DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Ольга Яркова «Ненасытная»

Иллюстрация Ольги Мальчиковой

Обманывать себя бесполезно. Я уже давно не влезаю в это платье-карандаш. Оно давит со всех сторон. Еле-еле делаю вдох и с облегчением — выдох. Вадим говорит, что оно сексуальное. Ну такое. Сиськи из разреза выпирают, остальное тоже. Я похожа на докторскую колбасу, перетянутую веревками.

Но поздно что-то менять. Я уже на свадьбе, стою рядом с невестой в почетной роли свидетельницы. Говорят, свидетельница должна быть не замужем, но Асе без разницы. Мы же лучшие подруги.

Они решили сделать выездную регистрацию, так что стою на жаре в тридцать градусов. По ноге бежит жирная струйка пота. Ляжки липнут друг к другу и снова расходятся. Два омерзительных мешка с салом болтаются и стучат друг о друга, как огромные яйца коня. Приходится расставлять ноги шире, лишь бы избежать трения. Но я не могу развести их достаточно широко, потому что надела долбаное платье-карандаш. Оно зажимает меня, как кокон.

Регистрация начинается, гости усаживаются на ажурные белые стульчики. Сажусь осторожно, потому что платье может разойтись. Ася все устроила как в американских фильмах. К жениху ее под руку подводит отец. Ася худая, как щепка, в белом платье, еще и перетянутая корсетом. Все вокруг весь день восторгаются ее фигурой. Вадим не может глаз оторвать. Я его не виню. Она сладкий пирожок, а у него в женах сырое тесто, рыхлое и бледное.

Очень стараюсь не завидовать Асе. Люблю ее, правда. Рада, что она наконец нашла достойного человека. Но вот ресторан, и она с аппетитом уплетает все, что стоит на столе новобрачных. Оливье, цезарь, шашлык из лосося, курицы и свинины, жюльен с грибами. Потом танец молодоженов, Егор легко крутит ее, как пушинку. Гости заходятся аплодисментами. Клубничный торт, затем мы все вместе идем танцевать. Ко мне подходит кто-то из пожилых родственниц Егора, тихо говорит, что платье разошлось сзади по шву. Сует розовый платок, но я просто разрываю платье до конца. Разрез до середины задницы — почему бы и нет?

Скрывшись от мужа, выхожу из ресторана покурить. Размышляю, с какого момента наши с Асей пути пошли в разные стороны.

Жили-были две девочки-подружки. Одна — стройная, привлекательная, мечта половины парней класса. Другая — пухлая, неуклюжая, смешная — выгодно оттеняла первую. Обе поступили в университет, одна встретила хорошего парня, другая никого. Одна вышла замуж, другая страдала от комплексов и неустроенности. Одна родила — случайно, незапланированно, слишком рано. Другая строила карьеру. Одна родила второго, а другая начала худеть и становилась все стройнее и стройнее, меняла кавалера за кавалером и наконец вышла за потрясающего мужчину. А у первой разошлось платье. Под платьем — целлюлит, обвисшие ляхи, живот, изуродованный растяжками.

Может, это наказание за то, что я использовала Асю, хотя никогда не признавалась в этом даже сама себе?

— Ты чего тут? — Ася подбегает неожиданно, я вздрагиваю и пытаюсь неловко потушить сигарету. — С каких пор ты куришь?

— Да я это… — Неуклюже топчу окурок каблуком. — Похудеть пытаюсь. Говорят, голод притупляет.

Когда-то я могла съесть в Макдоналдсе гамбургер и не думать об этом. Сейчас, кажется, стоит подышать на жирное или сладкое, как бедра начинают полнеть.

Диеты не помогают. На языке все время вертится жажда соленого, сладкого, жареного. Я поглощаю фрукты, овощи, прочую диетическую фигню и остаюсь голодной. В организме накрепко засели пищевые привычки детства. Чипсы, кола, сладкое чуть ли не каждый день. Тело все спускало мне с рук. В этом была вселенская несправедливость — в ларек после школы мы ходили с Асей вдвоем, но она толстела, а я нет.

Обмен веществ терпел только до тридцати.

***

Асин медовый месяц проходит на Бали. Она выкладывает фотографии в купальнике, чего раньше никогда не делала. Видно, что позировать не привыкла: не умеет правильно выставлять ногу вперед, не встает на носочки, не кладет одну руку на талию, а другую на голову, стоя вполоборота к камере. Да ей этого и не нужно.

Мы сидим в «Шоколаднице», Ася уплетает пасту со сливками. В этом блюде калорий восемьсот, не меньше. У нее загорелые стройные плечи, похудевшее и оттого удивительно похорошевшее лицо покрылось милыми веснушками. Они с Егором уже запланировали еще одно путешествие и ребенка через год, завели семейный инстаграм и кота по имени Микки Мяус — роскошного бирманца с темной мордочкой и кремовой шерстью, она обязательно меня с ним познакомит.

— Фигня все эти фитнес-центры, — говорит Ася, быстро наматывая тальятелле на вилку. — Все эти марафоны питания. Я несколько перепробовала. У Вики Болконской, у Калягиной, у жены Долмачева, — произносит еще несколько имен, которые мне ни о чем не говорят. Они точно знакомы жирухам, к числу которых я до недавних пор не относилась. — Три раза в неделю ходила в долбаный спортзал. Рано или поздно все равно срываешься. Устаешь, забиваешь. Двадцать один день нужен, чтобы сформировать привычку, а чтобы ее потерять — знаешь, сколько достаточно? Одного дня. Разок не пошла на занятия — все, проиграла. Позволила себе кекс — ты лузер. Бесконечная битва. Ты как Тантал, который все идет, идет, тащит свой камень и никак не может прийти куда хотел. Шаг вперед и пять назад.

Официантка забирает практически чистую Асину тарелку. Подруга заказывает чизкейк. Я криво вздыхаю и попиваю «витаминный заряд» — смузи здорового малинового цвета. Выглядит ничего, хотя наверняка туда засунули какую-нибудь сахаросодержащую гадость, поэтому и вкусно.

