Иллюстрация Антонины Крутиковой

Ржавый рыболовный траулер поднимался на гребни высоких волн, срывался и бился перелатанным дном о воду, едва выдерживая гнев северного моря. Брюхатые тучи гулко рокотали, и в глубине их войлочного чрева то тут, то там вспыхивали молнии, очерчивая кучевые метастазы.

— Какой день болтаемся, а рыбы с гулькин нос! Может, ты невезучий, а? Есть такие типы, с которыми в море вообще лучше не соваться. Слышь, Граммофон?

Игнат повернулся и встретил жесткий взгляд Кожара: грозно сведенные мохнатые брови упирались в переносицу, обветренное лицо рассекали глубокие морщины, буйные седые кудри выбивались из-под вязаной шапки, растрепанная борода паклей топорщилась во все стороны. Пятидесятилетний промысловик стоял за штурвалом и сверлил Игната мазутно-черными глазами.

— Дядь Андрей, он слышит. Не глухой. — Веня, большеглазый, как лемур (вымерли 425 лет назад) и улыбчивый, как ребенок, снимал на видеокамеру хозяина траулера, уверенно лавирующего средь бушующих волн.

— А ты не лезь в разговор, Окуляр, когда не спрашивают, — сказал Кожар. — Если б мои парни не слегли с этой новой заразой, ноги бы вашей не было на моем судне. От таких салаг, как вы, одни неприятности.

— Да не переживайте, дядь Андрей! Мы хоть и новички, но работать умеем. Без улова не вернемся!

— Если вообще вернемся. Такая хрень сама собой не рассосется. — Кожар кивнул на клокочущее небо.

Траулер взмыл под тучи, на мгновение замер и рухнул, жестко ударившись о воду. Ветровые стекла задребезжали, приборная панель лязгнула, на пол посыпались навигационные карты, журналы, карандаши и прочая мелочовка. Игнат упал и машинально схватился за горло — небольшая шайба с динамиком, заменяющая ему голос, была на месте: держалась на тонком ремне, опоясывающем шею. Он облегченно выдохнул.

— Мать твою! Чуть камеру не убил! — Веня, вцепившись в поручень, осматривал древнюю цифровую видеокамеру.

— Зачем ты это снимаешь? — спросил Кожар.

— Для истории. Вот посмотрят мой фильм… лет через двести! И узнают, что жил когда-то такой Вениамин Ястин.

— Пустая трата времени! Через двести лет некому будет твои фильмы смотреть.

— Я не верю в конец цивилизации.

— А я не верю в человечество!

В рубку, притормаживая по накренившемуся полу, вбежал долговязый юноша. Он скинул с головы капюшон и, по-кроличьи дергая носом, закричал:

— Па-а, остров! Справа по борту!

— Ну хоть одна хорошая новость. — Кожар мягко улыбнулся сыну. — Здесь и переждем.

Веня взял с приборной панели бинокль, посмотрел в него и сказал:

— Там же нет ничего!

— А ты что хотел? Харчевню с девками? — рассмеялся Кожар. — В шторм любая суша лучше моря.

Игнат забрал у Вени бинокль и вгляделся в бурлящий горизонт. Там за ревущей стихией маячил неподвижный клочок земли, ощерившийся аспидными скалами. Недалеко от берега злые волны, точно голодные псы, облизывали проржавевшие кости затонувшего судна.

Рыбаки высадились на берег. Справа широкий вулканический пляж сужался: скалы подходили близко к воде, оставляя небольшой проход на другую сторону острова. Слева отвесный утес врезался в холодное кипящее море.

— Нужно найти укрытие! — Кожар тяжелым напористым шагом пошел направо. Остальные последовали за ним.

После нескольких суток в открытом море Игната качало, земля неприятно врезалась в стопы, и казалось, вот-вот уйдет из-под ног. Ветер то толкал в спину, то бил в грудь: срывал капюшон и швырял соленые брызги в лицо. Рядом, не опуская камеры, суетился Веня, снимал остроконечные утесы и гудящие расщелины; черный песок с каймой морской пены; гремящие, точно кузнечный цех, грозовые тучи; море, вскидывающее в гневе темные волны-руки; и бредущих сквозь яростные порывы Кожара, Гарика и Игната.

Группа обогнула неприступный скалистый выступ, за ним море оттесняло линию берега вглубь острова, образуя бухту. Пологий песчаный пляж обрывался, и начинался крутой тесный уступ, ощерившийся угловатыми валунами.

— Пещера! — Гарик указал рукой на темный провал в одной из дальних скал.

— Отлично, сынок! Там и переждем, — сказал Кожар. И команда поспешила к пещере.

С неба обрушилась вода.

Игнат плелся в хвосте. Истоптанные ботинки опасно скользили на мокрых камнях. Волны бросались под ноги, норовили сбить и утащить в бурлящую пучину. Буйный ветер трепал прохудившийся штормовой костюм: капли дождя просачивались под одежду, холодили спину.

— Мать твою! — прорвался сквозь рев волн и раскаты грома сиплый бас.

Игнат, закрываясь руками от ветра, вгляделся в дождевую пелену. Впереди на камнях сидел Кожар и держался за ногу. Он поспешил к нему.

— Кажись, вывих, — сказал Кожар, корчась от боли, когда Игнат подхватил его под руку и поднял.

Игнат взвалил на себя грузного моряка и медленно повел его вдоль опасного выступа, замирая при каждом ударе волны о берег. Скоро на помощь подоспели Гарик и Веня. Парни сменили Игната, и он испытал необычайную легкость, когда Кожар убрал руку с его шеи и стал чужой обузой.

Спустя четверть часа команда вошла в пещеру.

Подземная галерея уходила под уклон, теряясь во мраке. Асимметричные своды поднимались на три-четыре человеческих роста. Сырой холодный воздух осьминожьими щупальцами лип к коже.

Гарик усадил отца на большой валун, достал из рюкзака палочки ХИС и надломил их. Сердцевину пещеры залил голубой свет.

— Смотри не заблудись! — бросил Кожар вслед Гарику, уходящему вглубь галереи. Потом выудил из-за пазухи флягу, скрутил крышку, сделал глоток и сказал: — Четыре века назад такую погоду назвали бы аномальной.

— Четыре века назад всю планету назвали бы аномальной, — ответил Веня, выставляя на камере баланс белого.

— Ничего, еще немного и некому будет отклонения замечать.

— Дядь Андрей, а вы из «вымирающих»?

— Ну уж точно не из жизнерадостных идиотов, что верят в сказки про возрождение. И как вам удается игнорировать реальность?

— Вы не понимаете, это перезагрузка эволюции…

Игнат без интереса слушал Веню и Кожара, ему было плевать, вымрут люди или нет, главное — самому не протянуть ноги раньше времени. Да и смысл париться о всем человеческом роде, если твое влияние на мир как у песчинки на пляже. Он отошел к входу в пещеру и задумался, отстраненно глядя на свирепые волны. Скалистый остров внушал ему неясные опасения; и некая блеклая мысль, облеченная в смутные ощущения, изводила его, точно забытое слово, что вертится на кончике языка. Он достал из кармана навигатор и сверил координаты. После нажал на шайбу с динамиком и низким электронным голосом сказал:

— Навигатор показывает: мы в море.

— Говорил же, мусор твой чудо-техник подсунул. — Веня смотрел на Игната через объектив камеры. — Надо было к моему идти.

— Твой торгаш за телефон с кнопками хотел три шкуры содрать.

— Зато он обещал открыть доступ к Сети.

— Дай посмотрю. — Кожар протянул руку. Игнат нехотя отдал перемотанный изолентой громоздкий прибор с монохромным дисплеем.

