DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Алексей Жарков, Дмитрий Костюкевич «Чемодан президента»

Иллюстрация Владимира Григорьева

Со скоростью сто пятьдесят километров в час машины мчались по пустому Рублево-Успенскому шоссе, на Москву, в Кремль. «Лидер» — головной автомобиль спецгруппы — вырвался на сто метров, заботясь о свободной дороге. Следом мчался шеститонный броневик ЗИЛ-41052. На плюшевой обивке пассажирского салона сидели двое: президент и начальник личной охраны. Молчали. Шипел кондиционер. За пуленепробиваемыми стеклами, способными выдержать взрыв гранаты, мельтешили реликтовые сосны. За самым безопасным автомобилем страны, собранным вручную вокруг сварной бронированной капсулы, следовал «Скорпион» — лимузин выездной охраны. Страховал на случай тарана. Падающие гидравлические стеклоподъемники, люк в крыше, вращающиеся стулья, три тонны стиснутой, как зубы, брони — «Скорпион» был готов к ответным мерам, всегда, везде. В четвертой машине, замыкающей разорванную усердием «лидера» колонну, теснились пасмурные полковники. Огромное запястье одного из них сковывал браслет наручников, стальная цепь бежала к знаменитому чемоданчику с «ядерной кнопкой».

Десять минут назад кортеж выехал через главные ворота президентской дачи в Барвихе, построенной в 1985 году специально для Михаила Сергеевича. Вынырнул из-под взглядов видеокамер и прожекторов, покинув самую охраняемую в Советском Союзе территорию: с сейсмической и лучевой сигнализацией, с проложенным от Москвы-реки отводным каналом и собственной секретной веткой метро, с двумя уникальными танками в ангаре, в шикарных салонах которых можно пересидеть ядерный взрыв.

Трассу перекрыли заранее, уже час водители томились за невидимой линией, обозначенной милицейской властью. С ненавистью всматривались в уходившее за горизонт полотно дороги, серое и пустое, словно взлетная полоса.

Первый советский президент — надругательство над старым порядком, вызов даже для страны, по уши сытой подгнившей идеологией. Склоненная перед Западом голова, панихида по «собственному пути» и кровавый крест на завоеваниях Великой Революции. Нож в спину Партии. Но охрана повсюду — никто не должен помешать президенту закончить глумление. Дорога безопасна, нужна лишь последняя проверка.

И совершенная достоверность.

* * *

Двойник президента собрался вызвать водителя по селекторной связи, спросить, почему замедлились, почему... Неожиданно его бросило вперед, на сиденье рядом с начальником охраны, которого вдавило в мякоть спинки.

— Что за?..

Дисковые тормоза, способные остановить тепловоз, заблокировали все четыре колеса. В нескольких метрах от приостановившегося лимузина чернел «Лидер» — ЗИЛ развернуло поперек дороги. Ужасное предчувствие скрутилось колючим клубком внизу живота «президента». Он развернулся, перекинул через грудь и застегнул ремень безопасности.

— Мы не должны были останавливаться!

Что-то со страшной силой ударило в дно капсулы. Бронированный седан взлетел в воздух. Застонал металл, мир за стеклами сделался ослепительно белым, красным, черным.

Взрыв вычерпал воронку шириной три метра, отшвырнул «Скорпион», словно шкатулку из жести. По полю будто бросили пустотелые шары, внутри которых перекатывались раскаты грома.

Президентский лимузин, за черный цвет и угловатые формы прозванный в народе «чемоданом», рухнул на крышу рядом с дорогой. Удар сорвал с покореженного кузова кокон из огня и дыма — сбросил, точно оцепенение.

С опозданием в вечность прозвучала серия взрывов, превративших участок трассы в котлован. А потом на стальную капсулу посыпались куски земли и асфальта…

* * *

Готов, готов, готов…

В крошечном — по меркам гигантской башни Дворца Советов — помещении мерцала красная лампочка. Человек в черной «Волге» сверился с часами: знал, что его вызвали, как только красный глаз ожил и подмигнул в первый раз, — лампочка моргала уже три часа. И теперь не уснет, пока он лично ее не отключит.

