Иллюстрация Владимира Григорьева
Они появились из ниоткуда, как обычно. Пульсирующие шары, обросшие щупальцами. Щупальца извивались, словно жаждали потрогать звезды, среди которых плыли в невесомости эти отвратительные прислужники гроссадмирала Гершака.
— У нас проблемы, — передал по внутренней связи первый пилот Вик. Двери за его спиной разъехались, впуская в рубку разношерстную команду наемников.
— Неужели закончились острые крылышки? — спросил штурман Кит «Красавчик» Кросс. Сандра Фрагеза хохотнула и хлопнула Кросса по плечу.
— Очень смешно! — Вик ткнул пальцем в занимающий всю стену экран.
— Снова они, — процедил капитан Самаритянин. Рикптос гневно фыркнул.
— Фоморы! — сказал профессор Исигуро. — Пожиратели планет собственной персоной!
На экране гигантские шары разевали пасти и, хотя у них не было глаз, плыли точно к «Мельмоту Скитальцу».
— А не желают ли они сожрать вот это? — Кит «Красавчик» Кросс вынул из кобуры бластер, стилизованный под антикварный земной револьвер.
— Дельное предложение! — Сандра Фрагеза вскинула импульсный нейтрализатор. Рикптос стиснул кулаки и взревел так, что профессор Исигуро зажал ладонями уши.
— Пообедать не дали, — вздохнул Вик и дернул рычаг, активизируя пушки на крыльях корабля.
— Говори, босс! — сказала Сандра Фрагеза нетерпеливо.
— Что бы ни случилось, — изрек капитан Самаритянин, и Коля Поликарпов подхватил его коронную реплику:
— Космос на нашей стороне!
Коля закрыл пятый том саги о межгалактических наемниках и окинул обложку восхищенным взором. Художник превзошел самого себя. Команда «Мельмота Скитальца» во всеоружии встречала врага, фоморы лопались от прямых попаданий, а внизу, вписанный в окружность «Голодной Луны», скалил железные зубы ненавистный гроссадмирал Гершак.
— Крутизна, — сказал Коля. За окнами щебетали птицы, кто-то шумно выбивал ковер. На кухне мама жарила котлеты. До школы было полтора месяца, а до звезд — рукой подать. Коля ногтем очертил силуэты любимых героев. Упитанный добряк Вик. Мудрый, но растяпа профессор Исигуро. Мужественный Кит Кросс. Благородный капитан Самаритянин. Молчаливый Рикптос — гибрид с телом атланта и головой быка. И, конечно, Сандра Фрагеза. Прекрасная Сандра. Художник не преминул снабдить серебристый костюм наемницы декольте.
Палец Коли коснулся пышных грудей в вырезе. Русик говорил, японцы делают для «Супер Нинтендо» игру по мотивам похождений межгалактических наемников, и там, если победить Гершака и взорвать «Голодную Луну», появится картинка с полностью обнаженной Сандрой. Наверняка галиматья, да и приобретение «Супер Нинтендо» Коле не светило — у него и «Сеги»-то не было, только «Денди». Но мысли о голой Сандре приятно волновали.
— Николай, — окликнула мама. — Мусор вынеси и купи буханку хлеба. И печенье какое к чаю. Слышишь?
— Слышу!
Коля спрыгнул с кровати и потопал к книжному шкафу, где классика, у которой даже корешки были нудными, соседствовала с приключенческими романами. Отдельная полка была отведена под книги, купленные уже лично Колей. Проглотив Майн Рида, Джеймса Фенимора Купера и Р. Л. Стивенсона, Коля переключился на боевую фантастику. И в прошлом году открыл для себя сагу о команде «Мельмота Скитальца»: томик, на обложке которого минотавр сражался с мутировавшими скорпионами, подогнал знакомый букинист. Божился, это круче «Стальной крысы», и не соврал. Коля проглотил «Клешни Марса» за вечер и возрадовался, увидев на последней странице внушительный список книг той же серии. Авторы постоянно менялись, но от этого не страдали ни динамика, ни головокружительность сюжетов, и Коля простил некоего Джонатана Смоула за то, что он назвал Рикптоса испсилонянином — всем известно, сильнейший из членов команды родом с экзопланеты Димилтар.
Постепенно наемники Самаритянина потеснили детский цикл о трансформерах, новеллизации Star Wars и хорошие, но скучноватые работы Эндрю Нортон. Коля собрал одиннадцать томов и молился, чтобы букинист поскорей раздобыл «Огнедышащую армию Гершака» и совсем новые вещи.
Коля вернул трижды читанные «Щупальца мертвых пространств» на полку, убедился, что книги стоят «по линейке» и отправился выполнять поручения.
— И почту проверь! — крикнула мама с кухни. Маме было неведомо, какие опасности таит улица, иначе она не выпустила бы единственного сына без импульсного нейтрализатора.
Прожорливые фоморы бороздили голубое небо над пятиэтажками, заметали щупальцами рубероид крыш. Тарантотроны маршировали по улице Калинина: бронекапсулы на шести механизированных конечностях. В капсулах плескалось мозговое вещество этих пауков-убийц. Космические пиявцы притворялись мужчинками, режущимися в домино; их алчные хоботки потянулись вслед за Колей. И сам гроссадмирал подстерегал странника у мусорных баков: «Клянусь Черной Дырой, этот пацан — один из людей Самаритянина, да испепелит его моя ненависть!»
Фантазия двенадцатилетнего мальчишки населяла унылую реальность чудовищами и героями. Он не просто выбросил мусор, но доставил в автономию ценный груз. Не просто купил хлеб и печенье, но сторговался с космическими кочевниками. И не хрустящую корку стоптал на обратном пути, а прану могущества из «Гибельной планеты».
«Миссия выполнена, капитан!» — Коля подул на пальцы, как Кит Кросс на ствол бластера. В наушниках голос пилота Вика напомнил о дополнительном задании. Коля взбежал на площадку между этажами. В номерной ячейке почтового ящика лежал номер «Аргументов и фактов» и два письма. Первое — из Вологды, от тети Лены. Второе…
У Коли пересохло во рту.
«Санкт-Петербург, — прочел он на конверте. — Издательство “Лабрис”». Коля притиснул конверт к груди. Пожалуй, сильнее он обрадовался бы, лишь получив весточку непосредственно с борта «Мельмота Скитальца».
— Кушать садись! — позвала мама.