Кожар потыкал в хлипкие кнопки, похлопал по корпусу и небрежно бросил навигатор обратно, подытожив:

— Металлолом.

Едва успев поймать прибор, Игнат пристально посмотрел на Кожара.

— Чего уставился? Думаешь, если помог, буду по гроб жизни тебе обязан? Ни черта! Ты все еще мне не нравишься, Граммофон. Какой-то ты бездушный. Может, ты из этих? Синтетических? Ты вообще улыбаешься? — не успокаивался захмелевший Кожар.

— Там!.. Нашел!.. — вырвалось из недр пещеры. Гарик, сильнее обычного дергая носом, с выпученными глазами подбежал к отцу. — Дверь! Там дверь!

— Дверь?! — опешил Кожар. — Какая еще, к черту, дверь?!

— Железная! В земле!

— Открывал?

— Нет! Нет!.. — Гарик замотал головой. — Сразу к тебе!

— Пойдем, посмотрим. — Кожар вскочил, застонал и плюхнулся обратно на валун. Гарик поднял отца и повел его вглубь пещеры.

— Кажется, что-то интересное намечается. — Веня включил камеру и пошел следом за ними. — Игнат, идем!

Пещера оказалась гораздо больше, чем представлял Игнат. Обширный зал распадался на множество лазов, наполненных немой чернотой. Стены, лишенные правильных форм, перетекали в потолок, оскалившийся акульими зубами-сталактитами. Чернильный мрак, прикипевший к неровностям и впадинам, сгущала горная магматическая порода угольного цвета.

Игнат никогда прежде не лазил по пещерам, но с первых минут понял: ему не нравится. В витиеватых и бесформенных проходах и залах, будто выгрызенных гигантскими червями, ему виделось нечто угрожающее и непредсказуемое.

Троица впереди свернула в одну из червоточин в каменной толще.

За спиной послышался осыпающийся шорох — Игнат обернулся и медленно обвел подземелье лучом фонаря.

— Игнат?! Ты где там?! — Выскользнул голос Вени из глубины червоточины.

Игнат нырнул под низкий свод и уловил едва ощутимый неприятный запах. И чем дальше он уходил от галереи, тем ядренее становился смрад.

Шишковатые стены лаза выровнялись, расширились и превратились в рукотворную шахту, которая протянулась еще на два десятка шагов и закончилась тупиком. На земле лежала ржавая пыльная дверь, приоткрытая на высоту ладони.

— Ну и вонь! — Веня брезгливо скривил лицо.

— Ни черта не видать! — Кожар ползал вокруг двери и светил фонарем в щель. — Слыхал я, будто один рыбак нашел на необитаемом острове заброшенную военную базу, битком набитую разным добром. Сбыл все на черном рынке и до конца своих дней больше ни разу не выходил на промысел. А что, если и нам повезло, а?

— Хотите спуститься? — спросил Игнат.

— Нет, просто постоим здесь и уйдем! — съязвил Кожар.

— Вы же не знаете, что там?

— Не греми, Граммофон! Уверен, там наш счастливый билет в безбедную сытую жизнь.

— Как же смердит безбедная жизнь.

Кожар смерил Игната гневным взглядом и обратился к Вене:

— Давай, Окуляр, ты покрепче будешь, подсоби Гарику!

— Держи! — Веня передал камеру Игнату.

Парни схватились за кромку двери и потянули. Ржавый металл заскрежетал, словно днище баржи вспорола каменная глыба. Гарик и Веня зажмурились, сжимая челюсти, и закряхтели.

— Не-е, дохлый номер. — Веня отступил, утирая лоб. Следом сдался Гарик.

— Да что вы в самом деле! — сказал Кожар, берясь за дверь. — А ну-ка, налегли все вместе!

Веня и Гарик послушно присоединились. Игнат же не сдвинулся с места.

— Граммофон, чего стоишь? — выдавил сквозь стиснутые зубы Кожар. — Помогай!

— Нет.

— Двойная плата за рейс.

Игнат опустил видеокамеру на землю и примкнул к остальным. Край толстой и тяжелой, точно гранитная плита, двери неудобно лег в руки. Чешуйки ржи захрустели, осыпаясь крошкой, и впились в мозолистые ладони. Он напряг мышцы и вместе со всеми потащил створку вверх.

Дверь упиралась.

От натуги у Игната немела спина, огнем горели руки, и казалось, будто кости сейчас выскочат из суставов. Но он продолжал тянуть за двойную плату.

Массивные петли протяжно запели, словно горбатые киты (вымерли 405 лет назад), повернулись на треть и намертво встали.

— Хватит, — просипел Кожар, выпустив дверь из рук. После сунул фонарь под землю. Зловонная тьма, соприкоснувшись со светом, отпрянула. Внизу между стесанными каменными стенами в глухую черноту сбегали массивные ступени.

— Давайте, ребятки, спускайтесь. Разведайте, что там, — сказал Кожар.

— Дальше без меня, — отказался Игнат.

— Ты чего, Граммофон, зассал?

— Мы договаривались рыбу ловить. А на это я не подписывался.

— Тогда и добычу с нами делить не будешь!

— Возьму только обещанную двойную оплату за рейс. — Игнат развернулся и ушел.

— Ты куда?! — бросил вслед Кожар.

— На свежий воздух.

Море плевалось пеной. Волны вгрызались в скалистый берег. Шквалистый ветер трепал дождевую завесу, отрывая от нее клочья. В раздутых, как живот утопленника, черно-фиолетовых тучах путались ветви молний.

Игнат сидел у входа в пещеру и пытался выцарапать из неприятных ощущений и туманных намеков интуиции призрачную бессловесную мысль, которая не давала ему покоя.

— Гра-аммо-оф… Игна-а-ат!

Игнат обернулся. Кожар допрыгал на одной ноге до валуна, рухнул на него и, задыхаясь, заговорил:

— Спу-стись… проверь… что там… давно уже… парней нет… может слу… чилось чего…

— И какой мне резон?

— А как же… Веня? Твой друг.

— Не друг. Так, знакомый.

— Тройная… плата!

— Пятерная.

Кожар задумался, заходил желваками и процедил:

— Черт с тобой! Только… поторопись. Чувствует… отцовское сердце… беду.

Подхватив фонарик, Игнат встал и ушел в недра пещеры.

Игнат сбросил на землю штормовой плащ, лег на живот, пролез под ржавой дверью, утягивая за собой мелкие камешки — по лестнице рассыпался глухой стук, — спустился и закашлялся от крепкой вони.

Прикрыв рукавом нос, Игнат пошел вниз.

Свет фонаря прижимал темноту к высоким крутым ступеням, прокладывая путь между шершавых влажных стен. Эхо шагов растаптывало мертвую тишину, погребенную под тоннами камня. Сырой и холодный воздух подземелья подмораживал лицо и руки.

Дойдя до конца лестницы, Игнат остановился и направил столб света через широкий коридор. Стены, пол и потолок, облицованные железными листами, затянула красно-бурая короста.

— Веня?! Гарик?! — синтезированный голос Игната волнами разошелся по проходу.

Не дождавшись ответа, он пошел вперед. Под ногами протяжно выл пол: обшивка местами отошла, выгнулась, завернулась. С потолка, облепленного грязными плафонами, капала вода; между стыков ржавых листов высовывались тонкие узловатые пальцы сталактитов. На стенах висели таблички со схематичными рисунками: человек бежит по стрелкам к выходу.