Вершина дворца, увенчанная статуей Ленина, терялась в сером киселе облаков. Вождь мирового пролетариата проглядывался лишь в воображении, указывая направление в сыром небе столицы. Именно там, в дежурной комнате пустотелой руки главного большевистского бога, и мерцал на пульте красный огонек.

Шептал: готов, готов, готов…

Человек в черной «Волге», по правое крыло от которой проплывали грязно-красные стены Кремля, отчетливо видел этот тревожный огонек, чувствовал его размеренное сердцебиение — точно такой же вспыхивал и гас в его голове. Вот уже три часа, стоило лишь опустить на рычаг телефонную трубку. Принять вызов.

Главная сталинская высотка приближалась, посмеиваясь над перспективой: расстояние измерялось лишь намотанной на колеса автомобиля дорогой, а не величиной пирамиды. В пределах центра она всегда оставалась просто громадной.

— Приехали, — сказал водитель, стараясь не показывать, что спешит избавиться от пассажира. Впрочем, безуспешно. Человек на заднем сиденье «Волги» чувствовал его неприязнь и страх. Еще два сигнала в его голове — такие же белые, как и тампоны в ноздрях водителя.

— Да, — только и сказал пассажир, потянувшись за каким-то предметом в ногах.

Через минуту он вышел из машины и превратился в человека с черным чемоданом.

Белые огоньки исчезли, он обесточил их в воображении, прежде чем остановиться перед бесконечными ступенями главного входа и обратить лицо вверх. За колонны исполинского многоярусного здания цеплялся туман. Когда-то с этого места открывался другой вид… Человек с черным чемоданом позволил воспоминаниям просочиться внутрь.

Каплями. Лицами. Голосами. Бегущими кадрами.

…— Указание свыше! Будешь снимать, как сносят храм Христа. И не смотри на меня так, сам не верю! Но работа серьезная, поэтому лишнего не болтай. Понял? Подробно все снимай, как начнут огораживать и до самого конца. Патронов не жалеть! Давай! Ни пуха!..

…— Да как же так, сынок? Москву красит, блестит, как солнышко, — и сносить? Скульптуры, иконы, фрески!.. Имена героев на мраморе галерей, имена погибших русских воинов!.. В честь их подвига и воздвигли храм Христа Спасителя. В благодарность к Промыслу Божию. Жертвовали все, и нищие, и богатые. И разрушить? Упаси Бог!.. Как ты сможешь такое снимать?..

…Камера, через объектив которой боишься взглянуть, но все-таки смотришь…

…Мраморные скульптуры катятся с высоких ступеней. Их выволакивают через распахнутые бронзовые двери, с петлями на шее, как срезанных висельников, и бросают вниз. В грязь. Ангелы без голов, рук и крыльев. Разбитые порфирные колонны, расколотые мраморные горельефы, уничтоженные уникальные росписи. Итальянский мрамор, лабрадор, шошкинский порфир — все в грязь. Золотые кресты, сорванные с малых куполов стальными тросами…

…Военизированные отряды за строительной оградой. Превращенный в строительную площадку прекрасный парк: выкорчеванные тысячелетние липы, изрубленная тракторными гусеницами персидская сирень, вдавленные в слякоть розы…

…Взрыв. Дым. Пыль. С первого раза не удалось, убийство надо повторить. Ненависть не терпит поражений…

…Слезы матери:

— Судьба не простит, сынок! Не простит! Человек строить должен… А рушить — дело Антихриста...

Воспоминания не несли эмоций — просто картинки и слова. Даже слова матери. Она ошиблась дважды — судьба простила, а Антихрист оказался союзником.

Однажды Черчилль сказал: «Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы, по крайней мере, замолвил за дьявола словечко в Палате общин». Но Гитлер не совался в ад, и к тому времени, когда британский острослов красовался перед европейской публикой, большевики уже вовсю собирали урожай от плодотворного сотрудничества.