— Минутку!
— Никаких минуток!
Он влетел в комнату и, затаив дыхание, вскрыл конверт. На столешницу выпал прямоугольник тонкой желтоватой бумаги, но клочок этот был ценнее всех сокровищ Эрифии.
Картинка изображала Рикптоса: массивная голова, рога, набедренная повязка, двусторонняя секира в руке. После Самаритянина и Сандры Фрагезы Рикптос был любимым Колиным персонажем. Текст окаймлял пришельца с Димилтара, как врата, сложенные из букв.
«Дорогой друг!»
Коля захлебнулся эмоциями.
«Позволь поздравить тебя со вступлением в Межгалактический клуб! Отныне ты — член экипажа «Мельмота Скитальца», наемник, не знающий усталости и страха! Космический ветер дует тебе в лицо!»
— Да! — воскликнул Коля, ощущая дуновение этого самого ветра.
«Как полноправный наемник, ты имеешь право: А) Получать по почте без наценки книги издательства “Лабрис”. Б) Получать бесплатный каталог книг издательства. В) Переписываться с другими наемниками».
— Коля! Стынет!
— Сейчас…
«Ты обязан — и поклянись Вселенной…»
— Клянусь Вселенной!
«А) Выкупать на почте заказанные книги. Б) Заказывать не менее одной книги издательства “Лабрис” в квартал (крайние сроки — 25 мая, 25 августа, 25 ноября, 25 февраля). В) Всегда и заблаговременно извещать о перемене почтового адреса. Г) Сражаться с гроссадмиралом Гершаком и его свитой».
— Клянусь…
«Нарушившего эти четыре пункта ждет кара».
— Класс!
— Коля! Ну что за ребенок!
— Иду…
«Выбери оружие, наемник, оно тебе понадобится. И помни, что бы ни случилось…».
— Космос на нашей стороне! — воскликнул Коля и кинулся к телефону, рассказать Русику, что он теперь официально в команде Самаритянина.
Белокурая европейка стояла на платформе станции Синдзюку-Нисигути, выделяясь в толпе азиатов цветом волос, ростом и статью. А также экзотическим одеянием и футуристического вида пушкой, висящей у нее за спиной. Коля Поликарпов повернулся к окну, полюбоваться «косупурэ» — так по-японски называлось перевоплощение в известных персонажей. Он семь лет жил в Токио и кого только не встречал на улицах, от Сакуры Харуно из «Наруто» до двойников Тома Круза. К причудливым нарядам привык, но не мог не поглазеть на блондинку. Уж больно хороша была она в образе космической воительницы. Ему понравилось, что европейка не копирует Сандру Фрагезу из давнишнего аниме-сериала, который Коля не смотрел. Нет, свой «лук» косплейщица строго согласовала с иллюстрациями, украшавшими обложки старой книжной серии. В юности Коля был их страстным поклонником и, чего греха таить, вожделел вымышленную наемницу и завидовал... как бишь его? Кит «Красавчик» Кросс, вот как. Завидовал Кроссу, который в одной из книг покинул френдзону.
Коля подавил улыбку: мозг хранил по сусекам кучу белиберды вроде имен из примитивной космооперы. Поезд тронулся, Коля напоследок мазнул взглядом по серебристому костюму, облегающему стройное тело воительницы, по декольте, по парочке шикарных сисек. Он боготворил супругу, но он был мужчиной в расцвете сил и порой нуждался в чисто визуальных радостях.
Поезд нырнул в туннель и помчался по линии Оэдо.
— Увидели что-то интересное? — спросил Колин коллега из аутсорсинговой компании, специализирующейся на мобильных приложениях.
— Девушка, одетая как Сандра Фрагеза.
— О, Фрагеза! — понимающе кивнул коллега, жестом отмерив размер бюста. Они засмеялись. Коля вышел на станции Усигомэ-Янагите, попрощавшись с коллегой до понедельника. В превосходном настроении зашагал вдоль магазинов и караоке-баров района Синдзюку. Небоскребы терялись в дымке, солнечные лучи пробивались сквозь облака, гремела музыка, исполинские экраны на фасадах зданий транслировали рекламу и клипы.
Косплейщица со станции Синдзюку-Нисигути пробудила в Коле ностальгию. Он подумал о мальчике из провинции, глотавшем дрянную фантастику, грезившем о космосе и девчонках. Вот бы прыгнуть ненадолго в девяностые и рассказать ошарашенному пацану о будущем. Что в девяносто девятом пацан уедет в Москву, отучится в университете, найдет неплохую работу и лучшую в мире девушку. Что девушка станет его женой и подарит ему сына. Что в тридцать Коля отправит в международную компанию резюме и собеседование увенчается неожиданным успехом, а оффер — ты потом узнаешь это слово — будет включать приличную зарплату в четыре миллиона иен, годовую премию, безлимитный отпуск и релокационный пакет. И поверь, пацан, это клево.
Он расскажет, что новость огорошит Лару: «Япония? Ты свихнулся? А Никита? А моя работа? А визы?..» Но в конце концов они решат рискнуть и начнут все с нуля в крохотной корпоративной квартире на окраине Токио, где, после первого знакомства с иероглифами кандзи, Лара пригрозит самоубийством.
Семь лет, удивленно усмехнулся Коля. Время пролетело, как «Мельмот Скиталец» — опять детство звенит звоночком. Никита вырос — почти! — и овладел тремя языками, Лара посвятила себя дому, так и не выучив японский, вела популярный эмигрантский блог. Коля продвигался по карьерной лестнице. С окраины Поликарповы перебрались в просторную квартиру в центре столицы, неподалеку от отеля «Парк Хаятт», прославившемуся благодаря фильму «Трудности перевода». Иногда Коля скучал по Москве, но не по малой родине, где не бывал много лет. Мама с папой наскакивали в гости, а больше его ничего не связывало с захудалым промышленным городом.
— Вы не представляете, как я вас люблю! — объявил Коля, входя в квартиру.
— Потрудись описать, — велел Никита, отрываясь от электрогитары — презента на тринадцатый день рождения. Переболев джей-попом, он погрузился в мир западной рок-музыки и недавно заработал первые деньги, попробовав себя в качестве сэйю — артиста, озвучивающего героев аниме. Никита подарил свой голос говорящему еноту, но злился, если папа называл его «мой енотик».
