Рассказывать о малоизвестном авторе — непростое занятие. В мире переизбытка информации и быстро меняющихся трендов читающая публика не склонна к отысканию новых имен — это новые имена заинтересованы в поиске читателя. Истории успеха создают ощущение, что законы рынка неизбежно выводят талантливых авторов на верхние строчки в списках бестселлеров. Соответственно, безвестность писателя выглядит как показатель низкого качества его текстов. Но это не так. Даже игроки рынка признают важность рекламы и затрат на «раскрутку». На судьбу писателя зачастую влияют многие факторы, не имеющие ничего общего с вопросами творчества.

К примеру, у Николая Веревочкина, о котором пойдет речь, наиболее обласкана критиками повесть «Человек без имени». В ней рассказывается гротескная история бездарного художника, который прячет у себя дома гениального бомжа, потерявшего память. Пытаясь разыскать воспоминания в хаосе образов, проносящихся в затуманенном сознании, страдалец творит великолепные полотна, которые его ловкий хозяин выдает за свои.

Вещь впечатляющая, но стоит отметить, что она слабее других произведений Веревочкина. Эта повесть наиболее безыскусна, прямолинейна и до порнографичности «чернушна». И, как видно, это именно то, что требуется определенным кругам окололитературной братии. Другие вещи автора, гораздо более глубокие, изящные и мудрые, прошли мимо их внимания, не получили ни обильных номинаций, ни премий.

Давайте помнить об этом, заводя разговор о незнакомом писателе. Он и сам может оказаться этаким «запертым гением», творчество которого просто не вписывается в заданные форматы.

Но для начала — небольшой тест.

Вообразите щемящее уныние осенней степи. Холодный ветер гонит сухие шары перекати-поля. В одном из них застыл от ужаса, распялив лапы, тарантул. Ему не дано понять, отчего вселенная сошла с ума и завертелась кувырком.

И вот — внезапный покой. Перекати-поле, вместе с сотнями других таких же шаров, прибило к стене сарая в деревушке, медленно умирающей на окраине вселенной. И раньше, чем ошалелый тарантул приходит в себя, пьяный дурак обливает груду сухих шаров бензином и зажигает спичку…

Вам стало не по себе? Конечно, у Николая Веревочкина все это написано куда талантливее, но важно представить эти образы и прислушаться к ним душой. Если от них на сердце легла тень тревоги, смело продолжайте чтение этой статьи.

Если нет — смело бросайте. Веревочкин — автор не жанровый и не коммерческий, его творчество — не фантастика, не хоррор и не драма, какими мы привыкли их видеть.

Н. Веревочкин: «Карикатуры стали для меня мостиком между графикой и литературой»

По сочному и лаконичному слогу, психологизму, темам и глубине его проза — наследие классической русской литературы. Той самой, вышедшей из «Шинели» Гоголя, литературы Пушкина, Достоевского, Бунина, Булгакова, Распутина и многих других, чьи имена составляют славу русской словесности.

С одинаковой легкостью Веревочкин обращается к мягкой иронии и погружает читателя в сюжеты, полные тревоги, страха и депрессивной безысходности. Сердце вздрагивает, когда в круговерти гротескного хаоса сгорает заживо ни в чем не повинный тарантул, или когда под занавес нехитрой жизненной повести на страницах вдруг появляется олень с кровавым дырами вместо выбитых дробью глаз. Или когда через сон человека идут, сокрушая в пыль умирающий город, вымершие мамонты, а человек пытается пересидеть их нашествие в небоскребе из самана…

Самой частой темой в творчестве Веревочкина становится смерть. Ее различные обличья — это не череда способов умерщвления персонажей на конвейере pulp-fiction, а одна из констант литературного мифотворчества.

К примеру, повести «Подзаборные боги» и «Страна без негодяев» — это в буквальном смысле мифы о путешествии на тот свет.