С теми, кого быть не должно. С теми, кого нет.

Британцу оппонировал Сталин: «Нет крепостей, какие не могли бы взять большевики».

И они взяли.

Человек с черным чемоданом неподвижно смотрел туда, где на трехсотметровом пьедестале Дворца Советов — нового храма безбожников — стояла стометровая статуя Ленина. Ни война, ни зависть американской «Свободы», тянущей руку с острова Бедлоу, не помешали большевикам соорудить колоссальный дворец с вождем на вершине. Подношение новым богам. Подарок тех, у кого нет имен.

Впрочем, человека с черным чемоданом мало волновали эти подробности. Не больше, чем ватные затычки в носах людей, вынужденных долго находиться с ним рядом. Не больше, чем их пресные мысли. Не больше, чем дождь. Дождь из воспоминаний и фактов, который время от времени проливался в его сознании. Все это просто жило в нем, как могло.

Он не стал подниматься по широким ступеням, а, обогнув лестницу слева, открыл специальным ключом дверь-невидимку, вошел, внимательно затворил за собой и спустился на один из подвальных этажей.

* * *

— Черт, у меня от него мурашки по коже, — сказал генерал-лейтенант, когда пассажир с черным чемоданом вышел из «Волги». — Вся задница в мурашках…

— Не у тебя одного, — поежился заместитель начальника «девятки», генерал-майор Курас, выковыривая тампоны из носа. — Как хоть его зовут?

— Когда-то звали Микоша, — ответил генерал-лейтенант. — Только это фамилия вроде. Хм. А имени я не помню. В архивах вроде было, только на хрена...

— А работал кем? При жизни-то.

— Кинооператором.

— Да ладно?!

Генерал-лейтенант пожал плечами.

— А в чемодане у него что?

— Хотел бы я знать… или нет. — Генерал поборол озноб. — На хер такие знания.

* * *

Микоша спрятал ключ и щелкнул рубильником. Желтый свет нехотя проник в подвал. Здесь размещались технические службы, а в бетонных стенах пролегали каналы с бесчисленными трубами и проводами — в этих каналах он мог идти не нагибаясь. Густой мрак ютился по углам и за трубами, скрывая стены, покрытые искорками конденсата, будто небо звездами.

Сложная сеть подземных коридоров привела в маленький лифтовый холл. От мрамора тянуло казенной сыростью, стены и потолок украшали многочисленные гербы союзных республик и однотипные флаги. На прошлой неделе в Большом зале пирамиды в состав Советского Союза приняли Португальскую ССР. Ради таких «приемов» и был мучительно возведен этот символ грядущего могущества.

Лифт, послушный приказу личного ключа, поднял человека с черным чемоданом на верхние этажи Дворца Советов. Там он пересел на другой, который забрался еще выше — к армированному «сердцу» бетонного вождя.

Красная лампочка продолжала мерцать. Уже рядом. Уже…

Он прошел по длинному коридору с серыми стенами без окон и открыл нужную дверь. Рубиновые огоньки в голове и в реальности соединились.

Соединились в специальном помещении, на пульт которого выводились все средства связи с президентом и его окружением: телефоны, рации, маячки. Как только отворилась дверь, полковник за пультом вздрогнул и повернулся. По лицу дежурного скользнула тень.

Страх и неприязнь. Неприязнь и страх.

Как иначе? То, для чего был нужен черный чемодан, не могло вызывать симпатии.

— Он уже прибыл? — спросил Микоша.

— Так точно! — ответил бледный полковник, глядя на черный чемодан. — Вас ждут наверху.

Человек с черным чемоданом коротко кивнул и вышел.

«Наверху» — значит в голове вождя мирового пролетариата.

У Ленина многое не вышло при жизни: ни возвести памятник «Освобожденному труду» на месте снесенного на Волхонке монумента Александру III, ни самого «освобожденного труда». А вот участвовать в решении проблем большой страны, даже после смерти, — пожалуй, да. Или, как минимум, наблюдать за ними с четырехсотметровой высоты.

