DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Грант АЛЛЕН — Курган Паллингхерст (Весь рассказ)

В этом году издательство «Азбука-Аттикус» порадует всех любителей ghost-story сборником «Мистические истории: Дом с привидениями».

В рамках этого анонса мы с официального разрешения издательства публикуем рассказ из грядущей антологии.

Рассказ «Курган Паллингхерст» («Pallinghurst Barrow») был впервые опубликован 28 ноября 1892 г. в рождественском выпуске еженедельника «Иллюстрейтед Лондон ньюс»; перепечатан в авторском сборнике «„Шедевр Айвена Грита“ и другие истории», выпущенном лондонским издательством

«Чатто & Виндус» в 1893 г., впоследствии не раз включался в жанровые антологии. На русском языке впервые появился в переводе С. Сорванова в самиздатовском сборнике «По мотивам Р. И. Говарда и К. Э. Вагнера» ([Б. м., б. и.], 2015. С. 500–520).

Настоящий текст публикуется с официального разрешения издательства

В настоящей антологии представлен новый, ранее не публиковавшийся перевод рассказа, сделанный по изд.: Late Gothic Tales / Ed. with an Introduction and Notes by R. Luckhurst. Oxford; N.Y.: Oxford Unversity Press, 2005. P. 151–170.

Перевод: Анастасия Липинская

1

Рудольф Рив сидел в одиночестве на Старом длинном кургане посреди выгона Паллингхерст. Стоял сентябрьский вечер, солнце уже клонилось к закату. На западе все было залито таинственным красным светом, очень странным, зловещим, — и свет этот бросал лиловые тени на бурый вереск и пожухший папоротник-орляк. Рудольф Рив был журналист и ученый, но обладал душой поэта, несмотря на оба свои призвания, которые, как принято думать, отнюдь не способствуют спонтанному проявлению поэтического темперамента. Он сидел там довольно долго, созерцая окрасившие небо яркие цвета, — более яркого и огненного красного он не видел со времен знаменитых закатов, вызванных извержением Кракатау, — хотя и знал, что уже поздно и давно пора идти в дом переодеваться к ужину. Миссис Бувери-Бартон, хозяйка поместья, известная своей борьбой за права женщин, сверх всякой меры ценила пунктуальность, расторопность и все прочие отнюдь не женские добродетели! Но, словно в пику миссис Бувери-Бартон, Рудольф Рив не двигался с места. Было что-то такое в этом закате и отсветах на листьях папоротника — что-то странное и потустороннее, — что определенно его заворожило.

Выгон, расположенный на возвышенном и открытом месте, представляет собою поросшую вереском и колючим дроком пустошь, на удивление обширную. Кольцо Паллингхерст, оно же Ста-рый длинный курган, — место знаменитое, известное под этим именем всей округе с незапамятных времен. Он венчает собой местность, возносясь над окружающими холмами в глубине тенистого сердца Гемпшира. На его ступенчатых склонах и сидел теперь Рудольф, с артистическим воодушевлением поэта или живописца (а он был в какой-то мере и тем и другим) созерцая изысканные переливы гаснущих отблесков умиравшего солнца на умиравшем вереске. Он сидел и поражался тому, что смерть неизменно настолько прекраснее, поэтичнее и спокойнее, нежели жизнь, — и удовольствие неизменно усиливается, если сознаешь, что, во-обще-то, пора одеваться к ужину.

Рудольф как раз собирался встать, страшась продолжительного гнева миссис Бувери-Бартон, когда внезапное, очень странное, но отчетливое ощущение заставило его на миг остановиться и задуматься. Он сам не знал, чтó на него нашло, но, сидя на холме, поросшем низенькими кустиками подземного клевера — диковинного растения, что закапывает свои семена, — он каким-то образом чувствовал (не видел или слышал, а именно чувствовал), будто внутри кургана что-то живет и движется. Он закрыл глаза и прислушался. Нет, это фантазия, чистой воды фантазия! Ни единый звук не нарушал тишину наступавшего вечера, разве что гудение насекомых — умирающих насекомых, которые погибали под первым холодным дуновением приближавшейся осени. Рудольф снова открыл глаза и посмотрел на землю. В болотистой низинке у его ног бесчисленные росянки простирали смертоносные розетки липких красных листьев, усеянные вязкими каплями, дабы ловить и удерживать сопротивлявшихся мух, что изгибали лапки в тщетных попытках освободиться. Но и только. Все остальное словно замерло. Вопреки тому, что он видел и слышал, Рудольфа, однако, переполняло странное ощущение, будто внизу, в кургане, находится что-то живое и подвижное — или подвижное и мертвое? Что-то ползло и кралось, подобно тому как длинные руки росянки ползли, крались и обхватывали беспомощных мух, из которых они высасывали сок. Странное, пугающее чувство — и все же необыкновенно захватывающее! Ему была отвратительна вульгарная необходимость идти на ужин. Зачем вообще люди ужинают? Так низменно и банально! А Вселенная меж тем преисполнена удивительных тайн! Он сам не знал отчего, но его одолевало жгучее желание остановиться и отдать себя во власть неодолимо-притягательной загадки, скрывавшейся в темных недрах кургана.

