Герман Шендеров — один из наиболее интересных авторов русскоязычного хоррора, неоднократно с успехом проходивший отборы конкурса «Самая страшная книга», участник сборников «ССК 2022», «Истории Ворона», «Чертова дюжина», а также готовящихся к печати «ССК 2023» и «Черные сказки», член Ассоциации Авторов Хоррора. Его перу принадлежат полные извращенного психологизма и запредельного ужаса рассказы, а также принесший ему известность цикл «Вселенная Кошмаров». О детстве, смерти, сплаттерпанке и новых проектах Герман рассказал в эксклюзивном и большом интервью.

Здравствуйте, Герман! В первую очередь, хочу поздравить вас с победой в отборе «Самая страшная книга 2023». Второй год подряд сразу два ваших рассказа набирают нужное количество голосов, в этот раз «Сумчатые» попадут в сборник ССК, а «Намощь» в «Черные сказки». Но текущий отбор проявил еще один несомненный признак популярности: было несколько рассказов, авторы которых во многом копировали ваш стиль. Как вы относитесь к появлению последователей и к возросшей известности в целом?

Итак, что касается возросшей известности — здесь это заслуга даже больше не творчества, но моей планомерной работы и над образом, и над его проявлениями. Хороший писатель имеет все шансы кануть в неизвестность, если не работает над своим пиаром. С хорошим же пиаром даже бездарность займет все полки с бестселлерами. Оценивать свой условный «дар» самостоятельно было бы некорректно, но вот в самопиаре я хорош.

Что же касается последователей — это, скорее, радует, чем огорчает. С одной стороны, конечно же, обидно, когда твои идеи и твой подход так нагло склоняют в разных позах, а ты как автор-куколд можешь только скрипеть зубами и наблюдать. НО это, во-первых, накаляет челлендж — за счет старых приемов выезжать не получится, им уже все научились. Во-вторых, конечно же, выгодно оттеняет мое «скопированное» творчество, так или иначе отсылая к нему как первоисточнику. Спросят, скажем, «а есть что похожее почитать?» про такой рассказ, а ему сразу РРРАЗ — и ссылку на Шендерова.

В интервью трехлетней давности вы называли своих любимых писателей — тогда в их числе были Нил Гейман, Клайв Баркер, Ирвин Уэлш и Говард Филлипс Лавкрафт. Более того, тогда вы сказали, что считаете себя одним из последователей Лавкрафта, как Август Дерлет и Брайан Ламли. Но писавшийся тогда «Цикл Кошмаров» был не только данью уважения Мастеру, но и, отчасти, полемикой с ним, концентрацией внимания не на космический, а на психический ужас. Каких писателей вы сегодня считаете своими любимыми и можете ли назвать себя последователем Лавкрафта?

Забавно, что вы спросили. Действительно, сегодня список моих любимых писателей выглядит совершенно иначе. Да, Лавкрафта и По я все еще люблю и уважаю, Гейман и Уэлш все еще вложились в мое вдохновение и формирование как автора, но… Все они отошли на задний план. Сегодня я больше смотрю в степь русской литературы, а именно: Михаил Елизаров с его хтонически-обыденной жутью, Гоголь с его шикарным языком и глубокими заплывами по морю фольклора, Зощенко с его внимательностью к людской природе и искрометным лингвистическим юмором. Впрочем, образы Клайва Баркера мне все еще близки, а лавкрафтовские кошмары из-за пределов все еще подразумеваются в моем творчестве. Но его последователем или, упаси Люцифер, эпигоном я называться бы не хотел. Если кому-то и подражать, то тогда уж Кингу — у него продажи лучше. Главное, в процессе не умереть со скуки.

Иллюстрация Елизаветы Бобровицкой

Уверен, что у Кинга и так слишком много подражателей, особенно в России, где он стал «главной любовью» ценителей ужасов в начале 90-х и до сих пор ей остался. Но если говорить о данном писателе, то в вашем рассказе «Конец “Юности”« видно желание написать полуавтобиографический ужастик о детстве «не как Кинг». Как лично вы относитесь к данному писателю, «умереть от скуки», по-вашему мнению, можно только подражая Кингу или и читая его книги? И оказал ли он какое-то незаметное для читателя, но безусловное лично для вас влияние, кроме желания иногда подискутировать?

