Жуткий рассказ о привидениях и человеческой мерзости

Любителям пощекотать себе нервы понравится сборник жутковатых историй «Однажды темной зимней ночью...». В лучших традициях Чарльза Диккенса и Генри Джеймса здесь герои бродят по таинственным поместьям и сумрачным болотам, где им придется столкнуться с чем-то поистине неведомым и зловещим ― и посмотреть в глаза своим страхам. Издательство «МИФ» делится с читателями DARKER рассказом из сборника.

Сначала Эвелин почувствовала, как что-то укололо щеку. Потом уши — ощущение было звенящее, саднящее. А вот конечности онемели.

Она попала в какое-то сырое, очень холодное место. Когда попыталась шевельнуться, боль пронзила ногу и заставила охнуть. Веки разомкнулись, и Эвелин увидела... пустоту. Огромное бесцветное пространство.

Наверное, она умерла. Она в чистилище, а иголки колют ей спину в наказание за грехи.

Не успела Эвелин об этом подумать, как тишину вокруг нее нарушили. Где-то рядом тяжело дышал зверь. Эвелин напряглась, не в силах поднять голову. Зверь запыхался; приближаясь, он трамбовал снег лапами.

Эвелин могла лишь хныкнуть и закрыть глаза. Зверь рыскал все ближе, сопел рядом с ее ухом. Вот он лизнул ей рот теплым липким языком.

— Уходи! — простонала Эвелин.

Но мохнатый зверь вытянулся поперек ее груди, защищая Эвелин, обозначая как свою собственность. Ей стало нечем дышать, а студеный воздух огласился страшным воем.

Вдали послышались глухой стук и хруст. Кто-то окликнул ее по имени.

— Хорошая девочка! — похвалил мужчина. — Хорошая собака!

Эвелин медленно открыла глаза, и все прояснилось. Огромное пространство сверху оказалось не преисподней, а небом со снеговыми тучами; на груди у нее лежал не дикий зверь, а собака породы бигль, подзывавшая хозяина.

Поле ее обзора заслонили лица — джентльменов, которых Эвелин едва узнавала, и любимые черты ее сестры Сьюзен.

— Эвелин! — закричала Сьюзен. — Эвелин, ты ушиблась?

— Кажется... да, — прохрипела Эвелин. — Я не помню... что случилось.

— С ветки упал снег, и ваш конь испугался, — пояснил красивый джентльмен. — Он понесся к конюшне с седлом, болтающимся у живота.

Все верно: они охотились. И не дома, а в другом поместье, в Чиллингем-грендж. Джентльмен, заговоривший с ней, — это сам Виктор Чиллингем. Он склонился над ней. Добрые внимательные глаза осматривали ее тело, выискивая повреждения.

От стыда Эвелин едва дышала. Мало того что она упала с коня на людях, опозориться ее угораздило в гостях именно у этого джентльмена.

У джентльмена, брачное предложение которого она категорически отвергла.

— Тебе нужно скорее в дом, не то замерзнешь, — забеспокоилась Сьюзен. — Встать сможешь?

Эвелин подняла руку, чтобы оттолкнуть бигля. Даже такое движение причиняло боль.

— Простите, что создаю проблемы, но... Боюсь, что нет.

***

Доктор пристально посмотрел ей в глаза. От него пахло настойкой опия и пиявками.

— Вне сомнений, травма пренеприятнейшая. Череп не поврежден, но симптомы сотрясения мозга будут. Тошнота, головокружение. Я ни в коем случае не стал бы срывать ее с места.

Мать поднесла к губам носовой платок.

— Эвелин, как же тебя угораздило? Ты в жизни с лошади не падала. А единственный раз, когда нам нужно, чтобы все прошло идеально...

Эвелин поудобнее устроилась в кресле-лежаке. Сломанную ногу приподняли, предварительно наложив шину и перебинтовав. Нога чесалась, как искусанная блохами.

— Извини, мам, я не виновата. Меркурий понесся.

Доктор открыл свой саквояж и стал выписывать рецепт лекарства.

— Вот, принимайте дважды в день. Я заеду узнать, как у вас дела. Пока предписываю вам постельный режим. Минимум движений и никакого волнения.

— Но это невозможно! — выпалила мать. — В крещенский сочельник ее сестра выходит замуж, Эвелин — ее свидетельница.

— Простите, мадам, но тут ничего не поделаешь. Здоровье превыше всего. Предотвратить воспаление мозга у вашей дочери — самое важное для меня.

Мать, очевидно, так не считала. На Эвелин она посмотрела с неприкрытой яростью.

— Мадам, мне прислать счет мистеру Чиллингему или...

— Нет, господи, нет! — вскричала она. — Сегодня мы и без того создали ему предостаточно неудобств. Обратитесь к моему мужу. Он в бильярдной.

Доктор поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

Мать сделала глубокий вдох и поправила кружевной чепец.

— Эвелин, я понимаю, что ситуация у тебя непростая, — с нажимом начала она. — В том, что твоя младшая сестра выходит замуж раньше тебя, есть что-то унизительное. Но у тебя был шанс стать невестой. Если сейчас ты сожалеешь о своем решении, тебе можно только посочувствовать.

— Что, прости?

— Ты совершила глупую ошибку, отказав мистеру Чиллингему. Не удивлюсь, если сейчас тебе досадно. Только завидовать браку сестры низко. Подумай, что, когда Сьюзен станет миссис Чиллингем и попадет в высший свет, она подыщет тебе нового кавалера. Такого, которого тебе хватит ума не отвергнуть. — Мать поджала губы, глядя на ее сломанную ногу. — Если, конечно, ты еще когда-нибудь сможешь танцевать на балу.

Эвелин едва сдержалась, чтобы не схватить подушку и не швырнуть в мать.

— Что?! Ты считаешь, что я устроила все специально? Чтобы испортить Сьюзен свадьбу? Мама, как ты можешь подозревать меня в такой подлости?

Снег залетел в трубу, и огонь в очаге вспыхнул.

