DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

Артем Толмачев «Жерар Вуанье»

Иллюстрация Sirin Eles

Похоронная контора Вуанье располагалась в очень живописном и тихом местечке. Здесь росли липы, вязы, клены, а старый, кряжистый дуб-великан знавал еще деда нынешнего хозяина-похоронщика. Чуть поодаль, за плотной стеной акаций, лежала тихая гладь небольшого пруда, в воды которого опустили свои ветви поникшие грустные ивы. Белые кувшинки радовали девчушек, приходивших в похоронное бюро вместе со взрослыми, которые оставались побыть у гроба усопшего, вспомнить былые времена, приятные и светлые моменты жизни.

Нынешний хозяин конторы, похоронщик Жерар Вуанье, направлялся к себе на работу в запряженной двумя лошадьми коляске. Под однообразный стук лошадиных копыт и шум колес он ненадолго задремал. Но вот коляска качнулась и остановилась. Захватив трость с массивным набалдашником в форме львиной головы, похоронщик выбрался на улицу и расплатился с извозчиком. Некоторое время постояв на месте и наблюдая, как уносится прочь коляска, Вуанье глубоко вдохнул свежий, чуть прохладный воздух и, опираясь на трость, неспешным прогулочным шагом направился в свою похоронную контору. Уже смеркалось, в пруду затянули свою песню лягушки, в зарослях акаций застрекотал сверчок.

Владелец похоронной конторы был невысоким, плотным мужчиной среднего возраста, с бакенбардами и небольшой, аккуратно постриженной бородкой. Круглую гладкую лысину прикрывал цилиндр. Черный строгий костюм и жилетка были обязательными ввиду рода деятельности. Накрахмаленный воротничок рубашки был ослепительно белым, как и манжеты. Довершали образ черные кожаные перчатки и безупречно начищенные ботинки.

Вуанье взошел по ступеням крыльца, отпер дверь и очутился внутри конторы. Пахло штукатуркой, свежей краской и деревом. На днях завершилась реставрация, и рабочие только-только забрали свой инструмент. Похоронное бюро досталось Жерару Вуанье в наследство от его почтенного отца, а тому, в свою очередь, оно перешло от деда. Это было их семейное дело, ремесло, которое исправно и хорошо кормило. Несколько месяцев назад, в конце мая, Анри Вуанье скончался, и полноправным хозяином бюро стал его сын Жерар. Их семья, надо сказать, никогда не бедствовала, и отец хорошо пожил на этом свете, так что на жизнь грех было жаловаться.

И дед, и отец, а теперь вот и Жерар Вуанье чрезмерно преуспели в своем деле. Они выполняли свою работу так безупречно, так искусно обрабатывали и наряжали покойника в гробу, что порой даже смертная тень отступала. Да что там — сама Смерть трепетала перед этими мастерами. А иные родственники усопшего говаривали, что, дескать, им уже и трудно подумать, даже представить, что перед их взором и в самом деле мертвый. Особенно чувствительные дамы, причитая на все лады, рыдали над гробом. Такие говорили сквозь слезы, что покойный будто «спящий». Часто подобное случалось, если в гробу лежал ребенок. В таком случае Жерар Вуанье, как и его почтенные предшественники, всячески успокаивал человека, поддерживал его умиротворяющим словом.

Поддержка, участие, способность найти нужное слово — это была немаловажная часть их скорбного ремесла. Это вызывало большое доверие и уважение, играло немаловажную роль в известных общественных кругах, в коих вращались Жерар Вуанье и его аристократическая родня. Давным-давно Жак Вуанье, дед Жерара, построил похоронное бюро и открыл собственное дело, которое быстро пошло в гору. Вдобавок к основному роду деятельности Жак Вуанье занимался продажей цветов и венков, которые, надо сказать, не раз украшали пышные похороны весьма знатных особ. Брат Вуанье, Луи Монтеню, собственными руками мастерил превосходные гробы. Ни дать ни взять — семейный подряд.

В этот поздний час похоронщик был один в своей конторе. Все необходимые дела, связанные с недавними усопшими, были улажены. Соблюдены все формальности, и клиенты — родственники покойных — оказались вполне удовлетворены. Люди чувствовали со стороны Вуанье искреннее сопереживание, слышали от него слова поддержки, и им становилось спокойнее и легче в столь тяжелые для них минуты — минуты скорби и осознания утраты.

Шаги похоронщика гулко раздавались в коридоре и залах. В своем строгом и вместе с тем уютно обставленном добротной мебелью рабочем кабинете Вуанье снял цилиндр и пиджак. Старинные массивные часы, исправно работающие еще со времен его деда, торжественно и спокойно пробили двенадцать ночи.

Зевнув и потянувшись, Вуанье вышел из кабинета и направился к двум выставленным в особом зале гробам. В пространстве витали специфические ароматы, к которым примешивался несколько тяжелый и приторный запах пышных цветов, окружавших два добротных гроба: один детский, выполненный из светлого дерева, другой — взрослый, из темного дерева. Конечно, подобные гробы не могли себе позволить бедняки — таких хоронили по-простому, в неприметных продолговатых ящиках. Порой у людей попросту не было денег на одежду для покойного, на достойные похороны.

В небольшом гробике, в полукружии пестрых цветов, лежала семилетняя девочка по имени Флоретта Рафаэле, на днях скончавшаяся от простуды. Убитые горем родители — доктор медицины Фаусто Рафаэле и его супруга Шарлотта — за какие-то часы постарели и осунулись. Все медицинские знания доктора, все его профессиональные усилия не смогли спасти их дочь. Девочка скончалась под утро. Во время прощания в бюро Жерар Вуанье участливо поддерживал под руку мадам Рафаэле, пожимал руку и похлопывал по плечу ее павшего духом супруга. И это оказывало должное влияние на скорбящих.

— О, месье Вуанье. Вы так добры, так участливы. Да хранит вас бог, — утирая слезы шелковым платком, произносила Шарлотта Рафаэле. Ее слова звучали абсолютно искренне.

Однако Вуанье следовало быть осторожным, проявляя огромную выдержку и невероятную человеческую гибкость — ведь он день ото дня имел дело с вездесущей многоликой смертью. Вокруг него почти постоянно витала атмосфера скорби, печали, тяжкой боли и страданий. И если бы он принимал все это слишком близко к сердцу, если бы взваливал на себя непосильный груз горя каждого своего клиента, он бы давно уже сломался духовно и физически. Но Вуанье выставлял защиту, как бы окружая себя особой аурой, при этом оставаясь открытым как для скорбящих, так и для всех остальных людей, с кем ему приходилось вести беседы и дела. И его находили очень даже открытым, душевным человеком, с прекрасным утонченным вкусом и чувством юмора. Не стоило забывать и про внушительный опыт — он многое значил.