«Конец “Юности”» вообще изначально писался как постик о детских воспоминаниях. Потом он перестал умещаться в формате поста, я скопировал файл в Ворд, тут придумал, там приукрасил и понеслось…

А в случае с Кингом, думаю, справедливы оба утверждения. Кинг действительно хорош как драматург, да и ужасы у него нередко получаются очень круто. От некоторых эпизодов и правда бросает в дрожь, а некоторые романы невозможно бросить, но… Его внимательность к человеческой психологии, мироустройству, каким-то малозначительным деталям бывает столь избыточна и скрупулезна, что повествование становится нудным на грани графомании. Даже читать такое сложновато, причем в формате романа еще куда ни шло, но в формате рассказа это зачастую банально забивает хронометраж, и без того небольшой. Уж подражать такому — тем более никакого желания.

Что до влияния... Конечно, оказал. Я, как и многие русскоязычные читатели, в общем и среднем, из ужасов читал в основном именно Кинга. И его влияние было бы странно отрицать любому читающему человеку, родившемуся после выхода «Кэрри» в тираж. Но здесь важно понимать — я лишь пытаюсь следовать тому «удачному», что замечаю у Стивена, вдобавок, ограниченное тем, что у меня из этого «удачного» получается. А вот всего остального, что мне, наоборот, не нравится, я стараюсь особенно активно избегать. Повторюсь, мне откровенно неинтересно читать рассуждения о жизни пожилого учителя английского из штата Мэн. Особенно бесят его рассуждения о женской натуре и психологии, если учесть, что единственными женщинами, в которых он побывал (по его же заверениям), была его мать и Табита.

В уже упомянутом «Конце “Юности”» освещены многие эпизоды вашего детства, но упущен один, возможно, основополагающий для писателя хоррора. Когда вы осознали, что существует смерть?

Настолько рано, что не смогу даже вспомнить конкретный момент. Смерть я себе представлял очень ярко и осознанно в самом раннем возрасте. Лет с трех я задумывался только о видах смерти — насильственная, естественная, от голода, от болезни. Пожалуй, самым первым переживанием, связанным со смертью, был эпизод из того прошлого, когда я толком еще не умел говорить. Я шел с бабушкой по улице — это было рядом с каким-то совковым домом отдыха. На пути нам попалась трансформаторная будка с изображением черепа, костей и пробивающих их молний. Эта картинка меня... напугала. Я каким-то шестым чувством понял, что вот эта улыбка — не от радости, да и запавший нос и пустые глазницы намекали. Я бы сказал, что спросил, что это, но, повторюсь, говорить я тогда только учился. Видимо, я очень ярко продемонстрировал интерес. И бабушка выдумала противное жужжащее слово: Дзюка. Придумала мое первое чудовище. Но я не понимал, что такое чудовище, поэтому бабушка объяснила. Объяснила, что такое смерть — с точки зрения сначала мирской, а потом и христианской. Объясняла долго, по меньшей мере полчаса — как я сейчас вспоминаю. Знал ли я о смерти до этого момента — не уверен. Я не уверен, что помню этот эпизод — мне его рассказали. Зато помню другой, мое первое воспоминание из моих «трех годиков»: на детской площадке убили парня. Он играл с детьми. Было ли это искренним порывом или наоборот, хитрой педофильской схемой — не знаю. Но его заметили местные папашки. Отвели куда-то в сторону, в... назову это лесок — каким он мне тогда показался. Я зачем-то пошел следом, не знаю, зачем. И ткнули чем-то несколько раз в лицо. Не знаю, кастет или свинчатка. И тот парень упал. Все лицо его было в крови. Он не поднимался и не шевелился, вообще. Я долго стоял там, а он все не шевелился и не шевелился. Я ушел, а на следующий день в этом месте была только прелая листва. И я был уверен, что он лежит под ней, там же, мертвый, уходит в землю, ведь, как сказала бабушка, после смерти мы уходим под землю. И я четко помню, что уже тогда это знал. Так что не знаю, когда именно я познакомился со смертью. Возможно, просто знал.

Иллюстрация к повести «Агния»

Писать страшные истории вы тоже начали в раннем детстве. С ними вы читателей не знакомили, но литературные эксперименты студенческих лет в Сети найти можно. Легко заметить, как сильно вырос уровень вашего литературного профессионализма. Каким образом вы смогли этого добиться?

Вот здесь, наверное, не будет никакого оригинального ответа. Нужно тупо вкалывать и иметь хоть каплю «чувства языка», чтобы предложения не звучали, как вымученные потуги. И здесь есть только два способа — читать и писать, писать и читать. Впрочем, есть этакий «костыль», который помогает и опытным, и начинающим: получать и принимать критику. Даже в самых глупых и оскорбительных отзывах находить зерно истины и делать выводы. Искать самых строгих судей и получать от них ссаными тряпками по сусалам, чтобы запоминать через боль и обиды как можно, а как нельзя.

