С того самого дня, когда человек противопоставил себя природе, он испытывал мистический ужас перед неизвестностью. Ему казалось, что ночная тьма скрывает сотни и тысячи опасностей. Дикие звери и злобные духи населяли мир за пределами стойбища, освещенного слабым светом костра или факелов. Со временем человек переселился в постоянное жилище, но всё так же продолжал бояться. Один из мэтров литературы ужасов Г. Ф. Лавкрафт отмечал в начале XX века, что «страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и сильный страх – страх неведомого».

Призраки ночи

Античные греки испытывали неподдельный ужас перед порождениями Тартара. Нюкта, богиня ночи, дочь Хаоса, пугающего предвечного Ничто, жила в глубокой пещере на западном краю мира. В течение дня она скрывалась в подземных гротах, а ночью совершала путь по небу в черной тунике, на колеснице, запряженной четверкой вороных коней.

Нюкта

Древние иудеи, созерцая лик грозного Яхве, испытывали благоговейный трепет. Они видели перед собой Бога бури и гнева – разрушителя городов, истребителя целых народов. Пророки прозревали Бога в пламени, и «Великая тьма клубилась у него за спиной».

В Средние века Европа жила в ожидании конца света. Рыцарей и монахов страшила неопределенность: время Апокалипсиса не раз было исчислено, но никто не знал, когда оно настанет. Внезапный ураган, хвостатая комета в небе или неизлечимая болезнь – всё это считалось гневом Божьим или результатом дьявольских козней. Например, образ чумы в народном сознании парадоксальным образом раздваивался. С одной стороны – это болезнь, словно искра, переходящая от умерших к здоровым, а с другой – могущественное инфернальное существо, ведущее за собой армии крыс. Чума «берет приступом города» и выпускает на землю другие персонифицированные бедствия: Войну и Голод. По мнению Даниеля Дефо, Чума в Апокалипсисе представлена как всадник, всепожирающий огонь, потоп, враг, а ее вестником становится хвостатая комета. Чума посылает тучи стрел, которые поражают всех без разбора. Страшные стрелы чумы изображены на погребальной стеле в церкви святого Кастулуса в немецком Моосбурге и на миниатюрах из городской библиотеки Сиены, а на картине неизвестного мастера XVI века чумные стрелы поражают жителей города в пах и подмышки.

Интересно, что медицинские знания о болезнях были перенесены и в учебники по демонологии. Так, в «Молоте ведьм» разрабатывается контагиозная, или миазматическая теория подселения демонов. Авторы трактата считают, что одержимый буквально заражается демонами. И это особенно ужасно, так как демоны в таком случае действуют не по попущению Господню, а передаются от человека к человеку, словно болезнь.

Балаганы ужаса

Ужас витал над средневековой Европой, а когда, с наступлением эпохи Просвещения, он начал наконец рассеиваться, люди потянулись к нему сознательно. Именно тогда, в начале XVIII века, появилось такое понятие, как «ужас ради развлечения». У городской черни неизменный ажиотаж вызывали ярмарочные балаганы уродцев, пещеры страха и новомодный аттракцион «туманных картин», который предвосхитил появление современного кинематографа. Наиболее удачным предприятием такого рода можно назвать световое шоу бельгийца Этьена Гаспара Робертсона под названием «Фантасмагория». В 1798 году в Париже шептались о чуде. Горожане стекались в предместье к развалинам древнего монастыря капуцинов, где, по слухам, Робертсон призывал души мертвых и заставлял скелеты вставать из могил. Ловкий плут пользовался давно известным «волшебным фонарем», изобретенным Христианом Гюйгенсом. По сути, эта хитрая штука была прообразом кинопроектора и могла проецировать на полупрозрачный экран изображения, нанесенные на стеклянные слайды. Робертсон оказался настоящим шоуменом: он не столько показывал публике монстров, сколько создавал антураж, стимулирующий бурную фантазию зрителей. Фокусник передвигал фонари на тележках, создавая эффект анимации: когда тележка двигалась от зрителей, изображение резко увеличивалось, и им казалось, что духи бросаются прямо на них. Используя звуковые эффекты и задымление, имитирующее зловещий туман, Робертсон вызывал неподдельный ужас в сердцах посетителей.

Фантасмагория

Один из зрителей рассказывал, что действо происходило в полной тишине среди едва освещенных развалин. Вокруг могильных плит были разложены кости и черепа, а на стенах проступал причудливый орнамент, состоящий из таинственных и жутких образов. Зрители, затаив дыхание, ожидали появления призраков. Дальше начиналось самое страшное. Очевидец пишет:

«Неожиданно тягостное молчание прерывается завываниями штормового ветра, затем грохочет гром и сверкает молния. Всё трепещет от ужаса, духи пробуждаются: внезапно неподалеку вспыхивает свет и появляется призрачная фигура».