— Как бы то ни было, это неважно. Своего ты не добилась. Свадьба состоится, с твоим участием или нет.

В дверь постучали. Эвелин вздрогнула, сломанную ногу пронзили горячие стрелы.

— Пожалуйста, заходите! — сказала мать куда более приятным тоном.

На пороге стояли Сьюзен и мистер Чиллингем. Эвелин покраснела, надеясь, что они не подслушивали, но те улыбались слишком старательно и слегка принужденно, как при встрече с инвалидом.

— Бедняжка Эви! Сидеть на месте и не двигаться — какая досада! — запричитала Сьюзен. — Но не беспокойся, мы приготовили тебе сюрприз. Точнее, Виктор. Это его идея.

С большим пафосом пара расступилась, давая дорогу служанке Бидди, которая вкатила через порог странное приспособление.

Большое мягкое кресло подобного вида можно найти в любой гостиной, но у этого подлокотники пронизывали вертикальные латунные шесты. Двигали кресло три колеса: два спереди, одно сзади. Колеса стонали, как раненый зверь.

— Оно принадлежало моему отцу, — пояснил мистер Чиллингем, когда Бидди подкатила кресло к лежаку. Она опустила подножку с щелчком, от которого Эвелин вздрогнула. — Я рассказывал, что в конце жизни он сильно мучился со здоровьем?

На кресло Эвелин смотрела с неудовольствием. Рассказы не требовались: о неисправимом старике были наслышаны все жители графства. Скверный и подлый характер создали старому Чиллингему определенную репутацию. В галерее висел его портрет, с которого смотрел толстяк с маленькими злобными глазами.

А вот Виктор Чиллингем, полная противоположность своему отцу, глядел на Эвелин с нежностью.

— Рассказывали, — подтвердила Эвелин. — Кажется, вы говорили, что ваш отец онемел и не мог ходить?

— Именно. Поэтому я и купил ему это кресло.

— И не просто кресло, Эви. — Сьюзен вышла вперед и повернула ручку, выступающую из подлокотника. Раздался скрип, колеса повернулись. — Смотри, креслом можно управлять. И само устройство самоходное!

— Это «Механическое кресло мистера Мерлина», — сообщил мистер Чиллингем. — Самое последнее изобретение. Денег я не пожалел.

— Уверена, для вашего отца было огромным утешением иметь такого примерного сына, — вздохнула мать.

— Мисс Леннокс, надеюсь, вы понимаете, что я сделаю все от меня зависящее, дабы помочь вам справиться с травмой, — продолжал мистер Чиллингем. — Вы такой же член моей семьи, каким был мой отец. К сожалению, на улице это кресло использовать нельзя, но передвигаться по дому благодаря ему вы сможете.

— Так что ты ничего не пропустишь! — просияв, заявила Сьюзен.

Эвелин старалась улыбаться в ответ на улыбки Сьюзен и Виктора, хотя перспектива сидеть в этом устройстве вызывала отвращение. Даже на расстоянии она чувствовала несвежий, кисловатый запах обивки и заметила темное пятно на сиденье.

К счастью, мамина благодарность не знала меры.

— Вы так добры, мистер Чиллингем! Моя дочь вам бесконечно признательна. Видите, она онемела от чести, которую вы ей оказываете. Эвелин была неосторожна. В будущем ей придется научиться ездить аккуратнее.

— Пожалуйста, мадам, не корите ее. Вина здесь не на мисс Леннокс, а на моих конюхах. То дамское седло хранилось ненадлежащим образом, подпругу плохо застегнули. Некоторые ошибки недопустимы. Смею вас заверить, ответственный за это будет немедленно уволен.

Мать и Сьюзен согласно кивнули. Бидди, стоящая за креслом, вздрогнула. Вполне естественно, что служанка сочувствовала конюху. Увольнять работника за единственный промах действительно казалось жестоко, особенно сейчас, когда каминную полку еще украшали падуб, плющ и омела.

— Пожалуйста, сэр, не лишайте его места! — попросила Эвелин. — Только не из-за меня. Я заснуть не смогу, если по моей вине человек потеряет работу в это время года. Давайте простим его ради духа праздников!

Мистер Чиллингем склонил голову.

— Ваше отзывчивое сердце делает вам честь, мисс Леннокс. Вы почти так же великодушны, как ваша сестра. — Он потянулся к руке Сьюзен. — Очень хорошо. Пусть будет так, как вы желаете.

Сьюзен одарила его нежной улыбкой. Они казались идеальной семейной парой. У Эвелин защемило сердце. На месте сестры должна была быть она.

Зря она слушала сплетни о мистере Чиллингеме. Сговорчивый, покладистый владелец поместья решительно не напоминал патологического любителя игры в карты и кости, каким его шепотом описывали друзья Эвелин. Сплетни определенно не имели никаких оснований: Виктор Чиллингем был хорошим человеком, а она его отвергла.

— Чудесное кресло бесполезно на лестнице, — заметила мать. — Эвелин создаст меньше проблем окружающим, если будет спать внизу. Бидди перенесет чемоданы и, на случай если тебе понадобится помощь, будет спать в той же комнате на низкой кровати на колесиках. Мистер Чиллингем, такой план кажется вам разумным? Не хочу, чтобы моя дочь создавала неудобства...

— Никаких неудобств, мадам, — легко согласился мистер Чиллингем. — Я не возражаю. Та маленькая гостиная используется редко. Надеюсь, на время визита мисс Леннокс будет считать ее своей.

Ей должен был достаться весь Чиллингем-грендж. Олений парк, леса, прозрачное озеро, огороды, на которых выращивают всевозможную зелень. Она могла стать владелицей внушительного особняка с широченными лестницами, ведущими прямо к парадной двери; теперь же все отойдет ее младшей сестре.

***

Той ночью Эвелин ерзала на лежаке, не в силах заснуть. Боль в стопе пульсировала в такт биению сердца.

Спать не давал не только дискомфорт. Здесь, на первом этаже, внешний мир звучал громче. Слышались уханье ветра, проверяющего окна на прочность, и мерное «кап-кап» сосулек, тающих на карнизах.