Вы упомянули, что последнее время стали больше обращать внимания на русскую литературу. Действие «Кладбищенской черемши», «Кошмаров» и других произведений трех-четырехлетней давности происходит в Германии, где вы живете на данный момент, но большинство более свежих рассказов написаны о России и затрагивают либо ее историческое прошлое, либо, скажем так, глубинные проявления. Связано ли это с увлечением русской литературой, с тем, что в России живет большинство читающих ваши произведения или с чем-то другим? И участвуете ли вы в жизни немецкого русскоязычного литературного комьюнити?

Нет, я никак не участвую в литературной жизни Германии, ни в русскоязычном, ни в немецкоязычном кругу, все мое творчество направлено исключительно на мою русскоязычную аудиторию в России. Что до выбора локаций... Скажем так, это связано в первую очередь с тем, что в местной благополучной жизни очень сложно найти вдохновение для чего-то действительно кошмарного. Для этого нужно опуститься на самое дно европейской жизни, чего мне делать уже не хочется — я слишком привык к комфорту. В то время как в России я успел поглядеть если не дно, то достаточно глубокие воды. Думаю, я просто израсходовал все свое «немецкое» вдохновение, которое копилось суммарно не более девяти лет, в то время как остального у меня по меньшей мере лет двадцать позади и still counting, ведь, уехав из России физически, я не смог забрать себя целиком ментально.

Иллюстрация к рассказу «Беса»

Планов написать что-нибудь на немецком для публикации тоже нет?

Честно говоря, на данный момент — нет. Пусть каждый занимается своим делом: пекарь — печет, врач — лечит, писатель — пишет, а профессиональный переводчик (желательно как раз-таки немец) — переводит мои произведения на нужные языки.

Кстати, о планах. После завершения «Цикла Кошмаров», который принес вам известность среди русскоязычных читателей, вы планировали продолжить данную вселенную «Циклом Нечистот», из которого уже было написано два первых рассказа и предполагаемым «Циклом Страданий», где рассказали бы об изменениях в описанном мире после «Конца Кошмаров» и дальнейших событиях в жизни переживших эти события героев. Планы изменились или были отложены?

Нет, планы не менялись ни в коей мере. Просто произошла небольшая рокировочка по срокам. Нет ничего гаже, чем писать «в стол». А писателю с публикациями уже что в интернет, что в «стол» — все едино. И я, став не так давно таковым, решил, что «Кошмары» в их нынешнем виде никто и никогда не напечатает. Более того — я и сам их уже стесняюсь (в первую очередь из-за качества текста). Следовательно, писать вторую часть, пока не доделаю первую, нет смысла. При этом первую тоже мало кто будет гореть желанием публиковать — уж больно специфическое чтиво. Чтобы издательство не отправило его в корзину — надо себя зарекомендовать. Желательно зарекомендовать хорошим, массовым (это особенно важно) романом, который адекватно продастся. Именно поэтому на первое место для меня теперь вышли публикации в серии ССК и журналах, авторский сборник рассказов (для которого нужно набрать достаточно незасветов) и, конечно же, многострадальный «Криптих». А уж после того, как я пойму, что издатель только и ждет как птенчик в гнезде, пока я выблюю в его открытый клювик что угодно — он доверяет мне как птице-матери — вот тогда и ТОЛЬКО тогда я причешу «Кошмары», перешлю их в издательство и с чистым сердцем сяду за «Нечистоты», ибо знаю: теперь не пропадут.

«Вселенная кошмаров». Иллюстрация Елизаветы Бобровицкой

На данный момент на Boosty выложено уже 4 главы упомянутого вами «Криптиха». Расскажите, о чем этот роман, кто его герои, сколько глав будет всего и как они будут связаны с «предваряющими историями», часть из которых вы выкладывали в Сеть?

«Криптих» изначально планировался как легкий, одномерный подростковый роман ужасов. В общем и целом, сюжетно он таким и остался, но параллельно оброс целым ворохом условного «мяса», став вдобавок и этаким гимном нулевых, гимном моей молодости. Это роман о троице подростков, по маленькому городку которых разрослась локальная сеть, связав совершенно незнакомых друг другу людей в узел, сделав их друзьями, знакомыми и соперниками. Но еще эта локальная сеть связала их с чем-то опасным, голодным, злым. Главных героев будет трое: Антон Введенцев — скромный, нелюдимый, но смелый паренек, который только-только влился в тусовку Черноземской локалки; Лена Дольвич — колючая неформалка с проблемной семьей и собственными тараканами; Велиал — мажор-сатанист-неформал-байкер, админ локальной сети, что корчит из себя вселенское зло, но по факту является просто избалованным мальчишкой, придавленным авторитарными родителями. В попытке разобраться в происходящем они узнают гораздо больше, чем хотели бы — о себе, о городе, о своих родителях, о жизни и о смерти.