Он через силу поднялся и надел шляпу, которую держал в руке, лоб его горел. Солнце давно зашло, а миссис Бувери-Бартон ужинала ровно в полвосьмого. Ему нужно вставать и идти домой. Что-то непонятное тянуло его вниз, стремясь задержать. Он снова помедлил, задумавшись. Он не был суеверным, но все же казалось, что рядом толпятся незримые создания, гадая, уйдет он или, уступив искушению, решит предаться своей причудливой фантазии. Удивительно! Он абсолютно никого и ничего не видел и не слышал и тем не менее смутно ощущал присутствие невидимых существ, что глядели на него затаив дыхание, нетерпеливо подмечая каждое его движение, словно намереваясь понять, удалится он или останется, чтобы разобраться в одолевшем его беспричинном беспокойстве.

Минуту-другую он простоял в нерешительности, и все это время незримые свидетели не дыша глядели на него в мучительном ожидании. Он чувствовал, как они вытягивают шеи, и мог представить себе их напряженное внимание. Наконец он не выдержал. «Чушь какая-то», — сказал он вслух и медленно повернул в сторону дома. И тут же раздался глубокий вздох облегчения (пусть и не совсем такого, какой ожидался), — неслышный, неощутимый — со стороны окружавшей его бесплотной толпы. Вослед ему словно протянулись руки, стремившиеся вернуть его обратно. Сборище нереальных созданий, рассерженных и разочарованных, как будто следовало за ним через пустошь, безмолвно осыпая невыразимыми проклятьями на каком-то неизвестном языке. Рудольфа охватило ужасное чувство, что за ним следуют нездешние враги. Возможно, дело было всего-навсего в жутковатых алых отблесках заката, или в безлюдье пустоши, или же в необходимости прибыть минута в минуту на ужин к миссис Бувери-Бартон, но, так или иначе, он на миг совершенно перестал владеть собой и побежал — побежал со всех ног от самого кургана до сада, окружавшего дом. Там он остановился и огляделся, болезненно переживая собственную глупую трусость. Это было чистой воды ребячество: он ничего не видел, ничего не слышал, ему нечего было бояться, и все же он удирал, будто девчонка, от тени, порожденной его же воображением, и все еще дрожал в глубочайшей уверенности, что его преследовал кто-то незримый. «Боже, какой я дурак, — сказал он себе несколько рассерженно, — так испугался, а было бы чего! Потом вернусь туда, просто-напросто для того, чтобы восстановить самоуважение и хотя бы показать, что на самом деле не испугался».

И, даже произнося это, он в глубине души чуял присутствие своих сбитых с толку противников, разочарованно скалившихся и скрипевших зубами у садовой калитки, — они удивленно и притом с явным восторгом отреагировали на перемену его намерений.

2

Свет — лучшее средство от суеверных страхов. К счастью, в жилом доме усадьбы Паллингхерст провели электричество — миссис Бувери-Бартон была особа в высшей степени современная. Еще не переодевшись к ужину, Рудольф уже усмехался, вспоминая свое неразумное поведение. Никогда прежде — по крайней мере, с тех пор, как ему минуло двадцать, — он не делал ничего подобного, и он точно знал, почему поступил так сейчас. Нервный срыв. В городе он переутомил свой мозг сложными подсчетами для статьи «О нынешнем состоянии финансов в Китае», заказанной «Фортнайтли», и сэр Артур Бойд, известный специалист по нервным расстройствам, честно заработал три гинеи, порекомендовав ему «сменить обстановку и отдохнуть недельку-другую в сельской местности». Вот почему он принял приглашение миссис Бувери-Бартон поучаствовать в ее блестящей осенней вечеринке в поместье Паллингхерст, и, несомненно, именно поэтому он только что столь нелепо испугался невесть чего. Вывод: впредь никогда не перенапрягать мозг, оно того не стоит. И все же как в наши дни прокормиться литературным трудом, если не перенапрягаться?

Тем не менее он спустился к ужину в прекрасном расположении духа. Хозяйка была любезна и позволила ему поухаживать за хорошенькой американкой. Разговор за супом быстро свернул на тему заката. Разговор за супом обыкновенно не отличается глубокомыслием — он оживляется к моменту подачи рыбы и достигает кульминации во время десерта, после чего вновь идет на спад под поедание фруктов.

— Вы были на кургане около семи, мистер Рив, — строго заметила миссис Бувери-Бартон, когда он рассказал о зареве. — Вы наблюдали самый закат. Как быстро вы, получается, вернулись домой! Я уже начинала бояться, как бы вы не опоздали к ужину.

Рудольф немного приукрасил случившееся. Это была какая-то девчачья уловка, недостойная журналиста, однако он прибег к ней.

— О боже, нет, миссис Бувери-Бартон, — серьезно отвечал он. — Я, может, и неблагоразумен, но, надеюсь, чужд греховных намерений. Знаю, в поместье Паллингхерст не стоит проявлять подобную преступную слабость. Я и правда хожу быстро, а закат... ну, закат был попросту слишком красив.

— Элегантен, — заметила хорошенькая американка в свойственной ей манере.

— Он всегда такой в этот вечер, каждый год, — тихо сказала малышка Джойс таким тоном, будто поведала известный научный факт. — Это, знаете ли, ночь, когда над Старым длинным курганом разливается яркий свет.