Ася с энтузиазмом принимается за чизкейк. У нее очень тонкие запястья, как у астеника.

— Ты не поверишь, но в какой-то момент я просто сдалась. — Ася жует с аппетитом. — Купила какую-то китайскую байду. И это помогло!

Я фыркаю.

— Порошок для похудения? Ягоды годжи?

— Таблетки. — Ася поливает чизкейк клубничным соусом. — Говорю тебе, именно они сработали.

— Ну и как они работают? Снижают аппетит?

— А по мне видно? Нет, Юль. Ничего не надо делать вообще. Они ускоряют метаболизм, и вот результат. Я похудела за считаные месяцы. Уминаю что хочу. Просто мечта. Можешь, конечно, ходить в зал и диету, тогда все еще быстрее получится…

Наверное, что-то в этом духе и рекламируют в интернете под заголовками «Звезда российского кино ПОХУДЕЛА на 20 кг, употребляя ЭТО».

— Может, тебе подсунули бычьего цепня, и он ест всю твою еду? — серьезно говорю я. — Бесплатный сыр, сама знаешь… только в мышеловке.

— Нет, точно нет, — отмахивается Ася. — Все анализы в норме, я специально проверяла. Я же не дура! Да и не такой уж бесплатный, — грустно говорит она. — Мне продали за пятнадцать тысяч две банки, но могу одну за полцены отдать, все равно не пью больше, не нужны.

Немного скрипя зубами, я расстаюсь со всеми наличными из кошелька, и мы с Асей прощаемся.

120 таблеток

Дверь квартиры открывает Вадим, галантно снимает с меня пальто, чмокает в щеку. В комнате орут дети, Пашка выбегает в коридор, за ним вылезает Лера.

— Привет, мам. — Лерка грызет чипсы, прислоняется к дверному косяку. — Мы тут сериал новый смотрим, с нами хочешь?

— Нет, Лерусик, дела еще есть. — Вырываю пачку у нее из рук.

— Эй! — возмущенно кричит дочь, пытается выхватить пачку обратно.

— Будешь толстая. — Прохожу на кухню, прячу чипсы в шкаф.

— Неправда, я не толстею!

— Нет, ты уже толстая! — Пашка смеется и убегает, Лера за ним. Пока готовлю на кухне чай без сахара, Пашка прибегает обратно под негодующие вопли Леры. Думая, что не вижу, крадется за моей спиной и пытается украсть чипсы.

Резко разворачиваюсь, хватаю Пашку.

— Кто это у нас тут? — Щипаю его за щеки, щекочу, обнимаю, зацеловываю. — У кого такие мягкие щечки? У кого сладкие ножки?

Я влюблена в Пашку, как, наверное, каждая мать влюблена в своего маленького ребенка. Лера уже большая, ее тело приобретает подростковую угловатость, а характер — ершистость. Уже прошли те дни, когда она делала неуверенные шажки на пухленьких ножках, пахла молочком, ее щечки были круглыми, волосики — мягкими. Дни, когда она бегала с мягкой игрушкой в обнимку, носила огромные банты и считала это красивым. Я никогда не перестану любить ее больше жизни, но уже не так сильно в нее влюблена. То ли дело Пашка. Он все еще живет в чудесном мире до пубертата, нежном, мягком и трогательном.

Пашка вырывается и строит недовольную рожицу.

— Мам, я уже не маленький!

Когда дети ложатся спать, раздеваюсь в ванной и смотрю на себя в огромное зеркало. Мое тело — пустыня, покрытая барханами целлюлита и складок. Бедра стали двумя огромными треугольниками со скоплениями жира наверху, сужающимися к коленям. Живот, когда-то плоский, превратился в висячее тесто, иссеченное растяжками и шрамом. Пашка лежал в животе ногами вперед, пришлось делать кесарево.

Жизнь любой женщины — цикл набора и сброса веса. Ася была права. Бесконечная борьба. Достаю телефон, просматриваю старые фото. Это было двадцать килограммов назад. Это десять килограммов назад. Тогда тоже казалось, что я толстая. Сейчас вижу, что все было не так уж плохо.

Надеваю пеньюар и захожу в спальню. Муж уснул, как обычно. Иду на кухню, наливаю воды.

Баночка большая и круглая, белого цвета, с бело-зеленой этикеткой. Все надписи на китайском, переводить лень. По словам Аси, нужно принимать одну таблетку в день. Вздыхаю и засовываю сероватую пилюлю в рот.

119 таблеток

Ничего сверхъестественного не случилось. Я не просыпаюсь похудевшей на двадцать килограммов. Может, оно и хорошо. Если бы резко сбросила вес, вся кожа была бы в растяжках.

Одеваясь с утра на работу, замечаю, что брюки стали будто свободнее. Кажется, на той неделе они немного жали, я втягивала живот, чтобы застегнуть ширинку. Сейчас втягиваю, но не так сильно. Самообман, конечно.

Прихожу с работы. Дети с криками бегают по квартире. Вадик еще не дома: всегда встает позже и с работы приходит позже. На ужин — паста болоньезе: фарш, томаты, морковь. Лерке и Пашке нравится. Пробую, сварились ли макароны, отправляю в рот одну макаронину, потом другую. Просто проверка. Натираю пармезан, рука сама тянется за кусочком. Последний раз я ела семь часов назад, можно.

Вечер — момент самобичевания. Верчусь перед зеркалом. Все-таки живот немного ужался, хочется в это верить.

Вадик уже уснул. Иду на кухню, наливаю воды. Заодно перехватываю немного оливье в холодильнике. Интересно, помешает ли это процессу? Постараюсь больше не есть на ночь.

104 таблетки

Впервые за три года весы показывают меньше семидесяти. Ушел излишек жира с бедер, подтянулся живот. Кажется, даже растяжки схлопнулись — скорее всего, игра света.

После работы быстро заруливаю в торговый центр. Нужно купить новые брюки, прежние висят так, что ремень не спасает. Прохожу мимо магазина белья, зарождается мысль зайти, но потом в голову приходит другая идея.