Готический роман

Профессор Робертсон не был одинок в своих театральных экспериментах. Множество антрепренеров странствовало по Европе, устраивая мистические постановки, однако рафинированная публика парижских салонов визуальным эффектам предпочитала психологизм готической литературы. Слово «готика» вошло в обиход в начале XVIII века и долгое время носило пренебрежительный оттенок. Дикие племена готов никогда не строили готических соборов, и готика как термин поначалу означала нечто варварское и безнадежно устаревшее. Однако общество неудержимо менялось, и, как реакция на материализм Просвещения, в Европе поднималось движение мистического романтизма. Хотя первый готический роман, отвечающий всем требованиям жанра, «Длинная шпага» Томаса Лиланда был опубликован в 1762 году, когда о романтиках еще никто не слышал. В 1764 году вышел в свет роман Горация Уолпола «Замок Отранто». Предваряя повествование заголовком «готическая повесть», Уолпол дал новому жанру звучное и достаточно точное название. Расцвет готической литературы обычно связывают с именами Анны Радклиф и Мэтью Грегори Льюиса, определивших два основных направления, в которых работали следующие поколения авторов. Радклиф писала сентиментальную прозу, где предсказуемая развязка предполагала хэппи-энд, а сверхъестественные явления получали рациональное объяснение. Гораздо интереснее дело обстояло с «френетической», или неистовой готикой Льюиса. Работа в провокационном жанре позволяла не только создать сумрачно-таинственную атмосферу, но и затронуть запретные темы, в основном сексуального и религиозного характера. Роман Льюиса «Монах», вышедший в 1796 году, сразу после публикации вызвал небывалый скандал и обвинения в богохульстве и непристойности. Во многом благодаря поднявшейся шумихе книгу ждал небывалый успех: за два года она пережила четыре переиздания.

Иллюстрация к роману «Замок Отранто»

История «Монаха» показательна, так как предвосхищает увлечение романтизма болезненным эротизмом, который объединяет красоту, страдания и смерть. Лучше всего эту идею обрисовал Перси Биши Шелли. В 1819 году, во время поездки в Италию, в галерее Уффици он наткнулся на изображение головы Медузы Горгоны и был поражен сочетанием нечеловеческой жестокости и красоты, наслаждения и страдания, отраженных художником. Шелли описал этот небывалый синтез словами «непреодолимое очарование ужаса».

Ужас на большом экране

С изобретением в 1839 году метода дагеротипии (фотографирования на металлические пластинки), а позднее – фотографии и киносъемки, арсенал любителей пощекотать себе нервы невероятно расширился. С конца XIX века энтузиасты «психической фотографии» пытались научно доказать существование «эктоплазмы». Члены Британского общества психических исследований, председателем которого некоторое время являлся известный писатель и преданный спирит Артур Конан Дойл, с 1898 года использовали фотопленку, чтобы запечатлеть паранормальные эффекты. Нередко съемки проводили в домах с привидениями и в больницах, где при помощи фотоаппаратуры пытались запечатлеть момент отделения души от тела умирающего пациента. В 1910 году доцент Токийского университета Томокити Фукураи проводил опыты с «мыслеграфией» в Японии, однако его книга, вышедшая в 1913 году, подверглась шквалу критики.

И если ученым не удалось на практике доказать существование призраков и фантомов, то режиссерам художественных фильмов этого и не требовалось. По итогам Первой мировой войны вся Европа пребывала в растерянности, но особый пессимизм испытывали немцы. Мир рухнул, и лучше всего к реалиям Веймарской республики подходила фраза из книги Г. К. Честертона «Вечный человек»: «Конец света уже наступил, и хуже всего было то, что свет никак не кончался». На фоне всеобщего упадничества зарождающийся кинематограф ужаса впитывал как высокую эстетику темного романа, так и извращенные эротические фантазии декаданса. Уже один из первых немецких фильмов ужасов, «Пражский студент», показывает неподдельный интерес режиссеров к уточненному психологизму с привлечением готического антуража в качестве декораций. Главная линия сюжета – похождения зловещего двойника-доппельгангера, творящего зло вопреки воле главного героя. Фильм почти полностью снимали на фоне мрачных улиц старой Праги, и он в полной мере продемонстрировал, что кино может дать фору темной литературе и живописи.

Афиша фильма «Пражский студент»

В это же время на другом конце света, в Америке, развивалась отличная концепция хоррора. В 1915 году в США зажглась звезда еврейской девушки Теодосии Гудман. Она взяла сценический псевдоним Теда Бара (анаграмма Arab Death) и в полной мере вжилась в роль женщины-вамп. Теда сыграла роли практически всех обольстительниц из древних мифов, начиная от Саломеи и заканчивая Клеопатрой. Но самое главное – она отыгрывала образ и в обыденной жизни. Загадочная и обворожительная, она появлялась на публике увитая змеями, утверждая, что является настоящим вампиром. Теда могла съесть кусок сырого мяса перед камерами репортеров, курила кальян и обладала действительно гипнотической властью над мужчинами. Ее роли не отличались глубоким психологизмом, акцент был сделан на зрелищности и неприкрытом эротизме, который шокировал публику.

Теда Бара

С тех пор ужас прочно утвердился на широком экране. В тридцатые годы XX века, когда многие немецкие режиссеры эмигрировали в США, психологический триллер встретился со зрелищным американским хоррором. Долгий синтез создал современную традицию. И даже такие суррогатные монстры, как современный вариант зомби от режиссера фильма «Ночь живых мертвецов» Джорджа Ромеро, являющиеся скорее злой сатирой на реалии американского общества потребления, вызывают неподдельный ужас.

Они не менее страшны, чем традиционные персонажи хорроров, представляя собой духовное ничто – пустоту, которая хочет пожрать всех и каждого. Это отсутствие духа и разума полностью выпадает из привычной реальности. Оно еще более непонятно и непостижимо, чем отсутствие материального тела у привидения или злого духа.