Джойс была единственным ребенком миссис Бувери-Бартон — прелестное хрупкое создание двенадцати лет от роду, она напоминала эльфа, но отчего-то выглядела испуганной, и это странным образом было ей к лицу.

— Какой вздор, дитя мое! — воскликнула ее мать и бросила на Джойс такой взгляд, что та немедленно умолкла. — Мне стыдно за нее, мистер Рив, дети иной раз наберутся от няньки такой чуши! — Сама миссис Бувери-Бартон была особа современная и вообще ни во что не верила. — Простонародная вера, не стоящая внимания.

Но слова ребенка, сказанные почти шепотом, достигли острого слуха Арчи Кэмерона, выдающегося специалиста по электричеству. Он тут же ухватился за них, будучи не в силах устоять перед малейшим намеком на сверхъестественное.

— Что ты сказала, Джойс? — вскричал он, наклоняясь к девочке через стол. — Нет, миссис Бувери-Бартон, мне непременно нужно это слышать. Что нынче за день и что ты только что сказала про закат и свет над Старым длинным курганом?

Джойс умоляюще посмотрела на мать, потом снова на Кэмерона. Легкий кивок дал ей понять, что, так уж и быть, рассказать можно, — борьба за права женщин не настолько захватила миссис Бувери-Бартон, чтобы та распространяла их на свою дочь. Всему же должен быть предел. Джойс замялась, потом продолжила:

— Ну, знаете, это такая ночь, когда солнце оборачивается, или стоит на месте, или пересекает тропик, или идет назад — как-то так.

Миссис Бувери-Бартон сухо откашлялась.

— Осеннее равноденствие, — сурово перебила она, — и солнце в этот момент, разумеется, ничего такого не делает. Нужно будет уделить больше внимания урокам астрономии, Джойс, — твое невежество невыносимо. Но продолжай свои россказни, и давай уже покороче.

— Осеннее равноденствие, точно, — без тени смущения сказала Джойс. — Помню это слово — мне говорила старая Рэйчел, цыганка. В общем, этой ночью раз в год над пустошью что-то светится. Мама, я знаю, что это правда, — сама видела, да и стишок есть:

В ночь Михаила с давних лет

Над Паллингхерстом яркий свет.

Ночь святого Михаила — вот только цыганка говорит, раньше это была ночь Ваала, а еще раньше — забыла чьего имени. И этот кто-то был бог, которому нельзя приносить жертву, убитую железом, только кремнем или каменным топором.

Кэмерон откинулся на стуле и внимательно разглядывал ребенка.

— Надо же, как интересно, — сказал он, — очень, очень интересно. Вот оно — то, чего обычно так не хватает, свидетельство из первых уст. Джойс, а ты правда уверена, что видела все это?

— Ах, мистер Кэмерон, как вы можете! — обиженно воскликнула миссис Бувери-Бартон: даже прогрессивные дамы все же остаются дамами и потому иной раз дуются. — Я прилагаю столько усилий, чтобы уберечь Джойс от подобного вздора, и тут появляетесь вы, ученые мужи, и говорите с нею вот так, сводя на нет мои долгие старания.

— Ну, видела это все Джойс или нет, — серьезно произнес Рудольф Рив, — могу сказать за себя — я сегодня видел очень странный свет над Длинным курганом, более того, я чувствовал нечто загадочное.

— И что же? — спросил Кэмерон, с интересом наклоняясь к нему. Всему свету известно: Кэмерон почти ни во что не верит (кроме преломления светового луча), но все же сохранил характерную для шотландских горцев веру в хорошие истории о привидениях.

— Сидел я, значит, на кургане, — начал Рудольф, — как раз после заката, и вдруг смутно ощутил, будто внутри что-то шевелится, невидимое и неслышное, но...

— Ой, я знаю, знаю! — вставила Джойс, подаваясь вперед с полными любопытства глазами, — такое чувство, будто где-то там есть кто-то, неясный и тусклый, а ты их не видишь и не слышишь, и они пытаются стянуть тебя вниз, хватаются за тебя, а ты пугаешься, убегаешь, и они будто следуют за тобой и смеются. Такие большие, и хихикают! Я знаю, каково это, сама там бывала и чувствовала такое.

— Джойс! — вмешалась миссис Бувери-Бартон, нахмурившись. — Не говори глупости! Это уже ни в какие ворота не лезет. Как ты можешь допустить, чтобы мистер Рив убежал — он же ученый! — от воображаемых ужасов?

— Ну не то чтобы я убежал, — немного робко отозвался Рудольф. — Думаю, такое сложно признать, когда тебе уже за двадцать. Но я в самом деле поспешил домой со всех ног — разумеется, чтобы не опоздать на ужин, миссис Бувери-Бартон. И да, Джойс, между нами говоря, я и вправду чувствовал, будто кто-то следует за мной и смеется.

Миссис Бувери-Бартон посмотрела на него с выражением величайшего неудовольствия.

— Полагаю, — сказала она ледяным голосом, от которого мог бы застыть целый комитет, — за столом в присутствии таких ученых людей мы могли бы найти иную тему для обсуждения, чем эти замшелые предрассудки. Профессор Спенс, не находили ли вы нынче утром новые палеолитические орудия?