— Итак, — сказал Коля, улыбаясь вышедшей из кухни Ларе. Лара прислонилась к стене и скрестила руки на груди. — Любовь сия есть безгранична, как космос, и в ней я самый счастливый на свете астронавт.
— Годится, — оценил Никита и послал отцу воздушный поцелуй. Коля поймал поцелуй на лету и спрятал за шиворот. Коснулся губами нежных губ Лары и захмелел от избытка щемящей нежности.
— Как работа?
— Ни слова о работе.
Никита заиграл «Дым над водой», а Коля закружил жену в танце. Лара хихикнула. И вскинула брови, когда Коля сунул пятерню под ремень ее джинсов.
— Что это вы надумали, Николай-сан? — спросила.
— Надумал пригласить вас в ресторан.
— Да ну, я не готова!
— А ночью, лишь только уснет наш отпрыск…
— Я все слышу, — сказал Никита, не прерывая музицирования. — Это кринж, па.
— Разве это кринж?
В кармане завибрировал мобильник.
— Мама звонит. Собирайтесь! — Коля шлепнул Лару по ягодице и бодро сказал в телефон: — Да, мамуль!
— Бабушке привет! — крикнул Никита. — И деду.
В динамике шуршало. Коле послышалось, что мама сказала «папамер». Забавно, устройство для измерения пап.
— Ты прерываешься, алло.
— Папа умер, — повторила мама.
Коля замолчал, опустошенный. Лара посмотрела вопросительно. Он сглотнул и спросил:
— Как? Инфаркт?
Лара охнула, все поняв.
— Несчастный случай. Упал с эскалатора в супермаркете. — Мама всхлипнула. — Скончался сразу.
В голове Коли возник отец: семидесятилетний мужчина с излишним весом и неискоренимыми вредными привычками. Мама ругала его за курево, но убила отца движущаяся лестница.
— Я прилечу, — сказал Коля. — Отпрошусь на работе, забронирую билеты и перезвоню. Мне очень жаль.
Рука с мобильником повисла вдоль тела. Лара прижалась к Коле, шепча сочувственные слова. Подбежал Никита и крепко обнял обоих.
Возвращение домой показалось муторным сном, какие снятся больному с высокой температурой. Утомительный перелет, Шереметьево, Ярославский вокзал, грохочущий поезд, тьма за окнами купе, попутчики, ядрено пахнущие носками. Скачок в прошлое, буквально: разница во времени между Токио и Москвой составляла шесть часов. Разница между Токио и городом областного значения, на вокзале которого Коля высадился, была неизмерима.
У подъезда хрущевки собирались соседи, друзья и коллеги отца, августовский ветерок трепал ленты траурных венков. Квартира встретила забытыми ароматами и занавешенными зеркалами. Мама держалась, Коля поцеловал ее в сухую прохладную щеку и пошел к гробу, стоящему на табуретках посреди гостиной. Папа в гробу был непоправимо желт. Дурная копия отца, кустарная восковая фигура из странствующего кабинета диковинок.
Коля взялся за бортик гроба.
В последний раз он видел отца прошлым летом: родители прилетали в Японию на неделю, вместе Поликарповы посещали остров Хонсю, фотографировали вулканы и купались в океане. Папа, не привыкший к азиатским блюдам, варил борщ, жарил шашлыки и вполголоса ругался с мамой, а перед сном пил с сыном виски и доказывал, что «скоро ваш император приползет к Путину милостыню просить». А теперь у папы бумажный венчик на лбу и вата в ноздрях.
Коля любил родителей, но никогда не был с ними особенно близок. Редко созванивался, редко виделся, сам домой не приезжал. Он ощутил вину за свою эмоциональную холодность и погладил отца по плечу.
Дальше было отпевание, кладбище; мама расплакалась, когда стали забивать гвозди в крышку гроба; автобусы доставили скорбящих к ПТУ, в котором папа до своей пенсии преподавал радиомеханику. Какие-то люди похлопывали Колю по спине, соболезновали, спрашивали, помнит ли он их, и Коля лгал в ответ. У православия был вкус кутьи, голубцов и ужасной водки, чья ацетоновая горечь не смывалась с языка компотом из сухофруктов.
Наконец все завершилось. Гости разбрелись, Коля с мамой поехали домой на трамвае. Город за окнами был сер и пустынен, он походил на перловку, в которую добавили фрукты в виде немногих новеньких магазинов. Утром Коля пересек двор, не озираясь; сейчас, ведя маму под локоть, он уделил внимание окружающему пейзажу. Знакомые сызмальства лавочки, облупленная ракушка летней сцены, сапожная мастерская, голубятня на курьих ножках, песочница. За теми ржавыми гаражами он выкурил свою первую сигарету. За тем доминошным столиком решался — и не решился — поцеловать Жанночку Фомину. Растроганный Коля достал мобильник и повел окуляром камеры по двору.
— Когда обратно, сынок? — спросила старушка, которую он смутно помнил и которая была старушкой двадцать лет назад, а может, была ею всегда.
— В четверг, — ответила за Колю мама.
— Так скоро? Зря. Погостил бы, никуда не денется твоя Япония. Разве что Америка опять ядерные бомбы бросит. — И старушка поковыляла кормить голубей.
До вечера Коля и мама перебирали отцовские вещи, складировали отдельно то, что нужно будет снести в погреб, болтали о разном и были близки, как никогда прежде. В семь позвонила Лара, Коля рассказал про похороны, удивился расстоянию, отделяющему его от жены и сына. Сказал: «Я тоже, очень сильно».
Мама ушла на кухню. Коля поговорил с Ларой, скинул Никите видео, подписав: «Гляди, где я рос», — и забрел в свою бывшую спальню. Сюда мама переселилась после его отъезда в Москву: не могла больше спать с отчаянно храпящим супругом. Из прошлой жизни остался лишь шкаф, доверху напичканный книжками. Запылившиеся корешки, приключения межгалактических наемников, занимающие полторы полки. Коля вспомнил, как бегал на почту забирать посылки от издательства. Сначала эту подростковую макулатуру, с возрастом — Саймака, Филипа Дика, Роджера Желязны, Стругацких.
Никита прислал комментарий: «Игровая площадка — бомба! Как из Ракун-Сити». «Сам ты raccoon», — написал Коля и послал эмодзи енота. Увидев картонку, лежащую на книгах, присвистнул: неужто не выбросили? Взял находку в руки. К картону хозяин домашней библиотеки приклеил прямоугольник желтой бумаги с нарисованным минотавром. Минотавр свирепо раздувал ноздри. Криптон? Ролтон?