От несчастных супругов Рафаэле просто исходили глубокая печаль и тоска, их душами завладело горе, со смертью единственной дочери на их жизнь легла мрачная тень. Но ни один мускул не дрогнул на лице Вуанье, и глаза его не увлажнились от слез. Он только склонял голову, спокойно и тихо говорил с родителями Флоретты, успокаивая их, насколько это было возможным, но он не впускал чужое несчастье в собственные сердце и душу. Поникнувшее и ссутулившееся Горе стояло вместе со склонившими головы родителями, вместе со Скорбью и Печалью здесь, рядом с гробом, в котором лежала маленькая невинная девочка, тихая и холодная. А над увядающими цветами Смерть уже тянула свои серые костлявые руки к голове малышки.

Маленькое лицо Флоретты было здоровым на вид, на щечках проступал легкий румянец. А ведь еще совсем недавно бледность лежала на этом детском чистом личике, под глазками образовались тени, свидетельствующие о болезни, которая и забрала у малышки жизнь. Однако Жерар Вуанье и его помощники придали девочке другой облик, более походящий на здоровый. Тени под глазами исчезли, кожа приобрела нормальный цвет. Малышка казалась мирно спящей. Только ее колыбелью был украшенный цветами гроб. Цветы лежали и внутри гроба. На Флоретте было нарядное белое платьице, на ногах — белые сандалии, а на груди выделялся дорогой красивый кулон на цепочке. Эту вещицу попросила надеть на дочурку ее мать. Памятный кулон с изящным изображением ангела достался Шарлотте Рафаэле от ее бабушки.

— Пусть Ангел будет хранить и защищать там мою девочку. Не хочу, чтобы ей было одиноко и страшно, — говорила женщина.

— Такие ангелы, как Флоретта, несомненно находят пристанище в раю, — отвечал ей Вуанье. — Конечно, я исполню ваше пожелание. Будьте покойны, мадам.

Теперь взгляд Жерара Вуанье остановился на драгоценном кулоне мертвой девочки. Похоронщик приблизился к окруженному цветами гробику. Рука Вуанье потянулась к шее Флоретты, и вскоре пальцы в перчатках уже держали кулон. Вуанье медленно наклонился к голове девочки.

— Прости меня, малышка, — прошептал он ей на ухо. — Позволь мне взять у тебя этого ангела. Там, где ты скоро окажешься, будет много ангелов. И ты станешь одним из них.

С этими словами похоронщик убрал кулон на цепочке в карман своей жилетки. Затем аккуратно, почти с отеческой нежность, провел ладонью по мягким льняным волосам девочки и поцеловал ее в лоб.

Во втором гробу, также обставленном богатым цветочным разнообразием, из коего выделялись преимущественно белые цветы, лежала тридцатипятилетняя аристократка из Парижа Лауренсия Д’Атьен. Эту красивую и, казалось бы, вполне здоровую молодую женщину погубила чахотка. Ближе к концу, лежа в своей роскошной постели, окруженная лекарствами, сиделками и докторами, девушка регулярно выкашливала из своих легких кровь. Врачи были бессильны, а болезнь, торжествуя, только усугублялась. Она день за днем точила молодое красивое тело изнутри, как червь-древоточец. Лауренсия стремительно теряла в весе; кожа ее, некогда гладкая и приятная на ощупь, приобрела оттенок смертельной бледности; волосы, до болезни пышные и роскошные, поредели и лежали на мягких подушках свалявшимися, неухоженными на вид прядями; окруженные темными кругами глаза запали; нос заострился, щеки ввалились. Бедняжка скончалась за две недели до собственной свадьбы, и это стало тяжким ударом как для жениха, так и для ее многочисленных родственников и друзей. Но смерть никогда не спрашивает разрешения, когда ей приходить. Она просто приходит и забирает к себе.

Теперь же, лежа в гробу, как в мягкой цветочной постели, Д’Атьен выглядела умиротворенной и спокойной. Казалось, ее, как и девочку, захватил крепкий и здоровый сон. Вечный сон. Все невзгоды остались позади. Дорога в Вечность была открыта. Стараниями работников бюро лицо аристократки теперь не казалось таким бледным и осунувшимся, темные провалы вокруг глаз пропали, и только нос был заостренным. Да, мертвая, Лауренсия казалась еще прекраснее. Небольшая полнота, которая была ей присуща до болезни, совсем ее не портила, а привлекала мужское внимание, как привлекает мотыльков и бабочек пышный и яркий цветок. Сейчас эта молодая парижанка как будто приобрела абсолютно гармоничный облик — за многие годы своей работы в похоронном бюро Вуанье редко видал у покойных женщин такие прекрасные, правильные, почти идеальные черты: некоторым смерть бывает к лицу.

Скоро и маленькой Флоретте, оставившей в одиночестве свои куклы, и прекрасной Лауренсии, которая вне всякого сомнения при жизни украшала любой званый ужин или грандиозный бал, откроется совсем другой мир, иная жизнь. Жизнь, которая всегда оставалась загадкой для людей. Жерар Вуанье никогда не верил в загробный мир, в то, что после смерти что-то есть. Он считал, что именно жизнь настоящая полнится разными впечатлениями и яркими красками и что после этой жизни человека, какой бы он ни был, ожидает лишь бессмысленная пустота, вечное кружение в бездне. Бесконечная Черная Пустота. Абсолютное Ничего.

Вуанье подошел к безмолвной и величественно прекрасной Лауренсии Д’Атьен. Коснулся пальцами сложенных на груди рук молодой женщины, осторожно разъединил их, развел в стороны. С вожделением провел ладонями по пышной молодой груди, чуть сдавил ее. Кожа была мертвенно-холодная. Ярко-красным на одном из бледных пальцев маняще выделялось кольцо. Другое золотое кольцо с драгоценным камнем было надето на палец левой руки. На холодной бледной шее покоилась золотая цепочка.

У Вуанье алчно забегали глаза. Теперь он был каким-то другим человеком, в этот ночной час приоткрылись потаенные закоулки его души. Похоронщик переводил взгляд с колец на цепочку и наоборот. Оглянувшись на гробик маленькой Флоретты Рафаэле, будто мертвая, ко всему безучастная девочка могла увидеть, чем он тут занимается, Вуанье принялся стягивать с безымянного пальца правой руки покойницы одно из дорогих колец. А в уме похоронщик уже прикидывал, сколько франков он сможет выручить за все эти драгоценности, снятые с девочки и молодой аристократки. В воображении Вуанье сумма росла и росла. Выручить получится много, думал он.