Оставалось лежать без сна и упиваться своей досадой.

Она умом тронулась, отказав Виктору Чиллингему? Друзья твердили ей, что он игрок, но сейчас Эвелин чувствовала, насколько это маловероятно. Целых двенадцать рождественских дней он развлекал приглашенных на свадьбу, не скупясь на средства. Значит, какой-то источник стабильного дохода у него имелся.

Впрочем, причины ее отказа были не только меркантильными, имелись и семейные. Эвелин опасалась, что с возрастом Виктор изменится и станет жестоким, как его покойный отец. Еще у Виктора был старший брат, которого Эвелин в глаза не видела. Болтали, что он опустившийся урод, полностью вычеркнутый из завещания. Однако ей не следовало судить Виктора по деяниям его порочной родни. Эвелин, к примеру, не хотелось бы, чтобы люди составляли мнение о ней по поступкам ее матери.

Утешало лишь то, что милая Сьюзен будет счастлива. Ее сестра получит прекрасный дом и прекрасного мужа в придачу. Впрочем, мать не преувеличивала, назвав неудобной ситуацию, когда младшая из дочерей выходит замуж раньше старшей. Эвелин не поймут и будут считать ненужной, особенно если будет обречена на хромоту.

Приуныв, Эвелин уткнулась в подушку. Рядом с лежаком, словно напоминая о ее ущербности, стояло ужасное кресло.

Эвелин хотелось на горшок, но воспользоваться им она могла только с помощью Бидди, поэтому решила потерпеть. На один день унижений ей предостаточно.

Как ни странно, Бидди во сне звуков не издавала, гостей наверху тоже слышно не было. Пока на улице рыскал ветер, в доме стояла гнетущая тишина.

Эвелин попробовала заснуть. За опущенными веками замелькали разрозненные образы: деревья, очерченные белым; копыта, взбивающие рыхлый снег; собаки, идущие по следу, подняв хвосты. Вспоминались странные эпизоды минувшего дня. Замерзшее озеро, похожее на пласт марципана. Сьюзен, рассказывающая, что на территории поместья есть сад ядовитых растений. Эвелин представляла все те опасные растения, спящие под снежным покровом, как вдруг раздался скрип.

Это заставило ее вздрогнуть, отчего по сломанной ноге растеклась адская боль. Дергаться было глупо: такой звук могла издавать Бидди, переворачивающаяся на своей низкой кровати. Выбросив его из головы, Эвелин попыталась вернуть сломанную ногу в удобное положение, но скрип повторился: он раздался громче, у самого ее уха.

Звук был как при оседании, при резком выделении воздуха — такой издает мебель под чьим-то весом. При этом Эвелин понимала, что кровать Бидди в другом конце комнаты так шуметь не может. Источник шума находился куда ближе.

Он исходил от кресла.

Приоткрыв глаза, Эвелин уставилась на темный силуэт приспособления: от ее подушки до него было рукой подать. Ничего вроде бы не изменилось. Каминное пламя играло на латунных деталях. Даже во мраке она видела вмятины на мягкой обивке: борозды, протертые долгим сидением.

Не кресло, а старая развалюха: стонет, продавливается. Эвелин старательно цеплялась за эту мысль, пока обивка скрипела, и звучало это точь-в-точь, как если бы в кресло кто-то усаживался.

Полная бессмыслица. Эвелин спряталась, накрывшись одеялом с головой.

— Бидди! — шепотом позвала она. — Бидди, ты спишь? Ответа не последовало.

Кто-то заскулил, тоненько, как бигль на памятной охоте, только это был не зверь, а надрывно скрежетавшие колеса кресла. Бидди, конечно же, услышала этот звук? От такого нельзя не проснуться.

Собрав все свое мужество, Эвелин спустила одеяло с головы и посмотрела в другой конец гостиной, где служанка застелила себе постель.

Низкая кровать на колесиках оказалась пустой, под одеялом никто не лежал, значит, Эвелин была одна.

Или нет?

Механическое кресло снова скрипнуло. Захлебываясь ужасом, Эвелин перевела на него взгляд. Устройство попрежнему стояло слева от нее, рядом с лежаком, но уже не повернутым в сторону.

Теперь оно было повернуто к ней.

— Нет, это невозможно, — прошептала Эвелин.

Она уставилась на ручки, словно так могла вернуть их в надлежащее положение. Каким-то образом, без человеческого вмешательства, кресло повернулось на девяносто градусов.

Паника сдавливала горло. Нельзя поддаваться ей, нельзя! Разумеется, это только сон. Доктор дал Эвелин настойку опия, а это лекарство всегда вызывает кошмары.

Но этот кошмар был особенно ярким. Эвелин чувствовала острую боль в сломанной ноге, видела отблески пламени на повязке. Когда нажала на синяк на руке, тоже стало больно.

— Проснись! — велела себе Эвелин.

Кресло ответило. Эвелин в ужасе смотрела, как медленно поворачивается рычаг на правом подлокотнике.

— Нет! — вскричала Эвелин. — Нет, я этого не потерплю!

В отчаянии она искала хоть что-нибудь, способное оборвать сон. Имелось лишь одно доступное средство. Собрав волю в кулак, Эвелин спустила ноги с лежака и встала на поврежденные стопы.

Боль оказалась сильнее, чем она ожидала. Боль вопила у нее в голове, пока не заглушила надрывный скрежет кресла. Если такая боль не разбудит ее, то уже ничего не поможет.

Однако сознание не прояснялось — напротив, оно начало мутнеть. Гостиная, пламя в камине и даже кресло затуманивались.

Все провалилось во тьму.

***

Проснулась Эвелин от яростного стука.

— Впустите меня, мисс! — умолял голос Бидди, негромкий, но испуганный. — Пожалуйста, мисс, откройте дверь! Сбитая с толку Эвелин подняла голову. В гостиную лил неяркий свет. Растопка в камине давно сгорела дотла, но шторы были раздвинуты, за окнами начинался очередной красивый зимний день. Скрючившись, Эвелин лежала там же, где упала, — на полу у лежака.