«Рикптос», — словно бы подсказал кто-то. Письмо, в котором Колю поздравляли со вступлением в Межгалактический клуб, пару лет висело на стене, пока его не вытеснили плакаты эмтивишных групп.
«Обязан сражаться с гроссадмиралом Гершаком и его свитой». Сколько радости приносило мальчику бесхитростное чтиво о космических сражениях!
— Сынок! — позвала мама. — Кушать иди.
Коля улыбнулся.
Мама выпила снотворное и вырубилась в тишине, которую больше не нарушит храп мужа. Коля поворочался на узкой кровати в бывшей своей спальне, понял, что не уснет, и включил свет. Фонари заливали двор мертвенной белизной, инкрустированной тенями деревьев. На торце ближайшего здания угадывался громадный силуэт кого-то рогатого — мурал, не замеченный днем.
Коля прогулялся к шкафу. Думал захватить в постель томик раннего Кунца, но, повинуясь секундному порыву, отдал предпочтение первой попавшейся книжке из вселенной наемников. Ею оказались «Пески Ада». Коля поднял повыше подушку, лег поудобнее.
Книгу сочинил некий Арнольд Свифт; возможно, под псевдонимом корпел за две тысячи бакинских безвестный отечественный прозаик. В девяностые издательства промышляли подобным, разве нет? Коля не поленился и погуглил фамилию автора, но всемирная паутина предложила Шварценеггера и Тейлор Свифт. На эффектной обложке была изображена пещера, в ней обеденный стол, засыпанный песком, за столом пригорюнившиеся персонажи. Художник явно апеллировал к «Тайной вечере». В центре сидел капитан Самаритянин, по бокам — здоровяк Рикптос, пилот Вик, Кит «Красавчик» Кросс, профессор… сейчас, сейчас… Исигуро и Сандра Фрагеза, почему-то в хиджабе.
Обложка была Коле знакома, содержание — нет. В пятнадцать он остыл к наемникам, но заказал несколько новых частей по инерции и для коллекции, не читая их.
«”Мельмот Скиталец” увяз в бархане, и к нему со всех сторон устремились изголодавшие рептилии».
Тридцатисемилетний Коля Поликарпов скользил взглядом по строчкам. Арнольд Свифт запрягал быстро. Роман — или повесть на сто семьдесят страниц, набранных шрифтом для близоруких — стартовал с экшена. На планете Эль-Баджаф команда Самаритянина столкнулась с варанами. Вараны — да, здоровенные, но все же тупые ящерки, не чета фоморам и тарантотронам — внезапно отделали наемников, как бог черепаху. Самаритянина тяжело ранили, и его пришлось транспортировать в автономию. Подавленные друзья возвратились на Эль-Баджаф без командира, но с новым членом экипажа, мальчиком по имени Патрик.
Книга, написанная предсказуемо простецким языком и рассчитанная на невзыскательную аудиторию, неожиданно захватила Колю, как пески захватывали старинный город, в котором разворачивалось действие. Она была куда мрачнее всего, что Коля помнил о межгалактических наемниках. Вместо непрерывных драк, погонь и шуточек читателю предлагалось бродить по извилистым лабиринтам Эль-Баджафа и наблюдать за тем, как герои медленно сходят с ума. Автор ввел антагониста, демона Диббука, чьи красные глаза то и дело вспыхивали в клубах пыльной бури, но самыми опасными демонами были те, что обитали в головах положительных персонажей. Профессор Исигуро, приревновав товарищей к молодому Патрику, жестоко изводил новичка, больше напоминая армейского садиста, чем растяпу из предыдущих томов. Вик конфликтовал с Кроссом за лидерство в группе. Сандра Фрагеза, тоскуя о Самаритянине, нашла отдушину в инопланетном аналоге гашиша. И только Рикптос тщетно пытался объединить команду и побороть Диббука. Враг прятался в каждой хижине. Автор неполиткорректно живописал грязные бороды местных жителей и коварные черные глазки.
В финале Патрик, уязвленный и униженный, совершал предательство. Он перерезал профессору Исигуро глотку — то-то подпрыгнули юные читатели книги! — и связался по космокому с «Голодной Луной». Видимо, у заклятого врага наемников, Гершака, не было секретарши, потому что гроссадмирал лично снял трубку и попросил Патрика оставаться на связи, чтобы фоморы определили местонахождение героев. Минута! Столько времени надо, чтобы «Голодная Луна» оказалась в любой точке вселенной! Трепещи, читатель!
Но луч прошил экран космокома. Кит Кросс подул на ствол бластера. Наемники окружили дрожащего изменщика. Рикптос, исхудавший капитан Самаритянин, Вик, растрепанная Сандра Фрагеза. Поставили Патрика на колени и по очереди всадили нож ему в спину. Милосердие? Не слышали.
«Космос на нашей стороне», — сказал Самаритянин над трупом профессора. Двери слетели с петель, впуская Диббука, но на этом моменте Коля уснул, обронив книгу. Ему приснились улицы Эль-Баджафа, в песчаном вихре Колю преследовала смерть. Не Диббук, не вараны или фоморы, а почему-то межгалактические наемники с перекошенными лицами и остекленевшими глазами.
Утром пустая квартира и целый город за окном показались Коле одежкой, из которой он давно вырос: швы вонзались в кожу, причиняя дискомфорт. Он оперся о подоконник, изучая двор, изучая самого себя, не находя в сердце ни горя, ни тоски по отцу, лишь спокойное принятие отцовской смерти, пришедшее еще до похорон.
«Черствый человек», — вздохнул Коля. Окинул взором соседнюю «панельку», но никаких рогатых муралов на ее торце не обнаружил. Вероятно, ночью он спутал настенную живопись с тенью дерева.
Завтра Коля сядет в поезд, затем в самолет, его дом давно не здесь, он больше никогда не увидит эти улицы — и плевать.
Но Коля рано маркировал себя сухарем. На залитой солнцем кухне его поджидали тронувшие до глубины души сырники, щемящий привет из детства, и записка: «Я на рынке, скоро вернусь, целую. ПС: Глянь коробку, может, что пригодится».
— Спасибо, мам.