Кольцо с безымянного пальца далось похоронщику легко — оно буквально соскользнуло в ладонь, словно все это время только этого и ждало. А вот с другим возникли затруднения. Однако, недолго думая, Вуанье таки заполучил в свое распоряжение и второе кольцо, напрочь отхватив у покойницы целый мизинец. Право же, в душе он не хотел этого делать. Но что дороже: драгоценное колечко с редким камешком или какой-то там палец трупа? Затем Вуанье снял с шеи мертвой цепочку.

Отступив от гроба Д’Атьен, похоронщик взглянул на дело своих рук. Но сначала он проворным движением сунул в жилетный карман два кольца и цепочку — в придачу к кулону девочки. Золото. Чистое золото.

В безмятежной тишине зала хруст ломаемой фаланги раздался очень громко, почти зловеще. Непристойный, едва ли не кощунственный в этих стенах звук. Как неуместный на похоронах смех. Однако Вуанье и глазом не моргнул. Наоборот, его губы тронула легкая улыбка, странная в этом печальном месте. Но, право же, кто его сейчас видел? Уже завтра он сдаст все эти вещички в ломбард в городке, неподалеку от которого он жил в своей усадьбе вместе с женой Луизой. Жалованье он получал изрядное, но ведь лишние деньги никогда не помешают. Их всегда можно использовать, чтобы удовлетворить свои сокрытые страстишки: карточные игры, женщины и прочее.

Зачем ему были нужны женщины, когда у него была замечательная любящая жена, прожившая с ним более двадцати лет? Да, когда-то в молодости он ее любил пылко и страстно. Он даже сочинял и посвящал ей стихи. Все было великолепно. Однако многого — чего хотел именно он — Вуанье не мог себе позволить со своей Луизой. И это имело отношение к интимной стороне их отношений с супругой. А с женщинами, с которыми он раз за разом тайно встречался — сочными, пылкими и совсем молоденькими, — он мог позволить себе многое. Им, как и ему, это нравилось, доставляло наслаждение, удовлетворение. И они брали хорошие деньги за то, чтобы их телом распоряжались как хотели. Все эти годы Луиза ничего не знала о тайных встречах и свиданиях мужа, даже не догадывалась. А меж тем ее дорогой супруг, имеющий солидный доход от бюро, позволявший ей ни в чем не нуждаться, жил двойной, даже тройной жизнью.

Вуанье склонился над Лауренсией Д’Атьен и аккуратно сложил на груди холодные ладони, скрыв уродство отрезанного пальца. Никто не заметит пропажи. Ни одна живая душа об этом не узнает. Завтра оба гроба закроют крышками, а днем состоятся похороны, — сначала одни, затем другие. Маленькую Флоретту Рафаэле предадут земле на кладбище Адени близ их городка Шаврэ, а молодую, безвременно ушедшую в мир иной Лауренсию Д’Атьен захоронят в родовом склепе на окраине Парижа. Жерар Вуанье будет присутствовать на обоих похоронах. И везде он будет в меру участлив и чуток. Он наденет маску скорби. Он будет пожимать руки господам, поддерживать под локти скорбящих, плачущих, облаченных в траур женщин. С завидной регулярность Вуанье посещал все похороны — за редкими исключениями. И почти во всех опускаемых в могилы гробах у покойников недоставало той или иной драгоценной вещицы.

Вуанье зевнул, почти любовно погладил карман жилетки и под размеренный стук собственных шагов, усиленный высокими потолками, вышел из зала.

Нужно было избавиться от пальца Лауренсии Д’Атьен.

***

Похороны состоялись, люди разъехались по домам, свежие могилы осиротели. С похорон Лауренсии Д’Атьен в Париже Жерар Вуанье вернулся поездом. В столице дождя не было, а здесь, в Шаврэ, он только что прошел. Зелень вокруг дышала свежестью, ласковый ветер стряхивал с деревьев и кустов искрящиеся слезинки дождя, наперебой пели птицы, сияло солнце, наконец-то освободившееся из плена ушедших на север лиловых туч.

Сиял, буквально лучился из-под своего цилиндра и Жерар Вуанье. Похоронщик пребывал в отличном расположении духа. Ведь его кошель был набит франками, вырученными в ломбарде за снятые с покойниц драгоценности. Разве не замечательно ощущать эту приятную тяжесть денег? Вырученные франки были только его, и он, независимо от своей жены, волен был распоряжаться ими как угодно. Его Луиза нынче гостила у своего брата Мишеля в соседнем городе, и вернется она только в следующий понедельник. Так что можно было, ни о чем не заботясь, отправиться в карточный клуб «Квантум», а затем насладиться обществом прекрасных женщин — это последнее обстоятельство вызывало приятную внутреннюю дрожь.

В плане денежных средств супруги Вуанье всегда доверяли друг другу. Просто для Жерара Вуанье все это выглядело притягательной занятной игрой: забрал, отдал, выручил, потратил, развлекся и насладился. В его кошеле деньги никогда не задерживались. Они быстро тратились. А кое-какие драгоценности — правда, такое случалось довольно редко — он не отдавал в ломбард или ювелиру, а дарил своей супруге. И каждый раз она восхищалась новой дорогой вещью, не ведая, откуда брались все эти цепочки, кулоны, колье, браслеты, кольца и перстни.

Впереди были выходные, теплые летние деньки. Зайдя к знакомому часовщику и забрав отремонтированные часы, Вуанье решил неспешно прогуляться по старому городскому парку. Дождь прошел, и на улицах появилось больше людей. Парами медленно прогуливались женщины в шляпках и с зонтиками; пожилой шарманщик завел свою мелодию; мимо, пронзительно вереща, пронеслась ватага озорных ребятишек; меж омытыми дождем деревянными скамьями сновала мокрая тощая собачонка. И Вуанье улыбался всему этому, как наивный ребенок. Издали доносился стук лошадиных копыт, грохот разъезжающих туда-сюда карет, колясок, омнибусов и шарабанов, протяжные сиплые стоны паровоза на вокзале. Жизнь кругом бурлила, полнилась тайнами и загадками. Жерар Вуанье радовался этой жизни, наслаждался ею всецело.

Внезапно на похоронщика легла огромная тень. Сначала ему показалось, что это ветви дерева, потревоженные порывом ветра. А потом он увидел невероятно большую птицу, летящую прямо на него. Это был ворон. Крылья чернее ночи громко, почти оглушительно, хлопали и шуршали, когтистые лапы были угрожающе растопырены, клюв раззявлен. Когда непонятно откуда взявшаяся птица оказалась совсем близко от головы похоронщика, Вуанье заметил, что у ворона есть только один глаз, на месте второго зияла уродливая черная дыра.

