Иллюстрация Ольги Мальчиковой

рассказ-игра

— 1 —

Тебе стыдно.

Эйфория — безумие разрушения, протест против монополии взрослых, дух фантастического приключения — схлынула, и теперь тебе очень стыдно.

Два часа назад вы с друзьями были настоящими ликвидаторами, штурмовиками, всевластными рейнджерами постапокалипсиса. Или настоящие рейнджеры так не поступают? Они защищают, а не уничтожают? Ты не можешь вспомнить. Наверное. На ум приходит только рыжебородый Чак Норрис в ковбойской шляпе. Но если представить, что заброшенный завод — убежище вампиров, привидений, истлевших мумий? Тогда вы здорово их напугали, такого шухера навели, что нечисть затаится надолго, дрожа лапками и уголками простыней.

— Черт, — говоришь ты, глядя на обшарпанную акустическую колонку.

Старый завод в четырех домах от твоего двора манил вашу банду давно. Странно, но ты никогда не задумывался о том, что там производили: колеса для самосвалов? Мебель? Новомодные компьютеры? Просто однажды прекратился шум, а еще какое-то время спустя долговязый Гвоздь забрался на высокий бетонный забор и с набитым алычой ртом сообщил:

— Братва! Кто не ссыт стеклом позвенеть?

Сквозь щель между плитами забора виднеется большое прямоугольное здание (цеха, думаешь ты) и небольшие кубические пристройки. Строения кажутся заброшенными столетие назад. Пустые окна очень красноречивы, по ним можно читать: по слою пыли, по отражению света, по вибрации на ветру. Ты сразу понимаешь: люди, которые здесь трудились — ушли навсегда. Как понял когда-то по копошащейся тьме и дрожащему огоньку маминой сигареты в окне собственной кухни, что отец больше не вернется.

— Айда за мной! — говорит Гвоздь, спрыгивая по ту сторону забора.

Гвоздь — самый старший из вас. Ему пятнадцать. Он единственный из банды, кто «нюхал девку» (выражение Гвоздя). Он — лидер банды. И ты не хочешь, чтобы он считал тебя трусом.

Ты ставишь кроссовку на скрюченный вяз, хватаешься за вбитую в бетон скобу и карабкаешься на забор первым.

Хочешь еще раз пройти через это, чтобы вернуться к пустой комнате, колонке и стыду? Тогда иди в главу 2.

Если желаешь зарыться головой в подушку и забыть, беги в главу 4.

— 2 —

Высокие окна смотрят на тебя, за ними пустота помещений. Ты видишь какой-то хлам, сваленный на бок сверлильный станок — через год на трудах ваш класс будет работать на таких же.

Милицейская сирена заставляет тебя застыть, прислушаться. Нет, бобик промчался мимо, куда-то к пожарному депо.

— Мусора, — скалится Гаря. Он хочет казаться крутым.

Вчетвером — ты, Гвоздь, Гаря и Димон — вы идете к зданию. Ликвидаторы, штурмовики, возможно, рейнджеры.

— Че прилип, Груша! — кричит Гвоздь, обернувшись. — Очко жим-жим?

Груша сидит на коньке забора, круглолицый, растерянный. Для него это уже подвиг — за новые варенки мать спросит ремнем.

— Я не пойду, — тихо говорит он.

— Трус, — ставит клеймо Гвоздь и плюет на сваленные кучей кирпичи, которые еще не успели растащить дачники.

— Я на шухере, — пытается Груша.

— На мокрых штаниках ты! — Гвоздь оборачивается к тебе и другим пацанам: — Ну, разбирай оружие.

Димон и Гаря вооружаются длинными деревяшками с квадратным сечением и заостренным концом. Ты подбираешь увесистую арматурину. Металлические заусенцы колют ладони, но уж больно она внушительно выглядит. Ты решаешь проблему заусенцев, найдя пару промасленных перчаток. Гвоздь, как всегда, на высоте — выуживает из кирпичного боя нечто похожее на пожарный багор и теперь размахивает им, точно алебардой.

— В здании террористы! — говорит Гвоздь, ваш капитан. — А что мы делаем с гребаными террористами, парни? Правильно — мочим. Ну-ка, устроим им!