Он поставил на плиту чайник, жуя, пододвинул к себе обозначенную в записке коробку из-под утюга. На земле не существовало людей, которым бы пригодились их школьные тетрадки или коллекция вкладышей из турецкой жвачки. Коля бегло пролистал альбом, пестрящий наклейками и неумелыми рисунками: начинающий художник малевал Брюса Ли, Терминатора, Рикптоса и «мортал-комбатовского» Саб-Зиро. Под альбомом лежала корреспонденция, адресованная ему и полученная после его отъезда. Коля усмехнулся с набитым ртом, прочитав на нераспечатанном конверте название петербуржского издательства «Лабрис». Налил себе чаю и разорвал пожелтевшую бумагу, вытряхнув короткое письмо.
«Дорогой друг!
В этом квартале ты не сделал ни одного заказа. Мы опечалены и встревожены, но искренне надеемся, что у тебя все хорошо и что гроссадмирал Гершак не покушается на твою планету. Но если и покушается, уверены, ты дашь ему достойный отпор, как и полагается межгалактическому наемнику! Согласно правилам, мы сами выбрали для тебя книгу, и это
“Гнев Самаритянина”
Принимать сигналы SOS команде наемников не впервой, но что, если на этот раз сигнал поступил с планеты, когда-то бывшей колыбелью человечества, а ныне разрушенной фоморами? Земля взывает о помощи, но лететь до нее двадцать лет! Рискнет ли Самаритянин оправиться в самое длинное и самое тяжелое путешествие в истории наемников и не пошатнется ли его разум в пути?
Друг! “Мельмот Скиталец” мчит к тебе, как и великолепная новинка серии! Не забудь забрать ее из почтового отделения до 20 сентября 1999 года! И помни, что ты обязан извещать нас о смене адреса.
Космос на нашей стороне!»
— Космос на нашей стороне, — повторил задумчиво Коля через двадцать лет после того, как сотрудник издательства выстучал на печатной машинке креативный текст. Колю обуяла светлая печаль. Мальчик не заберет книгу с почты. «Мельмот Скиталец» потеряется среди звезд. Детство кончится.
Чувствуя глупую, легче перышка, вину за нарушенные обещания, Коля ополовинил сырник и вскрыл следующий конверт, также из Питера. Уголки его губ поползли вниз, а брови — вверх. Автор письма не расщедрился на приветствия.
«”Гнев Самаритянина”» вернулся в издательство. Даем последний шанс. Срок — до 25 ноября 1999 года. Любая! Книга! “Лабрис”! Ты знаешь, что случается с предателями!»
Коля хохотнул удивленно. Он представил бездельника с берегов Невы, тролля из доинтернетовской эпохи, хихикающего над печатной машинкой, остроумно издевающегося над провинциальным книгочеем. Но следом, отхлебнув чай, Коля представил взбешенного человечка в полутемном, грязном, заваленном заплесневелыми томами помещении. Человечек втыкает окровавленные пальцы в клавиши и скрежещет зубами.
Кем бы ни был автор посланий, хохмачом или идиотом, он заинтриговал Колю. Бумажку, извлеченную из третьего «лабрисовского» конверта, усеивали пятна, точно на ней чистили рыбу. В центре помещалось всего две строки.
«Вонючий предатель. Ты с позором изгнан из рядов Межгалактических наемников».
Бесславный финал! Коля прыснул от смеха, ржал и недоверчиво качал головой. Он уважал абсурдные ситуации, а титул «вонючий предатель», которым своего подписчика наградил книжный клуб, был верхом абсурда. Нужно сфотографировать для Лары с Никитой. Вон, полюбуйтесь на эсэмэмщиков девяностых.
Усмехаясь, Коля вынул из коробки последний конверт, расцарапанный школярским почерком: «Н. Поликарпову с “Мельмота Скитальца”». Растягивая удовольствие, Коля открыл в телефоне браузер и вбил в поисковую строку название издательства. Выяснил, что «Лабрис» потчевал читателей детективами, фантастикой и женскими романами с девяносто первого по две тысячи первый год. Повременил бы Коля с переездом, и обязательства снялись бы с него автоматически.
Коля сузил запрос, но слова «Лабрис» и «угрозы» совпадали лишь в контексте аннотаций к книгам.
Он допил чай и взялся за четвертое письмо. Его глаза расширились.
«неуважаемый предатл крыса гроссадмрла гершака говно пиявцев ты бушь на казан. сначала мы убьем твого лучего друга потом твого оца потом мать потом всех кого ты люшь. это буит как нешчастные случаи. толкчи. тебя мы убьем когда ты бушь молит о смрти. жди нас и дрожи.
межглактические наемники».
Коля перечитал этот безграмотный бред снова и кивнул: ну конечно! Издательство не имело к корреспонденции отношения, по крайней мере, не имело отношения к трем последним письмам. Их сочинили малолетки, прознавшие, что Коля состоит в книжном клубе. Элементарно, они сами были фанатами наемников и решили приколоться над соседом. Покатывались со смеху, подсовывая конверты в почтовый ящик, воображая реакцию адресата. Только вот адресат прочел письма спустя двадцать лет.
— Умно, — оценил Коля.
Вонючий предатель… Убьем твоего отца…
Коля надеялся, что выросшим малолеткам достались такие же дети, какими были они сами.
Убьем отца…
Жутковатое совпадение — вчера похоронили — лизнуло кожу холодком. Чушь какая-то! Коля энергично убрал со стола, вымыл посуду, оделся и звякнул маме. Та не отвечала: как всегда, наклацала, включила беззвучный режим.
Перезвонит.
Коля обулся, сбежал по лестнице, бросил «драсьте» бабке-лавочнице и зашагал по крошащимся плитам. Квадраты изолированных дворов кутались в зелень, чирикали воробьи, из шашлычной Верка Сердючка пела, что все будет хорошо. Но Колю, вопреки заверениям птиц и трансвеститов, охватила иррациональная тревога.
Это будут несчастные случаи. Как несчастные случаи.
И дальше странное слово…
Коля на ходу достал письмо, непонятно зачем сунутое в карман.
«Толкчи». Наверное, имелось в виду «молчи».
Или «толчки». У Коли заныло в животе. Несчастные случаи. Толчки.
Могли ли отца толкнуть?
«Очнись! — осадил внутренний голос, и был абсолютно прав. — Речь идет о дурацкой шалости двадцатилетней давности. О шпане, которой теперь за тридцать, как и тебе, фантазер».