В первом случае — к затерянному в горах селению у чудесного Источника, который очищает от алкогольной и наркотической зависимости. Но его вода не «живая», а «мертвая». Исцелившийся попадает в зависимость от Источника и должен жить рядом с ним. Такое «исцеление» подходит только для тех, кому уже незачем возвращаться в суету будней. Для мертвецов. Источник — это чаша забвения. И не случайно проводником к нему выступает человек, называющий себя Хароном.

Он предает свое предназначение и приводит наемников, чтобы захватить воду Источника и превратить ее в «лекарство» для элит. Но у Источника находится боец. Это человек, называющий себя Барсом. В прошлом браконьер-барсятник, ныне — истребитель браконьеров. Он, всегда убивавший без гнева и злобы, творит короткую и жестокую месть.

А бывший пропойца так и не прикоснулся к «мертвой воде». Ему она противопоказана, потому что в нем еще есть жизнь, есть совесть, он способен любить и ненавидеть, остро реагировать на несправедливость — у него в груди есть сейсмограф, как выражается Философ, один из ключевых персонажей. И он становится новым Хароном, вновь окунается во мрак и грязь реальности, чтобы искать погибшие души и вести их к покою…

Во второй повести уставший от бессмысленности жизни человек возвращается на малую родину — и обнаруживает, что его деревня стала жертвой то ли секретного эксперимента, то ли аномального явления. Ее жители странно деградировали, утратив всякую деятельную энергию. Деревня окружена кольцом автоматических пулеметов. Войти может каждый, выйти — никто. Герой оказывается заперт в «аномальной зоне»… а по сути — в царстве мертвых, куда он пришел, как Орфей за Эвридикой, за смыслом жизни.

Н. Веревочкин: «Карикатуры стали для меня мостиком между графикой и литературой»

А вот совершенно фельетонная завязка: в зоопарке лев съедает некоего Анания Перфильевича Взбздзиндского, человека маленького, ничего после себя не оставившего и запомнившегося тем, что в последние минуты жизни просил пощадить животное, не повинное ни в чем, кроме своей хищной природы. Это зачин самой, наверное, пронзительной повести Веревочкина «Жертвенный осел».

Всего 30 страниц — простая история любви и предательства. Система образов построена на «животных» сравнениях: скажем, антагонистом является Лев — не зверь из зоопарка, а Лев Бамбукович Опупьев, обитатель каменных джунглей и отпетый хищник. Ему же дано «мифологическое» определение: Бюротавр. Сытое и наглое чиновное чудовище.

Мальчик Сережа, сын возлюбленной Анания Перфильевича, в подростковом озлоблении пишет роман, в котором доказывает, что все люди — бандерлоги. Ананий Перфильевич пытается убедить его в обратном. Он очень серьезно подходит к разговорам с этим юным человеком. Но его возлюбленная делает выбор в пользу Опупьева. С богатым и успешным отчимом Сережа вырастает наркоманом. Тьма торжествует.

Сам Ананий Перфильевич — жертвенный осел. Травоядное, которое периодически скармливают хищникам в неволе, чтобы те не закисали на дармовой кормежке и поддерживали себя «в форме». Трагизм в неизбежности жертвы: хищник обязательно получит свое. Здесь облик смерти — исход животной борьбы за существование, в которой активно участвуют люди.

В Анании Перфильевиче проступают черты классического «маленького человека» русской литературы. Нелепый с виду, беззащитный перед самодурством сильных мира сего, но с большой душой — знаем мы таких, хотя бы из «Бедных людей» Федора Михайловича, который тоже, как известно, из безразмерной гоголевской «Шинели». Да и созвучие с именем Акакия Акакиевича вряд ли случайно.

Впрочем, Веревочкин не повторяет, а развивает традицию. Его герой в мире «зверей» — Человек, владеющий искусством любить ближнего больше, чем себя. Ближнего в самом христианском смысле слова — не близкого (друга, родного), а просто того, кто рядом.