Дома открываю ящик и нахожу то, которое носила после свадьбы. Черные стринги и обычный черный бюстгальтер, который почему-то больше всего заводил Вадика. И за долгое время он впервые не спит.

— Есть хочется, — говорю я, пока лежим голые среди сваленных в кучу одеял.

— Может, опять беременна? — улыбается Вадик.

Не хочется рушить момент, поэтому не напоминаю о том, что забеременеть в этом месяце я могла бы лишь от святого духа. Переворачиваюсь на живот, сгибаю ноги, потягиваюсь.

— Пойти бы прямо сейчас голой на кухню, как в старые времена. Ты за мной, и снова до изнеможения на столе…

Но теперь у нас двое детей, и он предлагает продолжить в постели.

Когда Вадик засыпает, иду на кухню. Очень хочется чего-нибудь перехватить, делаю бутерброд с колбасой и сыром. Потом еще один. Теперь можно. У меня есть таблетки.

Внезапно думаю о таблетках. А если правда беременна? Можно ли пить их в положении? Но долго над этим вопросом думать не хочется. По правде говоря, меньше всего я хочу снова залететь.

95 таблеток

Конечно, могу купить и новое платье. Но то, в котором я посетила Асину свадьбу, — особенное. Оно — мерило моего триумфа. Показывает, что я действительно прошла путь от коровы к стройной, красивой женщине.

Поэтому оно зашито и выглядит как новенькое. Я легко влезаю, сидит как вторая кожа. Ни одной лишней складки.

В нем и иду на корпоратив — двадцать лет компании. Мы занимаемся нефтегазом, образовались из сотни заводов и месторождений советской эпохи, поэтому бабла на праздники не жалеют. Сняли площадку на полторы тысячи человек, разукрасили в стилистике каких-то комиксов — мол, мы тоже современные. Выступают знаменитости для всех поколений — от шестидесятилетней мадонны, которая дебютировала при Брежневе, для теток-бухгалтеров до бойз-бенда с очередного шоу талантов для студенток-стажеров. Но главное — много алкоголя. Серьезные дядьки, которые ворочают миллионами, начинают с шампанского, потом плавно переходят к виски и водке, все больше приобретая свиноподобный вид. Вооруженные накладными ресницами и пятнадцатисантиметровыми каблуками молодые сотрудницы изо всех сил виляют на танцполе всеми достоинствами, которыми их одарила природа и корпоративный фитнес.

Я, как обычно, скромно топчусь в уголке с компанией коллег из отдела. У нас три женщины и десять мужчин. Все отпускают комплименты. Пью шампанское, и никогда не было так хорошо и легко. Во всех смыслах. На какое-то время даже забываю про еду, которой здесь непозволительно мало. Самому молодому нашему сотруднику двадцать четыре. Его зовут Никита, и я его руководитель. Хочется пригласить его на танец — почему бы и нет?

Он соглашается, конечно. Осторожно кладет руку на мою талию — теперь на ней ни грамма лишнего жира. Кажется, мое тело поет.

— Я здесь рядом квартиру снимаю. — Он говорит тихо, но я слышу сквозь грохот музыки. — Хочешь пойти со мной?

— Я замужем, — бормочу, хотя и самой это уже не важно.

— Знаю, — отвечает он и целует.

Грустно говорить, но с Вадиком у меня никогда не получалось оргазма. С Никитой получилось.

Я бреду, спотыкаясь, из спальни моего подчиненного в ванную. В нос бьет непонятный запах. Снимаю трусы и понимаю, что начались месячные. Значит, не беременна.

Чувствую себя как обычно. Какое-то наваждение. Включаю воду, залезаю под душ. Что-то не так с кровью, наверное.

82 таблетки

Женская жизнь — это бесконечный день сурка. После работы прихожу домой. Дети орут и бегают по квартире. Вырываю чипсы у Леры и ем сама.

На ужин сегодня — говяжьи медальоны в грибном соусе. Достаю вырезку, делю на кусочки, из сырого мяса сочится красная жидкость. Рот наполняется вязкой слюной от голода. Рука тянется к кусочку, засовывает в рот. Сырое мясо жесткое, но вообще-то ничего так. Пробую еще один. Очень хочется есть, нет сил ждать, пока все это приготовится.

В голове вращаются детали того долбаного вечера. Они наполняют мозг, как жадные таракашки, бегущие на рассыпанные крошки хлеба. Очень хочется думать о том, как это было. Вадик всегда слишком нежен. Он обращается со мной как с подснежником, боится даже неправильно надышать. Никита другой. Он не стеснялся грубо схватить за задницу, развернуть раком. Как же этого всегда не хватало. Не заставлять мужчину овладевать тобой, а отдаваться страсти, пожирать друг друга, низменно, по-животному. И не хочется, но все равно думается о том, какую мерзость я сделала. Именно в таком порядке. Сначала — наслаждение, потом — стыд.

Я не плохая жена. Ни разу в жизни у меня не было желания изменить. Конечно же, случались мысли, фантазии. За тринадцать лет брака невозможно ни разу не засмотреться на симпатичного прохожего. Но вот так, в омут с головой, не подумав, не запланировав? Либо снесло голову шампанское, либо так действует осознание вернувшейся привлекательности. Хотела признаться во всем сразу, но сдержалась. Знаю, не простит. И я не должна говорить. Не надо рушить все, когда отношения наконец-то наладились.

В конце концов, мы спим каждую ночь. Я никогда не оставляю его без секса. Если бы не давала и искала связи на стороне, было бы гораздо хуже.

— Что ты делаешь? — раздается за спиной.

Подскакиваю, словно Вадик застал за просмотром порнухи. Машинально сплевываю мясо.

— Ты это ела?

— Нет, — зачем-то вру я, хотя он видел все своими глазами. Отвожу взгляд. Мне стыдно и непонятно, почему это сделала. Но при этом не мерзко, хотя должно быть. Честно говоря, если бы не Вадим, я бы продолжила есть. От осознания этого по спине проходят ледяные мурашки.

Вадим берет мои руки в свои. Заглядывает в глаза.