Не успел Вуанье закрыть лицо руками, как сильный удар сбросил его цилиндр наземь. Два мощных черных крыла хлестнули по плечам. Похоронщик яростно отмахнулся от птицы зонтом, и ворон, быстро хлопая крыльями, поднялся выше, взлетел почти к макушкам мокрых от дождя деревьев. Вуанье поднял свой цилиндр и взглянул на птицу. Ворон, снижаясь, вновь набросился на него. Теперь похоронщик отчетливо различал единственный птичий глаз, уставившийся на человека в дикой злобе.

Что за проклятая птица?!

— Убирайся к черту! — крикнул Вуанье. Однако ворон убираться не торопился — он стремительно приближался к похоронщику. Тогда Вуанье яростно замахал обеими руками, стараясь попасть по назойливой птице зонтом или цилиндром. Ребятня, разинув рты, глазела на происходящее. Старик остановил свою шарманку. Заплакал в испуге какой-то малыш.

Клюв ворона был нацелен в глаза Вуанье, а острые когти готовы были исцарапать в кровь его лицо. Казалось, птица мстила человеку за прежнюю обиду. Вуанье ударил зонтом, послышался шуршащий глухой звук. Однако это отнюдь не отпугнуло птицу, а еще больше ее разозлило. Ворон яростно бил похоронщика крыльями, шершавыми и жесткими. Второй удар зонта, более сильный и меткий, пришелся ворону по голове. Птица взмыла ввысь и скрылась за кленами.

Вуанье, переведя дух, повернулся и увидел стоящего неподалеку полицейского. На его лице похоронщик заметил изумление, даже растерянность. Вуанье завертел головой, скользнул взглядом по ближайшим деревьям. Ворон исчез, будто его и не было вовсе. Пропал, растворившись в воздухе, словно фантом. Похоронщик надел на лысину цилиндр, перехватил в руке зонт. Желание гулять у Вуанье пропало, и он, скорее раздраженный и раздосадованный, чем испуганный, зашагал к выходу из парка. Скоро он уже катил к себе домой, стараясь не думать о вороне, но мысли о громадной черной птице, набросившейся на него ни с того ни с сего, не выходили из головы: «Бывают же наглые создания… Чертова птица…»

Ветер усилился, и росшие в саду усадьбы вековые клены и дубы низвергали целые лавины дождевой воды. Не считая одинокой пожилой служанки Ядвиги Каински, полячки по происхождению, Жерар Вуанье был в доме один. Никакой живности в усадьбе не держали. Славный пес Геркулес недавно издох от старости, последовав за своим пернатым другом, попугаем Алоизом. Жерар Вуанье не любил животных, попугай и пес были питомцами его супруги.

Часть старинной усадьбы утопала в пышной зелени — даже в яркие солнечные летние дни южная стена дома была сокрыта густым мраком. Высокая каменная ограда кое-где изрядно заросла мхом и плющом. Шмели, пчелы и прочие насекомые кружили над цветочными клумбами, перелетали с одних темно-зеленых веток шиповника на другие. В воздухе сновали ошалелые мухи и мошкара. Пауки метались туда-сюда, латая дыры в своих сетях. От почвы сквозь траву поднималось густое испарение.

Похоронщик направился было ко входу в дом, когда сверху донесся сиплый крик, похожий на старческое ворчание. Прикрыв ладонью глаза, Вуанье поднял лицо навстречу слепящему солнцу.

В глубокой синеве величественно парил ворон. Невольно Вуанье сделал несколько медленных шагов к дверям. Черная крупная птица начала снижаться. Похоронщик уже поднимался по ступеням крыльца. Почти коснувшись крыши крылом, ворон бесшумно скользнул вниз, стремительно пролетел под самыми окнами и растворился в тени деревьев. Сколько ни вглядывался похоронщик в прохладный сумрак, он не мог ничего разобрать. Ни движения. Ни звука. Густая тень проглотила птицу.

Сам не зная почему, Вуанье почувствовал смутную тревогу. Он всегда был уверенным в себе, волевым мужчиной, однако сейчас ему сделалось неуютно, уверенность вдруг пропала, он будто оказался не в своей тарелке. В конце концов Вуанье махнул рукой, толкнул входную дверь и скрылся в доме.

***

Прошла неделя с того самого дня, когда на похоронщика набросился ворон. Жерар Вуанье благополучно забыл об этом случае. Он был серьезным и занятым человеком. Какое ему дело до такой ерунды, как назойливая бестолковая птица? Были заботы и поважнее.

Воскресный вечер Вуанье коротал за ужином в компании своих старых знакомых — то были люди достойные, солидные и высокообразованные. А пригласил всех в свой большой дом Виктор Симон, уважаемый доктор, профессор медицины.

От Симона веяло уверенностью и властностью. Всегда безупречно одетый, подтянутый, этот человек выглядел гораздо моложе своих лет. На днях Симон вернулся из Праги, где проходило крупное собрание известных и уважаемых светил современной медицины. Определенно, Виктору Симону было о чем поговорить с собравшимися за столом друзьями. Разносторонняя личность, он обладал уникальными знаниями, и не только в области медицины.

Помимо Вуанье и хозяина дома, за столом в просторном зале с высоким, отделанным изящной лепниной потолком также присутствовали Анатоль Гошар, врач-анатом и естествоиспытатель, длинноволосый, сухощавый мужчина, вызывающий уважение; Жорж Пуаскан, профессор Университета Шаврэ, преподаватель анатомии и естественной истории на кафедре естествознания, низенький седовласый старичок, впрочем, довольно подвижный, обладающий неугасаемым оптимизмом и замечательным чувством юмора; Александр Валеро, философ, преподаватель, поэт, получивший у своих почтенных старых учителей прекрасное образование и опубликовавший немало своих работ — эссе, монографий, очерков и сборников стихотворений; Жан Брюйер, мужчина плотного телосложения, не только ученый, естествоиспытатель и переводчик с латыни, но также бывалый путешественник и мореплаватель; Гюстав Монро, довольно крепкий и рослый, внешне напоминавший Вуанье, однако носивший очки и имевший весьма густую шевелюру, который слыл писателем и художником-пейзажистом.

Все эти почтенные, достойные люди познакомились очень давно. Они вели оживленную переписку и иногда собирались вместе. Порой их полемика затягивалась на долгие часы. Да и вся их яркая, насыщенная жизнь постоянно давала все новую пищу для размышлений. Сегодня они разговаривали, шутили уже несколько часов кряду. Старик Пуаскан говорил о своих учениках — радивых и не очень. Брюйер захватывающе рассказывал, как он сумел избежать смерти в пасти нильского крокодила. Монро собирался прочитать друзьям несколько страниц своей книги, а также поделился замыслами новых картин.