3

Немного позже в углу гостиной, подальше от председательского кресла миссис Бувери-Бартон, собралась небольшая компания желающих послушать, как Рудольф и Джойс сравнивают свои впечатления о свете над курганом. Когда два сновидца и визионера закончили, миссис Брюс, буддистка эзотерического толка, принимавшая у себя махатм (по слухам, они к ней частенько заглядывали, запросто, к послеобеденному чаю), торжествующе распахнула шлюзы своего красноречия.

— Именно этого и следовало ожидать, — изрекла она, озираясь в поисках скептиков, дабы тут же растерзать их. — Новалис был прав. Дети — как первобытные люди, они ближе всех к истине. Они являются к нам прямо из Бесконечности. Юные души просто нисходят с неохватных Божьих небес и видят больше, чем мы, взрослые, — за некоторыми исключениями. Мы сами — что мы есть, если не многослойное скопление фантазмов? Духовный свет редко достигает нашей запятнанной плоти. На нас лежит пыль прожитых лет. Но дитя, лишь явившееся в тусклый мир кармы, приносит облака славы из блаженных видений. Так полагал Вордсворт; так учили мудрецы Тибета за много веков до Вордсворта.

— Любопытно, — сказал профессор Спенс со сдержанной улыбкой ученого. — Значит, все это случилось с Джойс и нашим другом Ривом на Длинном кургане. Вы же читали последнюю работу Макричи? Нет? В общем, он убедительно доказал, что длинные курганы, погребения низкорослых людей, живших здесь до арийского завоевания, — это реальные прообразы холмов, где обитают фейри, и подземных дворцов из народных легенд. Вы же знаете эту историю о том, как Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни, а, Кэмерон? Так вот, Темная Башня — не что иное, как длинный курган, может, даже сам курган Паллингхерст, или какой-то другой, а Чайльд-Роланд вошел в нее, чтобы спасти сестру, леди Эллен, которую украл король фейри, дабы принести ее в жертву. Пикты, как вы помните, были народ глубоко религиозный, они верили в человеческие жертвоприношения, которые якобы приносили им духовную благодать. А самое странное — чтобы увидеть фейри, нужно обойти курган против часовой стрелки, то есть, мисс Квакенбосс, как вам объяснит Кэмерон, в направлении, противоположном движению солнца, как раз в эту самую ночь, в канун святого Михаила, который в старину считали днем осеннего равноденствия.

— Кажется, в каждом длинном кургане посредине есть камера, выложенная из больших камней, — осторожно вставил Кэмерон. — Да, во всех или почти во всех курганах они существуют — мегалитические, знаете ли, необработанные; и такая камера и есть подземный дворец, освещенный волшебным светом, о котором так часто упоминают в старых сказках о мертвецах, и из ныне живущих лишь вам с Джойс довелось это увидеть, Рив.

— Очень странно, — задумчиво сказал закоренелый материалист доктор Портер, — что люди видят лишь призраков из очень близких эпох. Часто рассказывают о призраках в костюмах восемнадцатого столетия, потому что все видели парики и кюлоты на картинках и на маскарадах. Иногда упоминают наряды Елизаветинской эпохи, ведь слои общества, наиболее склонные верить в призраков, редко представляют себе, как выглядят тогдашние брыжи и кринолины. И уж точно вовсе не встречаются призраки, одетые как англосаксы или римляне, про которых имеют понятие разве что люди образованные, а привидения, как правило, избегают образованных (кроме вас, миссис Брюс) пуще синильной кислоты. На данный момент мир уже должен был бы кишеть призраками из глубокой древности, однако они через какое-нибудь столетие исчезают и более не вселяют ужас в живых. Тем более странно, что эти призраки длинных курганов, вероятно, как раз являются духами мужчин и женщин, живших много тысяч лет назад, — поразительное долголетие для нематериального существа, вам так не кажется, Кэмерон?

— Европа должна уже быть битком набита ими! — с улыбкой заметила хорошенькая американка, — а вот у Америки пока что не было времени обзавестись сколько-нибудь существенным легионом духов.

Но миссис Брюс мгновенно ополчилась против подобного легкомыслия и бросилась в бой за своих любимых призраков:

— Нет-нет, доктор Портер, тут вы ошибаетесь. Вам следует прочесть, что я написала в «Зерцале Трисмегиста». Человек — средоточие своих собственных чувств. В пятом и шестом измерениях пространства есть ландшафты, отличные от тех, которые он наблюдает вокруг себя. Как верно заметил Карлейль, всякий глаз видит во всем лишь то, на что хватает его силы зрения. И в духовном смысле это не менее верно, чем в физическом. Как по-разному видели мир Ньютон и его пес Даймонд! Один созерцал грандиозное видение всемирного притяжения, другой — мышку под креслом, как говорится в мудром старом детском стишке. Детские стишки хранят в себе мудрость столетий. Ничто не погибло, ничто не изменилось, ничто не было создано с нуля. Все духи тех, кто когда-либо жил, живет или будет жить во вселенной, незримо присутствуют рядом с нами, и каждый из нас видит лишь тех из них, кого способен увидеть. Простолюдину являются только призраки тех, кого он так или иначе знает. А если человек вроде вас увидит привидение (что, впрочем, маловероятно, ведь вы морите голодом свою духовную сторону, закрывая глаза на значительную часть мироздания), то им в равной мере может оказаться и дух вождя из каменного века, и призрак щеголя Георгианской или Елизаветинской эпохи.