— Юль, давай больше не будем пить эти таблетки. Ты и так прекрасная и стройная. Самая красивая женщина на земле. Я люблю тебя.

Смотря в его глаза, хочу расплакаться и признаться во всем. Но нельзя. Он целует меня, какое-то время стоим, прислонившись лбами друг к другу.

Вечером хватаю банку на кухне, готовая выкинуть. Но рука застывает.

Что, если все вернется? Если я снова стану жирной свиньей?

Что делать тогда?

72 таблетки

На Асю жалко смотреть. Она вся побледнела, поникла, потухла. Под глазами пролегли круги. Но все равно любуюсь ею. Черные леггинсы прекрасно подчеркивают ровные, стройные ножки, серая кофта — аккуратную талию.

Обнимая, чувствую ее выступающие ребра, лопатки и позвонки. Пару минут молчим. Затем идем на серую, грустную кухню. Ася усаживается за стол, наливает водки. Жестом предлагает, но я отказываюсь — за рулем.

— Морги, больницы обзвонила? Что полиция говорит?

— Что надо пару дней подождать. — Ася махом выпивает стопку водки, морщится, вытирает подступившие слезы. — Возможно, объявится.

— Ну, может, просто забухал.

— Да. — Ася тянется за бутылкой, наливает еще. — Может, трахает шлюх где-то.

— Нет, Ася, он не такой. Я уверена, все в порядке.

— Тебе-то откуда знать, какой он. — Берет пачку сигарет, дрожащими руками вынимает одну, несколько раз пытается зажечь. У нее очень тонкие пальцы, еще чуть-чуть и — хрясь, сломаются. — Вы едва общались.

Я не знаю, что отвечать. Мне сейчас более неловко, чем тогда, когда на свадьбе разошлось платье. Если у тебя дыра на жопе, есть варианты, они простые и четкие. А если у близкого человека дыра в сердце, ты понятия не имеешь, что сделать, чтобы стало хорошо. Просто несешь дурь, которая все равно не поможет.

— Решил уйти, видимо. — Ася медленно затягивается, смотрит то на потолок, то в стену. — Я же ему изменяла. Все время хотелось трахаться, представляешь?

Вновь пытается схватить бутылку, но я отодвигаю.

— Ася, сейчас не время напиваться. Может, он в беде.

— Ты сама минуту назад сказала, что уверена, что все в порядке.

Я не умею утешать людей. Это последнее, что я написала бы в своем резюме.

— А Микки Мяус спрятался? — предпринимаю последнюю отчаянную попытку отвлечь ее.

— Что?

— Ты кота показать хотела.

— Да, спрятался, спит где-нибудь под кроватью, наверное, — рассеянно отвечает Ася. — Юль, мне не до кота…

— Ладно, прости.

Повисает молчание, которое я не могу выносить. Хочется заполнить чем угодно. Рассказать про детей? А разве ей интересно, своих же нет. Сплетни? Я не помню, когда в последний раз что-то узнавала о наших общих знакомых. Мужики? Точно не сейчас… На языке вертится только один вопрос, который умом задавать не хочу, а нутром только на него и желаю ответа.

— Ась… слушай… а ты ведь больше не пьешь те таблетки?

— Какие таблетки? — почти сонно говорит она, но через секунду подскакивает на месте, оживает, будто ее облили холодной водой. — А, те! Нет, не пью. Зачем, уже достаточно похудела. — Она улыбается и начинает истерично смеяться.

— Хорошо. Я тоже неделю как не пью.

— Правильно, ты тоже похудела. Молодец. Красотка. Обидно, наверное, было быть толще меня, да? Почувствовала, каково это — быть жирухой? При стройной подруге? Приятно было тебе?

— Ась, ты не в себе…

У подруги раздуваются ноздри, трясутся руки. Не отрывая от меня глаз, она пододвигает водку к себе и допивает прямо из горла, ставит на место с оглушительным стуком.

— Унизительно было у меня совета просить? Когда у тебя лишние кило?

— Ася, это таблетки. Я понимаю. Сама не своя тоже. — Я твердо решила не поддаваться соблазну дать ей затрещину, но подруга все продолжает истерить. Машет руками, кричит, задыхается. Она похожа на скелет, танцующий пляску смерти.

— Мы все решим, Ася. — Голос уже дрожит. Я не могу видеть ее такой. — Не знаю как, но разберемся. Что это за таблетки? Откуда ты их взяла?

— Купила у парня… Блин, какой-то парень в сообществе худеющих. Что-то вроде группы поддержки. Он был адекватный. Не знаю, я ему почему-то поверила. Даже не помню, как звали… — Ася вдруг оседает, скукоживается и заливается слезами. — Я купила таблетки у человека, чьего имени даже не помню. Как он выглядит, не помню. Почему я не могу вспомнить, Юля? Мне страшно. — Она скулит. — Юля, что за херню мы с тобой пили? Прости меня-я…

Теперь она рыдает, все громче и громче, завывая, как тоскующая волчица.

— Ну все, Асечка. — Обнимаю ее и чувствую, как колотится сердце, словно отбивают мясо молотком. — Все закончилось. Мы завязали. Все будет хорошо.

Но она отталкивает меня. Смотрит куда-то мимо, глаза точно заволокло пеленой.

— Главное — ковер оттереть, — говорит она. — Чтобы незаметно было. И пилой. Чем-нибудь таким. Острым. Тяжело, но получится. У Егора было много инструментов. А ковер «Ванишем» … Это я так, просто.

— Ась, о чем ты вообще?

— Уходи отсюда, Юль, — продолжает она, глядя мимо. — Уходи! Вали отсюда на хрен!

— Ася…

— На хер пошла, слышишь? — Она замахивается бутылкой, я испуганно вскакиваю.

Выбегаю и не оглядываюсь, когда мчусь по лестнице, выхожу из подъезда, сажусь за руль. Что это было? Должна ли я сообщить в полицию?

А что, собственно, им сказать? Извините, моя подруга бредит?