Микоша переложил чемодан в другую руку и направился к последнему лифту, чье тесное чрево не предусматривало каких-либо человеческих удобств, вроде свежего воздуха или сухих стен. Это был шлюз.

* * *

Волохов висел вниз головой. В висках шумело, не только из-за взрыва и удара. Он уперся правой рукой в мягкую обшивку, отщелкнул ремень безопасности и, не отпуская его, сполз на крышу салона, которая стала полом.

Алексей Каземирович Шкуров — начальник личной охраны президента, генерал КГБ — выглядел скверно. Лежал на животе, ногами в сторону Волохова, который едва не наступил на черный ботинок. Волохов сел на корточки, прислонился к окну и посмотрел в стеклянные глаза генерала. Именно в этом и заключалась главная проблема, одна из сонма проблем, возникших после покушения на кортеж: он не должен был видеть лица Шкурова, при таком положении тела…

Но Волохов видел.

И сочащуюся изо рта кровь. И застывшие, остановленные на полушаге, черты лица. И неестественно вытянутую шею. И голову… лежащую затылком между лопаток.

Начальник личной охраны президента сломал шею. Оставил Волохова в компании мертвеца. В бронекапсуле президентского лимузина.

— Твою…

Волохов попытался вызвать по селекторной связи водителя, но тот не отвечал.

— Черт, черт, черт!

Температура в салоне ощутимо повысилась. Включились обогреватели? Волохов расстегнул пиджак и развязал галстук.

Сам он почти не пострадал. Ноющие ребра и шум в голове, похожий на перемешанные в гул голоса, — не в счет. Шкуров подтвердит. Защитная капсула справилась с самым опасным врагом — миной под кузовом. Сдюжила. Неуязвимая «чертовка»! БТР, а не автомобиль! Структура салона — крыша, стены и перекрытия — осталась невредимой. Волохов пообещал сам себе, что если выберется из этой передряги, то пожмет руки конструкторам четырехколесного «танка», поставит ребятам с завода Лихачева ящик дорого коньяка. Или красного «Киндзмараули» и белого «Вазисубани».

«Президентский уровень безопасности» транспорта предполагал бронированную защиту аккумулятора, радиатора и генератора. Систему блокировки многослойных самозатягивающихся топливных баков, расположенных в заднем свесе. Дублирование жизненно важных систем: бензонасосов, электрических цепей. Возможно, лучшая в мире броня — сталь 68ХГСЛМН со специальными добавками…

Да, «чемодан президента» выдержал и теперь слал сигнал тревоги в Девятое управление КГБ. Помощь придет.

Но на этом хорошие новости заканчивались. В камуфлет Волохов попал знатный.

Шелковые занавески лежали на крыше. Снаружи окна покрывала черная сажа.

* * *

Дверь лифта открылась, и Микоша сделал шаг в абсолютную черноту. «Голова Ленина». Здесь нет света, никогда не было и никогда не будет. Свет не нужен тому, кто ждет во мраке. Его нельзя увидеть, но можно почувствовать — кожей, волосами, сердцем, даже мыслью, и всегда болью и страхом, пронизывающим бесконечным числом невидимых нитей само пространство и всех, кто в нем находится. Эти нити и есть — он. Человек с черным чемоданом называл его «проводником».

Партии нужен первый секретарь Португальской ССР — «голова» получила заявку три дня назад. Пришел срок принять и проверить кандидата. Испытать его моральные качества, идеологическую устойчивость и приверженность идеалам коммунистического движения. Ведь там, откуда приходит кандидат, — большая конкуренция, и каждый уже хотя бы раз доказал свою верность революции, доказал жертвой, доказал смертью. Своей — и чужими.