И все же…
Коля шагал вдоль стадиона. За деревьями слева вырисовывались руины недостроенной спортивной школы, там маленький Коля часто играл с приятелем Русиком. Оба хотели быть капитаном Самаритянином и, чтобы не ссориться, выбирали в аватары Кита Кросса и Рикптоса. Русик был Кроссом, Рикптосом — Коля.
«Что — все же, дурень? — отрезвлял голос разума. — Написано же: сначала убьет твоего лучшего друга. Много ты друзей похоронил? Аж ни одного, слава Богу».
«Ладно, признаю, загнался».
Коля взъерошил волосы. Переключил мысли с выведшей из равновесия записки на друга детства. Накануне он спросил о Русике, но мама развела руками: не в курсе. Как это часто бывает, дружба, длившаяся с дошкольного возраста, не пережила пубертатный период. Белобрысый Русик растворился в потоке дней, стал призраком, заключенным в прямоугольник пленочной фотографии.
Так, может, провести спиритический сеанс? То-то он обалдеет — если, конечно, не переехал. Посмеемся с угроз в стиле межгалактических наемников, потрещим десять минут. Вряд ли общих тем хватит на дольше.
Коля безошибочно идентифицировал девятиэтажку Русика. В приподнятом настроении пересек двор. Бабка — зеркальное отражение той, что томилась на лавке у подъезда Колиной мамы — сплюнула в ладонь шелуху от семечек.
— Как ты говоришь, любезный?
— Руслан Павлюк, — повторил Коля громко. — На восьмом этаже квартира.
— А! Руслан! Жил здесь, да.
— Уже не живет, — покивал Коля.
— Не живет, любезный. Помер он.
— Помер… — У Коли екнуло сердце.
— С балкона выпал, — поделилась бабка.
— Убил себя? — Коля побледнел.
— А кто ж ведает? Нюрка, вдова его, не верит в самоубийство, мне говорила, мол, только наладилось все, погасили кредиты, сын из армии пришел. Нюрка на кухне была, а он — бух!
Шишковатый палец прочертил линию от верхних балконов к земле. Коля сглотнул слюну, чуть горьковатую, как известия о смерти людей, о которых не вспоминал годами.
— Ты следующий, — сказала бабка, глядя на Колю из-под платка.
— А? — Он моргнул.
— Ты следователь, говорю?
— Нет… я… а в каком году это случилось?
— На прошлой неделе, любезный. В тот четверг схоронили.
«Ты же отдаешь себе отчет, что это совпадение?» Внутренний голос звучал деликатно. Коля шел под шелестящими кронами каштанов, ветер поднимал пыль на пустыре. «Папе было семьдесят. В семьдесят люди падают с лестниц. И ситуацию Русика ты не знаешь».
Но расшалившаяся фантазия ошпаривала сюрреалистичными образами убийц, крадущихся в тени. Русик и папа погибли в течение нескольких дней. В порядке, предсказанном в письме.
«Ты сейчас серьезно? Если бы кто-то посторонний был в квартире Русика, его жена сказала бы полиции».
«потом мать потом всех кого ты люшь».
Ветер норовил вырвать бумажку из пальцев. Русик поддался увещевающему голосу, заставил себя мыслить здраво. Совпадение. Именно оно. Никто не вынашивает план абсурдной мести два десятилетия. Не убивает из-за нарушенных правил книжного клуба. Это беллетристика. Смерть — она по-настоящему.
Коля выдохнул, не веря, что секунду назад готов был принять наиглупейшую версию о нанятых издательством киллерах, эстонских киллерах, как в анекдоте. Он перешел с нервной рысцы на вальяжный шаг, попытался вспомнить что-то хорошее, связанное с другом, но в голову лезли то свисающие сзади подштанники обдриставшегося Русика, то попытки Русика доказать, что помощник главного злодея главнее, чем главный злодей.
«Отлично…»
Коля проводил рассеянным взглядом перекати-поле, прыгающее, как мяч по зеленой траве стадиона. Ветер усиливался. В пылевых вихрях у футбольных ворот скучилась небольшая группа людей. Примерно в ста пятидесяти метрах от него, и пусть Коля не видел их лиц, казалось, замершие люди смотрят на него в упор. Трое мужчин, светловолосая женщина и…
Язык Коли прилип к небу. Он напряг зрение. Пятый член компании был неимоверно высок: качок в маске, какие носят на «Комик Конах». Бычья морда и устрашающие рога.
«Маска, чувак. Просто маска и обувь на платформе».
Ледяные иголки кололи загривок Коли. Серебристый костюм светловолосой сверкал на солнце. Мужчина с длинными седыми косами…
Капитан Самаритянин, это капитан Самаритянин!
…поднял руку и указал прямо на Колю.
Вместо голоса разума гневное шипение раздалось в голове:
«Крыса Гершака!»
Экипаж «Мельмота Скитальца» высадился на школьном стадионе, а Коля бросился наутек, оборачиваясь и по-рыбьи хлопая ртом. Он твердо решил сегодня же ехать в Москву.
Никуда он не уехал. Ни в тот день, ни на следующий. Сдал билеты, позвонил Ларе в полубреду. Нет, нет, сюда не прилетай. Даже не думай. Какие-то женщины сновали вокруг, входили в мамину квартиру без стука, старушка деловито занавесила зеркала, научала непонятным церемониям, отдающим кромешным язычеством. Что-то втолковывал хлыщ из ритуального агентства, похожий на сильно пьющего Дэниэла Крейга. В морге выдали свидетельство о смерти, еще какую-то бумажку в ЗАГСе. Утром появилась мамина двоюродная сестра, взяла в руки бразды правления, Коля сидел на кухне, в уголке, контуженно кивал. Тетя бомбардировала чудными вопросами: в каком платье мама хотела бы лежать, гранит выбрать или мрамор, и решил ли он, что делать с квартирой.
— Что ж я, — охнула тетя Лена, — загрузила тебя совсем. Отдыхай, Николай. Я разберусь. К мужу Зою подселим, лучшее надгробие купим. Главное, она успела завещание составить. — И, приценившись к Коле, вздохнула: — Бедный, бедный мальчик.
В промежутке — то ли в четверг, то ли в пятницу — Коля пошел к участковому. О письме, Русике и межгалактических наемниках не обмолвился, но спросил, не могли ли маму толкнуть под этот грузовик.