Почему мы не обсудили все раньше? Помню время, когда чатились двадцать четыре часа в сутки. Если не могли списаться — звонили. Одна узнавала первой о каждом чихе другой. Все чувства, дела, романы, отношения с родителями. В последние месяцы мы едва говорили. Я даже не знала, что Ася ходит в группу худеющих. Может, и обмолвилась разок, но если так — я все пропустила мимо ушей. Почему так? Работа? Семья? Кто первый перестал писать, я или она? Случилось ли это еще до Асиной свадьбы? Может, я виновата? Муж, дети… Одинокой подруге замужнюю не понять. А после свадьбы? Я слишком была занята эйфорией от нового тела, чтобы поинтересоваться, как ее дела, семейная жизнь.

Не оставляет чувство, что я совершила с Асей глобальную ошибку, от которой все складывается не так.

Примчавшись домой, первым делом забираю таблетки и высыпаю в унитаз.

0 таблеток

Максим Поляков был влюблен в меня в старших классах. Если меня бросал парень или я просто обижалась на какую-то ерунду, всегда можно было пойти скушать мороженого и посмотреть кино с Максом. Он окончил лингвистический, стал специалистом по редким языкам, отлично выучил четыре современных, в том числе и китайский. Даже получил какую-то премию за исследования. Если кто и сможет мне объяснить, что написано на упаковке, это он.

— Прекрасно выглядишь, — говорит Макс.

Перед этим я поела в машине сырую куриную грудку с кожей из «Пятерочки». Но все равно заказываю мясную пиццу, грибной суп и салат с лососем, а он — кофе. Берет упаковку, крутит в руках, смотрит на иероглифы, потом на меня.

— Это не китайский язык.

— В смысле? А какой же?

— Это не похоже ни на один из языков, которые я знаю. Почему вообще решила, что китайский? Больше похоже на вымерший или древний вариант какого-либо наречия. Слышала про язык басков? Никто не знает, откуда он взялся. Вот с этим, по-моему, то же самое. Едва ли ты легко найдешь кого-то, кто сможет перевести. Откуда взяла?

— Да так, биодобавку купила на Алиэкспрессе… вроде…

— Давай возьму в университет, покажу коллегам?

— Нет! — Вырываю упаковку прежде, чем он сможет убрать ее в сумку. Никогда и ни за что не позволю, чтобы это попало в чьи-то руки. Даже если там нет таблеток. Я не уверена, что так уж хочу знать, что там написано.

— Вот же тебя штырит с этого текста, — ухмыляется он. — Наверное, там заклинание какое-нибудь. — Макс гогочет, но я не улыбаюсь.

Приносят пиццу. Макс болтает что-то про свою жизнь, работу, про то, какой он теперь крутой. Слушаю краем уха. Мне больше интересна еда.

Незаметно для меня Макс заказывает вино. Я не пью: за рулем. Макс явно разочарован, но все равно выпивает бокал. Осмелев и разгорячившись, он затрагивает тему отношений, секса, рассказывает что-то о девушках, бывшей, нынешней. Поднимаю на него глаза и снова чувствую похоть. Глажу его ногой под столом. Он улыбается.

— Знаешь, Юля, а ведь ты так нравилась мне в школе.

Мы запираемся в просторном туалете кафешки, где громко играет музыка. Коротко и сухо целуемся, потом я встаю на колени и расстегиваю ему ширинку. Он гладит меня по волосам, двигает бедрами и сдержанно постанывает — боится, что услышат.

Перед встречей со мной он принял душ и гладко выбрил все в паху. Чувствую вкус его плоти, запах желания. Рот снова наполняется знакомой слюной. Мне хочется ощутить вкус немного глубже. Интересно, что будет, если немного впиться зубами.

Обхватываю член зубами, и его стоны становятся немного громче. Прохожусь вперед-назад, понемногу усиливая давление.

Еще немножко, еще.

Придавливаю, плотно обхватив член зубами. Он с трудом проходит сквозь мои сжатые челюсти. Зубы оставляют ссадины. Почти чувствую вкус пульсирующей крови у него под кожей. Если укушу, она, наверное, брызнет фонтаном в разные стороны.

Тут он резко дергается вперед, испуская хриплое короткое «а» и отталкивает меня. Поднимаюсь, облизываю губы, чувствуя на языке соленый вкус досады.

Макс ничего не заметил. Его глаза полуприкрыты, на лице выражение абсолютного счастья.

— Боже, Соколова, ну и кайф! — расслабленно выдает он. — Эта штука с зубами... ты где научилась? Ни с кем так классно не было. От души. Может, еще как-нибудь встретимся, повторим?

— Я теперь Васильева. — Не думаю, что мне хочется это повторять. По дороге домой набираю Асе. Нет ответа. Потом еще раз. Скидывает.

Дзынькает смс.

«Я не хочу общаться сейчас».

0 таблеток

Мы собираемся. Вадик выглядит грустным, знаю почему: я уже слишком худая. Платье, которое надевала на свадьбу и корпоратив, висит мешком, поэтому приходится надеть Леркино, купленное немного на вырост. Моя гордость — грудь — уменьшилась до полуторного размера. Вадик беспокоится. Он хороший муж. Преданный. Нашел отличного врача. На приеме я честно рассказала обо всем, слегка преуменьшив любовь к сырому мясу. Светило затруднилось сказать, что со мной, выписало гору анализов, направило еще к троим своим коллегам. Я до них обязательно дойду, но не сегодня.

Сегодня насыщенный день. Лерка поехала к подруге с ночевкой, а Пашку мы отвозим на день рождения к другу, Ярику Ковригину.

Мать Ярика младше меня, но шире в талии сантиметров на двадцать. Ее муж не отводит от меня глаз. Но трахаться на дне рождения ребенка с его отцом — все еще слишком. Она не замечает — занята воздушными шарами, гирляндами из лампочек и прочей ерундой. Лучше бы занялась угощениями. На столе конфеты «Коровка», «Раффаэлло», «Марс», «Сникерс», мармеладные мишки, шоколадные палочки. Чую запах огромного торта за стеной, с кремом и вишенками. Слишком много сладостей. Из мяса — только крошечные канапешки.