— Я что, услышала слово «привидение»? — вмешалась миссис Бувери-Бартон, пылая праведным гневом. — Джойс, дитя мое, отправляйся в постель. Этот разговор не для тебя. И не простудись, стоя у окна в ночнушке, чтобы увидеть огни на кургане, — это всего лишь лунный свет. В прошлом году, стоя вот так, ты заболела и едва не умерла. Эти суеверия не несут ничего хорошего.

И в самом деле, Рудольфу стало немного стыдно за то, что он заговорил на подобные темы в присутствии хрупкого и чувствительного юного создания.

4

В течение вечера у Рудольфа разболелась голова, как, по правде, с ним частенько случалось, — ведь он был писатель, а страдания — удел нашего племени. Голова у него болела регулярно, в перерывах же он писал статьи для журналов. Эта боль была прекрасно ему знакома — худшая из многих, та, от которой спасаются мокрым полотенцем, та, из-за которой можно проворочаться всю ночь без надежды на облегчение. Около одиннадцати, когда мужчины удалились в курительную комнату, боль стала непереносимой. Он подозвал доктора Портера.

— Можете дать мне что-нибудь, что способно унять эту мигрень? — жалобно попросил он, описав симптомы.

— О, разумеется, — отвечал доктор с уверенностью профессионального медика, столь хорошо нам всем знакомой. — Я принесу вам питье, которое поможет через какие-нибудь полчаса. Миссис Брюс называет его сомой — отличное древнее средство наших арийских предков, незаменимое при нервном истощении.

Рудольф поднялся к себе в комнату, и доктор последовал за ним несколько минут спустя с маленькой склянкой густой вязкой зеленой жидкости. Он аккуратно отмерил десять капель в мензурку и разбавил водой. Микстура смешивалась крайне плохо.

— Выпейте это, — сказал он с величественным видом ученой пиявки.

И Рудольф выпил.

— Я вам оставлю бутылочку, — продолжал врач, ставя ее на тумбочку, — только принимайте с осторожностью. Десять капель раз в два часа, если продолжит болеть. Запомните — не более десяти. Это сильный наркотик, название его вам, должно быть, известно: Cannabis Indica [Конопля индийская (лат)].

Рудольф невнятно его поблагодарил и рухнул на кровать не раздеваясь. Он привез с собой книгу — восхитительный томик «Английских волшебных сказок» Джозефа Джейкобса — и попытался прочесть сказку о Чайльд-Роланде, к которой привлек его внимание профессор Спенс. Но из-за сильной головной боли он толком не смог читать и лишь с трудом уразумел, что Чайльд-Роланду какой-то волшебник посоветовал направиться к зеленому холму, окруженному террасами, наподобие кургана Паллингхерст, и трижды обойти его противосолонь, всякий раз повторяя:

Дверь отопри! Дверь отопри!

И мне позволь войти!

А когда дверь откроется, сказал колдун, смело входи во дворец короля фейри. На третий раз дверь отворилась, и Чайльд-Роланд вошел во двор, озаренный волшебным светом, проследовал по длинному коридору и наконец оказался перед двумя широкими каменными дверями, за которыми была зала — величественная и великолепная, — где сидела леди Эллен, расчесывая золотистые волосы янтарным гребнем. Завидев брата, она встала и промолвила:

Мой неразумный брат, тебя

Конец печальный ждет:

Король эльфийский — смерть твоя —

Появится вот-вот.[Перевод С. Антонова]

Дочитав до этого места, Рудольф понял, что больше не в силах, настолько болела голова, и, отложив книгу, снова погрузился в невнятные раздумья о теории миссис Брюс, будто бы каждый видит лишь тех призраков, каких ожидает. Это казалось вполне резонным — каждому дается по вере его. Если так, тогда эти древние дикие духи каменного века, до всякой там бронзы и железа, наверняка еще населяют зеленые курганы под качающимися соснами, где согласно легенде их обладатели были давным-давно похоронены, а таинственный свет над выгоном Паллингхерст — это знак их присутствия.

Он и сам не знал, сколько пролежал вот так, но часы пробили дважды, а голова уже буквально раскалывалась, и он щедро отмерил себе вторую дозу густой зеленой микстуры. Рука его тряслась так сильно, что он вполне мог обсчитаться на каплю-другую. На какое-то время ему стало полегче, но потом боль взыграла по новой. Рудольф как во сне побрел к большому северному эркеру — охладить лоб свежим ночным воздухом. Окно было открыто. Он выглянул и увидел нечто примечательное. В другом эркере изогнутого под прямым углом крыла дома маячило бледное лицо ребенка, обращенное к выгону. Это была Джойс в белой ночной рубашке, и она, вопреки запрету матери, вглядывалась в таинственную пустошь. На миг девочка замерла, и взгляды их встретились. Она медленно подняла бледный пальчик и указала вдаль. Губы сложились в неслышное слово, которое он смог понять. Она произнесла: «Смотрите!» Рудольф повернул голову туда, куда она указывала.