— А с чего такие мысли? — озадачился участковый. — У Зои Дмитриевны врагов вроде не водилось.
— Верно, — замялся Коля. — Просто они оба упали. И мама, и папа. Странно это.
Участковый сочувственно похлопал Колю по плечу.
— Понимаю ваше состояние, Николай. Но есть записи с камеры регистратора и другой камеры, которая у рынка. Дурно вашей маме стало, сердце, жара, то-се, повело на проезжую часть и прямо под колеса. Водитель пытался затормозить, но…
Той ночью Коле приснилась голая Лара, лежащая на металлическом столе в морге. Живот жены был вспорот и нафарширован письмами от издательства «Лабрис», из влагалища торчал свернутый в трубочку членский билет Межгалактического клуба. Во сне Коля знал, что жену распотрошил своими рогами Рикптос с экзопланеты Димилтар, потому что в бесконечных странствиях команда «Мельмота Скитальца» сошла с ума.
— Прости меня, — простонал Коля.
Лара открыла глаза и спросила, шевеля синюшными губами:
— Это правда? Ты действительно предатель?
Коля проснулся в слезах. Он стучал зубами и трясся, тщетно пробуя дозвониться Ларе или Никите, отбивая звонки маминой кузины. Лара перезвонила сама, по видеосвязи. От души отлегло.
— Я вас так люблю, — сказал Коля. — Как бы я хотел вас сейчас обнять.
— Скоро обнимешь, — сказала Лара и сместила камеру, чтобы в кадр попали Никита, оранжевая бочка с надписью «Квас» и название города на здании вокзала.
— Я же просил!
— А мы не послушались. Полюбуйся на себя, Коль. Мы тебе нужны.
Он провел пятерней по щетине. Футболка промокла от пота.
— Диктуй адрес, — сказала Лара, — тут слабый вай-фай.
Он продиктовал и через полчаса действительно обнимал жену и сына.
— Господи, родной! Дрожишь весь. Бедный мой…
— Все будет хорошо, — цитировал Коля Верку Сердючку. — Завтра обратно поедем. Все вместе.
— Пап, а я вокзальный беляш ел. Скажи, мам! Он что, реально с собачкой?
— Реально, енот, реально…
И сын не возразил насчет «енота».
Воссоединившись с семьей, Коля взял себя в кулак. Накупил продуктов, мчал из магазина домой, каменея от мысли, что у подъезда его будет ждать полиция, и дал себе слово ни на миг не покидать близких до тех пор, пока лайнер не взлетит. Он заново забронировал билеты: повезло с послезавтрашним рейсом. Не сводил с жены и сына глаз, не сводил глаз со двора, незаметно проверял, заперта ли дверь.
— Что ты там выискиваешь? — спросила Лара, хлопоча у плиты.
— Тетю жду, — сказал он, отлипая от окна.
— Ты от меня ничего не скрываешь? — нахмурилась Лара.
— Ну что ты.
Лара окутала заботой. Втроем они ели спагетти, листали семейные фотоальбомы, играли в шахматы и допотопные настолки. Никита просил рассказать о бабушкиной молодости, Коля рассказывал, заполняя пробелы вымыслом, а в его голове персонажи идиотской космооперы стояли на футбольном поле, и пыльные вихри закручивались вокруг их грозных фигур. Наступила ночь, но призраки не выползли из гнездилищ.
Спал Коля беспокойно. Рано утром приснилось, будто он открывает глаза, а под боком, вместо жены, — Сандра Фрагеза, бездонные глаза, манящие губы, и Коля, осознавая во сне, что сегодня мамины похороны, занялся сексом с межгалактической наемницей. Зубы внутри ее вагины нежно царапали и игриво покусывали пенис.
«Я сейчас кончу», — подумал Коля.
«Черта с два, ублюдок», — сказала Фрагеза с ненавистью, и вагинальные зубы сомкнулись.
«Господи», — Коля сел в постели. За окнами серело небо. Рядом свернулась калачиком Лара. Ощущая себя грязным, слыша на задворках разума хохот фантомов, Коля прошмыгнул в свою бывшую спальню. Сын мирно спал. Под его локтем лежал томик «Клешней Марса». Колю замутило, и в ванной с занавешенным зеркалом он выблевал в умывальник желчь.
Похороны отца казались чудовищной репетицией маминых похорон, омерзительное чувство дежавю сковало грудную клетку Коли. Тот же поп, те же автобусы, практически те же гости. Никита держался, но под конец отпевания слезы потекли по его щекам. Лара утирала глаза и сжимала Колину руку. Коля не плакал, отупело таращился в гроб и думал о космических кораблях. Позже, у разрытой ямы, он вспомнил, как во вторник, кидая на другой гроб ком земли, грустил, что никогда больше не посетит папину могилу. В горле запершило, он попробовал заплакать, но тут увидел межгалактических наемников.
Был чудесный день на исходе лета, голубое небо над кладбищем, легкий ветерок. Экипаж «Мельмота Скитальца» устроился за оградкой семейного участка в тридцати метрах от маминых гостей. Словно притомившиеся путники на привале. Отдохнут — и вновь будут толкать тех, кого предатель любит. С крыш, с платформ метро, в шахты лифтов.
Коля устал бояться. Он ткнул недрогнувшим пальцем в Рикптоса и спросил старушку-специалистку по мертвячьему православию, видит ли она там мужика с рогами.
— Тебя черти блазнят, сынок, — сказала старушка рассудительно. — Перекрестись, они сгинут.
— Я сейчас приду, — шепнул Коля жене. Она кивнула, придерживая косынку. Коля двинулся по тропе. Чем дальше шел, тем тяжелее становились ноги.
Наемники следили за ним, не шевелясь. Существа, сошедшие с вульгарных книжных обложек, «Комик Кон» на кладбище, карнавал в Колином личном аду.
Капитан Самаритянин привалился к гранитному надгробию раба божьего Завена Налбандяна, запрокинул голову, принимая солнечные ванны, глядя на Колю из-под полуопущенных век. Сандра Фрагеза оседлала соседнюю плиту, раздвинула ноги, облепленные серебристыми брючинами, и уперла локти в бедра. Первый пилот Вик и Кит «Красавчик» Кросс сидели на ограде. Рикптос набычился за надгробиями, но Коля старался не смотреть в ту сторону. Он опасался, что облик минотавра погасит и так ненадежные лампочки рассудка.
