобы проспаться, может быть, больше. Да, примерно к утру. Где я?

Он напряг глаза, глядя в окно.

— Вроде я больше не пьян. Может, я впадаю в чрезмерную панику? Но мне это не нравится. Эта штука выжала из меня весь виски.

Ветер завыл сквозь верхушки деревьев, и Эз опознал слабый едкий запах.

— Гнилое дерево и протухшая вода! Господи, на развилке я принял влево вместо того, чтобы идти вправо. Это болото худу!

Дрожа, он отпрянул назад. На его лбу начал выступать пот.

— Две дороги пересекаются там, где мы разожгли огонь. Одна идёт в город, другая — вглубь болот, куда никто не ходит, кроме белых охотников. Почему они позволили мне отправиться в город пьяным? Я выпил слишком много виски, чтобы разобраться, по какой дороге идти. Я выбрал не тот путь.

Он огляделся, его глаза уже привыкли к тусклому свету. Паутина пятнала стены и потолок, толстый слой пыли покрывал пол и скамейку, о которую он споткнулся.

— Хижина с призраками, — прошептал он.

Эз медленно отступил от окна, и его глаза поискали и нашли закрытую дверь.

— Бруса, запирающего дверь, нет, но что можно использовать, чтобы заблокировать её?

Сильная дрожь сотрясла его плечи.

— Я уверен, тётка Сьюки говорила правду. Старый Матапха был людоедом при жизни, так что он останется людоедом и после. Я слышал рассказы стариков о ходячих мертвецах на старой родине... Что это?

Был ли это ветер, вопящий сквозь деревья болота?

— И считается… — Он вытер со лба холодный пот. — Что человек умирает, но тело его не гниёт, если он знает колдовство худу.

Был ли это ветер, что свистит сквозь травянистые кочки, или крадущиеся шаги, говорящие о приближении вампира?

— Господи боже, смилуйся над моей душой! — Хриплый шёпот Эза казался ирреальным и напряжённым.

Что-то прошуршало по травянистому холмику. Вот шаги по твёрдой земле. Оставайся мёртвым, старый Матапха, возвращайся обратно в ад, туда, где твоё место!

За хижиной в непроглядном мраке ветер возопил сквозь замшелые ветви. Страх крался по жилам Эза, словно лёд, заставляя тело неметь.

— Оставайся мёртвым, старый Матапха, сгинь от меня!

Эз чувствовал, как медленно нарастающий ужас охватывает его. Он уже утратил чувствительность рук и ног, а онемение росло и росло. Глазные яблоки, казалось, сейчас лопнут. Холодный пот лил ручьём.

Вне хижины — абсолютный ужас, внутри хижины — абсолютный страх.

— Оставайся мёртвым, старый Матапха, оставайся мёртвым!

Два больших пылающих ока сверкнули в окне. Эз попытался завопить, но его кровь застыла, и рот лишь немо зиял.

— Убит на прошлой неделе, может, во время того дрянного празднества, а может, упился до смерти. — Двое белых стояли над бесформенной грудой в заброшенной хижине.

— Да, думаю, это негр. Нельзя точно сказать, кем он был. Видите, как дикие свиньи обглодали добела его кости, даже сожрали костный мозг?

— Да. Эй! — Это последний крикнул дрожащему негру, который осторожно подошёл к двери и смотрел внутрь.

— Бог мой, если ты так сильно боишься хижины с призраками средь бела дня, мне не хотелось бы нанимать тебя таскать наши стволы ночью. Это просто кости какого-то бродяги, который помер здесь и был сожран дикими свиньями.

— Да, господин, да, господин, — согласился, дрожа, негр, но если бы эти двое повнимательней прислушались, они бы услышали обращённое к себе испуганное и сардоническое бормотание:

— Дверь была закрыта, когда мы подошли. Наверняка дикие свиньи закрывают дверь после того, как сожрут человека.