Проверить коммуниста, прошедшего революцию, мировую и гражданскую войны — сверхсложная задача, а вызвать в нем страх — почти невозможная. Простому человеку это не под силу. Микоша вытер со лба проступившую серу, поставил чемоданчик, поднял руки к голове, прижал восемь длинных пальцев к вискам, а большие вдавил в глазницы. Липкая теплая пена поползла вниз по рукам, черная комната взорвалась разноцветными искрами, яркая боль на миг ослепила разум, тут же потухла, оставив после себя другой взгляд. Настоящий.

Теперь — ждать. Чтобы почувствовать проходящие сквозь тело невидимые нити «проводника», переплестись с ним. Когда установится контакт, Микоша подойдет к границе своего мира и получит доступ к обратной стороне, к изнанке.

Когда боль отступила, он увидел и взялся за нити.

Перед ним возникла стальная капсула, сохранившаяся внутри исковерканного взрывом автомобиля. Машина лежала на крыше, между глазницами колесных арок тлели разорванные рукава проводов и трубок, остатки трансмиссии, чернели лишенные покрышек колесные диски. Странное место… Микоша насторожился.

Он подплыл к капсуле и выпустил из себя сотни тонких червей — должно хватить, обычно хватает; те устремились к оболочке, облепили ее и, вгрызаясь в поверхность чужой реальности, проникли в сталь, как булавки в мыльный пузырь.

* * *

Константин Волохов — майор государственной безопасности, двойник президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева — проверил кислородный баллон и проинспектировал холодильник. Вместо шампанского в камере хранился сосуд с донорской кровью — для президента, не для него.

Кто-то наблюдал за ним…

Волохов медленно закрыл дверцу встроенного холодильника, надеясь, что гадкое ощущение исчезнет, а затем обернулся.

Тусклые глаза. Смотрят. Изучают.

Покойник перевернулся на бок, судорожно подтянул к груди колени; проржавелыми манипуляторами задвигались руки. Спустя серию заторможенных движений начальник личной охраны президента сел. Из-за рта откинутой на спину головы вырвался протяжный полухрип-полустон.

Волохов не мог двигаться, боялся дышать. Сердце бросалось на ребра, точно страдающий апифобией — на единственную дверь в гудящей от пчел комнате. Хорошо хоть он не видит болтающейся головы генерала, а только этот жуткий манекен…

Шкуров поднял правую руку и стал ощупывать неестественно вытянутую шею, заполненную, судя по всему, холодцом из позвонков и связок. Кисть переместилась на спину, где…

— Не делай этого, сволочь… — прошептал пересохшими губами Волохов. Неуправляемый озноб воплотился в бессмысленные слова. Он не желал видеть то, что вот-вот произойдет. Нет, только не это.

Каков был выбор?

Начальник личной охраны поднял свою голову за волосы и повернул в сторону Волохова. Синие губы дернулись, растянулись, между ними проступил частокол окровавленных зубов. Тварь скалилась. Глаза мертвеца налились какой-то черной и маслянистой гадостью, в которой белыми точками запорхали зрачки.

И тогда Волохов откинул полу пиджака, вытащил из подмышечной кобуры семизарядный ПСМ и одним движением большого пальца выключил предохранитель и взвел курок.

Выстрелы проделали в голове Шкурова три аккуратных отверстия, наполнили уши звоном, а воздух — запахом паленого оружейного масла.

Мертвый генерал лишь сильнее осклабился.

— Не суетись, майор, — прохрипел Шкуров сухим голосом. — Побереги пульки.

Еще раз нажать на спусковой крючок Волохов не успел — получил ужасный удар в лоб и отлетел назад. Голова глухо отозвалась о бронестекло, и майор потерял сознание. Мертвец вынул из руки Волохова пистолет и разрядил обойму в обмякшее тело.

Горячие пули заставили очнуться. Волохов вздрогнул, попытался поднять руку, сдвинуть ногу — резкая боль сковала движения. Свинец перебил суставы.

— Не ерзай, майор. Ни к чему... — сухо сказал генерал, с костяным хрустом вдавив голову в плечи.

— Что?.. Почему?..