Коля встал напротив Самаритянина. С близкого расстояния стало заметно, что наемники не просто устали в дороге длиной в двадцать лет. Они больны. Возможно, они умирают — эта мысль показалась Коле живительным глотком студеной воды. Струпья на коже. Запавшие слезящиеся глаза. Колтуны в волосах. «Красавчик» Кросс, выковыривающий лезвием ножа грязь из-под ногтей, походил на киношного зомби или жертву острой лучевой болезни. Серое лицо, тронутое некрозом, кровоточащие десны, истекающие гноем шишки на лбу. Лишь Сандра Фрагеза выглядела относительно нормально, не считая россыпи прыщей вокруг губ и мраморной бледности.
Наемники ждали, когда он заговорит, и Коля с большим трудом активизировал речевой аппарат.
— Что вам надо? — интонации пацаненка-ботаника, столкнувшегося с хулиганами в подворотне.
— Нам надо, чтобы ты страдал, — спокойно ответил Самаритянин. У него во рту отсутствовала половина зубов. Авторы «Межгалактических наемников» не поясняли, каким образом общаются персонажи с разных планет и из разных галактик. Они понимали друг друга, и баста. Самаритянин говорил по-русски.
— За что? — спросил Коля. — За то, что я вырос, съехал и прекратил покупать книги паршивого издательства, которое давно закрылось? За это вы убили моих родителей?
— Ты нарушил клятву, — сказал Самаритянин.
— Я что, один состоял в книжном клубе?
— Ты единственный, кто поклялся.
Коля обвел взглядом наемников. Сандра Фрагеза презрительно сморщилась и харкнула на землю. Кит Кросс обнажил в угрожающей ухмылке пеньки моляров. Вик почесал почерневший кончик носа и вопросительно вскинул брови: проблемы? Рикптос оставался размытой громадой на периферии зрения.
— Почему так? — спросил Коля, сжимая кулаки. — Так подло, сзади — не в честном бою?
— Ты не заслужил честного боя, — сказала Сандра Фрагеза. — Не заслужил, чтобы мы испепелили твоих близких лазером. Ты — отродье фомор.
— Я! — воскликнул Коля. — Я, а не они! — Он сложил руки в молитвенном жесте. — Не убивайте мою семью. Убейте меня, пожалуйста, но не их! Меня!
— Нет, — отрезал Самаритянин. — Сперва жена и сын. Ты — последний.
Коля попятился, мерещилось, что рой ос жалит его горящее лицо. Взор зацепился за Рикптоса. Налитые кровью звериные глаза прожигали Колю насквозь, рогатая башка ворочалась, из раздувающихся ноздрей сочились розовые сопли. Не маска. Не механический спецэффект. Не графика. Настоящий мифический минотавр стоял на могиле супругов Налбандян и жаждал убить Лару с Никитой.
Сандра Фрагеза ощерилась и громко клацнула зубами. Коля посеменил прочь.
— Куда ты ходил? — спросила Лара, озабоченно разглядывая мужа. — Там лежит твой знакомый?
— Да. Одноклассник.
Коля сгреб Лару в медвежьи объятия и окольцевал запястье сына. В автобусе сворачивал шею, но наемники исчезли с кладбища. Никита положил голову ему на плечо.
— Пап, а бабушка с дедушкой в раю?
— Конечно, — сказал Коля, зажмурился и дотронулся губами до мягких сыновьих волос.
Дорога уроборосом похорон привела в столовую училища, где сервированные столы пахли корицей и котлетами и тетя рассаживала гостей. Колю затошнило, он опустился на стул, глотнул сладкого компота, уставился на старуху, с аппетитом уплетающую поминальный обед, подумал, что эта мерзкая карга будет так же жрать на похоронах Никиты и Лары, и резко вскочил из-за стола.
— Ты чего? — потянулась к нему Лара.
— Все нормально. Подышу воздухом.
Он прошагал между рядами жующих и пьющих людей и вывалился в пустой коридор. Прижался к стене, стиснул челюсти, чтобы не завыть, отпихнулся и побрел на заплетающихся ногах. Силы покинули у выхода из училища. Пришлось опереться о стол дежурной. В вестибюле, как и в коридоре, не было ни души. Двоились в глазах колонны, картинки с электриками и сварщиками, стационарный телефон на столе. Коля заскулил и в бессильной злобе стукнул кулаком по кнопкам дурацкого телефона. Трубка свалилась с рычажков. Пелена слез заволокла полутемный вестибюль. Коля сел на край столешницы и уронил голову. В голове тасовались картинки: Лара в гробу… Никита в гробу…
Коля шмыгнул носом, сморгнул тяжелые капли, посмотрел рассеянно на телефонную трубку. Подобрал ее, поднес к уху и спросил, пьянея от настигающего безумия:
— Гроссадмирал Гершак?
В динамиках потрескивало. Потом глубокий раскатистый голос сказал:
— Я слушаю.
Коля оцепенел. Сердце металось, как крыса под раскаленной кастрюлей.
Хозяин вызывающего мурашки голоса молчал, и Коля выпалил, испугавшись, что связь прервется:
— Межгалактические наемники здесь. Они…
— Оставайтесь на линии, — промолвил гроссадмирал Гершак, — чтобы мы установили ваше местоположение.
Коля кивнул и подумал, надо ли сказать, что он звонит по проводному телефону из ПТУ №3? Не решился. В ухе пошипело и затихло. Коля опустил руку с трубкой.
— Милый… — Лара вышла в вестибюль. За ней шагал Никита.
— Папуль, ты как?
Коля бросился к ним, обнял порывисто. «Голодной Луне» и фоморам требовалась минута, чтобы материализоваться в любой точке вселенной.
— Что это, пап? — спросил Никита, глядя в окно за отцовской спиной. Ослепительный свет залил Поликарповых и отбросил на бетонный пол длинные монструозные тени. — Папа, что это??
— Это космос, сын, — прошептал Коля и подбадривающе улыбнулся ошеломленной Ларе. — Он на нашей стороне.
1 Provod 11-02-2023 14:49
Хочу заметить, что "Мельмот Скиталец" - настолько крутейшее название для космического корабля, что я завидую белой завистью)))
А рассказ очень клёвый, он лихо прокатывает по горке от безобидно-интересного, через неуютное до леденяще-безысходного, и финал безупречен, как по мне. Удачнейшая финальная сцена и фраза в частности.