Что же до типично-форумных «крипипаст», предваряющих главы, коих планируется тринадцать, они не являются предысторией событий; это, скорее, некие параллельные истории, которые происходят в том же городе, по «тем же причинам», но за кадром, не попадая в фокус внимания главных героев. В первую очередь «Криптих» — это история о прошлом, которого не вернуть. Неважно, как вы были счастливы раньше, попытки повторить это будут фальшивы и нам остается только вспоминать — с грустной улыбкой. А еще это роман, который позволит мне поиграться со славянской мифологией и сектами староверов, изобразить подростковый секс в подъезде, вспомнить мои любимые фильмы, игры, музыку и коктейли нулевых, создать действительно грязно-уютное местечко, похожее на родной город и обрушить на него волну страха. Как раз по вине тех, кто слишком сильно цепляется за прошлое. Впрочем, это уже спойлеры...

У Вас есть рассказ «Слюни», повествующий о неформальной тусовке нулевых. В романе также будет атмосфера безысходности и жестокие моменты или многое придется сгладить?

Сглаживать не придется прежде всего потому, что у «Слюней» и у «Криптиха» разные цели. Первое — мерзкое, жестокое произведение с большим количеством отвратительных эпизодов с постоянным рефреном «слюни-плевки». Ностальгия по 2007-му здесь, скорее, для успокоения читателя, призванная оттенять творящийся на кладбище кромешняк с тройным изнасилованием. В данном случае даже призрак Слюнявой Пелагеи становится исключительно «шоустоппером» — способом придать этой истории хоть какой-то смысл, кроме как чистого дискомфорта для читателя. «Криптих» же я, наоборот, стараюсь сделать максимально ламповым и уютным для читателя. Во-первых, чтобы поймать его в этот мягкий плед ностальгии и проникнуть ему под кожу, а во-вторых, чтобы начать его этим пледом душить, разрушая у него на глазах все, что он успел полюбить. Это свой, особый кайф.

А в целом вы все еще можете назвать себя сплаттерпанк-писателем или считаете, что отошли от данного жанра и приносите читателю дискомфорт совсем другими инструментами?

Скажем так, в сплаттерпанке я пока попробовал все, что хотел. То есть если я вдруг придумаю какое-нибудь очередное изнасилование паяльником в ухо и смогу его красиво сюжетно обосновать — мне ничто не помешает расчехлить старые инструменты в виде шкворчащей плоти, льющейся лимфы и рвущихся от крика голосовых связок. Я все еще тяготею к сплаттеру, но сейчас мне интереснее заставить читателя почувствовать голодную пустоту под ногами: только топни ножкой и провалишься без следа. Дать веру в то, что наша реальность — лишь тонкий лед, который треснет, стоит лишь надавить.

Совсем как в рассказе «Намощь», который оказался в тройке лучших рассказов отбора ССК-2023. Что послужило вдохновением для этого рассказа? Еще одна мысль, которую он несет, это важность роли сказок в жизни человека. Какие любимые сказки были у вас в детстве и какая любимая сказка сейчас?

В первую очередь вдохновила меня на этот рассказ книга Якова Проппа «Морфология волшебной сказки», которую мне походя посоветовал Саша Матюхин. Сказками я никогда особенно не интересовался и любви к ним большой не испытывал, но не чувствовать за ними хтонического лесного кошмара, заключенного в саму суть этих историй, я, разумеется, не мог. Из книги Проппа я узнал, что большая часть волшебных сказок — как славянских, так и зарубежных — представляет собой художественный пересказ древних языческих ритуалов, по сути, и, по сути, являются этакой зашифрованной инструкцией, где сюжетная логика позволяет не забыть и не растерять важные элементы; все же речь идет именно об устном народном творчестве. И мне, разумеется, стало интересно, а как бы выглядела сказка, описывающая не процесс инициации нового члена племени в охотники или шаманы — что обычно и описывают сказки, — а процесс изгнания. При этом в некоторых народностях сказка выполняет функцию самого ритуала, за что я и уцепился. Так на свет появилась сказка, выбраковывающая недостойных членов социума, за авторством Германа Шендерова. Вообще русская волшебная сказка — тот еще кромешняк. Как-то в детстве мне купили сборник сказок о нечистой силе, в красивой текстильной обложке. Так вот содержимое, будь оно написано стандартным языком страшилок, шевелило бы волосы на затылке похлеще некоторых крипипаст. Старые сказки жестоки — это повсеместный каннибализм, некросадизм, инцесты, изнасилования, изготовление големов и прочие не одобряемые ни общественной моралью, ни уголовным кодексом вещи. О расчлененке и прочих пытках я даже не упоминаю — этого добра там видимо-невидимо. Но вообще какую-то одну сказку мне сегодня выделить сложно. Пожалуй, любимой будет сказка музыкальная — трек IC3PEAK «Страшная сказка».