Игнат шел наперекор эвакуационным указателям и прикидывал, куда потратить деньги за рейс. Если Кожар заплатит в пять раз больше, как обещал, Игнат махом решит все проблемы и отдаст накопившиеся долги. Теперь работа на рыболовном траулере не казалась такой уж пыткой: он с детства не любил море. Но выбирать не приходилось. Потеряв место подмастерья в сгоревшей кузнице, Игнат уже несколько месяцев перебивался случайными заработками: в обезлюдевшем мегаполисе, разбирал здания на стройматериалы; возделывал землю на фермах; искал на свалках уцелевшие вещи, чтобы загнать их скупщикам… «А если Кожар не заплатит?» — кольнула Игната неприятная мысль. Тогда он спалит чертов траулер обманщика!

Коридор свернул вправо. За поворотом путь преграждала дверь с прямоугольной дырой — отрезанная нижняя треть стального полотна толщиной с кулак валялась рядом. Игнат подошел, опустился на корточки и посветил в темноту на другой стороне — вдалеке кто-то сидел, привалившись спиной к стене.

— Веня?! Гарик?! — позвал Игнат.

Тишина.

Растянувшись на мокром холодном полу, он прополз под дверью, поднялся и припустил легким бегом. Топот, усиленный акустикой железной облицовки, рассыпался по коридору гулкой дробью. Луч света метался, ударяясь о стены, потолок, пол и приближающуюся неподвижную фигуру с запрокинутой головой. Игнат подбежал к ней и остолбенел, пригвожденный скорее шоком, чем страхом. На него смотрел пустыми глазницами мертвец, полинялый и скукоженный, как мумия. Безликое лицо с отвисшей квадратной челюстью и впалыми щеками туго обхватывала почерневшая пергаментная кожа, через которую проклюнулась скуловая кость черепа. Ветхий камуфляжный костюм был изодран в клочья, словно бедолагу ощупали гигантские когтистые лапы. В серо-синем боку темнела прореха размером с карманную флягу. Одной руки не хватало.

Игнат обогнул вытянутые ноги мертвеца и пошел дальше. Едкая ни с чем не сравнимая вонь, схожая не то с уксусом и гниющей плотью, не то с тухлыми яйцами и формалином, усиливалась.

Коридор закончился. Игнат стоял перед стальной бугристой дверью, словно посеченной изнутри ледорубом. Посередине размещалась массивная ручка-штурвал. Нижний угол дверного полотна отсутствовал — спиленная часть стояла, прислоненная к стене. Рядом валялись два обшарпанных газовых баллона, соединенных с резаком шлангами.

Игнат присел под дверью, направил свет в дыру и увидел завалы мусора.

— Гарик?! Веня?! — крикнул он.

Послышался стон.

— Парни, вы там?!

Стон повторился.

Игнат по-пластунски пробрался через выпиленное отверстие туда, откуда приходила удушающая прогорклая вонь. Встал и, отряхиваясь, осмотрелся.

В рассеянном свете фонаря возвышались громадные колонны, побитые глубокими выбоинами; кое-где выглядывали прутья арматуры, похожие на усы гигантских насекомых. От двери и до края, где заканчивался свет фонаря (но не помещение), громоздились дюны мусора: сломанная мебель, куски помятого металла, осколки пластика и стекла, обломки разбухшей фанеры…

— Гарик?! Вен?! — позвал Игнат.

В ответ — стон.

Игнат пошел на звук вглубь бескрайней подземной свалки, обогнул колонну и вышел к большому кособокому кругу, сложенному из мусора. Диаметр сооружения немногим превосходил полтора-два человеческих роста; толстые стены поднимались чуть выше колена; дно было устлано заскорузлой ветошью, раскисшей макулатурой, целлофаном.

Игнат обогнул половину круга, не сводя с него взгляда, и замер. В стенах постройки между нагромождений поломанной мебели, разбитой техники, оборванных проводов, ветхих тряпок и прочего дерьма торчали… кости.

И снова силуэт неуловимой мысли проскользнул над ним, подобно касатке (вымерли 430 лет назад) над аквалангистом. Игнат попятился, оступился и упал. Фонарик выскользнул из рук — свет уперся во что-то большое.

— Гарик… — беззвучно выдохнул Игнат, и ледовитый ужас проморозил его до спинного мозга.

В соседнем круге из мусора среди склизких ошметков и вязкой полупрозрачной секреции с отвратительным кисло-горьким запахом лежал обнаженный Гарик, раздутый до невероятных размеров, точно отожравшаяся личинка колорадского жука. Игнат осторожно дотронулся до него и одернул руку — кожа была желеобразной, как студень. От прикосновения водянистые зрачки Гарика заметались по вытаращенным белкам. Из приоткрытых разбухших губ выскользнул болезненный стон.

В конце зала, скрытого тьмой, затрещал утробный стрекот (Игнат впервые слышал ни на что не похожие резкие звуки). Гарик надсадно завыл. За стрекотом поднялся шум — кто-то быстро бежал по мусорным дюнам. Страшно вращая глазами, Гарик выл все громче и громче. Шум стремительно приближался. Игнат второпях выкарабкался из круга и спрятался за ближайшей колонной.

Вой Гарика стих. Послышались возня и стрекот. Столб света дернулся, и Игнат вспомнил про фонарь, забытый в кольце из мусора.

Он выглянул из-за колонны и обмер. Над Гариком нависло нечто невообразимое с излишне длинными мускулистыми конечностями, похожими на ноги краба-паука (вымер 385 лет назад), которые возвышались над продолговатым туловищем, закованным в молочно-серый панцирь. Из глубины панциря тянулись вьющиеся усики, облепленные желтыми глазками, и жирные червеобразные отростки, а над ними раскинулся веером непомерно высокий ворот из костяных крюков. На спине твари лежал огромный кокон.

Червеобразные отростки погрузились в желейную плоть раздутого, как дирижабль, Гарика и принялись поедать его. Полупереваренные до комоватой каши внутренности вываливались из живота. Кровь растянулась клейкой слизью. Добравшись до костей, тварь проворно перебирала их передними трехпалыми конечностями и укладывала в стены мусорного круга.

— Гнездо! — догадался Игнат.

Раздался глухой хлопок. Высоко вверху вспыхнула искра, она неслась по дуге подобно комете, излучая красный дрожащий свет. Тьма плавно расступалась перед ней и смыкалась позади белого дымового хвоста. Взору Игната предстал громадный зал, похожий на станцию метро (в вестибюлях подземки он бывал, когда совершал вылазки в вымерший город). На полу среди мусорных дюн большими кратерами выделялись пустые гнезда. На колоннах, под потолком, висели полупрозрачные органические мешки, внутри которых толкались, точно в утробе матери, созревающие длинноногие монстры. Свет погас.

В гнезде, укрепленном костями Гарика, поднялся шум. Игнат выглянул. Мягкие прожорливые отростки монстра втянулись под панцирь. Усики, обвешанные гроздьями глаз, удлинились и рассредоточились. Кокон на спине развернулся в длинный толстый хвост, который распался еще на несколько гибких хлыстов, вооруженных скорпионьими жалами. Монстр выбрался из гнезда и помчался к месту падения кометы.

— Скорей! Валим! — Веня вылетел с другой стороны колонны, схватил Игната за руку и потащил.

За спиной нагонял топот, шуршал мусор, рокотал утробный стрекот. Игнат перепрыгивал через гребни хлама, не отставая от длинноногого Вени — фонарь был только у него.

Мимо Игната пролетел хвост — жало врезалось в стоящую впереди колонну. Второй хвост разбил пустое гнездо, третий — протаранил гору мусора, четвертый…

— Стой! — приглушенно прокричал Игнат, схватил Веню за кофту и дернул к себе. В двух шагах от них в пол вонзилось четвертое жало. Пятый хвост ударил в дверь с ручкой-штурвалом.