Родителям накрывают отдельно, и я наконец могу хоть что-то поесть. Ковригины скучные. Вика рассказывает никому не интересные истории про драгоценного Ярика. Глеб продолжает капать на меня слюнями. Это невыносимо. Я кладу руку Вадику на колено и глажу, пока он не поднимается выйти в туалет, но там целая стая детей. Выходим курить.

— Вот же ты ненасытная, — улыбается муж, пока я вешаюсь ему на шею.

— Давай домой, — мурлычу я. — Туда десять минут. Пока детей не будет. У тебя давно случался такой шанс?

Я не могу сказать Вадиму, что уже переспала с десятком мужиков. Встречала их в клубах, барах, знакомилась в интернете. Мы трахались в машине, в туалете, в лесу, в отелях, вдвоем и втроем. Но мне мало. Я не могу остановиться, даже кончив трижды, продолжаю желать самца.

Мне мало, и я устремляюсь к Вадиму, как только переступаем порог квартиры. Раздеваемся: я — мгновенно, легко выскальзывая из платья, он — стеснительно и неловко. Потом он влечет меня к спальне, потому что так привык. У него слегка отросший аппетитный живот, сквозь жирок на руках проступают некогда плотные мышцы. Я дрожу от желания. Кажется, в моей голове паразит, который сожрал остальные нейроны, расплодился и заполнил все голодом.

Тянусь губами к его шее, целую, еще раз, ставлю засос, еще один. Во рту сама собой появляется вязкая слюна, не сдерживаясь, я кусаю его.

— Юль, ты что творишь? — Он отпрыгивает как есть, с полуспущенными штанами и стояком, держась за шею. Между его пальцами проступает кровь.

Я застываю на мгновение, потрясенная. На моем языке разыгрывается гамма, доселе незнакомая. Кажется, все, что я ела раньше — жалкие огрызки, одиночные нотки в сравнении с симфонией. Наверное, именно это называют «пища богов». Мифическая амброзия. Запретный плод. Я почти теряю сознание, и останавливает, наверное, только то, что это помешает закончить трапезу.

— Я люблю тебя, Вадим. — Как никогда чувствую, что это правда. Я люблю его целиком, душу и плоть. Люблю за то, что поделился со мной своей плотью. — Спасибо тебе.

Медленно подхожу. В ноздри бьет его аромат — запах пота, возбуждения, крови и мяса. Я сглатываю. От его близости лихорадит.

Лицо мужа меняется. Он отступает и отступает, пока не упирается в край кровати.

— Не бойся… — Обнимаю Вадима и снова тянусь ртом к шее. Вырываю зубами кусок горла, вытягиваю длинную трахею, обрывая его крик, тихий и жалобный.

Теперь у меня полно времени, чтобы поесть. Начинаю со щек, потом перехожу на ягодицы. Говорят, это самые вкусные части. Потом перехожу к мышцам рук. Обычно шутят, что в случае чего первыми съедят толстых, но в этих людях слишком много жира и мало мяса. Но и качки — плохой вариант. У них мышцы жесткие, тренированные. Идеал — это такие, как мой муж, в нем от рождения много мягкого мяса. Генетику не обманешь.

Я обкусываю тело мужа почти любовно, с уважением. Хочется обращаться с ним аккуратно. Все-таки это Вадик. Я родила от него двоих.

Только когда я уже практически обглодала кости, перед глазами словно вспыхивает свет, бьет в голову. Я вздрагиваю и вижу, что сделала.

Нет, такого не может быть. Это бредовый сон. Наверное, меня лихорадит. До этого момента я словно была под наркотиками. По-больному яркие цвета вокруг, запахи, вкусы. Кто-то меня споил. Ковригина? Скорее всего, она… Но зачем? Приревновала мужа?

Я мотаю головой, впиваюсь руками в виски, зажмуриваюсь, открываю глаза и закрываю снова. Меня окутывает что-то скользкое, склизкое, мерзкое.

Потом мутит. Я вскакиваю и пытаюсь добежать до туалета, но меня рвет густой красно-черной жижей прямо на окровавленные кости, перемешанные с рваным бельем и ошметками органов, на обкусанное лицо. Дрожа, осматриваю его, словно это может оказаться другой человек. Пытаюсь сгрести останки в одну кучу, и в голове разливается что-то горячее, гулко бухающее, словно густой бульон.

Левая часть покрывала пропиталась кровью. Сдираю его — одеяло в крови, на простыне алое, но слабое пятно. На матрасе светлые разводы.

Нужно все спрятать. Сжечь. Но как? Куда я все это дену?

Положить в мусорный пакет и отвезти в лес? Мы живем на двадцатом этаже и всегда выносим в мусоропровод. В лифте есть камеры. Они поймут, все поймут… А как унести матрас? Или его достаточно постирать? Вдруг сделают какую-нибудь экспертизу?

Мне не приходит никаких идей. В голове будто жужжит пчела. Не знаю. Я просто финансовый менеджер и не умею прятать кости.

Вдруг вспоминаю Асины слова. Что-то про «Ваниш»… про то, что надо распилить его…

«Ваниш». Да. Нужно отстирать матрас и ковер. Бегу в ванную и сметаю со стиральной машины все порошки. «Ваниш», «Ваниш»… Мы хотели съездить в магазин в субботу… Сука!

Дзынькает смс от Макса Полякова. Мне не до него.

Еще одна смс.

«Юль, я сфоткал надпись, и мы перевели ее. Позвони, пожалуйста».

«Это важно».

Но не важнее, чем избавиться от останков моего мужа.

Ася. Она поймет. Поможет, скажет, что сделать. Ее не поймали, значит, не поймают и меня. Нужно поехать к Асе и любой ценой заставить сюда приехать и уничтожить тело.

Я быстро собираю все, что осталось от Вадика, в мусорный пакет, и плотно завязываю. На всякий случай широко открываю форточку, чтобы комната не пропиталась трупным запахом. Не знаю, будет ли это вонять, но надо перестраховаться. Обливаю кровать и ковер водой и посыпаю каким-то из порошков. Выхожу из комнаты, потом возвращаюсь, срываю постельное белье, запихиваю в стиральную машину, включаю самую жесткую стирку, чтобы до дыр. Оттираю ковер щеткой. Кровь еще не засохла, отходит хорошо. Но напоследок все-таки присыпаю порошком. Теперь в комнате пахнет как в школьных классах, по которым прошлась уборщица.