Над Старым длинным курганом повисло слабое голубое мерцание, призрачное и смутное, как спички, которые потерли о ладонь. Оно словно взывало к нему.

Он взглянул на Джойс. Она махнула рукой в сторону кургана. Губы ее говорили: «Идите». Рудольф находился в странном полубессознательном состоянии самогипноза, в котором можно подчиниться любому приказу. Дрожа, он поднялся и со свечой в руке бесшумно спустился по лестнице. Затем на цыпочках прокрался по коридору, выложенному плиткой, снял шляпу с вешалки, открыл дверь и осторожно вышел в сад.

Сома успокоила его нервы и внушила ему ложную отвагу, но он все равно чувствовал себя необычно и жутко от присутствия чего-то таинственного и сверхъестественного. По правде говоря, даже сейчас он бы воротился, если бы не поднял глаза и не увидел бледное лицо Джойс, все еще прижатое к окну, и ее белую руку, тихо побуждавшую его идти вперед. Он еще раз посмотрел туда, куда она показывала. Призрачный свет стал более явственным, и бескрайняя пустошь, казалось, наводнилась множеством незримых загадочных созданий.

Рудольф на ощупь двинулся дальше, направляясь к кургану. Пока он шел, беззвучные голоса нашептывали ему на ухо что-то ободряющее на незнакомых языках, ужасные призраки древних духов толпились вокруг него и манили за собой. Один посреди темной пустоши, то и дело спотыкаясь о корни дрока и вереска, но точно поддерживаемый невидимыми руками, он медленно брел вперед, пока наконец, страдая от головной боли, на трясущихся ногах, не предстал перед забытой могилой вождя дикарей. Вдали на востоке поднималась белая луна.

Чуть подождав, он начал огибать курган. Но что-то препятствовало ему, ноги отказывались повиноваться и будто сами собой шли в противоположную сторону. Потом он вдруг вспомнил, что пытался следовать ходу солнца, а не против него. Собравшись с духом, он открыл глаза и зашагал обратно. Тут же его походка сделалась легче, и незримые спутники захихикали чуть ли не в голос. После третьего круга губы его разомкнулись, и он пробормотал таинственные слова: «Дверь отопри! Дверь отопри! И мне позволь войти!» Потом от усердия голова у него заболела сильнее прежнего и закружилась, и на пару минут Рудольф потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, перед ним открылся совершенно иной вид. Внезапно Рудольф осознал, что время откатилось на десять тысяч лет назад, солнце вернулось по ступеням Ахазовым, и он оказался лицом к лицу с далекой древностью. Грани существования потускнели; над Рудольфом проплывали новые видения, ему открылись новые миры, новые — и одновременно бесконечно старые — мысли устремились к нему из средоточия времени, пространства, материи и движения. Он перенесся в иную сферу бытия, воспринимал окружающее обновленными чувствами. Все изменилось, и он сам тоже изменился.

Теперь голубое свечение над курганом было ярче дневного света, хотя и бесконечно таинственнее. По поросшему травой склону шел проход в грубо тесанный каменный коридор. Пусть его любопытство к этому моменту и было обострено до предела, Рудольф, на миг испытав искушение войти в эту мрачную черную дыру, ведущую вниз, в недра земли, в страхе отпрянул. Но он не владел собой. Боже! Оглядевшись, он увидел, к своему неописуемому ужасу, тревоге и восторгу, призрачную толпу отвратительных нагих дикарей. Это были духи, но духи дикарей. Они толкали и пинали его, собирались вокруг нестройными группами, именно так, как делали, еще невидимые, минувшим вечером. Но теперь он ясно различал их физическим зрением, наблюдал мерзкие ухмылявшиеся тени варваров, ни черные, ни белые, а смуглые, с низкими лбами, спутанными нечесаными волосами, массивными челюстями и жутким оскалом; их косматые брови выступали как у горилл, чресла были едва прикрыты обрывками шкур, физиономии необычайно кровожадны и гадки.

Это были дикари — но призрачные дикари. В них как будто соединились два самых страшных и грозных врага цивилизации. Рудольф Рив бессильно упал в их неосязаемые руки — они грубо схватили его бесплотными пальцами и толкнули навстречу своему спящему вождю. Затем они разразились нестройным смехом, одновременно глухим и пронзительным. В этом гнусном звуке причудливо соединились торжествующее улюлюканье индейцев и странная издевка призраков.

Рудольф позволил им втолкнуть его внутрь — их было слишком много, а сома словно высосала всю силу из его мышц. Женщины были еще хуже мужчин — древние кошмарные ведьмы со свисавшими грудями и налитыми кровью глазами, они торжествующе вились вокруг него и громко кричали на языке, которого он прежде не слышал, хотя интуитивно понимал его:

— Жертва! Жертва! Он наш! Он наш!

Даже охваченный ужасом, Рудольф знал, почему он понимает эти слова, которых прежде не слышал. Это был праязык нашей расы — природный, инстинктивный, родной язык человечества.