Он подбегает к окну и садит в него багром. Квадрат стекла звонко лопается, осколки льются на бетон, в дребезжащей раме остаются несколько блестящих на солнце клыков.

— А, суки! — Ты бьешь в соседнее окно, чтобы Гвоздь видел, чтобы мог оценить разрушительную силу твоего клинка. Парочка мелких осколков летит тебе в лицо.

Это прекрасно. «Ништяково», как говорит Гаря. Ты видишь результат своей силы, ты — не струхнувший Груша.

Ты бьешь еще и еще. Дождь из стекла. Глазницы уничтоженных окон. Конечно, внутри нет террористов, там — призраки, вурдалаки, вывернутые наизнанку демоны, и они уже напуганы до усрачки, скуля, заползают в глубокие щели, улепетывают в подвал.

— Ах вы ублюдки малолетние!

Это не твой крик. И не пацанов. Кричит какой-то старик.

Теперь ты испуган. Завод не совсем пуст. Сторож! Ты едва не бросаешь металлический прут на землю, ладони в перчатках взмокли.

— Димон, Гаря, отвлеките старого мудака, — командует Гвоздь. — Костик, за мной.

Ты ныряешь за Гвоздем в разбитое окно, рвешь об осколок футболку. Гаря и Димон продолжают бить стекла, отступают к углу здания. Старик ковыляет мимо, матерится, размахивает клюкой. Ты наблюдаешь за ним из-за колонны внутри цеха.

— Тут где-то должна быть сторожка этого пердуна, — шепчет Гвоздь, и ты киваешь.

А теперь возвращайся в свою комнату (3) и вспоминай, чем все закончилось.

Если не хочешь, дуй в 4.

— 3 —

Сторожка нашлась быстро. Тесная комната со столом, двумя стульями и покосившимся шкафом. Единственное окно выходит на возвышающееся над забором здание городского архива.

Ты хорошо помнишь каждый предмет в этой убогой комнатушке. И старый чайник (недавно вскипевший), в который Гвоздь засунул перепачканную мазутом тряпицу. И плакат со Сталлоне к фильму «Изо всех сил», который Гвоздь раскроил финкой. И вазочку с вареньем, в которую ты высыпал содержимое пепельницы (сигарет, к вашему разочарованию, не нашлось). И подключенную к радио старенькую акустическую колонку, которую вы прихватили с собой, едва не попавшись в артритные руки обошедшего здание старика.

Вы переваливаетесь через забор со смехом, со свистом.

Стыд придет позже.

— Заныкай у себя, Костян, — говорит Гвоздь, передавая колонку. — Твоей мамке все равно, что ты домой тащишь. Как старик твой деру дал — только со стаканом дружит.

Ты хочешь дать Гвоздю в глаз, но лишь киваешь. Ты ненавидишь себя за это. Ты ненавидишь себя за тряпку в чайнике, за пепел в варенье, за украденного у сторожа собеседника — жалкое, но родное эхо радиоволны.

Это совсем не круто (не ништяково) — так поступить со стариком. Бить стекла — одно, но это… Ты представляешь, как старик, сгорбившись, сидит на ветхом стуле, как вместо чая и варенья довольствуется слезами досады и злости. Ты сам едва не плачешь.

Ты смотришь на колонку, как на отрезанную голову. Осторожно поворачиваешь ее, видишь потемневшую бумажку на заднике деревянного каркаса:

«Система акустическая 10АС-318. Цена 383 руб. (двух систем вместе со стоимостью магнитофона-приставки “Маяк-233-СТЕРЕО”)».

У тебя в комнате стоит проигрыватель ВИНИЛА «АККОРД 201 СТЕРЕО» с двумя большими колонками. Подарок отца на десятилетие. Подарок исчезнувшего призрака.

— Зачем вы это сделали, молокососы? — неожиданно произносит колонка.

Ты аж подпрыгиваешь. Этого не может быть.

— Я знаю, что ты слышишь, — доносится из динамика ни к чему не подключенной акустической коробки. — Будь мужчиной, отвечай за свои поступки!