Тема изгнания вообще является одной из основных в вашем творчестве. Так, в той или иной степени изгнанными из семьи являются персонажи «Кладбищенской черемши» «Страны друзей», «Хрящехмыла» и многих других рассказов. А какие еще линии можете назвать основными, архетипичными для себя?

Вот сейчас сложно. Обычно я стремлюсь в той или иной мере навязать персонажам «участь хуже смерти» и оригинальные способы быстро заканчиваются. Приходится уже ориентироваться на личность персонажа: как в «Кукареку», где любитель блатных понятий оказался на дне такой важной для него иерархии. Но вообще так или иначе основной темой моего творчества является пристальное, я бы даже сказал, влюбленное изучение зла во всех его формах. Я от этого, кстати, нередко страдаю. Не люблю «страшные картинки» без весомых обоснований, и иногда приходится нехило так напрячь извилины, чтобы придумать к крутому, но бессмысленному образу адекватную базу. Пожалуй еще я нередко стараюсь уйти от стандартной схемы «преступление-возмездие», чтобы страшные вещи происходили со случайными людьми, как это и бывает в реальной жизни. Обратная, черная мораль, когда не важно — хороший ты мальчик или плохой — всегда найдется тьма, жаждущая тебя.

Иллюстрация Анны Мякишевой к рассказу «Страна друзей»

В качестве эпиграфа Вашего паблика ВК стоит цитата Алистера Кроули. Можете ли назвать его философию «одной из форм зла», как относитесь к ней и к личности Кроули в целом?

О, Алистер Кроули лишь гедонист, который слишком много о себе воображал. Но надо признать, его темная поэтичность очень здорово отражает некоторые аспекты той условной, выдуманной тьмы, которую я изображаю в своем творчестве. Эта цитата, в первую очередь, относится к моим самым залюбленным созданиям — клиппотам, и она идеально их характеризует. Что же до взглядов Кроули — «твори свою волю, и таков будет закон», а также его прочих философских изысканий, здесь у меня очень простой взгляд на вещи. Когда обиженный миром ребенок хочет взять под контроль хотя бы свою жизнь, он быстро понимает, что условное «добро» ему не помощник — добро призывает терпеть, подставлять щеки и каяться в содеянном, — в то время как условное «зло» предлагает не только право жить для себя и ради себя, но еще и предлагает иллюзорные «магические» способы это право себе обеспечить. Так, детишки из неблагополучных семей защищаются от жестокого и агрессивного мира косухами и гриндерами, а девочки называют себя ведьмами. На самом же деле это лишь формирование внутреннего нонконформистского бога в оппозицию богу внешнему, конформистскому, и вызывает во мне ровно то же пренебрежение и смех, как и любая попытка человека опереться на иллюзорный миропорядок, справедливость и даже хотя бы каузальность. Правит Хаос. И только он.

А что для вас Хаос? Что-то более близкое к работам Остина Османа Спрейра, силам Хаоса из Вселенной Warhammer или что-то иное, но невозможное для взятия под контроль, безличностное и недоговороспособное?

Пафосное слово «Хаос» — еще и с большой буквы — на самом деле лишь бесконечное количество факторов, влияющих на нашу реальность, и наша невозможность их просчитать. Хаос — это незначительность, тщетность и бренность всех наших действий и усилий, это пустота, которая в итоге поглотит все. Единственное наше оружие против Хаоса — магическая суперспособность, присущая лишь человеку: умение наделять незначительные вещи значением, превращать невещественное в существенное. Да, эти смыслы, придуманные нами самими, зачастую умирают вместе с нами — с индивидом, его семьей, его окружением, его народом. Но на жизнь одного или даже нескольких человек этого вполне хватает, чтобы сшить ненадежную, полупрозрачную ширмочку, чтобы не приходилось смотреть в глаза Хаоса ежесекундно.