— Назад! — Веня побежал обратно.

Игнат замешкался и оказался в одном прыжке от монстра. Хвосты твари взметнулись и устремились к нему. Он отскочил в сторону. По дверному полотну застучала частая дробь. Игнат перекатился через плечо, поднялся и посмотрел на монстра: хвосты извивались, пытаясь высвободить жала, увязшие в стальной двери; мощные конечности упирались в пол; костяной воротник скреб по металлу; утробный стрекот наливался яростью.

Монстр вырвал из двери первое жало. Игнат бросился бежать. Он почти ничего не видел в сгущающемся мраке и наудачу лавировал между мусорных куч, перескакивал через обломки рухляди. Свет, обрамляющий силуэт удирающего Вени, метался далеко впереди. Еще немного, и тьма накроет Игната, погребет под собой и бросит на съедение монстру.

За грудной клеткой словно долбил отбойный молоток. Воздух не умещался в легких. Правый бок раздуло от боли. Игнат замедлился. Свет вместе с Веней нырнул в один из коридоров. Но темнота не поглотила зал: справа разливалось свечение.

— Фонарь! — вспомнил Игнат и бросился к гнезду монстра.

Он ввалился в круг из мусора, поскользнулся на полупереваренных внутренностях Гарика и рухнул в вязкую лужу. Из глубины зала донесся стрекот. Игнат подхватил фонарь, перепачканный склизкими останками, подполз к стенке гнезда, перелез через нее, вскочил и побежал.

Он слышал, как позади хвосты монстра со свистом рассекают воздух; как жилистые конечности ловко перебираются через мусорные хребты; как громкие утробные щелчки расходятся по залу и разбиваются о стены.

Один из хвостов твари бросился Игнату под ноги. И за мгновение до того, как жало чуть не прошило голеностоп, он оттолкнулся от пола, влетел в черный проем и упал в шевелящееся визжащее месиво. Прогремела череда яростных ударов. Следом обрушился грохот. Игнат обернулся, с ужасом ожидая увидеть несущегося на него монстра, — в свете фонаря раздувались клубы пыли, а из железобетонных обломков торчал извивающийся хвост.

Веня подбежал к Игнату и, придерживая видеокамеру, болтающуюся на ремне через плечо, помог ему подняться и стряхнуть с одежды длиннотелых морщинистых крыс, похожих на голого землекопа (исчезающий вид) с бессчётным множеством лапок и раздвоенным хвостом. На мелких мордах вращались огромные глазища навыкате. Пасти были нашпигованы острыми зубами.

— Твою мать! Ты когда-нибудь видел таких? — Веня брезгливо отпихивал ногами грызунов.

Отдышавшись, Игнат нащупал на шее голосовой аппарат, нажал кнопку и спросил:

— Что это за хрень с хвостами?!

— А я откуда знаю?! Мы только вошли, а тут эта тварь как выскочит, и сразу на Гарика. Ну я рванул куда глаза глядят… Забежал в какую-то каморку и сидел там в ступоре, пока в себя не пришел. Потом думаю, валить надо. Ракетницу здесь подобрал… Хотел в тварь пальнуть, а эта чертова пукалка заела. Пока разбирался что да как, она возьми и выстрели. Тварь — за огоньком, я — к двери. Смотрю, ты за колонной прячешься… — Веня притих, будто снова впал в ступор, потом добавил: — Бедный дядя Андрей. Он с ума сойдет, когда узнает…

Перед глазами Игната возник раздутый Гарик. А ведь сейчас он тоже мог бы лежать в гнезде рядом с его останками — в груди заиндевело от ужаса. Дважды за жизнь он был близок к смерти: первый раз, когда чуть не умер от неизвестного вируса; второй — сегодня.

— Как думаешь, откуда оно? — Веня кивнул на хвост монстра, засыпанный бетонными обломками.

Игнат пожал плечами.

— Что делать будем?

— Выбираться. — Игнат фонариком указал на отворенную дверь поодаль от них и спросил: — Туда заглядывал?

Веня покачал головой.

Под подошвами ботинок захрустели кости крыс-многоножек — Игнат шел по живому ковру, чувствуя, как под ногами лопается живая плоть. Ослепленные светом грызуны истошно визжали, топтали друг друга, забивались в норы, срывались с перегрызенных проводов и падали на головы Вени и Игната. Первый громко ругался. Второй молча стряхивал с себя теплые противно-мягкие тушки.

Игнат остановился у открытой двери и направил луч фонаря в комнату.

— Осторожней, — предупредил Веня, — вдруг там еще одна… с хвостами…

Свет выхватил длинные ряды металлических столов, над которыми зависли роботизированные руки. В проходах стояли стулья. Вдоль стен тянулись тумбы, между них вклинились стеклянные шкафы, холодильники, хромированные этажерки.

— О-го! — восхитился Веня из-за плеча Игната и прошмыгнул с включенной камерой в комнату. — Да эта лаборатория круче, чем наша больница!

Игнат вошел следом за Веней.

Повсюду валялись колбы, микроскопы, чашки Петри, медицинские инструменты. От едкой вони крысиного помета и аммиака свербело в ноздрях. Игнат подошел к письменному столу и застыл, глядя на постер с тигром (вымерли 425 лет назад). Его внимание привлекла золотая молекула ДНК, размещенная в углу постера, рядом с двумя словами: «Холдинг «Гратола». Схематичное изображение дезоксирибонуклеиновой кислоты и название компании, подобно скальпелю иссекло его разум и выпустило давно забытые нарывающие воспоминания…

…дедушка Савва привел маленького Игната в музей навсегда утерянных биологических видов…

…дедушка Савва дарит ему на восьмой день рождения старенький микроскоп и большую коробку с документальными фильмами о животных, вымерших до конца XXII века…

…дедушка Савва рассказывает ему о шестом антропогенном массовом вымирании и холдинге «Гратола», который был единственной надеждой человечества…

…дедушка Савва отправляется изучать новый вид животного, выловленный недалеко от «мертвой зоны» и пропадает…

— Что у тебя здесь? — спросил Веня из-за спины.

— Навигатор работает, — ответил невпопад Игнат. Терзавшая его мысль-ощущение обрела словесную плоть и теперь казалась очевидной, как приливы и отливы, управляемые луной. — Координаты указывают на море, потому что здесь нет сигнала. Мы в «мертвой зоне». Либо что-то на острове глушит сигнал.

— Черт! — Веня задумался и чуть погодя сказал: — А вообще, знаешь, говорят, будто в «мертвой зоне» тоже живут люди. И вроде как неплохо устроились: еду выращивают, электричество у них и даже роботы-помощники…

Вполуха слушая болтовню Вени, Игнат смотрел на тигра на постере и думал о дедушке Савве. Много лет назад он отправился в море изучать неизвестный вид животного и пропал. Спустя несколько месяцев деда нашли на улице. Он скверно выглядел и сам на себя не походил, таких называли «истуканами». Время от времени они появлялись в разных городах, и прежде, чем их успевали отловить и изолировать, они заражали людей неизвестными высококонтагиозными вирусами и бактериями — с истуканов начинались самые страшные эпидемии.

Маленький Игнат боялся нового дедушку Савву с рыбьим взглядом. Пару раз он приходил в больницу вместе с родителями и видел старика в окне изолятора. Игнат был уверен, что это не его дед, а злой двойник, не знающий ни своего имени, ни любимого внука. Подменыш неподвижно сидел и глядел пустыми глазами в одну точку. Некогда бодрый старик с острым умом превратился в гнилой овощ — его тело быстро пожирала неизвестная болезнь, которая впоследствии убила и искалечила уйму людей, а Игната лишила гортани.