Кресло стояло у двери.

Оно развернулось так, что никто не мог ни войти в гостиную, ни выйти из нее. Бидди поворачивала дверную ручку, но ее заблокировал толстый механический подлокотник кресла.

— Мисс Леннокс!

Боль почти стихла. При этом Эвелин едва чувствовала ногу, что не слишком радовало. Стиснув зубы, она поползла по ковру, цеплялась руками, пока не добралась до кресла.

Никогда в жизни она не испытывала столь сильной ненависти к неодушевленному предмету. Под таким углом она видела, что колеса потертые и обшарпанные. Как они сами по себе могли перекатить кресло в другой конец гостиной? Приподнявшись на локте, Эвелин со всей силы толкнула клятое приспособление. Оно откатилось назад.

Бидди полувошла-полуввалилась в гостиную.

— Мисс! Как вы?.. Вы поранились?

Эвелин не ответила. Рассказывать о событиях минувшей ночи было бы нелепо.

Молча она позволила служанке поднять ее с пола и усадить в кресло. Она предпочла бы лежак, но он стоял слишком далеко, и, возможно, так было лучше. Если сиденье займет сама Эвелин, то никто другой или ничто другое не сможет это сделать.

— Где ты была? Почему оказалась за дверью? — набросилась на служанку Эвелин, вспомнив кровать, пустовавшую среди ночи.

Бидди залилась краской.

— Я была на завтраке для слуг, мисс. — Бидди засуетилась с чемоданами, которые лакеи накануне спустили с первого этажа. — А сейчас одеваться к завтраку пора вам.

Эвелин ее слова не убедили.

— Нет, а где ты была до этого? Я проснулась среди ночи, а тебя и след простыл! Я попробовала встать... и, похоже, потеряла сознание от боли.

Бидди аж рот разинула.

— П-простите, мисс!

Пока служанка мялась и жалась, Эвелин заметила у нее в чепце соломинки и вспомнила, как вздрогнула накануне Бидди, когда мистер Чиллингем пригрозил уволить кого-то из конюхов. Чтобы сложить одно с другим, большого ума не требовалось.

— Бидди, ты дружка завела?! — охнула Эвелин.

Бидди покраснела еще гуще.

— Бог с вами, мисс! — упрекнула она. — На этой работе мне запрещено заводить поклонников.

Строго говоря, слова Эвелин она не опровергла.

Что ж, пусть Бидди хранит свои секреты, Эвелин хватало и своих. Во время долгого одевания Эвелин гадала, не рассказать ли служанке о том, что в действительности случилось ночью, но слова не шли на язык. Доктор ведь сказал, что она сильно повредила голову? Может, спутанность сознания вызывает галлюцинации? Такой вариант Эвелин не слишком нравился, но был лучше альтернативного: старый Чиллингем не желал расставаться с креслом.

Наконец Бидди опустилась на корточки, чтобы отрегулировать подножку. Поврежденная лодыжка Эвелин распухла чуть ли не вдвое.

— Я не стану ругать тебя, Бидди. И никому не расскажу, что в твое отсутствие упала с лежака. Но сегодня ночью ты должна быть со мной. — Бидди кивнула. — Обещай мне! — велела Эвелин полным страха голосом. — Что бы ни случилось, после наступления темноты ты меня одну не оставишь.

Бидди аж глаза вытаращила.

— Обещаю, мисс!

Все гости собрались на завтрак в просторном, завешенном гобеленами зале. Арочные окна выходили на угодья, блистающие от свежего снега. Эвелин увидела небольшие огороженные участки, где кухонная челядь выращивала зелень: для кушаний, лекарственную, ядовитую — для травли грызунов и насекомых, как говорила Сьюзен.

— Мисс Леннокс! — Мистер Чиллингем прервал свою беседу и заторопился ей навстречу. — Как вы сегодня себя чувствуете? Лучше? Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

Эвелин пришлось выдать неопределенный и нечестный ответ. Она не думала, что этот джентльмен искренне за нее переживает, но, очевидно, было именно так. Он подтолкнул ее кресло и помог ей занять свободное место за столом, в то время как родные Эвелин даже не заметили ее появления.

Уместить подлокотники механического кресла под обеденным столом оказалось сложно, и мистер Чиллингем начал терять терпение.

— Поднос с завтраком могут принести вам в комнату, — предложил он. — Хотите, я отвезу вас обратно в гостиную? — Нет-нет, в этом нет нужды. Я прекрасно справлюсь, спасибо вам, сэр. — Эвелин опустила взгляд на сервировку стола, на свою тарелку и приборы, чтобы скрыть заливающий щеки румянец. Для мужчины, через несколько дней собравшегося жениться на ее сестре, мистер Чиллингем был чересчур настойчив.

Наконец отец подошел ее проведать.

— Эвелин, дорогая моя, хорошо, что ты ухитрилась сломать только ногу, а не шею, — пошутил он. — Тогда нам пришлось бы отложить свадьбу. Твоя мать никогда тебя не простила бы.

Эвелин пыталась засмеяться в ответ, но голова шла кругом, и не только из-за сотрясения. Почему мистер Чиллингем так на нее смотрел?

— Хотя Сьюзен вспоминала бы тебя с благодарностью, — добавил отец, подмигнув. — Свидетельницу она потеряла бы, но, полагаю, не возражала бы против того, чтобы ее приданое удвоилось.

Шутка получилась плоская, но Эвелин растянула губы в улыбке. Ничего плохого отец не замышлял: он просто так шутил. Впрочем, Эвелин заметила, что мистер Чиллингем помрачнел от неудовольствия, прежде чем повернуться к другим гостям.

После завтрака вся компания собиралась на озеро кататься на коньках. Эвелин, разумеется, в забаве участвовать не могла. Если честно, ее это радовало: ночные злоключения отняли последние силы.

Сьюзен суетилась, гладя сестру по голове.