Теперь к Асе. От меня до нее пятнадцать минут езды.

Звонок в дверь ничего не дает. Стук — тоже. Прислоняюсь щекой к холодному дереву двери. Чувствую дыхание по ту сторону — резкое, прерывистое, свистящее.

— Ася, я знаю, что ты здесь.

Набираю номер. За дверью раздается любимая Асина песня. Кажется, их свадебный танец. Через несколько секунд песня прерывается.

— Я имею право никуда не выходить и никого не пускать. — Асин голос чужой, потусторонний, словно она говорит со мной из другого мира. — Это мой дом. Вали отсюда. Иначе полицию вызову.

— Ася, мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Я все знаю и понимаю. Это таблетки виноваты. Ты ни при чем.

Я знаю, что она слышит, но в ответ только тяжелое, липкое молчание.

— Если не откроешь, я всем расскажу, что ты сделала со своим мужем.

Сначала — вновь тишина, но через минуту я слышу звук открывающейся щеколды, засова, двух замков и вижу на пороге Асю.

— Держись от меня подальше, — говорит она.

В глубине души я ожидала увидеть подругу такой. Но ее облик все равно потрясает настолько, что невольно отшатываюсь. Лицо стало кожей, натянутой на череп. Под глазами пролегли марианские впадины. Пальцы, тонкие, как карандаши, скрючились, словно пораженные артритом. Ключицы выпирают так сильно, что зона декольте напоминает крылья бабочки. Из-под белой майки торчит пара ног с глубокими впадинами на внутренней стороне бедер, обхватом едва ли многим больше моего плеча.

Хочу обнять ее, но Ася отбегает, будто боится заразиться.

— Закрой, — кивает на дверь. Запираю, как и было, на щеколду и два замка. Не хочется, чтобы кто-то услышал наш разговор, почему-то думаю, что замки помогут скрыть его.

Только теперь замечаю пустые коробки вокруг — из-под пиццы, лапши, бургеров и прочего, что развозят службы доставки. Крепости, горы картона и пластика, вылизанного подчистую, со следами зубов. Она уже много дней не покидала квартиру, жадно выхватывая пакеты из рук курьеров.

— Не подходи.

— Ася, — начинаю плакать против воли. — Ася, что с нами случилось? Я сделала ужасную вещь…

— Не подходи ко мне, Юля, умоляю…

— Я знаю, что произошло с Егором, Ася, — продолжаю я. — Я тебя не осуждаю. Это все таблетки. Они превратили нас в… в… Я не знаю. — Нет сил говорить об этом вслух. Это слишком дико, невероятно, и, наверное, если не буду озвучивать, все останется только в моей голове. — Я понимаю тебя. Мы вместе в этом во всем. Пожалуйста, Асечка, помоги… Я не знаю, что делать…

Ася буквально вжимается в стену, никак не желая оказаться рядом. Но мне так хочется подойти, чтобы она хотя бы взяла меня за руку.

— Я сделала как ты сказала, но не знаю, куда девать… Господи, да ты знаешь, о чем я, Ася, помоги, умоляю…

— НЕ ПОДХОДИ, ТВОЮ МАТЬ!

Я понимаю слишком поздно. Ася бросается на меня и валит на пол неожиданно сильными ударами. Толкаю в ответ, отбрасывая ее к стене. Поднимаюсь и бегу к двери. Она пытается укусить меня за ногу, но промахивается, щелкая зубами. Тогда вытягивает руку вперед и хватает за щиколотку, делая подсечку. Резко падаю, руша одну из гор мусора, ударяюсь носом о пол. Во рту появляется вкус крови. Упаковки из-под пиццы валятся на паркет, раскрываясь и обдавая легчайшим запахом съедобного. Ася подползает ко мне, и я с силой отпихиваю ее локтем. Мы катаемся по полу, два тощих чудовища, которые дерутся ногами-палками и руками-крючьями. Наши кости бьются друг о друга. Ася вонзает зубы в мое плечо, но не прокусывает до крови сквозь одежду. А вот она как раз практически раздета, чем я и пользуюсь, смыкая челюсти у нее на бедре.

Я победила. Может быть, потому, что поела.

Ася издает надломленный, хриплый крик, дергается и замирает, когда перекусываю бедренную артерию.

У нее слишком мало мяса. Слишком мало жира. Она костлявая, как оголодавшая корова. Я целиком съедаю ее кожу, мышцы, тщательно прожевываю сухожилия и связки. Но этого мало, поэтому съедаю сердце. Такое сочное, мягкое. Печень — потрясающе. Почки — как желе. Вкуснее всего матка. Питательная, там все готовилось принять ребеночка, которого она когда-то хотела. Мозг… ничего особенного. Я ожидала большего от органа, в котором содержится вся наша личность. Последним идет кишечник. Я перебираю пальцами кишки, похожие на толстые макароны. На огромную пасту болоньезе. Засасываю их в себя. Теперь от Аси остался только скелет.

Я высасываю костный мозг из Асиных костей. Мало. Этого мало. Разламываю кость пополам и засовываю в рот. Кость хрустит на зубах, холодная и такая вкусная.

Почему я не додумалась до этого? Съесть целиком. Никаких следов. Все до последней косточки, до мизинчика.

Моя подруга теперь внутри меня.

На полу остается кучка кровавых ошметков. Вылизываю паркет, но остается еще несколько засохших пятен. Не хочется тратить время на уборку, когда я могла бы в это время есть. Поэтому отправляюсь на поиски еды в ее доме. Конечно, безуспешно. Она съела даже кактус в горшке.

Телефонный звонок раздается внезапно, приводя меня в чувство.

Пашка дома.

На телефоне десять пропущенных от Ковригиной. И еще три от Макса Полякова. Я не слышала, потому что была в другом мире.