И только похоронщик Жерар Вуанье, мастер своего дела, был в тот вечер не особенно словоохотливым. Он казался рассеянным, задумчивым. Накануне ему приснился дурной сон, будто бы все сидящие сейчас за столом друзья умерли, а ему, похоронщику, пришлось заботиться о том, чтобы все они ушли в мир иной, что называется, в «лучшем виде». Этот сон отчетливо впечатался в его память и не уходил из головы на протяжении всего дня. Собственно, Вуанье попытался отвлечься от дурных мыслей и образов, наведавшись в дом своего старого друга Симона. Однако этот визит оказал на похоронщика прямо противоположный эффект. Все эти люди, его знакомые и друзья, то грезились ему мрачными темными фигурами без лиц, то лица их становились масками скелетов: грязно-белые черепа, хрустя позвонками, вертелись туда-сюда, клацали челюсти, а в пустые тарелки, блюдца и бокалы сыпались зубы… Все это ему приснилось этой ночью, и вот теперь сон издевался над ним наяву.

Вуанье пытался отогнать зловещие образы, но тщетно. В душе похоронщик был почему-то уверен: эти люди скоро умрут. И еще это отвратительное шуршание громадных черных крыльев! Вуанье чудилось, что большая тень маячит в одном из окон… Чертов одноглазый ворон! Когда все это началось? С тех пор как птица напала на него в городском парке. И с каждым разом сны Вуанье приобретали все более мрачный, зловещий характер. Уже и его Луиза начала жаловаться, что он стал будить ее по ночам.

«Вы все скоро умрете…»

— Любопытно, о чем вы, господа, будете разговаривать, когда отведаете моего прекрасного вина, —шутливо произнес Виктор Симон. — Жюль, неси вино!

Вскоре бутыль вина оказалась на столе. Ароматную бордовую жидкость разлили по бокалам. Затем все встали и торжественно произнесли первый тост.

— Надо отдать тебе должное, Виктор. Вино и в самом деле чудесное, — через некоторое время сказал старик Пуаскан. Он смаковал пьянящую жидкость, делал небольшие глотки, и тепло разливалось по его старому телу.

— Где ж ты раньше был, Виктор? — сказал Жан Брюйер. — Такое вино прятал от друзей…

За первым тостом последовали второй и третий. У Вуанье начал развязываться язык. Алкоголь помогал, отгонял мрачные думы, бодрил. Подавали разные изысканные блюда. Гости ели и пили, пили и ели. Время текло незаметно. За окном совсем стемнело, тучи саваном закрыли распухшую луну. Говорили о разном. Незаметно разговор перешел в философское, библейское русло. Речь шла о боге, о рае и аде, о жизни и смерти, о душе человека.

— В данном вопросе я придерживаюсь традиционных взглядов, — произнес Пуаскан, теребя свою седую бородку, обрамляющую лицо. — Есть рай и есть ад. Грешники, душегубы будут вечно печься над адовым огнем, праведники — наслаждаться райскими кущами. Вот только святых, знаете ли, не бывает. Например, возьмем моих студентов. Есть и смирные вроде, и дурного ничего не скажешь… Эх, да что там! Каждый из нас имеет за душой мелкие грешки. Чужая душа — потемки. Разве нет?

— Что верно, то верно, — согласился Симон.

— Знавал я одного смирного человека, — сказал Брюйер. — Так он людоедом оказался. Поедал детей. Сельский учитель. Лакомился своими же учениками, представляете? А по его виду ничего такого не скажешь: скромный, сдержанный, с учениками в меру строгий…

— Вот и я о том же, — кивнул Пуаскан.

Заговорили о том, есть ли жизнь после смерти тела.

— Как по мне, — поправив очки, подал голос Гюстав Монро, — после смерти человек просто погружается в глубокий сон, и все.

Жерар Вуанье сквозь пелену винного дурмана и навалившуюся усталость слушал друзей. Каждый высказывал свою точку зрения, вспыхивали споры, имели место и разногласия, и точки соприкосновения. Черепа скалились, лыбились, зубы позвякивали о посуду. «Вы все скоро умрете… Умрете…» — вертелось в голове, и огромный ворон, мерзко шурша, расправлял свои крылья, которые простирались по всей комнате…

— А что ты думаешь о жизни и смерти, дорогой Жерар? — теплым уютным голосом спросил Александр Валеро. Похоронщик слегка вздрогнул.

— Я не верю ни в рай, ни в ад, ни в чистилище, — негромко сказал он.

— А во что же ты веришь? — спросил хозяин дома. Все присутствующие разом повернули головы в сторону Вуанье, который почувствовал себя абсолютно нагим посреди просторного зала.

— После смерти человека ничего не ждет, — хрипло заявил он. Черепа пялились на него пустыми глазницами и молчали, точно языки проглотили. Да и не было у них языков. Они давно сгнили. Во ртах скелетов не осталось ни одного зуба.

Никто не вымолвил ни слова. Ответ прозвучал весьма мрачно.

— Да что мы в самом деле знаем? — промолвил Пуаскан, нарушив неловкую тишину. — Ничего.

— То есть ты, Жерар, считаешь, что после смерти ничего нет? — спросил Монро, неспешно отпив вина из своего бокала.

— Да, Гюстав, — коротко ответил Вуанье, а затем добавил: — Прошу меня извинить, друзья. Я вас ненадолго покину.

— Ты в порядке, Жерар? — поинтересовался Брюйер, отодвигая от себя опустевшую тарелку.

— Вполне, — попытался улыбнуться похоронщик.

У Вуанье взбунтовался желудок. Похоронщик покинул зал, где его друзья продолжали беседу. Справив нужду, Вуанье вышел в коридор, увешанный большими картинами в золоченных рамах.

Проходя мимо одной из погруженных в темноту комнат, похоронщик услышал кашель. Детский кашель. Он остановился, прислушался. Через несколько мгновений кашель повторился. Насколько Вуанье знал, в доме Симона не было детей.

Вуанье глядел во тьму. На фоне одного из высоких окон он различил фигуру. Маленькую, небольшого роста. Вдруг фигурка шевельнулась и исчезла. На похоронщика что-то смотрело из темноты. Множеством глаз. Нечеловеческих глаз. Мрак был осязаем, клубясь, он дышал, жил собственной неведомой жизнью. Почудилось ли ему это все?