У тебя буквально отваливается челюсть. Внутри все сжимается. Дверь в зал кажется такой далекой, колонка — такой близкой… живой.

Твои действия:

— хватаешь колонку и швыряешь в окно (5).

— говоришь: «Мне очень жаль» (6).

— 4 —

Что, прибежал?

Ты еще больший трус, чем твой друг Груша. Ты совершил плохой поступок и пытаешься от него отмахнуться.

Если все-таки нашел в себе силы вернуться к воспоминаниям и попытаться хоть что-то исправить — следуй к непрочитанным главам 2 или 3.

Нет?

Что ж. Живи с этим, страус.

— конец —

— 5 —

Колонка падает с пятого этажа на площадку для сушки белья и разваливается на куски.

Перепуганный до чертиков, ты идешь на кухню. Хорошо, что мама на работе в детском саду: вид у тебя жуткий — бледное лицо, капли пота на лбу. Хотя, она, наверное, и не заметила бы, сразу направившись к бару. Тут Гвоздь прав, но одно дело признаваться в алкоголизме мамы себе, а другое — слышать от кого-то. Мама любит тебя, но по-прежнему ждет отца, делая вид, что ничего не было: ни криков в телефонную трубку, ни визита другой женщины.

Треск расколовшейся коробки звучит у тебя в голове, он поселился там. Ты шагаешь на кухню, чтобы выпить лимонада, и видишь… целехонькую колонку «10АС-318». Она стоит на подоконнике и словно смотрит на тебя сетчатым квадратным глазом.

— Ты поступил отвратительно! — говорит она, и ты вскрикиваешь. — А если бы кто-нибудь сделал то же самое с комнатой твоей мамы?

— Как ты это делаешь? — кричишь ты. — Замолчи!

— Ага! Значит, теперь я тебе мешаю?

— Да! Ты меня пугаешь!

— Ты заслужил это. Как и твои друзья. Правда, с ними я разобрался по-другому.

Колонка смеется.

Ты бросаешься к телефону.

Звонишь Гвоздю — на линию 7.

Звонишь Гаре — на линию 8.

Звонишь Димону — на линию 9.

Передумываешь и, хлопнув дверью, оказываешься в подъезде (13).

— 6 —

— Жаль? — переспрашивает колонка. — Хорошо. Это уже немало. Но за каждый поступок нужно отвечать. Ты готов?

Ты не можешь сдвинуться с места. Так страшно тебе еще не было, даже когда вы с Димоном прыгали в речку с железнодорожного моста.

— Но как я могу исправить?

— Принеси мне колонку, и мы решим как.

— Что вы со мной сделаете?

Колонка смеется.

— Ты должен бояться не меня, а того, что ничего не извлечешь из своей ошибки. Что пропустишь этот урок.

Твое первое желание — убежать. Снова. Куда угодно. Из кухни. Из квартиры.

Если ты так и поступаешь, беги на 10.

Если говоришь: «Я приду», то хватай колонку и мчи к заводу в 11.

— 7 —

— Здаров, братан, — говорит Гвоздь.

— Гвоздь! Как ты? С тобой случилось… что-нибудь необычное?

— Я не знаю. Наверное.

— Наверное? — Ты замолкаешь, ждешь, а когда Гвоздь не отвечает, спрашиваешь: — Что случилось, Андрей?

Произнесенное имя Гвоздя пугает тебя больше, чем его молчание. Ты не помнишь, когда в последний раз звал его по имени.

— Я не могу… добраться до квартиры. Мне страш… не по себе. Я зашел в свой подъезд, я уверен. Ха, — усмехается Гвоздь, но как-то испугано, — как я мог перепутать подъезды?.. Никак… Но тут… Я поднялся на свой этаж, а там — черные стены и заколоченные досками двери. Я сбежал вниз, но… не смог… выхода нет, только черные стены и заколоченные двери. Если идти вверх — то же самое. Братан, эта лестница… не кончается.

По твоей коже бегут колючие мурашки.

— Гвоздь, ты так шутишь?.. Как тогда мы с тобой разговариваем? Если ты не дома…

— Черт… и правда. Я просто слышу тебя, братан. Слышу твой голос из-за дверей… Тут очень жутко.