— Заткнись. — Шкуров взял ПСМ двумя руками и сломал, будто пластмассовую игрушку. — Сюда смотри. — Он достал из-за спины что-то странное. Кукла размером с указательный палец очень походила на человека: в черном пиджаке и галстучке поверх белой рубашки, в ровных со стрелками брюках и сверкающих ботинках.

— Это человек, — прохрипел покойник, — видишь?

Бледный, полуобморочный Волохов присмотрелся. Кукла, зажатая между большим и указательным пальцами Шкурова, шевелилась. Миниатюрный человек водил глазами в разные стороны, моргал. Он протянул руку, чтобы поправить застрявший под огромным пальцем галстук, поморщился, когда не получилось, нахмурил брови, гневно посмотрел на палец, попытался сдвинуть, недоуменно потер лоб, недовольно тронул очки.

Поймав взгляд Волохова, Шкуров продолжил.

— Он слабый и беззащитный. Когда один. В толпе же становится быдлом.

Лицо человечка покраснело и исказилось гримасой боли, он яростно заколотил руками по пальцу, изо рта и носа полезла красная паста, глаза вышли из орбит...

— Его легко раздавить, — продолжил Шкуров, сжимая пальцы.

Крохотная белая рубашка стала красной, кровь заструилась по пальцу мертвого генерала.

— Очень легко, — проскрежетал Шкуров. — Но ты так не сможешь, твое оружие — слово.

— Да пошел ты! — заорал Волохов, зверея от выброшенного в кровь адреналина.

Покойник не ответил, на его лице отпечаталась мрачная улыбка. Волохов почувствовал движение в ногах, попробовал шевельнуться, но не смог — от вездесущей боли его едва не стошнило. Повело, в ушах зашумело, на голову навалилась удушливая черная вата, пульсирующая в глаза. Руки майора повисли плетьми, а ноги разъехались, точно подпорки рухнувшего курятника.

По брюкам что-то ползло. Он продолжал это чувствовать… а потом увидел. Еще один человечек, но с другим лицом. Огромной зубастой мордой. Ни глаз, ни носа — лишь зубы и громадный розовый язык в бездне рта.

«Быдло» забралось на колено Волохова, спрыгнуло на крышу салона, ставшую после аварии полом, обогнуло торчащую лампочку и вскочило на щиколотку Шкурова, присело, наклонилось и начало рвать руками брюки. В это время из-под обшивки стали выбираться другие человечки. Волохов с ужасом наблюдал, как их становится все больше, как они кидаются на Шкурова, прогрызают одежду, добираются до плоти и набрасываются на нее с диким, животным остервенением. Чавкают и галдят, наполняя воздух душным запахом несвежей крови.

Человечки были одеты в рабочие штаны и рубашки, некоторые в пиджаки. О том, что среди них есть женщины, Волохов догадался по юбкам, ничем другим они не отличались, у всех без исключения вместо лица — скуластая пасть.

Наконец их стало так много, что крохотные, дрожащие в голодном исступлении тела полностью покрыли мертвого начальника личной охраны. Округлые спины, как чешуя, облепили Шкурова до самой шеи. Человечки размазывали по одежде густую кровь и, карабкаясь выше, подбирались к лицу. Все это время генерал внимательно следил за Волоховым белыми, в мутной слизи, глазами. Молча, не шевелясь, словно даря озверевшему «быдлу» свое тело, позволяя проникать все глубже под кожу, пробовать кости и внутренности. Когда один человечек добрался до его рта и вцепился в губу, покойник схватил его зубами и втянул в рот. По губам потекла кровь, хрустнул крошечный череп.

— Следующим, — сплевывая недожеванное тело, сказал Шкуров, — будешь ты.

Гримаса омерзения исказила лицо Волохова, а желудок качнулся, раз, другой. Начальник личной охраны таял на глазах, а «быдло» все прибывало.