Они толкали его к главной зале руками в призрачных ошметках бизоньих шкур. Их запястья притягивали его, как магнит притягивает железный брусок. Он вошел во дворец, озаренный тусклым фосфоресцирующим светом, подобным свету кладбища или умирающего язычества. В темноте проступали смутные очертания, однако глаза Рудольфа почти сразу привыкли к сумраку, подобно тому как глаза новопреставившегося покойника в могиле быстро привыкают к незнакомому окружению под действием внутренней силы. Королевский зал был построен из циклопических камней, каждый — размером с голову колоссальной статуи Сесостриса. Глыбы ледникового гранита и тускло-серого песчаника небрежно водрузили одна на другую и изрезали изображениями змей, концентрических кругов, сплетающихся зигзагов и таинственных свастик. Но все это Рудольф заметил лишь мельком — если вообще заметил; внимание его было поглощено всепожирающим ужасом положения, в котором он оказался.

В самом центре залы, скорчившись, сидел скелет. Ноги его были согнуты, руки обхватили колени, оскаленные зубы почернели от времени — или от человеческой крови. Призраки обступили его со странной почтительностью, пригнувшись.

— Смотри! Мы привели тебе раба, великий король! — вскричали они все на том же варварском наречии — сплошь щелчки и гортанные звуки. — Ведь это святая ночь отца твоего, Солнца, когда он начинает годичный круговой путь сквозь звезды и уходит от нас на юг. Мы даруем его тебе, чтобы ты вернул себе молодость. Восстань! Пей его горячую кровь! Восстань! Убей и съешь его!

Ухмыляющийся скелет повернул голову и воззрился на Рудольфа пустыми глазницами с каким-то жадным удовлетворением. Вид человеческой плоти, казалось, каким-то образом создал подобие души в груди мертвеца. Покуда Рудольф, крепко удерживаемый неосязаемыми руками своих чудовищных пленителей, озирался и дрожал, слишком напуганный, чтобы кричать и сопротивляться, кошмарное создание встало и, подобно другим духам, окуталось бледным голубоватым свечением. Скелет мало-помалу исчезал, точнее, становился чем-то бестелесным, но притом больше напоминавшим человека, — и выглядел страшнее костей, из которых явился. Голый и желтый, как и остальные, он был прикрыт лишь передником из сухой травы или чего-то подобного, а с плеч его свисала призрачная мантия из медвежьей шкуры. Он встал, и другие привидения забились лбами о пол, пресмыкаясь перед королем в древней пыли, издавая бессвязные возгласы невыразимого почтения.

Великий вождь повернулся, ухмыляясь, к одному из своих палачей.

— Дай нож! — отрывисто произнес он: все эти странные тени говорили короткими, рублеными фразами на односложном языке, напоминавшем лай шакалов или смех полосатых гиен в полночь среди могил.

Прислужник опять низко поклонился и подал господину осколок кремня, очень острый и зазубренный. Но больше всего Рудольфа напугало, что это ужасное грубое варварское орудие было не призрачным и не бесплотным — это был обломок настоящего камня, способный нанести длинную рваную рану, которая могла оказаться смертельной. На полу комнаты лежали сотни таких же обломков, некоторые выглядели едва обработанными, другие — тщательно отполированными. Прежде Рудольф много раз видел такие в музеях; и он вдруг впервые с ужасом осознал, что за предметы дикари далеких времен оставляли с мертвецами в камерах курганов.

Через силу облизнув пересохшие губы, он трижды мучительно воскликнул:

— Пощадите!

При этом звуке король дикарей разразился громким злобным хохотом. Это был жуткий смех то ли дикого зверя, то ли маньяка-убийцы, и он пронесся по длинной зале, будто смех дьяволов, обрекающих душу красавицы на вечное проклятье.

— Что он сказал? — выкрикнул король все на том же древнем наречии, и смысл его слов тотчас дошел до Рудольфа. — Голос этих белолицых людей, которых мы приносим в жертву с тех пор, как все пришло в упадок, так похож на птичий! Му-му-му — вот как они говорят, му-му-му! Лягушки, а не мужчины и женщины!

И тут Рудольфу, несмотря на объявшую его панику, пришло в голову, что он способен понимать язык этих загробных видений потому, что на нем когда-то говорили его предки, — но они не понимали его именно потому, что его язык был для них слишком богатым и сложным.

Впрочем, у него не было времени для долгих размышлений. Его ум застилал страх. Призраки столпились вокруг, бормоча еще громче, чем раньше. С дикими криками и нечестивыми воплями они заплясали вокруг жертвы. Двое неторопливо приблизились к Рудольфу и связали ему руки и ноги призрачной веревкой. Она врезалась в плоть, словно великая скорбь. Они привязали его к колу, явно выточенному не из дерева, а из неосязаемой тени, однако оторваться от него было не легче, чем высвободиться из железных цепей в настоящей тюрьме. С обеих сторон кола две карги, длинноволосые, злобные, невыразимо жуткие, поместили по паре растений двулепестника. Затем вся орда издала злобный экстатический вой, эхом разнесшийся под низкими сводами залы. Дикари ринулись вперед и покрыли его тело чем-то вроде масла, повесили ему на шею погребальный венок и принялись яростно оспаривать друг у друга его волосы и лоскуты одежды. Женщины кружили, словно вакханки, громко восклицая:

— О великий вождь! О мой король! Мы приносим тебе эту жертву, мы даруем тебе свежую кровь, дабы продлить твою жизнь! Даруй нам взамен крепкий сон, сухие могилы, сладкие сны, прекрасные годы!