— Гвоздь, это все старик. Сторож.

— Кто? Я не помню. Черт! Что это?

— Гвоздь?

— Кто-то бежит. Братан! Черт! Это… А-а-а!

Ты роняешь на рычаг трубку.

Что будешь делать дальше?

Звонишь Гаре — на линию 8.

Звонишь Димону — на линию 9.

Хватаешь колонку и мчишь к заводу на 11.

— 8 —

— Привет, Костик, — говорит Гаря.

— Гаря, это ты? Что у тебя с голосом?

— А что с ним?

— Словно из колодца говоришь.

— Хм… колодец… возможно.

— Что ты делаешь? Почему так плохо слышно?

Гаря какое-то время молчит, тяжело дышит.

— Я потерялся, Костик. Стою в таксофоне посреди пустоты. Смешно, но я не знаю, как сюда попал. И я никогда не видел таких телефонных будок…

— Каких?

— Она вся расписана граффити — ужасные лица, глаза, непонятные слова, какой-то древний язык, я не знаю… а сам аппарат… кажется, он сделан из костей… они черные, как… ты помнишь, когда я поджег почтовые ящики в подъезде Груши?.. Телефон черный, как те обгоревшие ящики…

У тебя шевелятся волосы на голове. Ты говоришь:

— Ты должен выйти из этой будки.

— Куда? За ней ничего нет.

— Это обман, Гаря! Это мираж! Выйди из будки!

— Я хочу спать. Сначала надо немного поспать. Тут пахнет… хм… газом…

— Нет! Не делай этого! Не засыпай!

Гудки. Ты кричишь в мертвую трубку.

Что дальше?

Звонишь Гвоздю — на линию 7.

Звонишь Димону — на линию 9.

Хватаешь колонку и мчишь к заводу в 11.

— 9 —

— Костик, это ты? — говорит Димон.

— Да. Колонка, которую мы украли…

— Они везде, — перебил Димон. — Везде эти чертовы деньги!

— Ты о чем?

— О сраных деньгах! Они появляются везде: на рабочем столе отца, в его ботинках, даже в чайной кружке. Я их прячу, но они снова появляются в вещах отца, там, где он ест, работает!

— Димон, ты о каких деньгах? Тех, что спер у бати?

— А о каких еще! Черт, отец меня убьет, если их увидит! — Димон плачет.

Ты аккуратно кладешь трубку на место.

Как поступишь?

Звонишь Гвоздю — на линию 7.

Звонишь Гаре — на линию 8.

Хватаешь колонку и мчишь к заводу в 11.

— 10 —

Ты обо что-то спотыкаешься в прихожей, падаешь, разбиваешь о тумбочку лоб. Кто-то на полу заливается кашляющим смехом. Колонка… ты споткнулся о нее! Она хохочет.

— Ты трус! Вредитель! И ты ответишь за это! Как и твои друзья!

Звонит телефон. Ты хватаешь ртом воздух, сердце вот-вот взорвется.

Перед тобой выбор:

— ползешь к телефону, как к спасательному кругу, к реальному миру. Хватаешь трубку и слышишь голос Гари (8).

— дрожащими пальцами снимаешь дверную цепочку и бросаешься в подъезд (13).

— 11 —

По пути к заводу ты встречаешь Грушу.

— Костя, что у тебя?

— Отстань, Паш.

— Не отстану. Дай глянуть.

— Отвянь, говорю!

Как же. Груша неумолим. В искусстве приставучести и упрашивания ему нет равных. Он бы выпросил у матери даже дискотечный стробоскоп, если бы знал о существовании подобной штуковины.

Ты протягиваешь колонку. Говоришь:

— На секунду. Я спешу.

— Ух ты! «10АС-318»! У меня такая же недавно полетела. Продай ее мне, а?

Ты соглашаешься, и вы идете домой к Груше (14).

Отказываешься, перелезаешь через забор и идешь к сторожке (12).

— 12 —

В сторожке стоит приятная прохлада. Сторож сидит за столом, на котором лежит синяя спортивная сумка. Он не смотрит на тебя, когда ты входишь.

— Жизнь принуждает человека делать много добровольных поступков, — говорит старик.