Получается ли в таком случае, что все действия человека в конечном итоге не имеют смысла?

Так ведь нет никакого конечного итога. Нет таблицы лидеров, не будет подведенной игровой статистики вроде «Комаров убито: 486. Половых партнеров: 42. Половых партнеров убито: 41. Оплодотворено самок: 0». Ничего не имеет смысла даже не в итоге, а в процессе. Лишь мы сами наделяем вещи смыслом: как я вижу смысл в писательстве или, допустим в ведении паблика. Но что будет, если это брошу? Ничего. Ничего не изменится. Не взорвется сверхновая в центре галактики, не вывернется внутренностями наружу черная дыра. А если и вывернется — это тоже не имеет значения. Смысл любому процессу может придать лишь наблюдатель — как в растиражированном квантовом опыте. Пока никто не смотрит — неважно, как летят электроны.

Иллюстрация Елизаветы Бобровицкой к «Циклу Кошмаров»

В работах Алистера Кроули большое внимание уделено колдовству как способу изменения реальности. Есть рассказы на подобную тему и у вас, например, «Пекло» или «Шабаш для двоих». Было ли такое, что среди ваших читателей находились люди, считающие себя практикующими колдунами, принимавшими вас за «своего»?

Я периодически встречаю подобные заявления; к счастью, не в своем паблике — таких людей, надеюсь, я отвадил очень плотно как минимум со своей территории. Не уверен, что хуже: самоопределение, основанное на обмане или на самообмане — когда человек и правда верит в собственные сверхъестественные способности, но и то и другое вызывает у меня брезгливое презрение. Изредка жалость — если человек не пытается на этом зарабатывать, но не более. Как я уже говорил, нужно быть очень несчастным человеком, чтобы взрастить в голове собственное божество. Это обычно показатель того, что даже собственная реальность человеку не подчиняется от слова «совсем», и он выбирает такой вот бесполезный и иллюзорный способ взять ее под контроль. Но я нередко руководствуюсь всеми этими древними магическими формулами и ритуалами при описании всяческой магии — для эффекта узнавания у читателя, ведь если он слышал про то, что, допустим, к Хозяину Кладбища надо напроситься и встречает такое в тексте, что и в написанное далее будет верить чуть более искренне.

Второй из рассказов, прошедших отбор в ССК, «Сумчатые», написан в соавторстве c Владимиром Чубуковым. Ожидали ли вы, что в сборник пройдет именно он? Легко или тяжело лично для вас писать вместе с другим автором, стоит ли ждать написанных таким образом рассказов в будущем?

Я ожидал, что в сборник попадет именно он по множеству причин. Первая — Миша Парфенов старается протащить как можно больше хороших авторов в печать, и если одним рассказом получается протащить двух — это двойная победа. Собственно, составителю за это честь и хвала — за то, что действительно заботится не только о качестве сборника, но и о растущей привлекательности авторов для издателя. Во-вторых, я и сам хотел его попросить о такой рокировке по той простой причине, что я правда хочу, чтобы Володя почаще выходил в печать и разбавлял весьма засахарившийся жанр своим холодным, как окоченевшая плоть, и безумным, как Шляпник, некрореализмом.

Что же касается соавторства — здесь все зависит от второй стороны. Так уж вышло, что в плане сюжета я очень настойчив. Настойчив настолько, что буду продавливать свою точку зрения до тех пор, пока ее либо не сломают, либо не примут. И, соответственно, если попадется второй такой автор, то получится два быка, тянущих телегу в разные стороны. Если добавить третьего — будет известная басня Крылова. С Володей в этом плане творить очень удобно — он чувствует, в какие моменты я не готов отступать, и не спорит. И сам умеет продавливать важные для него вещи, не нытьем, но аргументацией.

Есть авторы, с которыми хотели бы в будущем поработать или составить сборник наподобие «Таро Бездны»?

Да, таких авторов хватает, их даже, наверное, больше, чем сборник (в печати) может себе позволить. Вообще уже сейчас «мутится» очень сложный, многослойный межавторский проект «Паводок» или, как мы его еще называем «Снежноводск». Я пытаюсь создать этакий авторский аналог «Самосбора», задать жесткие рамки и пустить сеттинг в «свободное плавание». Не знаю пока, какой успех ждет это предприятие, но амбиции огромны.

Это очень интересно! Расскажите подробнее о «Паводке», каким будет этот проект, каким будет его настрой, сколько авторов планируется к участию?