Я Пашку не покормила. Он, наверное, голодный. Пришел домой, а там нет еды. Нужно покормить. Сделать суп. Что-нибудь.

С этой мыслью несусь домой. На полпути останавливаюсь — дома ничего нет. Я все съела. Заруливаю в «Пятерочку». Хватаю с полок колбасу, хлеб, курицу, мясо. Все пялятся на меня и мою огромную тележку.

— Я ребенку, — говорю стоящей позади женщине. — Он у меня голодный домой пришел, а покормить нечем.

Та ничего не отвечает и отворачивается. Сука. Наверное, у нее нет детей. Она не знает, что это такое — когда нечем покормить ребенка.

Вернувшись в автомобиль, по привычке достаю курицу, откусываю. Но внезапно облегчение не приходит. Совсем не хочется доедать. Пробую говядину. То же самое. Вкус неинтересный. Может быть, лучше зажарить, как делают нормальные люди?

Тихо выдыхаю. Неужели наконец насытилась? Может быть, двух… может быть, Аси и Вадика было достаточно. Хотя бы на сегодня. Может быть, есть предел этому голоду.

Откидываюсь на спинку кресла. Делаю глубокий вдох и выдох. Смотрю на упаковку фарша, с жадно выделанной пальцем дырой в пленке и выковырянным из середины куском, и ничего не чувствую.

Теперь у меня есть возможность подумать. Осознать, что делать дальше, пока снова не охватил голод.

Но осознавать слишком тяжело. Невозможно принять, что ты монстр. Вдуматься в то, что сделала со своим мужем и подругой. Что их больше нет. Вообще нет.

Совсем.

И я рыдаю, коротко, но громко. Выталкиваю все эмоции, что копились, которые затуманивались чем-то большим, чем я сама. Но я не могу позволить себе слабость слишком долго.

Дома ребенок, и он ждет, когда мама его покормит.

***

Вваливаюсь в квартиру с пакетами.

— Привет, зайчик. — Снимаю обувь, куртку. — Ты чего так рано? Думала, пойдешь гулять…

Меня как молнией шибает. Откуда у него ключи? Видел ли то, что лежит в спальне?! Но не успеваю додумать дальше, потому что сын появляется в дверях комнаты. Я понимаю это, не глядя. На языке снова появляется знакомое ощущение. Ноздри раздуваются, принимая запах. Слюна заполняет рот.

Я почти рвусь к нему, но останавливаюсь на месте. Зажимаю нос и рот руками, пячусь прочь.

— Мам, ты чего? — Он делает пару шагов, и я отскакиваю в угол. — А где папа?

Мы давали ключи Ковригиным сто лет назад… Не помню зачем. Не помню, кто такие Ковригины.

— Не подходи, — бормочу я, пытаясь не дышать.

Нежные щечки. Персиковые. Щеки — это очень вкусно.

— Мам?.. — Он наклоняет головку, смотрит обеспокоенно. — Мама, ты заболела?

— Да, милый. — Очень хочу сбежать отсюда. Больше всего на свете я хочу сейчас быть далеко от Пашки.

Оказаться в миллионе километров от него. От Леры и всех людей. Прыгнуть в машину, помчаться бесконечно далеко. Хочу быть на необитаемом острове и питаться рыбой, птицами и оленями. Я бы хотела никогда больше не находиться рядом с Пашкой, как бы больно ни было.

Но сейчас стою, не в силах уйти. Вся сущность рвется к нему. Такому ароматному. Нежному.

— Мама заболела, Пашенька, — говорю я и снова рыдаю, уже не сдерживаясь, не пытаясь подавить чувства. Пашка начинает плакать в ответ.

Спасением приходит звон сообщения. Это Лера, и я жадно вглядываюсь в экран. Что угодно, лишь бы забыть о запахе.

«Мам, только не ругайся».

«Ты сама говорила, что я толстая, ну я и отсыпала…»

Я не пересчитывала таблетки, когда смывала их в унитаз. Телефон падает из моих рук.

Паша уже совсем близко.

Я знаю, что надо делать. Нужно просто поцеловать в последний раз, и тогда уйду.

— Я очень хочу обнять тебя, Пашенька…

Я не хотела говорить эти слова. Рот не слушается меня.

«Паша, не подходи!» — хочу крикнуть я, но вместо этого говорю:

— Подойди, мой хороший.

«Стой!» — Эти слова появляются в мозгу, но рот произносит другое:

— Иди ко мне, зайчик…

Мои объятия распахиваются, и Пашенька неуверенно подходит.

Он такой нежный. Пухлые щечки. Мягкая кожа. Любимый мальчик.

Как же он пахнет. Эти волосики. Ручки. Ножки. Лучше всех. Мой ребенок лучший на земле. Самый сочный.

На телефоне играет мелодия. Наверное, Лерка звонит. Я знаю, что ей нужно помочь. Мы разберемся. Но чуть позже. Пока послушаю, как заливается мобильный.

Просто, мне кажется, это отличная музыка, чтобы поесть.

Комментариев: 5 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Mary 28-05-2022 05:05

    "Тантал толкает свой камень" и тут я поняла, что продолжать не стоит. Не знаю, кто как, но меня такие ошибки просто вымораживают, я сразу перестаю вникать

    Учитываю...
    • 2 Алексей 29-05-2022 00:27

      Mary, ну, можно считать, что это героиня перепутала Тантала с Сизифом, а не автор.)))

      А рассказ лично мне очень понравился.

      Учитываю...
  • 3 Механьяк 21-03-2020 20:37

    На тему "похудение получилось слишком качественным" уже кто только не писал, и всё одно и то же, но здесь хотя бы чучуть оригинальности есть Х) И что же было написано на той банке?

    Учитываю...
    • 4 Аноним 23-03-2020 07:22

      Механьяк,

      "Не принимать без предписания врача и предварительного страхования жизни".))))

      Учитываю...
    • 5 yarkova 30-03-2020 17:21

      Механьяк, да ничего особенного не было там) инфа, что это БАД и возможные побочки. А таблетосы могли подменить ;)

      Учитываю...