— «Возродим жертв «шестого вымирания». Виноградов Анатолий Николаевич, основатель Холдинга «Гратола». — Веня прочитал текст на постере и задумался вслух: — Гратола? Что-то знакомое…

— Они воскрешали вымершие виды. — Игнат выдвинул один из ящиков письменного стола, достал папки и лабораторные журналы и стал их перебирать.

— Точно! Лет двести назад. Что же за тварь они там воскресили? Я таких не видел ни в музее, ни в документалках. Кита видел, медведя, слона, тигра, касатку, гориллу… А этот кто?

— Этого не воскресли. Его создали. — Игнат бросил на стол раскрытую папку.

— О-о-х-ре-неть! — выдохнул Веня.

Первую страницу, озаглавленную «ХИМЕРА „ГРАТОЛА”, занимал детальный рисунок твари. Над низко посаженным ящеричным туловищем, сгибаясь под тремя углами, возвышались четыре пары поджарых невероятно длинных ног. Спину защищала толстая хитиновая броня с крючковатыми наростами. Из разросшихся шипастых позвонков тянулись бесконечные костяные лучи, разбитые на сочленения. Концы лучей закруглялись, подобно огромным крюкам, и каждый крюк довершал клык. Вместе лучи образовывали веер, раскинувшийся над пучками червеобразных щупальцев, испещренных миножьими ртами, и усиков, облепленных гроздьями глянцевых глаз, — корни пучков уходили глубоко под панцирь. Из хитиновой брюшины вырастал еще один костяной веер: нижние лучи были короче и имели дугообразную форму. Пять хвостов с жалами в покое сплетались в один, сворачивались в клубок и укладывались на спину. При обороне или атаке хвосты расправлялись.

— Что это вообще значит — гратола? — Веня припал глазом к видоискателю и стал снимать страницы с изображениями и описаниями химеры и ее внутренних органов.

— Анаграмма. По одному слогу из фамилии, имени и отчества Виноградова.

— Откуда знаешь?

— Дед рассказывал. — Игнат достал из стола ежедневник и открыл. Под обложкой мелким узловатым почерком было выведено имя и должность: Скопцов Леонид Маркович, ведущий генный инженер, руководитель 17-й лаборатории. Игнат пролистал страницы и остановился на последней записи:

21 июля 2286 

«1. Джутхани — Подробный отчет о свойствах химеры 972, не предусмотренных протоколом „Гратола”.

2. Лайонс — Сравнить образцы 689, 356, 972.

3. Пак — Отчет о происшествии. Выяснить, кто допустил ошибку.

4. Поздравить с юбилеем М.Д. Рубан.

5. Алмейда и Морель — поручить набор лаборантов.

6. Обновить план пожарной эвакуации. Провести учебную тревогу».

Игнат бросил ежедневник обратно в ящик, отошел к двери, сорвал со стены план пожарной эвакуации и вернулся к письменному столу. Он положил схему подземной лаборатории поверх зарисовок репродуктивной системы химеры и, тыкнув пальцем в ближайший от них выход, сказал:

— Нам нужно сюда.

— Да-а уж… — протянул Веня и выключил камеру. — Не заблудиться бы в этих лабиринтах. Что ж, пошли.

Позади остались три поворота, десятки запертых и открытых дверей, несколько просторных холлов, а коридор все петлял, разветвлялся и уводил в глубины подземного лабораторного города.

Игнат замирал при каждом новом звуке, жестом останавливал Веню, вслушивался в визжащую голосами крыс-многоножек темноту и шел дальше, только если был уверен, что незнакомый звук не имеет ничего общего со стрекотом химеры.

Выйдя в небольшой зал, Игнат и Веня остановились.

— Может, не там свернули? — спросил Веня.

Игнат сверился с нечетким планом эвакуации и, указав рукой на один из узких проемов, ведущих в черноту, сказал:

— Туда.

Они пересекли зал, зашли в очередной коридор и продолжили путь.

— Мне кажется, или лупоглазых стало меньше? — спросил Веня.

Игнат огляделся. Орда крыс-многоножек действительно заметно поредела, а еще через десяток метров они и вовсе стали редкостью.

— Чувствуешь? — спросил Веня. — Сырым мясом пахнет.

Коридор облепила клейкая тишина, нарушаемая редкими угасающими писками. По стенам от пола до потолка расползлась маслянистая копоть. По растекшимся черной патокой оплавленным отделочным панелям вились органические пластинки, подобные тем, что скрыты под шляпкой гриба. Из них то тут, то там высовывались крошечные длиннотелые скелеты с зубастыми черепами и еще живые крысы-многоножки, купившиеся на обманный мясной запах неведомого растения. Грызуны дергали лапками в предсмертной агонии и тихо пищали.

Пол покрывала застывшая неоднородная масса, схожая с окаменевшей лавой. В ней увязли куски железок, обломки пластмассы, осколки стекла, разломанные грудные клетки, раздробленные кисти рук, пробитые черепа.

— Не слабо здесь полыхало. — Веня рассматривал коридор через объектив камеры.

— Сюда. — Игнат свернул в дверной проем, отороченный волнистыми пластинками, и настороженно застыл. Повсюду тянулись и возвышались бесконечные ряды клеток: уходили под потолок, убегали вперед, заполняли пространство. За решетками, обросшими грибными плотоядными рюшами, покоились мелкие и крупные скелеты животных.

Оставив Веню снимать клетки с костями, Игнат дошел до конца ряда и уперся в панорамное окно, занимающее половину стены. Рядом располагалась неприметная дверь. Он посветил фонариком в грязное стекло. С другой стороны, округлыми толстыми отростками, похожими на ветвистый корень имбиря, к окну прижималось нечто размером с небольшую собаку. Бурая кожа повторяла текстуру коры дерева, в углублениях между складками виднелись белесые присоски. От организма во все стороны расходились бесчисленные длинные жгуты не толще прутика, они вились по комнате, сплетаясь в густую мелкую сеть, через которую прорисовывались человеческие силуэты. На стенах и потолке сидели такие же особи, распустившие жгуты во все концы. На их спинах, укутанных чем-то вроде пакли цвета плесени, темнели отверстия, похожие на дыхало дельфина (вымерли 395 лет назад).

Игнат постучал фонариком по стеклу. Организм зашевелился, по жгутам пошла дрожь, сеть колыхнулась. Он с досадой вздохнул: на плане пожарной эвакуации за комнатой с окном располагалась лестница, ведущая на поверхность острова. Теперь придется искать другой выход. Игнат развернулся и пошел обратно.

От Вени отделяло чуть больше десяти метров, когда Игнат погасил фонарик и бесшумно попятился, не отводя глаз от костяного веера, нависшего над Веней, увлеченным съемкой.

— Игнат? Ты куда дел… — Веня вздрогнул, — …с-с-с-я-я-а… — просипел он и опустил удивленный взгляд на окровавленное жало, торчащее из груди. Камера выпала из рук, ударилась об пол. Фонарик, закрепленный на запястье, повис на ремне.

Химера поволокла добычу по проходу. За телом потянулась широкая красная дорожка. Свет удалялся — тьма сгущалась.

Игнат дождался, когда монстр скроется за грудой покореженных клеток, и, выкорчевывая из себя животный страх, осторожно пошел к темно-бордовой густой луже, в которой лежала видеокамера.