«Вы все скоро умрете…»

Вуанье стало зябко. Из темной комнаты веяло холодом, хотя все окна были закрыты. Холод стал проникать внутрь вместе с растущим страхом. Похоронщик зашагал по коридору в направлении оживленных голосов и смеха, доносящихся из зала. Когда он появился, все разом умолкли.

— Боже, — наконец произнес Брюйер. — Ты бледен, Жерар. Столкнулся с привидением?

— О, их в моем доме немало, — попытался поддержать шутку приятеля Симон.

Но никто не улыбнулся и не рассмеялся. Все смотрели на похоронщика, словно впервые видели своего друга. Шесть скелетов, обряженных в рубашки, жилетки и пиджаки.

— Вы все скоро умрете, — тихо, но отчетливо сказал Жерар Вуанье и, более не вымолвив ни слова, шаткой походкой покинул зал.

Над столом застыла гнетущая тишина. Старик Пуаскан скорчил гримасу, будто у него что-то внезапно заболело. Писатель Монро снял очки и опустил взгляд на оскудевший угощениями стол. Валеро провожал похоронщика взглядом. Симон, казалось, пребывал в задумчивости. Все собравшиеся были ошарашены словами друга. Сказанное было неожиданным и нелепым. И это было не похоже на Жерара Вуанье. Что бы значило столь странное поведение? Похоронщик произнес страшные слова твердо, уверенно, словно сказанное само по себе являлось неопровержимой истиной. Вечер был испорчен, а слова из уст Вуанье оставили в душах гостей неприятный осадок.

***

Доктор Виктор Симон проснулся глубокой ночью. Осторожно, чтобы не разбудить супругу, поднялся с кровати и бесшумно направился в свой кабинет. Там он сел за стол, достал из выдвижного ящичка револьвер и, недолго думая, вставил ствол себе в рот.

Новость о том, что его друг Виктор Симон убил себя, Жерар Вуанье узнал из местной газеты «Nouvelles de Shavrais». Любой другой на месте похоронщика задавался бы вполне естественными вопросами: зачем? Почему? Что толкнуло уважаемого доктора на самоубийство? И действительно — Виктор Симон застрелился без видимых причин. У него попросту не имелось оснований для этого. Прекрасный доктор, замечательный супруг, общительный, добропорядочный, увлеченный, любящий свое дело, всегда готовый прийти на помощь. И вдруг — такая бессмысленная смерть.

Куда как больше вопросов и толков появилось, когда на протяжении года нелепые смерти уважаемых и известных в определенных кругах людей последовали одна за другой, с просто пугающей стремительностью. Старик Жорж Пуаскан, преподаватель анатомии на кафедре естествознания, упал на лестнице в Университете Шаврэ. Художник и писатель Гюстав Монро был ужален ядовитой змеей. Анатом Анатоль Гошар угодил под колеса омнибуса прямо в центре Парижа. Философ Александр Валеро повесился в одной из швейцарских гостиниц. Неутомимый путешественник Жан Брюйер сгинул где-то в Средиземном море.

Казалось, над всеми этими хорошо знакомыми между собой людьми навис злой рок. И только похоронщик Жерар Вуанье, единственный из этой компании оставшийся в живых, знал, что происходит. Каким-то непонятным образом, невольно, он вызвал из потусторонней жизни, с самого ее дна, что-то непередаваемо страшное, зловещее и могущественное. И оно затеяло с людьми смертельную игру, для начала использовав Вуанье в качестве проводника темной силы. Он был только посредником зла. Вылетевшая из уст похоронщика фраза «вы скоро все умрете» и в самом деле оказалась убийственной.

Теперь Вуанье уверовал. Демоны извне завладели им. Многие годы он жил во грехе: он снимал с покойников драгоценности, чтобы в ломбардах или у ювелира выручить за них хорошие деньги, которые он спускал на азартные игры и на запретные развлечения с молодыми девушками; он обманывал скорбящих и свою жену; бессчетное множество раз он изменял супруге с женщинами, продававшими свое тело за большие деньги. А в конечном счете он обманывал сам себя.

Души усопших не пребывали в покое и умиротворении, они бродили на свободе, принимая самые различные обличия. Они разгуливали среди живых, требовали справедливости.

Жизнь Жерара Вуанье превратилась в кошмар. Чудовищные сны переплетались с реальностью, и все это создавало пугающую, полную инфернальных образов и тварей, мозаику. Многоликие бессчетные ужасы преследовали похоронщика каждый день, потусторонние голоса непрестанно что-то от него требовали. В обыденных, бытовых вещах и явлениях ему чудились зловещие знаки. Смерть его супруги Луизы совсем выбила Вуанье из колеи привычной жизни — он сделался затворником. Многие друзья и знакомые отвернулись от него, считая, что он совершенно спятил. У него осталась только доставшаяся по наследству похоронная контора.

Вуанье подумывал бросить работу и уехать из Франции. Ведь безбедная старость ему была обеспечена — как-никак, похоронное бюро неплохо кормило его многие годы. Теперь он уверовал. И знал также, что Черная Пустота, бесформенная и неохватная в своей мрачной бесконечности, Бессмысленная Пустота по ту сторону жизни, приготовила ему нечто гораздо более страшное, нежели просто безликая смерть.

***

В этот поздний час бушевала непогода. Яростный и холодный, почти осенний ветер тревожил росшие у похоронного бюро Вуанье старые деревья, заставляя их кряхтеть и стонать. Плакучие ивы водили ветвями по покрывшейся рябью воде маленького пруда, будто безнадежно пытались что-то найти в темной воде. Шуршал камыш. Ливень грохотал по крыше, настойчиво стучался в окна. Дождевая вода бурлила в сливных трубах. Яркие молнии вспарывали угрюмые черные тучи.

Похоронщик Жерар Вуанье доделывал кое-какую работу в своем кабинете. Несмотря на темноту за окнами, желтый свет создавал атмосферу тепла и уюта. Наконец похоронщик встал из-за стола и вышел из кабинета. Идя по коридору, он толком не мог различить звука собственных шагов из-за шума бури снаружи.

Вуанье вошел в зал. Здесь в гробу лежала пожилая женщина по имени Элеонора де Жокрие. При жизни эта богатая, умная женщина многого добилась, получила превосходное образование, семь была замужем. Некоторые из мужей злоупотребляли ее властью, возможностями и богатством. Живая и бойкая, она всегда была в курсе светской жизни, питала слабость к драгоценным, редким вещицам и роскошным платьям. Мадам Жо, как называли ее многочисленные друзья и знакомые, частенько устраивала в своей огромной, окруженной ухоженными садами усадьбе званые ужины и великолепные пышные балы, на которые собиралась едва ли не вся знать в округе городка Шаврэ.

