«Шесть мертвых болгарЪ» — архангельский проект, возникший еще в 1994 году и постепенно ставший одним из самых известных (в том числе и за рубежом) индустриальных коллективов на постсоветском пространстве. В их музыке есть элементы нойза, эмбиента и даже дарк-фолка. Об истории группы, ее стилистике, подходе к творчеству и многом другом «болгары» рассказали в эксклюзивном интервью DARKER.

Как возникло название коллектива? Менялось ли ваше понимание этого названия со временем? Или оно замышлялось как некий абстрактный образ?

Александр Чулков: Название возникло как продукт коллективного творчества организаторов проекта. Совершенно случайно, безо всякого смысла. Я думаю, какое-то влияние оказали пьесы «Клоп» и «Баня» Владимира Маяковского. В конце восьмидесятых и начале девяностых у нас в семейной библиотеке был сборник пьес Маяковского, зачитанный до дыр. Окончательное осознание смысла «ШМБ» пришло гораздо позже. В одной из серий мультсериала «Симпсоны» Гомер создает рок-группу и говорит: «Группа должна называться так, чтобы все сначала засмеялись, а потом задумались».

Родоначальники проекта Антон Ковалев и Алексей Чулков планировали для каждого релиза давать группе новое название, например «Ровные польские дыры», «Уроды». Но позже, примерно с третьего релиза «Маразм», название «ШМБ» плотно приклеилось к проекту в целом.

Как вы считаете, повлияло ли место жительства на вашу музыку? Если да, то в чем это проявилось?

Петр Абысов: Где родился, там и пригодился! Север обязывает человека быть собранным во всем. Суровый климат дает осознание настоящего момента бытия. В какой-то мере это передается и в музыке. Мы наблюдаем и описываем свою жизнь путем сложения звуков в один гармонический ряд.

Среди меломанов было немало дискуссий на тему, являются ли нойз и индастриал музыкой или это нечто иное, например звуковые коллажи. Как вы отвечаете себе на этот вопрос?

Александр Чулков: Все вокруг музыка: машина проехала за окном, дети засмеялись, кто-то разговаривает с кем-то, кто-то ссорится. Любые шумы, речь, все эти звуки — составляющие мира, окружающего любого человека. Они же являются гармонией, в которой человек звучит сам, как мелодия. Надо лишь научиться слушать.

Как бы вы описали музыку «Шести мертвых болгарЪ», к какому стилю (стилям) ее отнесли? Считаете ли вы свою музыку мрачной, темной?

Александр Чулков: Музыка как таковая беЗцветна, все в голове у наблюдателя. Хочешь — будет темная и мрачная; хочешь — эта же музыка станет светлой. Да, конечно, есть некоторые созвучия и последовательности аккордов, которые могут ввергнуть человека в определенное состояние, но кесарю кесарево, слесарю слесарево. Оценивать состояние человека, слушающего нашу музыку, мы не вправе. Что касается принадлежности к стилю: мы экспериментируем со звуками, со звучанием и звукоизвлечением. Все вокруг — звук, поэтому отнести нашу музыку к какому-то стилю невозможно, да и не наше это дело. Зачем отбирать хлеб у критиков? Это они придумали огромное количество стилей, подстилей, разложили все по полочкам, чтобы упростить себе работу, а то, что не укладывается в привычные рамки, назвали «экспериментальной музыкой».

По вашему ощущению, минимальный набор аппаратуры, который использовался на записи первых альбомов, сковывал вас как музыкантов или, наоборот, заставлял быть более изобретательными, радикальными?

Он позволял экспериментировать.

Теперь, когда доступ к аппаратуре стал шире, вы ограничиваете себя в ее подборе или, наоборот, стремитесь пробовать что-то новое?

Михаил Карлос: Мы стараемся подбирать студийный и концертный сетап под конкретные задачи. Разумеется, мы экспериментируем со звуком, следим за рынком и по необходимости обновляем оборудование. Другой вопрос: когда находишь свой звук, работать на нем можно очень долго, постоянно совершенствуя мастерство звукоизвлечения.