Они резали себя кремневыми ножами, и призрачная сукровица лилась рекой.

Тем временем король пристально смотрел на обреченного голодными глазами, полными чудовищной людоедской жадности. Потом по мановению его руки толпа призраков вдруг замерла. Повисла торжественная пауза. Женщины присели на корточки возле Рудольфа, мужчины образовали внешний круг. В этот момент он смутно различил на голове каждого из них рану — и его осенила догадка: их самих в незапамятные времена принесли в жертву, чтобы они составили своему королю свиту в мире духов. Едва он об этом подумал, мужчины и женщины, громогласно завывая, воздели руки с зажатыми в них острыми кремнями и принялись грозно ими размахивать. Король подал знак, бросившись на пленника с зазубренным ножом. Он обрушил оружие на голову Рудольфа. В тот же миг остальные ринулись вперед, крича на своем наречии:

— Срежь плоть с его костей! Убей его! Руби на куски! Рудольф пригнулся, чтобы избежать ударов. Он отпрянул

в полнейшем ужасе. О, что за страх может пробудить любой христианский призрак по сравнению с этими бестелесными дикарями? О, сжальтесь, сжальтесь! Они разорвут его на куски!

В этот момент он поднял глаза и увидел, как некое чудо судьбы, еще одну неясную тень, парящую рядом с ним. Этот едва различимый человек был одет по моде шестнадцатого столетия. Возможно, это и в самом деле был призрак, однако он поднял призрачную руку и указал на дверь. Рудольф увидел, что ее не охраняют. Дикари набросились на него, он чувствовал щекой их ледяное дыхание.

— Покажи им железо! — крикнула тень по-английски.

Пытаясь высвободиться, Рудольф сделал мощный рывок локтями. Это оказалось непросто, но все же у него получилось. Он достал и раскрыл перочинный ножик. При виде холодной стали, непереносимой для взора призраков и троллей, дикари отпрянули, что-то бормоча. Но — лишь на мгновение. В следующий момент с мстительным воем, даже более громким, чем прежде, они окружили Рудольфа и попытались его остановить. Он стряхнул их яростным усилием, как они ни толкали и ни теснили его и ни ударяли снова и снова острыми осколками кремня. Из рук и ног его хлестала кровь — красная кровь этого мира, но все же он пробивал себе острым стальным лезвием дорогу к двери и лунному свету. Чем ближе он был к выходу, тем гуще становилась толпа призраков и тем теснее смыкали они ряды, словно сознавая, что власть их заканчивается за порогом. Ножа они избегали с суеверным ужасом. Рудольф энергично отпихивал их и, то и дело бросаясь на них, прокладывал себе путь наружу. Наконец он одним могучим рывком освободился — и вновь оказался на пустоши, дрожа как усталый пес. У входа столпились скалящиеся призраки, скрипя зубами, точно звери, в бессильном гневе. Рудольф побежал, совершенно измученный, но буквально через несколько сотен ярдов упал и потерял сознание. Он рухнул на кочку белого вереска у песчаного гребня и пролежал там без чувств до самого утра.

5

Когда на следующий день его подобрали люди из поместья, он был в лихорадке, смертельно бледный от страха, и что-то бессвязно бормотал. Доктор Портер велел уложить его в постель без малейшего промедления.

— Бедолага! — сказал он, склоняясь над больным. — Едва не помер от воспаления мозга. Нельзя было давать ему Cannabis в столь возбужденном состоянии — или, по крайней мере, стоило более пристально за ним наблюдать. Теперь ему нужно обеспечить покой и ни под каким предлогом не подпускать к нему ни миссис Брюс, ни миссис Бувери-Бартон.

Но позднее тем же вечером Рудольф послал за Джойс.

Девочка вошла крадучись, пепельно-бледная.

— Что такое? — спросила она тихо-тихо, садясь у его постели. — Король Кургана едва не забрал вас?

— Да, — ответил Рудольф, с облегчением обнаружив, что хоть с кем-то может откровенно поговорить о своем кошмарном приключении. — Он едва не забрал меня. Но откуда ты об этом знаешь?

— Около двух часов, — ответил ребенок с побелевшими от ужаса губами, — я увидела, что огни на пустоши горят ярче и синее, а потом вспомнила слова жуткого старого стишка, которому научила меня цыганка:

Курган Паллингхерст под полной луной,

Дух бестелесный — твой древний король.

И в полночь, как встарь, живым на беду

Он требует жертв один раз в году.

Их плоти и крови он жаждет вкусить.

Не стоит в ту ночь к Паллингхерсту ходить.

И едва я об этом подумала, как увидела, что огонь разгорелся необычайно ярко и быстро, и я задрожала от страха. Потом все сразу улеглось, и над пустошью раздались стоны и крики отчаяния, точно там была целая толпа, и я поняла, что вы не станете жертвой короля-призрака.

Комментариев: 3 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 id267171864 20-11-2022 07:23

    Отличный страшный рассказ.Мне понравился.

    Учитываю...
  • 2 id267171864 12-11-2022 19:50

    Интересно.Мне понравился рассказ.

    Учитываю...
  • 3 Алексей 12-11-2022 15:56

    Весьма неплохое произведение для 1892 года. И перевод очень достойный.

    Учитываю...