Родившаяся в 1798 году Элеонора де Жокрие полно и ярко прожила почти целый век. И вот на закате жизни ее прикончил рак кишечника. Болезнь убивала Мадам Жо медленно и мучительно, буквально сжирала ее изнутри. За год она превратилась в ссохшуюся мумию: кожа, приобретшая нездоровый желтоватый цвет, обтягивала кости; исчез, рассосался жир; грудь старой женщины, в юности соблазнявшая десятки мужчин и выглядевшая упругой, превратилась теперь в темные, покрытые пятнами и струпьями, уродливые отростки, увенчанные почерневшими сморщенными сосками, сочащимися какой-то слизью; почти все волосы и последние зубы выпали, и рот криво растянулся под крючковатым орлиным носом. Именно такой и увидел Вуанье старую Элеонору де Жокрие еще до того, как он и его помощники мастерски потрудились над ней.

Теперь же, после многочисленных процедур и приготовлений, после того как тело было обмыто и из него слили всю кровь, после того как из вздувшегося живота удалили газы и покойницу уложили в дубовый гроб, Элеонора де Жокрие стала более или менее походить на человека. Дефекты сморщенной пожелтевшей кожи тщательно скрыли под слоем макияжа, облысевшую голову покрыли пышным париком с сединой.

В последние месяцы жизни родственники и друзья видели перед собой живой скелет, призрак: болезнь не оставила пожилой женщине почти ничего человеческого. Вид ее вызывал трепет даже у самых стойких людей, даже у тех мужчин-ветеранов, что в былые времена не раз побывали на полях сражений. Там им доводилось видеть смерть молодых, пышущих здоровьем людей от пуль, картечи, ядер и огня — и это было ужасно, жестоко и несправедливо. Но то, что теперь видели все, было совсем иным делом. Смерть была страшной, медленной, источающей. Старый организм отступал под натиском болезни. Постоянно разрастаясь, опухоль поражала все внутри: кишечник, желудок, печень, почки, легкие, яичники, нервы и, наконец, сердце и мозг. Боль была дикой. Мадам Жокрие металась на простынях, стонала и кричала днем и ночью, до смерти пугая своих маленьких внуков, приехавших погостить к ней в усадьбу в эти летние солнечные дни.

Когда старушка перестала принимать пищу, стало ясно, что ей осталось недолго. У смертного одра своей богатой родственницы горячо спорили ее близкие: умертвить ли мученицу или продлить ей жизнь? Но Жокрие каждый день казался адом, а споры и брань родственников не улучшали ее состояния — ей становилось только хуже. И когда, наконец, она преставилась, родные, несомненно любившие и уважавшие ее, вздохнули с облегчением. Разумеется, тело страдалицы было направлено к лучшему в Шаврэ похоронщику — Жерару Вуанье.

Вуанье тут же принялся за работу, и теперь почерк мастера своего дела был узнаваем. Похоронщику, пускай и временно, все же удалось вырвать Мадам Жокрие из цепких и загребущих лап смерти. Трудности возникли с внутренними газами. Ко всему прочему пришлось также задерживать непрестанно сочащуюся из анального отверстия слизистую жидкость. И запах. Он был ужасен. Вуанье и сейчас ощущал его в своих волосатых ноздрях. Казалось, запах въелся даже в кожные поры. Но аромат пышных цветов, терпкий и густой, перебивал все остальные запахи. На изменившемся лице старой женщины, если пристально вглядеться, была заметна тень улыбки. Будто бы не было опухоли, адских мук. Будто бы смерть пришла во сне, тихая и безболезненная. Элеонора де Жокрие, она же Мадам Жо, обрела наконец покой.

Вуанье помнил, какая пренеприятнейшая история приключилась, когда многочисленные родственники стояли у гроба и прощались с усопшей. Глаза мадам Жокрие внезапно открылись. И ее дочь, вскрикнув, едва не лишилась чувств — прямо здесь, в большом зале. Можно было понять женщину, увидевшую, как покойная мать смотрит прямо на нее остекленевшим и вместе с тем живым взглядом. Поднятые веки, распахнутые глаза. Да еще эта странная улыбка на застывшем лице. Однако до обморока дело не дошло, все закончилось весьма благополучно. По своему многолетнему опыту Вуанье прекрасно знал, что открытые глаза мертвецов не были чем-то из ряда вон выходящим. Более того, с покойными происходили и другие, вполне естественные изменения: отвисали челюсти; текло из носа и ушей; выходили ядовитые, застоявшиеся в теле газы; тела сами по себе меняли положение. Поначалу Вуанье все это казалось неестественным, чуть ли не жутковатым, но с течением времени стало делом привычным. К тому же он не верил во всю эту мистическую чушь.

На Элеоноре де Жокрие, разумеется, были украшения — чего стоили одни золотые перстни на ее костлявых пальцах. Золото и драгоценные камни притягивали взгляд похоронщика. Последний раз. Он оставляет свою работу. Насовсем. Он снимет драгоценности с покойницы в последний раз. Соблазн был велик.

Вуанье потянулся к перстням. Они словно срослись с пальцами старухи, которые следовало бы отрезать. Похоронщик взглянул на маленькое лицо Жокрие и обомлел. Веки без ресниц были подняты, белесые, подернутые мутью, слепые глаза смотрели в полумрак зала. А жуткая улыбка, на самом деле искусственная, будто стала шире. Покойница открыла глаза уже во второй раз. Вуанье опустил ей веки, замер. Глаза открылись вновь. Он снова их закрыл. Они опять открылись. Глаза смотрели на Вуанье и как бы сквозь него.

Не в силах более выдерживать этот взгляд — пронизывающий, колкий, почти зловещий, — похоронщик обвязал голову женщины черной тканью. Затем он снова принялся стягивать золотые перстни с холодных мертвых пальцев. Ничего не получалось. К тому же Вуанье не оставляло ощущение, что мадам де Жокрие продолжает наблюдать за ним. Тогда он содрал повязку с лица покойницы. Ее глаза были широко распахнуты.

«Черт тебя побери!»

Вскипев, Вуанье схватил острый нож и несколькими точными, короткими движениями вырезал глаза, бросив их на саван. Глазные яблоки покатились и скрылись в складках ткани. Спрятав нелицеприятное зрелище под черной повязкой, похоронщик отрезал покойнице пальцы и стянул с них драгоценности. Так-то! Никто об этом не узнает! Завтра Мадам Жо закопают в землю.