«Паводок» — это история бедствия в маленьком северном городке Снежноводске. «Паводок» представляет собой межавторский проект: по сути, мозаичный роман в жанре хоррор, где множество историй от разных авторов происходят в одном сеттинге и так или иначе двигают общий на всех, глобальный сюжет. Смысл проекта в том, чтобы подарить авторам одновременно и возможность творить без ограничений, и при этом предложить готовый сеттинг и локацию. Таким образом творческая свобода будет сочетаться со стройностью и целостностью общей истории.

В одну из весен паводок отрезал городок от суши целиком и полностью, но хуже того — паводок принес с собой нечто странное, незримое, но опасное, искажающее саму реальность. Попытки замерить глубину дают совершенно неадекватные результаты — какая-нибудь лужа может показать результат в сто или двести метров. Некоторые жители начинают, завороженные, стоять над водой по много часов и смотреть вглубь — говорят, что их кто-то зовет, и эту воду надо слушать. По ночам под водой — даже в местном пруду — можно видеть гладкие спины левиафанов, шпили соборов неизвестных городов или огромный глаз. Смотрящие на воду топятся и возвращаются иными, служат илу и обещают, что, «когда мерзлота сойдет — вечное пробудится». Нередко в воде видят погибших родственников, зовущих с собой. Долганские племена, живущие неподалеку, также оказались в западне, и у них свои беды: по словам самих долганцев, киты выбрасываются на берег, а внутри у них — червь. Не черви, а Червь. Мертвых «хоронят» на крышах самых высоких домов, чтобы вода не добралась. Из-под земли доносится ритмичный гул и рокот. Время ведет себя странно: световой день то увеличивается, то уменьшается, а в отражении на воде то и дело видно то два солнца, то три луны, поэтому значение имеют не даты на календаре, а отметка уровня воды, что с каждым днем становится все выше. Звери начинают сходить с ума: чайки, полярные крачки и прочие птицы бросаются под машины, кидаются в лобовые стекла. Из леса в город приходят животные, покрытые странными опухолями. Появляются культы, пытающиеся «насытить» голодную воду человеческими жертвами. Почему это все? Что происходит? Не знает никто. Возможно, это инопланетяне или древнее божество, пробудившееся от долгой зимней спячки. А может быть, это глубоко залегающие воды Стикса или столкновение нашего мира с параллельными. А может, опухоль самой реальности — физически ощутимая энтропия, черная дыра хаоса, проклюнувшаяся на русском Севере. Или, чем черт не шутит, иная форма жизни, решившая запустить новый виток эволюции и новое вымирание. Может, это сама смерть и апокалипсис, пришедший на Землю. Или просто память воды как вещества решила спросить с нас за грехи. Версий будет МОРЕ, как и МОРЕ историй.

На данный момент Паводок формируется неким костяком зарекомендовавших себя еще при работе над «Таро бездны» авторов: Дедов, Бураков, Мокин, Тарасов. Также активное участие в проекте принимают и крайне матерые «новички»: Чубуков и Шиков.

После формирования сеттинга — целиком и полностью — он будет «подарен» огромному количеству авторов, будет проведен отбор рассказов. Лучшие войдут в сборник и будут отправлены в издательство, остальные же будут выложены в Сеть и станут частью промо-кампании. Наша первостепенная задача — набрать побольше авторов и побольше рассказов, чтобы в итоге разместить в печатной версии только лучшее из написанного, в то время как не вошедшее в печатную версию будет распространяться при помощи Сети: паблики в ВК, Author.Today, озвучки на Youtube, Дзене и Бусти, что в свою очередь будет раскручивать основной проект и расширять его вселенную. Более того — даст ему перспективу народного творчества, как, например, вышло с СЦП и Самосбором.

А как обстоят дела с расширением полюбившегося многим сеттинга «Дома уродов»?

А вот с ним, к сожалению, все не так радужно. Готово приблизительно 2/3 всего необходимого, но, к сожалению, все участники проекта, кроме разве что Чубукова — он-то свою работу закончил — так вот, все участники проекта пока переключились на другое, и когда смогут (сможем) вернуться к «Дому уродов» — неизвестно.

Иллюстрация к проекту «Дом уродов»

Какие творческие планы существуют помимо написания «Криптиха» и межавторского «Паводка»? Увидим ли мы новые рассказы в ближайшее время? И над какими проектами вы хотели бы поработать? Возможно, над сценарием фильма?