* * *

Микоша завершил подготовку. Теперь самое главное. Не каждый, кто приходит оттуда, обладает требуемыми способностями. Посвятить свою жизнь борьбе за пролетарскую идею — мало. Умереть за общее дело — мало. Вернуться за добавкой — мало. Микоше нужен тот, кто рожден управлять. Кто способен одним лишь словом направить безмозглое быдло в нужную сторону. Ведь люди… дай им волю, ослабь кровавую хватку — растопчут, сожрут.

Что это?.. Микоша присмотрелся. Кандидат дрожит при виде стайки игрушечных людей, задыхается от неподдельного ужаса. Почему? Разве под ковром реальности, откуда он выполз, не творятся боле дикие вещи?

Микоша заглянул глубже и оторопел.

Живой. Произошла какая-то накладка — и этот червь с перебитыми суставами вовсе не кандидат, которого Микоша должен проверить, а случайный слизень, прилипший к шестеренкам монументального механизма. Микоша проник еще глубже, предельно глубоко, к самым недрам человеческой памяти...

«Майор Константин Волохов».

Человек попытался подобрать ноги, но не смог. Прямо перед ним ворочалась и чавкала куча крохотных тел, мелькали руки, ноги, спины, плечи, задницы, все размером полтора-два сантиметра. Пульсирующий ужас сковал майора — нечто похожее испытывает ребенок перед растревоженным осиным ульем.

Микоша листал человека, как книгу. Парил над простором чужих воспоминаний, сотканным из непроницаемого забвения, выцветших и первозданно-ярких лоскутов. Другая реальность, откуда проник двойник президента (от одного этого слова Микошу передернуло), сильно отличалась от той, где на месте разрушенного храма Христа Спасителя некогда был возведен гигантский Дворец Советов.

По каким-то причинам строительство затянулось до войны. Да и сама война, как «прочитал» в голове Волохова человек с черным чемоданом, совсем не походила на череду сражений, в одном из которых погиб Микоша. Вместо триумфального шествия советских войск по Европе — отчаянная оборона. Судя по лоскутам памяти Волохова, немцы еще и первыми напали на Союз Советов.

Человек с черным чемоданом брезгливо подернул плечами. Раскрывающийся перед Микошей мир являлся кривым искажением привычного. Исковерканной производной знакомого прошлого, в котором Микоша отдал собственную жизнь на войне, за Родину, по-другому и быть не могло. Но здесь, в уродливой реальности Волохова, Микоша не сумел вернуться из мертвых. Потому что вместо лестницы в небо, ведущей в полный возможностей ад, люди вырыли яму для мнимого телесного рая. Фундамент, способный выдержать миллионы тонн стали и бетона, наполнили хлорированной водой. И некрасивыми телами победивших в войне неудачников. Устроили открытый плавательный бассейн. Десятки тысяч литров подогретой воды. В памяти Волохова простиралась бесконечная водная гладь, в которой двигались черные шарики голов и белые руки. Противоположного края бассейна не было видно, он терялся в белесом гигантском облаке, висящем над водой, как пар над котлом, в котором варятся грешники.

История в реальности Волохова потекла по другому руслу: не успев возвести до войны Дворец Советов, страна потеряла уверенность в начинаниях, а война отняла ресурсы. Не хватало металла: конструкции, подготовленные для монтажа каркаса пирамиды, пустили на противотанковые ежи и железнодорожные мосты. Массивные, циклопические конструкции… для их отливки потребовался целый завод, а для разрушения — мировая война. Будто мешал кто-то сильный, тот, кто знал наверняка: Дворец не должен быть построен. Большая победа принесла большую разруху. Один шаг, один крохотный по меркам огромной страны шаг, не был сделан. Планета выскользнула из советских рук.

В семье Волохова погиб отец, он служил разведчиком. Сын пошел по стопам родителя и также посвятил свою жизнь разведке. Не предавал и был честен. До конца, который уже близко.

Микоша вернулся в капсулу и всмотрелся в лицо майора. Даже сейчас Волохов готов принять смерть... умереть ради... случайного президента! Живого! Не прошедшего ни революции, ни ада, ни проверки, которая состоялась бы, зайди речь о Генеральном Секретаре Партии. Мысли Микоши сгустились, почернели, приобрели форму чемодана; он представил, как открывает его...