— Эви, я не хочу тебя оставлять. Как я удержу равновесие на льду, если ты не будешь держать меня за руку?

— Теперь за руку тебя должен держать мистер Чиллингем.

Но мистер Чиллингем, казалось, больше беспокоился об Эвелин. Он присел на корточки, чтобы оказаться вровень с креслом.

— Велю слугам принести все наши коллекции, чтобы вы развлекались. Есть медали, есть ракушки, еще хороший альбом гравюр. Его я принесу сам. Все в Грендж в вашем распоряжении, мисс Леннокс. Если понадобится что-то еще, просто дайте знать.

Эвелин сидела потрясенная. Учитывая то, в какой манере она отказала мистеру Чиллингему, его доброта казалась чуть ли не угнетающей. Неужели он чувствовал, что ее переполняют сожаления? Эвелин искренне надеялась, что нет. Сейчас уже слишком поздно, им нужно думать о Сьюзен.

Бедняжка Сьюзен продолжала улыбаться, не подозревая о фриссоне (фр. frisson — нервная дрожь, трепет), появившемся между ее старшей сестрой и женихом. Впрочем, не подозревала только она: мать буравила их обоих испепеляющим взглядом.

***

Огонь весело полыхал в каждом камине. Из кухонь долетали восхитительные ароматы корицы, все окна покрылись изморозью. В упор не верилось, что этот дом, это самое кресло ночью показались угрожающими.

— Наверное, мне нужно выпить хинин от головы, — сказала Эвелин Бидди, когда они играли в триктрак в библиотеке. — От тупой боли в висках мне приснились престранные сны. Не хочу, чтобы сегодня они повторились.

Наверное, от травмы у нее и впрямь помутилось сознание. Именно поэтому она увидела, как движется кресло, поэтому изменилась в чувствах к мистеру Чиллингему. Это просто временный недуг вроде простуды.

Бидди поднялась со стула.

— Пойду принесу порошок хинина, мисс. Другие гости скоро вернутся с озера.

Когда Бидди вышла из комнаты, на дальней стене Эвелин заметила портрет в золотой раме, который прежде не видела. На портрете был изображен молодой человек с грустными глазами и нависшими веками. Темные краски на полотне казались еще темнее из-за невыгодного места, на которое повесили портрет.

Эвелин подъехала ближе и опустила рычаг, чтобы заблокировать колеса и осмотреть картину. Художник смягчил, но передал-таки то, что одно плечо его натурщика было выше другого. На раме имелась надпись: «Альфред Чиллингем».

Вернулась Бидди с хинином.

— Ах, мисс, вы нашли его? Блудного сына? Ради мисс Сьюзен надеюсь, что он никогда не вернется.

— Так это он! Старший брат, сбежавший много лет назад. Я не подозревала, что он был...

— Горбуном! — без обиняков закончила Бидди. — Как злой король Ричард (Бидди имеет в виду Ричарда III, короля Англии с 1483 года из династии Йорков, последнего представителя мужской линии Плантагенетов на английском престоле).

В ответ на недобрые слова Эвелин покачала головой. Альфред, конечно, не был так красив, как Виктор Чиллингем, но к уродливой спине это никак не относилось.

— Интересно, почему он так внезапно исчез? Что могло с ним случиться?

Бидди подошла к ней сзади и вгляделась в портрет.

— Думаю, люди говорят правду, мисс. Он сплошная скверна. Это видно по его глазам.

— Бидди, а что за правду говорят люди?

— Что он напал на старого Чиллингема. В отместку за долгие годы плохого обращения.

— Что?! Я ничего подобного не слышала. Кто распространяет столь безумные сплетни?

— Это не просто сплетни! — с жаром возразила Бидди. — Гляньте, на чем вы сидите, мисс. Почему, думаете, старику понадобилось это кресло? Немощь поразила его внезапно. Одну неделю он был в полном здравии, а следующую едва шевелился.

Эвелин сжалась в комок. Спиной касаться спинки кресла ей внезапно расхотелось.

— Ерунда! У Чиллингема-старшего был апоплексический удар.

— Тогда почему спустя несколько дней его наследник сбежал? В этом нет никакого смысла. Про удар семья для приличия рассказывает. На деле горбун напал на отца и сделал ноги. Именно так говорят слуги.

Эвелин прищурилась.

— Кто-то из местных слуг поведал тебе об этом? Выдавать семейные секреты относительно чужому человеку они точно не стали бы! — Бидди пожала плечами и повернулась к доске для триктрака. — Ну, Бидди, признавайся! Ты завела дружка, и служит он на здешней конюшне, верно?

— Мисс, я определенно не понимаю, что вы имеете в виду.

Эвелин посмотрела на свою ладонь, лежащую на подлокотнике кресла. К сплетням служанки прислушиваться особо не следовало, однако невольно вспоминались прошлая ночь и то, как жутко разворачивалось кресло. Если старого Чиллингема и впрямь убил его старший сын... вряд ли он покоится с миром.

Говорят, духи убитых скитаются, пока правосудие наконец не свершится. Поскольку этому джентльмену отказали ноги, наверное, для него соответственно изменились и правила загробного мира.

Наверное, дух старого Чиллингема не скитался, а катался.

***

На сей раз Бидди осталась с ней в гостиной, и ближе к часу ночи Эвелин наконец погрузилась в сон. Только ее больной разум расслабляться не желал. Ей снились сны.

Ей снился старый Чиллингем с глазами-бусинками, пересчитывающий монеты, которые унаследуют его сыновья. Одна кучка таяла, другая росла, издавая мерное «звяк-звяк-звяк».

Потом приснился злодей Альфред, убегающий под покровом ночи. Он был без багажа, без пальто и даже без коня, который мог бы его нести. Он двигался как безумный — продирался сквозь лес, где с коня упала Эвелин, отчего подлесок источал свежий зеленый аромат. Его руки были в кровь изодраны колючими кустами. Не знай Эвелин правду, она решила бы, что Альфред бежит, спасая свою жизнь.