В конце повести, когда сюжет уже пришел к трагическому финалу, рассказчик продолжает повествование и добавляет к образу героя два важных, на первый взгляд взаимоисключающих штриха. С одной стороны, Ананий Перфильевич любил бродить по горам в одиночестве, потому что в мире звериных отношений «стыдился быть человеком». С другой стороны, он любил ходить на выставки картин. Он обладал способностью находить удовольствие даже от плохих полотен. У него был испытанный прием: он внимательно рассматривал картины и воображал, что это он написал их.

А ведь это, вкупе с другими черточками, рассыпанными по тексту, уже свидетельство того, что в избитой душе героя жила неистребимая потребность в любви к людям.

Деятельная любовь к ближнему, самопожертвование из-за чужих грехов прозрачно намекают на прототипа этого персонажа. Но вот сумел ли человек со смешной фамилией Взбздзиндский попрать смертью смерть? Повесть написана в 1980-х годах — как предчувствие трагически неизбежной смерти целой страны.

Самый широкий диапазон «ликов смерти» можно найти в opus magnum Веревочкина — романе «Зуб мамонта. Хроника мертвого города». Это масштабное и глубоко личное произведение.

«Воды сомкнулись над родительским домом, школой, речными заводями, грибными лесами, вишарниками. И не было дня, чтобы с тоской, разрывающей душу, он не вспоминал любимые закоулки, плетни и огороды, заветные места — старицы, острова на реке, друзей, живших на их краю…»

В романе описано затопление Ильинки, в реальности это был райцентр Марьевка Северо-Казахстанской области, малая родина автора. Село затопили перед его совершеннолетием. Сейчас там Сергеевское водохранилище — кстати, популярное место отдыха североказахстанцев и россиян из приграничья.

О себе Веревочкин кратко сообщает: «На каникулах в старших классах и сразу после школы работал геодезистом и каменщиком на стройках нового города. Дома эти сейчас превращаются в руины…»

Это об одном из целинных городов, которые возводились в степи. В «лихие девяностые» они пришли в чудовищный упадок. И процитированный фрагмент автобиографии Веревочкин «подарил» центральному персонажу «Зуба мамонта», человеку с не самой благозвучной на свете фамилией Козлов. Он буквально бомжует в собственной квартире посреди Степноморска — без воды, газа и электричества, с буржуйкой.

«Одна радость — с самолетов не бомбят. А так — хуже блокады», — мрачно шутит Козлов о царящей вокруг разрухе.

В молодости он строил Степноморск и водохранилище, горделиво названное Степным морем. Жизненный цикл города оказался короче, чем у человека. Теперь Козлов наблюдает, как умирает его детище. Город опустел и подвергается разграблению оставшимися жителями, у которых не было возможности сбежать в поисках лучшей доли. Апокалиптический пейзаж не выдуман — срисован с реальности периода развала один в один:

«Нет цвета чернее, насыщеннее и безнадежней, чем эти провалы в бетонных черепах. Словно сама вечность прячется в разграбленном и обреченном здании. Кроме этой черноты и бетона, от здания ничего не осталось. Были содраны балконные решетки, водосточные трубы, и лишь кусок пожарной лестницы страшно повис на уровне третьего этажа. Довершая разгром, по крыше ползали юркозадые удальцы, ошалевшие от дармовщины. И все — кривые, хромые, колчерукие. И куда только девался веселый, бесшабашный народ, некогда населявший эти места? Работа кипела с невиданным энтузиазмом. Брезгливую жалость вызывали эти люди, доведенные до крайней нищеты и наконец-то допущенные к приватизации — разграблению ничейного города».

Козлов теперь алкаш и могильщик, хоронит людей (еще один Харон среди персонажей Веревочкина). Хоронит за еду или вовсе даром. Выгода его не интересует, да и что взять с нищих стариков, которые являются его основными «клиентами»?

В этот омут упадка, депрессии и отчаяния прибывает Руслан, бледный отрок с электрогитарой. Сын, о котором Козлов и не подозревал.

«С него можно было писать портрет неудачника: крайнее слабоволие при непомерном тщеславии и слабо выраженной одаренности».