Черные струны вздрогнули, натянулись, глупая чужая реальность застыла смолой. Несчастные и жалкие люди. Будто снова мигнула лампочка: готов, готов, готов...

Микоша всмотрелся, теперь в перспективу — о чем еще знает Волохов, чего боится? И ужаснулся: Советский Союз в мире двойника президента рухнет, и Волохов понимает, что первый и последний президент, которого он изображает, добивает его Родину.

Толпа кровожадных человечков расправилась с ногами и руками и уже копошилась под генеральскими ребрами. Кто-то лакал натекшую, собравшуюся в ямках обивки кровь. Лицо Шкурова исчезло.

Вскоре «быдлу» перестало хватать генерала, и многие останавливались, озадаченно замирая. Волохов затаил дыхание, постарался не шевелиться, даже не моргать. Быть может, они едят только мертвых, может, не заметят...

Один людоед обернулся и неторопливо, то и дело оглядываясь, направился в его сторону.

Для Микоши все встало на свои места. В мире Волохова не открылся проход, запертый однажды храмом Христа Спасителя, а большевики не установили контакт с загадочной областью на границе с потусторонним. И ее обитатели не предложили революционерам сделку. К мировому господству стремились и те, и другие — союз был предопределен. Следовало лишь распределить роли, потому что каждый видел мир по-своему, но справиться в одиночку не мог. Для реализации требовались самые преданные, самые сильные лидеры. Среди живых такие перевелись — доказав свою верность идеалам, они отправились туда, откуда прежде никто не возвращался... Прежде. Так было в реальности Волохова, в реальности Микоши — иначе.

Возведя гигантскую башню, вершиной которой был шлюз в иной мир, большевики заключили союз с потусторонним и отправились в победоносное шествие по планете. Страны и режимы рушились один за другим, не в силах противостоять восставшим из коммунистических легенд героям «подземной сотни» и их новым, загробным друзьям. Коммунизм шагал по земле рука об руку с чем-то страшным и неведомым, но тайный союз был известен лишь избранным. В том числе и Микоше — извлеченному из тамбура преисподней кинооператору, цензору революционной искренности, ревизору прибывающих из странного мира кандидатов.

Микоша, человек с черным чемоданом, облегченно вздохнул: на границе миров произошло недоразумение, и вместо прошедшего муки ада в его поле зрения попал случайный пассажир. Такого можно оставить — вернуть в жуткий мир, где Советской Родиной управляет «президент». Или нет... Волохов достоин большего.

Микоша ослабил хватку и отозвал червей. Боль с новой силой набросилась на собственноручно выдавленные глаза... это ничего, герои выносили и не такое, к завтрашнему дню он будет в норме. Он сузил свой мысленный взгляд и облегченно посмотрел на черный чемоданчик: не сегодня, он откроет его в другой раз.

* * *

Волохов вернулся в сознание и осмотрелся. Рядом с ним лежали отполированные кости и череп человека, бывшего когда-то генералом КГБ, начальником личной охраны Горбачева. Двойник президента попробовал пошевелиться — дохлый номер, конечности словно нафаршировали битым стеклом. Он поднял голову — холодильник… с донорской кровью, не с выпивкой. Ну, хоть не обидно...

Волохов закрыл глаза и прислушался к тишине. Что там, снаружи? В какую реальность его занесло? Найдут ли его когда-нибудь? И если найдут, то кто? Или что?

Неожиданно о верхнюю часть капсулы цокнуло, и он услышал крик, сдавленный толстой броней капсулы, но все же различимый:

— Товарищ комиссар, откопали, кажись...

Комментариев: 1 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Нильс Кот 08-05-2019 07:39

    Мерзенько. Впрочем, все страхи и чаяния "господ бывших" ещё Лазарчук в "Мумии" изложил, куда как изящней и доходчивей.

    Учитываю...