Постепенно ароматы леса сгустились во что-то сладкое, чуть ли не приторное. Деревья все это время эхом отражали немолчное «звяк-звяк-звяк».

— Мисс! Мисс! — издали донесся дрожащий голос Бидди. Эвелин сосредоточилась на нем, стараясь отвлечься от безумных движений Альфреда. — Мисс, не двигайтесь!

Легкий ветерок всколыхнул короткие кудряшки на лбу Эвелин. Или это Альфред погладил ее окровавленной рукой?

— Нет, не смейте! — Во сне Эвелин передернуло. Сломанную ногу обожгла вспышка боли, и Эвелин резко проснулась.

Она была на улице, лицом к клумбе с покрытыми инеем стеблями. Там и сям мелькали острые тонкие листочки: ни одному из известных ей растений они не принадлежали. За клумбой высилась каменная стена с чугунной оградой, и казалось — либо это от страха разыгралось воображение, — что шпили венчают маленькие металлические черепа.

— Мисс Леннокс! — Эвелин чуть не задохнулась от облегчения, когда появилась раскрасневшаяся Бидди и понеслась к ней по дорожке. — Что вы делаете?!

— Я... — начала Эвелин. Посмотрев вниз, она увидела, что ее тонкая, облаченная в ночную сорочку фигура скрючилась меж подлокотниками механического кресла.

Воспоминания возвращались путано: лесные ароматы из сна и мерное звяканье монет. Только никаких монет не было. Эвелин слышала скрип колес, с трудом катящихся по дорожке.

Она содрогнулась. Во сне люди ходят, но не могла же она усадить себя в кресло, направить его по коридорам, через парадную дверь и ничего не почувствовать? Если такое случилось... значит, она повредила голову куда сильнее, чем ей думалось.

Бидди осмотрела ее руки.

— Мисс, вы к чему-нибудь прикасались? — настойчиво спросила она. — Хоть к чему-нибудь?

— Вроде бы нет. А что?

— Вам известно, что это? — большим пальцем Бидди показала на клумбы с переплетенными стеблями. — Аконит. Он повреждает нервы так, что тело немеет, как замороженное. А вот это похоже на болиголов — он парализует тело снизу вверх. Что заставило вас сюда приехать? Вы даже не одеты!

— Я... я не приезжала сюда, Бидди. Не знаю, как...

На лице служанки отражался весь ужас, который чувствовала Эвелин.

— Нужно завезти вас обратно в дом, пока не проснулись другие гости.

Как и предупреждал мистер Чиллингем, для улицы кресло не предназначалось. На обледенелых дорожках колеса застревали и отказывались поворачиваться. Как же они вывезли ее из дома и прокатили по территории поместья?! Сейчас кресло двигалось лишь потому, что его со всей силы толкала Бидди.

Судорожно дергаясь, кресло выехало за открытые ворота. Навесной замок, который их удерживал, валялся на траве. Эвелин прочитала надпись на вывеске и поняла, от чего ее спасла Билли.

Кресло увезло ее в сад ядовитых растений.

***

У Эвелин не было желания ни участвовать в играх, ни даже наблюдать за ними со стороны. Без посторонней помощи она доехала до оранжереи, где печь обогревала нежные пальмы, папоротники и суккуленты. Леденящий холод, поселившийся внутри ее костей, печь прогнать не могла.

Существовало лишь два объяснения утренним событиям: либо от падения с лошади она повредилась рассудком, либо креслом управлял дух убитого старика.

По общему мнению, старый Чиллингем был человеком ужасным, но какую обиду он мог таить на нее? Зачем откалывать эти пугающие шутки? Зачем везти ее к ядовитым растениям?

Эвелин внимательно осмотрела латунные шесты и рычаги, постучала по деревянным подлокотникам.

— Что ты скрываешь? Чего ты хочешь от меня? — шептала она. Эвелин откинулась на спинку сиденья и принялась ерзать, чтобы оно, обмятое под стариковское тело, переобмялось под нее. Бесполезно. Единственным результатом стали застрявшие в колесах юбки.

Нагнувшись через боль, чтобы высвободить их, Эвелин заметила нитку, выбившуюся из обивки сиденья, и осторожно провела рукой под рамой. Там что-то было. Какая-то выпуклость.

Пальцы Эвелин нащупали в ткани идеально прямую прореху длиной около дюйма. Ее большой палец скользнул внутрь, и Эвелин поняла: прореха не случайная — ткань разрезали намеренно, чтобы устроить тайник.

Эвелин вытащила сверток из пожелтевшей бумаги, источающий прогорклый, как у мышиного гнезда, запах. С бесконечной осторожностью Эвелин развернула листок, обнаружив засушенные цветы: пурпурный колокольчик и веточку с мелкими бутонами. В складки свертка попала молотая зелень, вроде той, которой приправляют суп.

Эвелин переводила взгляд с одного сухого цветка на другой. Зачем их прятали? Неуверенной, плохо держащей карандаш рукой старый Чиллингем нацарапал на бумаге одно-единственное слово: «Улика».

Писал старик с явным трудом — отдал все силы, дабы провозгласить, что это доказательство, но доказательство чего?

В памяти всплыли слова Бидди: «тело немеет, как замороженное... он парализует тело снизу вверх». Старого Чиллингема парализовали намеренно. Только это, конечно же, не означало...

Эвелин снова взглянула на засушенные цветы. Листья у них были острые, как те, что она видела в саду ядовитых растений.

— Вы показывали мне, — потрясенно пролепетала она, — что Альфред не напал на вас перед побегом. Он вас отравил!

— Мисс Леннокс! — голос мистера Чиллингема разогнал ее мысли. Он стоял за порогом, озабоченно глядя вглубь оранжереи. — Вы нездоровы?

Эвелин растерянно на него смотрела. Прятать цветы было поздно: они лежали у нее на коленях.

— Я... немного выбита из колеи, — призналась Эвелин.

Мистер Чиллингем медленно переступил порог, закрыв за собой дверь, чтобы сберечь тепло. Он снова подошел к ней и опустился на корточки рядом с ее креслом. Его лицо буквально дышало заботой.