Он стал наркоманом, мать и отчим подлечили его и выслали из столицы — подальше от губительного круга знакомств, от соблазнов. В основу сюжета лягут сложные отношения этих двух людей, трудная одиссея отца и сына по царству мертвых.

Текст пронизан зловещим мистическим символизмом, и смерть становится ведущей темой всей книги. На свете мало произведений, в которых бы так полно и всеобъемлюще исследовалась смерть во всех проявлениях.

Она присутствует как естественный финал жизни, когда умирают старики. Она крушит мечты о завтрашнем дне в виде нежданной трагедии — как несчастный случай, который забирает мальчишку Ярыгина. Это один из светлых и вместе с тем очень депрессивных эпизодов повествования, в котором еще не спившийся Козлов налаживает личную жизнь, показывает себя отличным отцом для детей своей симпатичной соседки.

Н. Веревочкин: «Карикатуры стали для меня мостиком между графикой и литературой»

Ярыгину за исправленные двойки он обещает подводное ружье. Мечта мальчишки сбывается — и этим ружьем он случайно наносит себе смертельную рану. Не суждено Козлову пожить по-людски, а на его добрых умелых руках словно лежит проклятие: все, что они делают, заряжено смертью — и дар славному пацаненку Ярыгину, и дар стране — радостный молодой город.

Смерть становится и временем действия. Основные события разворачиваются буквально после апокалипсиса. Тогда, в девяностые, перспективы выживания казались наивными сказками.

Умер город: «Мертвый город доживал свой век по инерции, без цели и смысла. Как петух с отрубленной головой».

Умерла страна: «Событие это из своей глуши Козлов воспринял как еще одну, всеобщую измену, окончательно перечеркнувшую его жизнь. Он не верил холеным людям больших городов, сжигающим свои партбилеты перед телекамерами. Они говорили о свободе, но уже требовали, чтобы их называли господами».

Смерть — это и место действия: от мертвого города до кладбища, на котором происходят несколько сцен, в том числе — один из ключевых и наиболее гротескных эпизодов книги.

Узнав о смерти девочки, которую посадил на иглу, Руслан решает свести счеты с жизнью. И Козлов… берется ему помочь.

«Только резать вены стеклом — пижонство. Не знаю, как на твой вкус, но и вешаться как-то не по-мужски. Топиться? Нет, топиться, травиться — бабское дело. Мужчина должен стреляться. Я бы на твоем месте застрелился.
— Из чего? — удивился Руслан странному повороту разговора.
— Из пистолета. Могу дать напрокат…»

Пистолет у Козлова имеется. Это оружие он предлагает сыну трижды. Тот стоек в своем желании смыть вину кровью, но Козлов, не отговаривая, каждый раз останавливает Руслана в последний момент. Сначала просьбой убить себя на природе: «Потом квартиру не отмоешь, — объяснил он…» Затем — предлагая место на кладбище: «Я бабушке Рубцовой могилу вырыл… Там тебя и прикопаю. Самоубийц за оградой хоронят, а я уж тебя по блату, возьму грех на душу».

Таким образом мудрый Козлов дает Руслану время разобраться в себе и глубоко пережить свое страшное решение. Наконец, лежа в чужой могиле, парень снова прикладывает дуло к виску…

«Минуту назад его не волновало, есть ли Бог. Ему было все равно. Но сейчас, чувствуя пальцем холод спускового крючка, он хотел, чтобы Бог был, понял и простил ему его выбор. Страх наполнял тело холодом и ознобом. Это был многоплановый, безысходный страх. Он страшился нажать спусковой крючок и боялся не найти в себе сил сделать это. Ужасно было умереть, но еще ужаснее — остаться жить…»

Развязка этого эпизода слишком хороша, чтобы пытаться пересказать ее своими словами. Оставим ее для тех, кто прочтет книгу, нам еще надо сказать, что смерть, в конце концов, — это идейная закваска романа, четко выраженная словами Козлова: «Ты когда-нибудь смотрел на всю эту суету глазами мертвого человека? Человека, которому уже ничего не страшно и ничего не надо? Только тогда и доходит, что же это такое — настоящая жизнь».