Написание сценария — немного другой профиль, требующий иного видения сюжета. Боюсь, мне пока не хватит для этого профессионализма. Что касается новых рассказов — сейчас я уже начал готовиться к «Чертовой дюжине» и пишу свою первую «темную лошадку», надеюсь в этом году пободаться за первое место. Также по остаточному принципу планирую все же продолжить «Знатока», «Кошмары» полежат-помаринуются как минимум до конца «Криптиха», как я и упоминал. Ну и, возможно, какое-нибудь дикое вдохновение или чье-нибудь предложение заставит меня написать что-то новое. Еще недурно бы уже заняться некротической повестью, которую мы планируем с Володей Чубуковым. Ну и из недавнего — сегодня был опубликован на Бусти переработанный мной (с согласия автора) рассказ Дедова «Вакомбози Нья». Надеюсь, я сделал его лучше.

Что до желаний — я, в целом, готов вписываться в любые интересные проекты в пределах моего любимого жанра, лишь бы позвать не забыли.

На Boosty опубликован переработанный «Вакомбози Нья», там же выходит и «Криптих». Что это — попытка заработать денег любимым делом или что-то другое? И хотели бы вы в будущем зарабатывать на жизнь писательским трудом?

Да, разумеется, я хотел бы полностью отказаться от тех своих профессий, которые приносят мне меньше радости, но конкретно Бусти в этом деле — слабый помощник. Он служит другой цели. Дело в том, что я терпеть не могу быть обязанным и не выполнять свои обязательства. Соответственно, этот долг перед людьми, заплатившими за мой контент, притом зачастую наперед, будет мотивировать меня лишний раз открыть на компьютере не «Гвинт» или Youtube, а именно Ворд, где я смогу создать еще кусочек контента на продажу. Ну и помимо этого, у данного решения есть и другая сторона — издательства платят гонорары за мои рассказы, люди платят деньги за книги с моими рассказами, я работаю над своим творчеством десятки часов в неделю, а любой труд должен быть оплачен. И вот теперь, когда я считаю, что мой труд стал достаточно хорош, чтобы претендовать на оплату, я не готов работать исключительно на благотворительных началах. Теперь самое лучшее, новое и интересное будут в первую очередь получать люди, готовые за это платить.

Традиционный вопрос: какие книга, песня и фильм наиболее впечатлили dас в последнее время?

Что ж, раз уж речь именно о последнем времени, то я, на свое счастье, избавлен от дурацкой необходимости выбирать «любимое». По книгам все более-менее просто: не так давно я открыл для себя писателя Елизарова и поглотил все доступные его творения скопом. Пожалуй, наиболее мощным его произведением стоит назвать «Землю» — настоящая элегия русской смерти. Также мне очень понравились »Скелеты» Максима Кабира — шикарный роман, хотя и, конечно, дебютный, что чувствуется. Но души в нем больше, чем в куда более стройных «Мухах» и «Порче». Наверное, будет уместно упомянуть недавно прочитанный мной, наконец, »Каньон холодных сердец» Клайва Баркера — липкое, жаркое, влажное произведение, отдающее шуршанием и пылью Старого Голливуда. Обожаю, навсегда в моем сердечке, несмотря на нудную и слащавую концовку.

С фильмами все просто — из последнего мне очень понравился «Все, везде и сразу», который очень явно оппонирует к моей позиции относительно хаоса и незначительности, прекрасно, одновременно ее же и аргументируя: смысл есть в чем угодно, если ты сам так решишь. А песня... Последнее время у меня в голове очень часто звучит (без помощи наушников) музыка группы «Молчат дома», особенно их трек «Беги, дурак».

И, в заключение, что вы рассказали бы о своем творчестве человеку, незнакомому с ним?

Наверное, самой верной аннотацией к тому, что я делаю, будет: я пишу хоррор, и каждая моя история — это алхимический эксперимент, в ходе которого я пытаюсь выделить эссенцию ужаса, философский камень от жанра. Я использую разные ингредиенты: может быть мерзко, ужасно, отвратительно, жестоко, возбуждающе, тоскливо до зубовного скрежета и даже смешно. Одно могу пообещать: я не пишу скучно. Это мой основной принцип и мое основное кредо. Каждому предложению в тексте я пытаюсь придать форму рыболовного крючка — чтобы не отпускало, утягивало на самое дно, вплоть до финала. А еще у меня есть оригинальные монстры, веселые маргиналы и сексуальные извращения. Зачастую все три вещи шикарно переплетаются воедино.

Вообще сложный вопрос. Хочется завернуть что-то завлекательное и красивое, но на ум лезут одни банальности. Короче, в ходе этого интервью я понял для себя как минимум одно: не так уж я хорош в пиаре.