— Мисс Леннокс, вас ищет мать. Мой садовник сказал, что сегодня утром вы разъезжали по территории поместья в полубредовом состоянии. Это может быть правдой?

Эвелин замялась. Меньше всего на свете ей хотелось огорчать мистера Чиллингема за день до его свадьбы, но скрыть только что выясненные факты она не могла.

— Я была в саду, сэр. Только с бредом это не связано... Даже не знаю, как объяснить вам. На деле меня туда отвез другой человек. Намеренно. Дабы кое-что мне показать.

Мистер Чиллингем нахмурился.

— Кому понадобилось...

Эвелин передала ему сухие цветы и бумажный сверток. — Я сначала тоже не верила. Но потом в сиденье кресла, принадлежавшего вашему отцу, нашла это. — Эвелин облизала губы. — Мистер Чиллингем, я видела эти растения. Сегодня утром, в саду ядовитых растений.

Мистер Чиллингем смотрел на сверток так, словно Эвелин протянула ему мертвую птицу.

— Яд? — непонимающе переспросил он. В отблесках печного пламени его глаза казались посаженными еще глубже, они словно ввалились в глазницы. — Сад ядовитых растений постоянно заперт на замок. Ради безопасности.

— Да, я уверена, что так оно и есть, но сегодня он заперт не был. Я нашла...

— Боже милостивый! — вскричал мистер Чиллингем. — Я правильно вас понимаю? Мисс Леннокс, вы пытаетесь сказать, что кто-то намеренно вывез вас из дома и пытался отравить?

— Нет-нет! Я говорю не о себе... Видите ли... — Рассказ ее получался неправильным, только как объяснить джентльмену, что к тебе являлся дух его отца? — Трудно передать словами, но я имела в виду мистера Чиллингема-старшего. Это кресло принадлежало вашему отцу, верно? Внутри сиденья я нашла эти цветы, вы видите, что на бумаге он написал слово «Улика»... Не думайте, что я сую нос в ваши семейные дела. Я никому не стану об этом рассказывать. Но мне подумалось, что вы мою находку увидеть должны. Вы должны забрать улику и распорядиться ею по своему усмотрению.

— Вы запутались, мисс Леннокс.

Так оно и было. Эвелин чувствовала себя бесхребетной и бесформенной; единственной точкой опоры стало кресло.

— Да, я неверно выражаю свои мысли. Мне хотелось сказать лишь то, что ваш отец спрятал те цветы в сиденье кресла. Возможно, он считал, что его отравили. — Перехватив взгляд мистера Чиллингема, Эвелин добавила: — Но пожилые люди забивают головы странными фантазиями. Под конец жизни у них порой мысли путаются... Мистер Чиллингем смял сверток и бросил в печь.

— Бедная мисс Леннокс! — тихо сказал он. — Вы повредили голову куда сильнее, чем мы думали изначально.

***

— Мама, это же абсурд! Позволь мне хотя бы увидеть Сьюзен! Сегодня нас разлучать нельзя!

Мать стояла перед дверью с ключом в руке. Она надела свое лучшее платье, а к полям шляпы прикрепила померанцевый цвет.

— Сьюзен и так расстроена. Я посовещалась с твоим отцом и с мистером Чиллингемом о том, как действовать дальше, и мы все согласились, что тебе лучше остаться здесь.

— Сегодня свадьба моей сестры!

— Да! — вскричала мать, и в ее голосе послышались слезы. — Бог свидетель, я не ожидала, что все так обернется! Но присутствие на церемонии слишком тебя разволнует. Это для твоего же блага, Эвелин! Я не могу рисковать тем, что у тебя разовьется воспаление мозга.

Эвелин задрожала. От дрожи болела нога, скрипело кресло. Эвелин искренне жалела, что не удержала язык за зубами. Зачем она откровенничала с мистером Чиллингемом? Старик умер, Альфред давно исчез — грехи прошлого сейчас неважны.

— Мама, пожалуйста! Умоляю тебя! Я буду вести себя прилично.

— Прости, милая. Я могу поступить лишь так. Я должна позаботиться о твоем здоровье и уберечь Сьюзен от скандала... В библиотеке есть множество вариантов, чем развлечься. Служанка останется с тобой и впустит доктора, когда тот приедет.

— Мама... помоги мне хотя бы пересесть вот на то сиденье. Не хочу быть прикованной к клятому механическому креслу!

Мать упорно прятала от нее взгляд.

— До свидания, Эвелин! Поправляйся скорее, милая! — На этом она ушла, закрыв за собой дверь.

Эвелин сдержала всхлип. Она поверить не могла, что события разворачиваются именно так. Все получилось неправильно, до ужаса неправильно...

Она уже собралась дать волю своим горестным чувствам, когда сообразила, что ключ в замочной скважине мама не повернула. Кто-то остановил ее сразу за дверью.

— Бидди! Немедленно переоденься для свадебной церемонии! Гости уже в церкви... Боже милостивый, девочка, от тебя лошадьми разит!

— Мадам, я должна сказать вам нечто важное! — в голосе Бидди слышалось напряжение. — Пожалуйста, послушайте!

— Не донимай меня в такой день, как сегодня...

— Мадам, дело касается мисс Эвелин. Ее дамского седла. Один из конюхов осмотрел его по моей просьбе, и он считает, что его испортили, что его намеренно сломали!

— Да, мистер Чиллингем говорил нам, что то седло использовать не следовало. А теперь поторопись! Карета для Сьюзен будет подана с минуты на минуту.

— Но, мадам, погодите!

Голоса стихли вдали. Эвелин осталась наедине с распирающими ее недоумением и тревогой. Что выяснила Бидди?

Она могла бы поехать и спросить служанку, если бы не тратила время, умиротворяя дух старого Чиллингема. Она не сидела бы в библиотеке одна, с перспективой пропустить свадьбу сестры. А почему так случилось? Все потому, что старику приспичило рассказать свою историю!

Эвелин заколотила по подлокотникам кресла.