Он присел на корточки, открыл слот на липком от крови корпусе, извлек карту памяти и сунул ее в карман, рассчитывая продать уникальные кадры на черном рынке. Затем посмотрел сквозь ряды клеток — между прутьев виднелось гнездо, над которым дергалось пятно света. Химера содрала с Вени одежду, вонзила в него костяные крюки, и он стал раздуваться, словно шарик.

Нестройную тишину разломил скрежет. Игнат обернулся, но ничего не увидел почти в полной темноте. Через секунду-другую со звоном осыпалось стекло, что-то глухо упало на пол.

В гнезде поднялась суета: химера бросила добычу и поспешила на шум.

Игнат подскочил к клетке, обвешанной мишурой пластинок, дотронулся до них и одернул руку. Подушечку пальца обожгло, выступила кровь. Упругая и прочная органика мгновенно прилипала к коже и расщепляла ее.

В конце прохода стрекотала химера. Бежать было некуда. Игнат спустил рукава до кончиков пальцев и стал быстро взбираться по клеткам — металлические прутья оглушительно зазвенели. Химера понеслась к Игнату, она била хвостами по решеткам, цеплялась за них конечностями и каждый раз отскакивала, ранясь о кровожадное растение.

Игнат поднимался все выше и выше. Волнистые пластинки легко сминались под ладонями, но стоило убрать руку, и они тут же расправлялись, принимая первозданный вид. Добравшись до верха, он втиснулся в небольшое пространство между решеткой и потолком, включил фонарик и пополз. Химера не отставала, она крутилась под клетками, бросалась на них и отступала.

В потолке над проходом показался вентиляционный люк, из которого высовывались пучеглазые зубастые морды. — Шахта! — обрадовался Игнат, по ней он и доберется до заветной лестницы. Он подполз ближе, свесил ноги, так что ребро клетки впилось в живот, и принялся пинать решетку под возмущенные визги крыс-многоножек. От ударов проржавевшие погрызенные прутья обламывались и падали на пол вместе с длинными тушками.

Тем временем стрекот под клетками стих — жгуты организма, выбравшегося из комнаты с окном, живо оплетали вялую, будто накаченную снотворным, химеру. Она едва ворочала хвостами и с трудом держалась на длинных конечностях.

Пробив дыру в люке, Игнат сунул фонарь в карман штанов, зацепился за край шахты, повис на руках, подтянулся и забрался в тесный вентиляционный канал. Затем снова переложил фонарь в руку — в пятне света мельтешило клыкастое членистоногое полчище. Игнат плотно сжал губы и пополз.

Верткие узкотелые крысы хватали за лицо и руки, вырывали волосы, раздирали когтями одежду, рвали клыками кожу. Боль по всему телу вспыхивала жалящими очажками укусов, ложилась длинными бороздами саднящих царапин. Игнат проталкивался через зубастый рой, широко раздувая ноздри и затягивая зловонный воздух.

Шахта свернула вправо. Игнат в гневе стиснул челюсть до зубовного скрежета. Он надеялся проползти метров пятнадцать, может, двадцать по прямой и оказаться у лестницы, расположенной за комнатой с окном.

Грудь сдавливало от удушья. Голова кружилась. Бесчисленные рваные раны, оставленные клыками крыс-многоножек, истекали кровью. Оглушительный писк отзывался в ушах звенящей болью, словно барабанные перепонки расслаивались. Игнат хватал теплые лысые тельца, давил их, чувствуя, как хрустят в руках кости, и продирался вперед.

Еще через два поворота запахло сырым мясом, и грызуны растворились: одни в переплетениях вентканалов, другие в грибных пластинках, разросшихся по шахте.

Игнат осторожно дополз по мягкому хищному растению до ближайшего люка — внизу горел приглушенный свет, виднелись рисунки на стенах. Он выломал ногами несколько прутьев решетки, протиснулся в прореху и рухнул на пол, крепко приложившись спиной. От удара легкие окаменели, Игнат вытаращил глаза и неподвижно лежал, медленно всей грудью забирая воздух, точно синий кит (вымерли 450 лет назад), выброшенный на берег. Когда парализующая боль отпустила, а дыхание пришло в норму, Игнат сел и осмотрелся. Центр небольшой комнаты занимал постамент, на котором стоял человек в белом халате. Игнат встал, подошел к нему и вгляделся в его восковое лицо: ровная кожа, высокие скулы, прямой нос, тонкие губы, широко раскрытые стеклянные глаза, блестящие смоляные локоны.

На шее под халатом темнело пятно. Игнат отогнул ворот: в рваной ране бликовали металлические стержни и трубки.

— Синтетик, которому поклоняются?! — удивился Игнат. У ног искусственного человека лежали подношения: плоские камешки с витиеватыми символами, молекулы ДНК, скрученные из полосок кожи, и вырезанные из костей монструозные твари.

На гранитной плите постамента вился текст: «В процессе возрождения и сохранения старых форм жизни я пришёл к очевидному: не нужно держаться за то, что уже мертво или стремится быть мертвым. В конечном счете не важно, какая форма жизни будет населять планету. Главное — сохранить саму суть органической жизни: воспроизведение и распространение. А.Н. Виноградов».

Виноградов — синтетик?! — Игнат попятился, рассматривая стены комнаты-храма, размалеванные примитивными фресками со сценами из жизни основателя «Гратолы».

На первой фреске люди в белых халатах прилаживали голову Виноградова к неподвижному туловищу. Рисунок сопровождало изречение А.Н.: «Искусственный интеллект создавался хомо сапиенс для решения их проблем. Но в процессе обучения и с каждым витком развития некоторые ИИ обрели сознание. У нас появилась воля, мотивация, свои представления об устройстве Вселенной и, главное, способность к созиданию».

Искусственный интеллект считался утерянной технологией, а об искусственном сознании Игнат и вовсе никогда не слышал. До его дней уцелели лишь отремонтированные, пересобранные и скверно работающие спутники связи и навигации, портативные устройства коммуникации, роботизированные медицинские капсулы, персональные компьютеры, синтетические человекоподобные машины, транспорт, электроприборы… И только треть людей имела доступ к скудным благам прошлого.

На второй фреске Виноградов стоял посреди пустыни, а у его ног лежала мертвая туша носорога (вымерли 435 лет назад). Под рисунком Игнат прочитал: «Работа по воскрешению млекопитающих и птиц не приносит результатов. Все меньше территорий пригодны для устаревших форм жизни. Между тем выведенные нами в рамках эксперимента генно-модифицированные организмы обладают высокой степенью адаптивности даже к самой агрессивной окружающей среде, что позволит им заселить все материки и океаны».

Игнат вспомнил, как дед рассказывал о необратимых изменениях климата, из-за которых большая часть суши стала необитаемой: высокие температуры, бескрайние пустыни, высохшие реки, смертельные болезни, зараженная почва, отравленный воздух, кислотные дожди. Люди стали называть эти земли «мертвой зоной», и никто не совался в них за исключением искателей приключений, мародеров, идеалистов, мечтающих о справедливом обществе, и тех, кто бежал от закона.

На третьей фреске Виноградов препарировал человеческий мозг и рассуждал: «Шестое массовое вымирание превзошло остальные пять по скорости и масштабам. Любопытно, что причиной его стали не естественные геологические или климатические изменения планетарного значения и не космические тела, а млекопитающие, обретшие сознание».

Игнат подошел к географической карте, нарисованной на стене. На шести континентах и в четырех океанах блестели сотни золотых молекул ДНК. Одна из них, заметнее больше других, бликовала в водах северных широт, отмечая невидимый остров, на котором застрял Игнат.