Н. Веревочкин: «Карикатуры стали для меня мостиком между графикой и литературой»

Разумеется, весь творящийся на страницах романа вселенский кошмар — это всего лишь несколько личных трагедий. Жизнь на планете продолжается. Кто-то ведь и устроился в новом мире. Кто-то и в царстве смерти нашел способ зарабатывать на жизнь.

Воплощением успешного человека «лихих 90-х» становится очень яркий персонаж Енко. В принципе, рекомендует он себя как будто правильно:

«Я нашу нищету не понимаю. Что это за мужики, если не могут обеспечить семью? Если надо, я бы и в киллеры пошел, чем на жизнь жаловаться и смотреть на пустые тарелки». Или, как отмечает автор, «досадно, что он так груб в своих суждениях. Но еще досаднее, что прав».

Дальше мы узнаем, что Енко действительно готов на любой обман и любую подлость. Он из того же племени «дорвавшихся до приватизации», которые раскурочивали дом в начале книги, только он предприимчивее, и начинает крутить бизнес — «делать деньги из воздуха», как говорили в 90-е, напористо обманывая всех подряд.

Есть большой эпизод, когда этот «нувориш» приезжает на охоту в глухую деревню, щедро оплачивая ящиками водки услуги местных мужиков, погруженных развалом в Средневековье. Тут он из дельца превращается в сытого барина, снисходительно позволяющего обслуживать себя подобострастным крепостным.

«Енко хамил так, что в любом другом месте ему бы давно набили морду, но эти тихие люди млели от удовольствия…»

Это самая отвратительная и тяжелая часть книги. Мрак варварства и беспросветная душевная грязь предельно четко рисуют настоящий портрет «хозяина жизни» в царстве смерти.

Он берет в помощники Руслана, обещая вытащить из нищеты. Возит с собой, поражает своей хваткой и барской роскошью, чтобы надежнее подсадить на крючок «успеха». Конечно, движет им отнюдь не альтруизм. У Енко уже готов «бизнес-план»: Руслан — наркоман из столицы, имеет связи с барыгами, через него можно наладить новую торговлю зельем… И плевать, если сорвется, снова сядет на наркотики. Можно сказать, что беспринципный «бизнес» становится еще одним «ликом смерти» в романе.

На угрозу сыну Козлов реагирует неожиданно энергично. Явившись в дом Енко, он застает его сынишку. Мальчик, ради которого Енко, с его же слов, готов стать хоть киллером, в одиночестве играет в командную игру: остервенело и бессмысленно лупит клюшкой по шайбе. И, конечно, Козлов не опустится до того, чтобы угрожать ребенку. Он придумывает кое-что получше — угрожает… крутой тачке Енко. И быстро одерживает победу.

Изложенная здесь линия повествования — только часть книги. В ней еще много ярких образов, невероятных жизненных историй, макабрических видений, серьезных нравственных вопросов и выбивающих почву из-под ног сюжетных поворотов. Нет смысла пытаться все пересказать. Это целая энциклопедия умирания и попыток найти смысл жизни в беспросветной атмосфере 90-х, которая отражена вне навязших в зубах криминально-сериальных сюжетов и заимствованных жанровых клише.

Н. Веревочкин: «Карикатуры стали для меня мостиком между графикой и литературой»

Неблагодарное занятие — убеждать в гениальности писателя, которого никто не читал. Но нельзя не рассказать о нем — глубоком знатоке света и тьмы, который не помещается в комфортную колею жанровых рамок. Прикоснувшись к творчеству Веревочкина, уже невозможно забыть его сумрачного обаяния и трагической красоты.

В конечном счете, его проза — это своего рода прачечная, в которой автор вынимает из читателя душу, хорошенько отряхивает от пыли, чистит от приставшего мусора, а потом возвращает посвежевшую, аккуратно сложенную: «Не признал? Это твое. На, пользуйся дальше, не пачкай».