Ты хочешь поставить колонку на пол и убежать. Еще чуть-чуть, и сторож бросится на тебя, вцепится в лицо крючковатыми пальцами. Он выжидает, он следит… вот-вот и…

— Меня зовут Ярослав Павлович.

— Костик, — растерянно говоришь ты.

— Поставь ее, пожалуйста, на подоконник, Костик.

Точно. У тебя в руках колонка. Ты делаешь, как он просит.

— Эту колонку подарил мне внук. Смышленый пацан, радиотехникой занимается. А я в этих проводах и детальках не понимаю ничего. — Ярослав Павлович лукаво улыбается. — Внучок мне радио подключал… придется опять его звать.

— Я вам подключу, — говоришь ты. — Исправлю. Извините… за колонку, за чай, за стекла.

— Каждый поступок имеет последствия. Порой о них не думают, порой не имеют смелости принять. Ты поступил смело, правильно. Ты пришел сюда — принял последствия, попытался их исправить новым поступком. А спрятаться… Неосуществленные поступки часто приводят к катастрофическому отсутствию последствий. А отсутствие — это пустота. Лестница без конца.

— Я думал, вы будете очень злы.

— Я был зол. Очень. Но не захотел принимать последствия этой злобы, поэтому отказался от нее. Садись, — говорит сторож, доставая из сумки банку варенья и коробку чая. — Скучно здесь старику. Поболтаем под чаек.

Так и происходит. Вы пьете чай с вареньем и разговариваете.

До дня сноса заводского здания ты часто бываешь в тесной комнатушке. Иногда приносишь мамино печенье и джем.

Ярослав Павлович учит тебя играть в шахматы. А сколько интересных историй он знает! Со счастливым концом.

— конец —

— 13 —

Тебя наполняет липкий тянущий страх.

Это безумие…

Сколько ни спускайся — лестница не кончается. Сколько ни поднимайся — лестница не кончается. Ни вечно подпертой камнем подъездной двери, которая закрывается разве что зимой, когда вонь от алкашей, стариков и котов отступает под крепким морозом. Ни ведущего на крышу ржавого люка. Ни сколотых бетонных ступенек.

Это не твой подъезд…

Только черные стены и заколоченные двери. И ступеньки из закопченного стекла.

— Груша, — зовешь ты. — Гаря. Димон. Гвоздь.

Шепот, смех за перечеркнутыми гнилыми досками дверями. Твои друзья отвечают тебе, разом, их голоса визгливы и надрывны, ты не понимаешь ни слова. Пытаешься подойти поближе к одной из дверей, прислушаться, разобрать. От черного прямоугольника тянет противным холодком — так леденит могильный камень.

— Мы нюхали клей с тринадцати… я не знал… а потом не мог… — говорит одна дверь.

— Мы пили на типографии… а тот мужик… он крикнул на Дему… он первый… а у меня был нож… — шепчет другая.

— У меня были деньги, чтобы купить их… но взять незаметно… так просто… мне казалось, что меня никогда не поймают… — третья.

Ты не знаешь эти голоса.

Ты знаешь ВСЕ.

Тяжело дышать, сил не осталось. Каждый новый шаг, каждый удар сердца загоняет в мозг иглы боли. Вверх или вниз. Нет выхода. Как мост в одном ужастике, который нельзя перейти — он удлиняется и удлиняется…

А потом становится тихо.

Перед тобой — приоткрытая на два пальца дверь. Через щель льется пыльный желтушный свет. Ты слышишь какой-то скребущий звук. Когти? Зубы?

— Входи! — говорит голос.

Твой собственный голос…

Ты открываешь дверь и шагаешь в пыльную желтизну Раскаяния.

— конец —

— 14 —

Груша куда-то запропастился. Как это случилось? Ведь только что шел за тобой, и вдруг шаги оборвались. Ты растерян.

Неожиданно в подъезде Груши темнеет. Включаются потолочные светильники. Ты подходишь к окну и смотришь в ночь. Бесконечную, глухую, беззвездную. Двор исчез, дом напротив исчез, в нем не горит ни одного окна. Есть ли там хоть что-то — в этом густом мраке?

Ты бежишь вниз в 13.