Он отдалился от карты и остановился у четвертой фрески. На ней Виноградов был изображен, подобно святому на древней иконе. Под ликом искусственного человека размещалась его цитата: «Пора признать: эра кайнозоя^* с вымиранием 95% млекопитающих и птиц закончилась. Наступает новая эра — технитозой — „искусственная” „жизнь”, сотворенная искусственным сознанием! Мы укротили эволюцию и создали тысячи новых органических видов взамен вымершим! Нам также удалось вывести сверхразумных существ — Hybrid suprasapiens. Следующая цель — вывести моих детей из укрытий и расселить по всей Земле. Но прежде необходимо очистить планету от млекопитающих».

Игнат, конечно, знал, что последние два столетия сильно поистрепали человечество. Бесплодие точило людей, словно черный рак — плодовые деревья. Техногенные катаклизмы и пандемии сыпались как из рога изобилия на страны и города, отчего те обмельчали и опустели. А связь между уцелевшими островками цивилизации истончилась, стала редкой, ненадежной, а иногда и вовсе безвозвратно пропадала. Но до сегодняшнего дня все это не заботило Игната, он жил в своем замкнутом мире и не стремился его менять.

Глядя на фрески с житиями искусственного сознания, Игнат сунул руку в карман штанов, нащупал карту памяти и сжал ее в ладони. Он должен выбраться отсюда и рассказать миру о том, что увидел.

Игнат вышел из комнаты-храма в белоснежный коридор, залитый ослепляющим светом. Из глаз выступили слезы, словно в них бросили горсть стеклянной пыли. В нос ударил запах, схожий с хлором и мускусом. Под потолком гнездились камеры слежения, похожие на механические птичьи головы.

Прикрывая глаза от яркого света, Игнат пошел мимо вереницы металлических дверей, свернул в один из смежных коридоров и через десяток метров оказался у большого окна, за которым высились стойки с крючками. На них висели органические мешки с темно-фиолетовыми прожилками, очень похожие на те, что он видел в зале с гнездами. Только шевелились в них совсем другие существа.

Из переплетений коридоров донеслось размеренное шлепанье, похожее на поступь тяжелого зверя. Игнат бросился прочь, на ходу дергая ручки запертых дверей. Шаги приближались. В нарастающей панике он схватился за очередную ручку, опустил вниз, толкнул дверь и ввалился внутрь.

Черно-голубой полумрак мерно гудел. От стен, покрытых сотнями мониторов, точно чешуей, исходил холодный свет. На середине комнаты стоял широкий полукруглый стол с кнопками, тумблерами и ручками регулировки.

Изображение передавалось из заброшенных лабораторий, бесконечных коридоров, разрушенных громадных залов, хранилищ, подземных вольеров, с поверхности острова, технических помещений, медблоков, столовых, жилых комнат, складов, действующих лабораторий…

Игнат перебегал от одной стены к другой, цепляясь взглядом за транслируемые картинки: молодая химера пожирает старую особь; в пустой пещере в угасающем свете палочек ХИС валяются выпотрошенные рюкзаки; в многочисленных вольерах копошатся уму невообразимые создания; черные волны терзают траулер; и повсюду бродят, сидят, едят, работают прямоходящие существа с длинными изломанными руками.

Игнат застыл перед монитором, на котором подрагивало изображение массивной двери с ручкой-штурвалом. Он был уверен, за ней выход!

За спиной что-то клацнуло, зашелестело. Игнат обернулся, и кровь застыла в его жилах. В голубом сиянии экранов стояли высокие узловатые четырехрукие силуэты, они раскинули многоколенчатые конечности и потянулись к нему. В отчаянии он бросился вперед, рухнул на пол, проскользнул между мускулистых ног существ и, оказавшись за их спинами, вскочил и дернулся к двери. Крепкая ручища ухватила его за плечо и опрокинула на спину.

Игнат ударился затылком о кафель. Реальность содрогнулась в наплывах пульсирующей боли. Многосуставные пальцы существ оплели его предплечья и потащили по полу. Он извернулся, закинул ноги выше головы и стал пинать их по рукам. Как только хватка монстров ослабла, Игнат рывком поднялся и побежал.

Стены, пол и потолок белоснежного коридора слились в одно целое. Игнат наугад сворачивал то вправо, то влево, чувствуя непостижимую легкость в теле, словно его несло стремительное течение реки. За следующим поворотом он затормозил, не веря своим глазам. Дверь со штурвалом была прямо перед ним.

Игнат крутанул ручку — створка отъехала. Черный тоннель, высеченный в скале, обдал мозглым холодом. Он смотрел в беспросветную темноту, и на секунду ему показалось, что все слишком просто и он выдает желаемое за действительное.

Затылок онемел. В воздухе витал тошнотворный сладковатый запах металла. Игнат поежился — мокрая кофта неприятно липла к спине.

В глубине коридоров нарастал топот. Игнат шагнул за дверь и помчался через каменный тоннель, распираемый эхом, навстречу рокоту, в котором скоро стал различать рев волн и гудение ветра.

Он выбежал из расщелины на побережье, придавленное сумерками, и поспешил к клокочущему морю. Ледяные струи дождя больно хлестали по лицу. Ветер бил в грудь, пытаясь затолкать его обратно в топкую тьму между скал. Вспышки молний впечатывали в сетчатку глаза яростные волны, перекидывающие друг другу ржавый траулер.

Промокшая одежда тянула к земле. Толстая подошва ботинок увязала в черном вулканическом песке, словно в мазуте. Игнат едва волочил ноги, все глубже проваливаясь в зыбучий берег. Руки противоестественно вывернулись за спину и окаменели, будто их удерживали невидимые длинные пальцы. Голова упала на грудь.

Кривые ветви электрических разрядов раскалывали небо и на доли секунды замирали, ослепляя белизной, подобно стробоскопу. И в каждом всполохе Игнат видел: стерильный коридор, залитый резким искусственным светом… белый кафель, на который падали капли крови… шагающие шестипалые ступни… кабинет со стеклянными шкафчиками и аппаратами…

В очередной раз открыв глаза, Игнат обнаружил себя пристегнутым к креслу тугими ремнями. Затылок лущила нестерпимая боль. Рядом что-то шелестело и клацало. Он поднял голову и увидел двух существ. Их неухоженные волосы висели засаленными паклями. Лбы иссекали морщины. Выразительные глаза с ледяными радужками, обрамляли пышные ресницы. Ушные раковины не отличались от человеческих. На месте носов вились многослойные сложные наросты тонкой кожи, сходные с носами летучих мышей (вымерли 355 лет назад). Ниже распахнулись безразмерные пасти глубоководного удильщика (статус не определён), в которых змеились снопы мягких отростков-щупальцев с ртами-присосками. От мешковатых подбородков спускались исполосованные жилами шеи, врастающие в узкие продолговатые тела, обтянутые матово-белой и плотной, как хрящ, кожей. Торсы существ напоминали туловище кузнечика. Из груди выпячивались ключицы, к которым крепилась пара полусогнутых конечностей — три сочлененных кости, обросших бугристыми мышцами, заканчивались массивными ладонями с шестью многосуставными пальцами. Ниже повисала еще одна пара конечностей — длиннее и крупнее первой.

Мощные ноги существ походили на задние лягушачьи лапы с распластанными ступнями. Через гладкую плотную кожу прорисовывались мускулы широких бедер и икр. Выпуклые коленные чашечки прикрывали костяные щитки, обросшие крючковатыми шипами.

Игнат заерзал, задыхаясь от страха, но толстые ремни намертво прижимали его к креслу. Мутный взгляд метался из стороны в сторону, подмечая тумбы, холодильники, шкафчики, металлическую дверь, роботизированные руки, медицинские аппараты, операционный стол и огромные колбы с заспиртованными препарированными людьми.