Жерар Вуанье вздрогнул, когда позади гулко хлопнула входная дверь. Неужели он позабыл запереть ее на ключ? Так или иначе, но, похоже, он теперь был в конторе не один. Кем бы ни был незваный гость, — возможно, просто случайный человек, скрывающийся от разыгравшейся непогоды, — следовало срочно заметать следы, избавляться от улик. Ведь он только что ножом выковырял несчастной старухе глаза, да еще и отрезал ей несколько пальцев на обеих руках… Проклятье! Проклятье! Проклятье…

***

Когда Жерар Вуанье вышел из зала, он увидел следы — грязные, мокрые, словно тот, кто оставил их, только и делал, что ходил по образовавшейся от дождя грязи и не вылезал из глубоких луж. Откуда-то донесся тихий, но отчетливый кашель. Кашель ребенка. И маленькие грязные следы на полу.

«О боже…»

В сознании Вуанье вдруг что-то вспыхнуло, стремительно провернулось. Похоронщик затрепетал от ужаса. А потом из мрака неосвещенного помещения появилась девочка. Такая маленькая, почти крошечная, такая беззащитная и хрупкая. Девочка кашлянула — на этот раз сильнее и громче, — и на полу перед ее ногами в лужице крови и слизи зашевелился клубок червей. Лица незваной визитерши не было видно — его скрывали грязные, нечесаные космы, с которых стекала и капала на пол дождевая вода. Девочка заговорила тихим простуженным голосом, в котором были различимы нотки мольбы. В горле что-то клокотало:

— Пустите меня, дяденька… На улице так холодно и мокро… Пустите меня…

Борясь с нахлынувшим вихрем чувств, Вуанье невольно подался вперед, но отшатнулся, когда из противоположной темной комнаты в коридор неуклюже шагнул кто-то еще. Снова глухо хлопнула входная дверь.

Пытаясь подавить страх, Вуанье на нетвердых, дрожащих ногах попятился к залу. Девочка медленно пошла за ним. Ее следы поблескивали при неярком свете. Она кашляла, извергая червей на пол.

Похоронщик, не теряя из виду девочку и несколько других фигур, уже очутился в зале. Здесь света было больше. Но тьма наступала отовсюду, ужас витал под потолком. Похоронное бюро наполнялось звуками. Вуанье слышал гулкие неверные шаги в комнатах и коридоре, слышал, как стучит входная дверь.

Они все прибывали. Вуанье, трясясь всем телом, отступал к гробу. Кашляющая девочка вдруг подняла свои белые ручки к лицу и откинула с него мокрые волосы. Это была Флоретта Рафаэле, умершая от простуды и преданная земле на кладбище Адени. Именно ее он видел в доме у Виктора Симона тем вечером. Но как… Да возможно ли такое?! Вуанье задыхался, пот тек с него ручьями. Флоретта улыбнулась, и только ее черные бездонные глаза оставались неподвижными. Дочка доктора Фаусто Рафаэле, девочка, восставшая из мертвых…

Жерар Вуанье стал с ужасом и трепетом узнавать и остальных мертвецов, упрямо ковыляющих вперед: молодая аристократка Лауренсия Д’Атьен с почерневшим, обглоданным лицом и полусгнившими кистями; Александр Валеро со склоненной набок головой и веревочной петлей на шее; Гюстав Монро, распухший, в порванных на коленях штанах; старый профессор Жорж Пуаскан без носа и с клочьями истлевшей седой бороды. Весь скрюченный попавший под омнибус Анатоль Гошар и увитый водорослями исчезнувший в море Жан Брюйэр тоже оказались здесь.

Похоронщик уперся спиной в гроб. А влекомые неведомой дьявольской силой мертвецы продолжали идти вперед. От страшных фигур веяло разложением и смертью.

Жизнь Вуанье распадалась на части. Прошлое, будущее и настоящее перемешались, словно карты. Время, выйдя из-под контроля земных часов, остановилось. В окна глядела густая тьма. Похоронщик смотрел на мертвецов, неуклонно приближавшихся к нему. Ему показалось, что он узнал лицо своей супруги Луизы. Не успел Вуанье осознать это в полной мере, как за спиной началось какое-то движение. Похоронщик обернулся. Из гроба медленно поднималась закутанная в саван Мадам Жо. Вуанье сделалось дурно. На лице Элеоноры де Жокрие не было повязки. Уродство вырванных глаз выглядело отвратительно. Усопшая протянула к нему руки, и похоронщик, вскрикнув, отшатнулся к стене: в центре обеих ладоней застыли налитые кровью глаза…

Мадам Жокрие неуклюже выбралась из своего гроба. Источая смрад, сыпля комьями земли и червями, мертвецы приближались. Путь к выходу оказался отрезанным.

Вдруг одно из окон разлетелось вдребезги, со звенящим грохотом усыпав пол осколками стекла. В заполненный мертвыми просторный зал огромной черной тенью скользнул одноглазый ворон — Вестник Смерти. А следом за птицей в образовавшийся проем устремилась и сама Тьма. Прошлое, настоящее и будущее слились в одну Черную Бесконечность.

***

На следующий день местная газета «Nouvelles de Shavrais» написала о бесследном исчезновении похоронщика Жерара Вуанье. В усадьбе его не оказалось, отсутствовал он и в похоронном бюро. Взявший на себя это дело детектив Жюль Моруа опросил лиц, которые могли хоть что-то сказать. Однако ни сотрудники похоронного бюро, ни пожилая служанка-полячка Ядвига Каински, ни родственники Вуанье, не знали ровным счетом ничего. Правда, кое-кто утверждал, что в последнее время Вуанье казался морально подавленным и старался избегать всяческого общения. Обыскали местность вокруг конторы, маленький пруд и придорожные заросли. Безрезультатно. Расследование, не успев толком начаться, быстро зашло в тупик, как до сих пор оказались нераскрытыми и таинственные смерти друзей похоронщика.

Однажды чернокрылый Вестник Смерти наведался к детективу Моруа, постучав в окно клювом. Ворон уже не раз являлся детективу, неустанно старавшемуся найти похоронщика Вуанье, тогда как его коллеги махнули на это дело рукой. Моруа повесился в собственной спальне, а оставив на столе записка следующего содержания:

«Никого не вините в моей смерти. К ней никто не причастен. Я был упрям и не обращал внимания на знаки Вестника. А вчера вечером Вестник явился ко мне и подал знак сделать то, что я собираюсь сделать. И я вас прошу — не ищите более Жерара Вуанье. А если будете искать, то накликаете беду на себя и своих близких. Вуанье там же, где вскорости окажусь и я, ваш покорный слуга Жюль Моруа. Быть может, на том свете все мы свидимся. Прощайте».

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)