— Ненавижу тебя! — прошипела она. — Ты все испортил. Зачем ты меня побеспокоил? Меня не волнует, как ты умер! Латунный прут, блокирующий колеса, поднялся. Эвелин успела лишь охнуть, а кресло уже покатилось назад. Она попыталась опустить прут, но его заклинило. Тщетно она дергала все рычаги. Они вдруг потеряли вес и жесткость, словно кто-то перерезал провода.

— Нет! Прости меня! — залепетала Эвелин. — Зря я так сказала. Пожалуйста, остановись!

Кресло не останавливалось. Скорее, наоборот, разгонялось, дав задний ход, пока Эвелин не коснулась затылком книжного шкафа. Потом настал момент напряжения, группировки, как у коня, готовящегося к прыжку. И кресло рвануло вперед. Эвелин завизжала, отчаянно вцепившись в подлокотники. Немного не докатив до портрета Альфреда, колеса щелкнули, поворачивая влево. Кресло врезалось в дверь, вырулило из библиотеки и поехало дальше.

Эвелин было страшнее, чем когда понесся Меркурий. Коня можно было уговорить, успокоить, а вот кресло было неумолимо. Колеса крутились быстрее, чем подразумевалось конструкцией. Раздавались треск и скрип, словно кресло могло развалиться.

Быстрее и быстрее ехало кресло, набирая скорость. Дом мелькал перед глазами, и Эвелин поняла, куда ее увозят. Кресло неслось прямиком в гостиную, где она спала. Эвелин вспомнила, как в первый вечер кресло подбиралось к камину, и у нее возникло ужасное предчувствие.

— Остановись! Прости меня!

Дверь оказалась открыта. Переваливаясь через порог, колеса фактически оторвались от пола, но тормозить явно не собирались. Оправдывались ее изначальные опасения: старый Чиллингем нацелился прямо на камин.

Внезапно кресло будто взбрыкнуло. Эвелин полетела на пол и после болезненного приземления испустила крик, нараставший у нее внутри целый день.

Раздался оглушительный грохот. Кресло рассыпалось на куски; дерево и металл разлетелись в разные стороны.

Оно пробило дадо (защитное покрытие нижней части стены) у камина, оставив в стене брешь размером с тарелку.

В комнату ворвалась Бидди.

— Мисс! — Она метнулась к Эвелин и положила ее голову себе на колени. — Что случилось? Он вас обидел?

Перед глазами у Эвелин мелькали черные пятна. Она разобрала снег на сапогах у Бидди и навоз, размазавшийся у нее на щеке.

— Что... он? Кого ты имеешь в виду?

Бидди поджала губы.

— Мисс, кто-то пытается вас обидеть. Я целый день твердила об этом вашей матушке, да она не желает слушать. Подпругу на вашем седле перерезали; снежный ком, напугавший вашего коня, упал с дерева неслучайно. Мальчишке-подручному конюха заплатили, чтобы он напугал животное!

У Эвелин голова шла кругом. Если у нее причина бредить имелась, то у Бидди — конечно же, нет!

— Это не может быть правдой! Господи, да кто заинтересован в моей смерти?!

Бидди изогнула бровь.

— А вы думаете, кто? Кому отошли бы деньги мистера Леннокса, имей он только одну дочь?

По спине у Эвелин побежали ледяные мурашки. Вспомнилась отцовская шутка про приданое. Если бы она вдруг погибла, муж Сьюзен разбогател бы.

В памяти мигом воскресли слухи о пристрастии Виктора Чиллингема к азартным играм. Игроки бывают отчаянными...

— Нет, он не поступил бы так со мной, — заявила она. — Он о нас заботится. Мы одна семья.

За спиной у них что-то треснуло. Неловко повернув голову, Эвелин увидела, что из бреши, пробитой креслом в стене, сыплется известка.

— Фу! — вскричала Бидди. — Что это за запах?!

Внезапно что-то рухнуло. Гипсовый слой не выдержал, из бреши с грохотом вывалились обломки — точь-в-точь как родовой послед. Поток пыли и строительного мусора вынес человеческие кости.

Бидди завизжала.

Самым длинным и ужасным фрагментом был позвоночник, слегка изогнутый в форме серпа.

— Это Альфред! — прошептала Эвелин.

Как же такое могло случиться?

Если Альфред мертв... значит, старого Чиллингема погубил не он. Альфред не убегал. Его тело спрятали, а от его исчезновения выигрывал только один человек — тот самый, который швырнул в печь доказательство отравления.

Теперь Эвелин поняла, почему дух старого Чиллингема так настаивал, чтобы его услышали. Виктор Чиллингем был убийцей — и намеревался жениться на невинной девушке.

— Боже милостивый! Где Сьюзен?

— Она уже в карете! — рыдала Бидди. — Все ваши родные наверняка на улице, не то, как и я, прибежали бы на ваш крик.

Эвелин дрожала не переставая. По-настоящему воспринять шок и ужас она успеет потом — сейчас была важна лишь Сьюзен. Эвелин попробовала шевельнуть ногой, хотя понимала, что встать не сможет.

— Бидди, ты должна остановить карету! Сьюзен не может за него выйти. Беги, Бидди, беги!

Всхлипнув, служанка бросилась вон из гостиной.

Эвелин сидела дрожа, смотрела на останки Альфреда и на кресло. Она была несправедлива к ним обоим. Погибшие Чиллингемы действовали не из ненависти, как ей казалось, а из доброты. Они пытались ее предупредить.

Эвелин услышала, как со стуком распахнулась парадная дверь. По внутреннему двору разнесся сдавленный крик Бидди, но ей никто не ответил.

Вместо этого холодный воздух разорвал треск хлыста. Заскрипела кожа, глухо застучали копыта, и Эвелин поняла, что карета уже пришла в движение, унося ее сестру все дальше и дальше.

Из книги «Однажды темной зимней ночью...»

Приобести

На сайте издательства

Ozon

Book24

Wildberries

Читай-город

Лабиринт

Майшоп