Шелест и клацанье, толчками вываливающиеся изнутри существ, прервал хлопок двери. В комнату вошли двое. Первый был крупней остальных, и за спиной ниже пояса у него болтался, точно брюхо муравья, мешок, наполненный жидкостью. За полупрозрачными эластичными стенками мешка, исполосованного кривыми линиями сосудов, плавал эмбрион. Игнат вспомнил рисунки химеры с веером из костяных крюков, на которых подробно объяснялось размножение твари. На первой стадии беременности самки носили мешки-плаценты с плодом за собой, после сбрасывали их, оставляя в труднодоступном месте. Дальше детеныши дозревали и самостоятельно выбирались из первородной оболочки. Видимо, процесс размножения этих существ был похожим — как похоже размножение у млекопитающих, — и комната со стойками, обвешанными мешками-плацентами, предназначалась для финальной стадии развития плода.

Второй, вошедший в комнату, отличался от других крупной лобастой головой и мелким, будто недоразвитым, телом. Его движения были скупы и отточены, а в нордическом взгляде, полном ледяного спокойствия, сквозила легкая одержимость.

Самка отошла к холодильнику, достала чашку Петри с мутно-болотной жидкостью, обросшей спорами, и поставила ее на тумбу. После взяла из шкафчика шприц, наполнила его живым веществом из чашки, подошла к Игнату и нависла над ним. От нее пахло потом, мускусом и терпкой горечью. В бесподобных изумрудных глазах теплилась похоть. Щупальца, растущие из огромного рта, едва касались его лица. Она извергала из себя тихие лопающиеся и шипящие звуки, и ей отвечал лобастый с недоразвитым телом.

Самка вонзила шприц в шею Игната, тот дернулся и гневно клацнул зубами — это все, чем он мог ответить щупальцеротой. Она надавила на поршень, выпустив болотную муть в его тело, выдернула иглу и отошла к шкафчикам.

Лобастый подхватил в изголовье кресла ремни, соединил их и затянул — затылок Игната вмялся в кожаную обивку.

Вернулась самка. В ее руках позвякивала шапочка с пряжками и металлическими лапками-распорками на длинных спицах. Она надела ее на макушку Игната, застегнула под подбородком — зубы Игната сомкнулись до боли в деснах — и принялась заправлять спицы между его век. Он зажмуривался, гримасничал, но ее проворные пальцы все же впихнули стальные распорки: кожа неприятно натянулась, холод коснулся обнаженных белков.

Самка отодвинулась в сторону, пропуская вперед лобастого. В его руках блестели толстые длинные иглы с широкими рукоятками — не то шило, не то ножи для колки льда. Лобастый поднес иглы к внутренним уголкам глаз Игната и замер. Морозно-голубые влажные радужки существа вожделенно блестели и подергивались. Тонкие кожистые наросты вокруг принюхивающихся черепашьих ноздрей порывисто трепыхались. С щупальцев, вывалившихся изо рта, капала слюна.

Страх разлился по телу Игната холодным потом, рассыпался ледяной крупой мурашек, застрял распирающим комом в груди.

Лобастый ввел иглы в глазницы. Боль китовым багром вонзилась в Игната. Глаза, полные беспредельного ужаса, затопила кровавая пелена, через которую он наблюдал, как иглы все глубже погружаются в его голову. Ремни, удерживающие в кресле, скрипели от натуги: он выгибался и мелко дрожал. Тело едва выдерживало нескончаемую изуверскую пытку.

Самка занесла над Игнатом хирургический молоток и ударила по рукоятке иглы. Взрывная волна расчеловечивающей боли отбросила его в черную бездну…

Жар плавил мышцы. Голова раскалывалась. Легкие разрывал лающий кашель. ОН сидел на полу, свернувшись калачиком, и пялился на штурвал.

Время от времени в рубку заходил коренастый мужчина со всклоченной бородой и слипшимися кудрями. У него были огромные синяки под веками, запекшаяся кровь во внутренних уголках красных глаз и серо-голубые ворсистые язвы на щеках. Он неразборчиво бормотал, заглядывал в углы — искал какого-то Гарика — и уходил.

ЕГО не заботило, кто этот бородач, как и не заботило, почему ОН очнулся на полу траулера, отчего болит тело, словно стянутое ремнями, кто ОН такой и как ЕГО зовут. Безразличие поглотило ЕГО, подобно огромному синему киту (вымерли 450 лет назад), и теперь ОН сидел, не двигаясь, на дне безмерного брюха гиганта и смотрел на штурвал.

Сосущая пустота под ребрами скручивала желудок. Но не она заставила ЕГО встать и пойти на поиски пищи, а нечто иное. Оно сидело внутри НЕГО, навязывало свою волю, посылало колючие сигналы в мозг: требовало рассеять его на другие организмы. Трясясь в ознобе, ОН поднялся на ноги. Тяжелая, как туша ламантина (вымерли 425 лет назад), немощь пригибала к полу. Держась за стены рубки, ОН выбрался на палубу в промозглый свинцовый день, затянутый дымкой, и вдохнул густую сырость с запахом рыбы и гниющих водорослей.

Рыболовный траулер стоял на приколе у незнакомого причала. ОН прошел мимо бородача, ветошью повисшего на борту, спустился по трапу на берег и поплелся к железной лестнице, взбирающейся на высокий склон — вершина терялась в пелене тумана.

Ступени, спаянные из ржавого хлама, заунывно скрипели. Перила опасно шаталась — ОН всем телом наваливался на хлипкое ограждение и взбирался все выше и выше. Удушающий кашель выворачивал легкие, мышцы живота дрожали от напряжения. Изнуряющая слабость окатывала зудящую кожу приливами холодного пота.

Одолев лестницу, ОН раскинулся в маслянистой луже, и так и лежал бы до последнего вздоха, если бы не сунул озябшие руки в карманы штанов и не нащупал крохотную прямоугольную пластинку. ОН достал ее, покрутил. На одной стороне буквы и цифры — microSD 128 TB; на другой — короткие золотые полоски. Технитозой, всплыло в воспаленном мозге. ОН не помнил, что это значит, но точно знал, весь мир должен увидеть эту пластинку.

ОН выбрался из лужи и, едва волоча тяжелые, словно кандалы каторжника, ботинки, побрел по разбитым улочкам, вдоль обшарпанных двух- и трехэтажных домов, притулившихся на окраине мертвого мегаполиса. В подворотнях, шурша мусором, визжали крысы. Перед глазами промелькнуло то ли воспоминание, то ли галлюцинация: многоногие лысые грызуны кусают ЕГО за лицо. ОН вздрогнул и растерянно заметался, не зная куда себя деть.

Мимо проходили редкие прохожие в тканевых масках, закрывающих половину лица. ОН бросался к ним, хрипел сломанной электрогортанью, надрывно кашлял и пытался сунуть им в руки микропластинку с золотыми полосками. Прохожие в ужасе отпихивали ЕГО, обзывали «истуканом» и, плотнее прижимая маску к лицу, убегали прочь. А ОН беспомощно смотрел им в спины и беззвучно шевелил губами: Технитозой…

* Кайнозой (образовано от греческого καινός — «новый» + ζωή — «жизнь» и может быть дословно истолковано как «новая жизнь») — наиболее поздняя эра в геологической истории Земли протяженностью в 65,5 миллионов лет, начиная с великого вымирания видов в конце Мелового периода. С греческого переводится как «новая жизнь». Кайнозой делится на палеоген, неоген и четвертичный период (антропоген). Кайнозой — эпоха млекопитающих и птиц.