Насколько силен элемент импровизации в создании альбомов и отдельных композиций? Или есть некая жесткая, возможно, неочевидная слушателю, структура?

Михаил Карлос: Мы не придерживаемся какой-то системы, потому как это чаще всего вредит творчеству. Обычно мы собираемся, включаем запись и импровизируем. Потом слушаем, убираем лишнее и расставляем все по своим местам. Нет такого, чтобы кто-то сидел дома и заранее сочинял партии, все происходит здесь и сейчас. Каждый трек — это отпечаток состояния каждого из нас в момент записи.

Петр Абысов: При создании композиций достаточно силен элемент импровизации, насколько это возможно в границах правил звукоизвлечения. Что же касается альбомов, тут все же жесткая структура, так как альбом — это история, которая переплетается со всей концепцией творчества группы.

Насколько меняется композиция при исполнении вживую и как вообще подобную музыку можно исполнять на концерте?

Петр Абысов: На живых выступлениях мы придерживаемся некой основы, но внутри нее играем вживую, потому звучание отличается от изданного материала. Как исполнять музыку, когда играешь и пишешь постоянно? Очень просто: она становится частью тебя. Для игры не важно, студия это или сцена. Если на площадке хороший звук и грамотный звукорежиссер, то мы готовы отправить вас в придуманные нами измерения, мягко и уверенно.

Как вы познакомились с музыкантами De Fabriek и как появилась идея совместного альбома? Были ли у вас совместные работы с другими музыкантами или хотя бы замыслы таковых?

Александр Чулков: C Ричардом Ван Хелленом мы познакомились в середине девяностых по переписке. Она началась с нашего письма De Fabriek и активно продолжалась до 2012 года, но потом как-то затихла сама собой.

После смерти Алексея Чулкова Ричард совместно с Донной Клемм помог выпустить виниловую пластинку, посвященную его памяти. Да, Ричард несколько раз предлагал нам записать совместный альбом, но почему-то пока руки не дошли. Надеюсь, все впереди, хотя уже около восьми лет мы не общались.

Что касается коллабораций — мы открыты для всех и часто на концертах участвуем в джемах с другими музыкантами. Некоторые особенно интересные эксперименты доводим до ума в студии и записываем альбомы. Яркий пример сотрудничества — с Moon Far Away. Совместная работа с питерской певицей Аллой Мегаомой привела к записи двух альбомов: «Зеркало поля» и «Противоположная сторона жизни».

Постепенно в музыке проекта появились элементы народной музыки. Как считают некоторые, даже дарк-фолка. Как у вас возник интерес к этому музыкальному пласту, как произошла эта метаморфоза?

Александр Чулков: Интерес к народной музыке возник, когда мы работали над ремиксами альбома «Беловодье» для архангельского проекта Moon Far Away. Результат этой коллаборации — альбом «Матица». Потом стало просто интересно. Народная музыка, особенно наша, северная, — очень сложная, все песни поются на цепном дыхании, хронометраж бывает очень непредсказуемым. При создании аранжировок есть над чем поломать голову.

Какую музыку вы слушаете в свободное время? Есть ли у вас любимые группы (исполнители) — отечественные или зарубежные?

Сергей Жигальцов: Мы «всеядны». Александр Чулков, например, слушает электронную музыку, музыку советской эпохи, классическую. Петр Абысов работает в качестве DJ в таких стилях, как forest, psy-trance. Михаил Карлос больше склонен к downtempo, oriental. Мне нравятся «Аукцион» с Леней Федоровым, «Отава е», Инна Желанная, Сергей Старостин. А так-то вообще нам не чужда любая качественно сделанная музыка, без уточнения стилей, жанров и направлений. Как говорится, от грайндкора до шансона. То же самое касается зарубежных исполнителей — их море! Это Джон Зорн, Recoil, Moby и так далее. Поскольку мы все разные, то и музыку слушаем разную. Но нас объединяет желание делать нечто непохожее на то, что делают другие.

Как вы относитесь к жанру хоррора — в книгах, фильмах, комиксах, играх? Если у вас есть любимые хоррор-авторы или произведения, перечислите их, пожалуйста, и расскажите, почему именно они.

Сергей Жигальцов: В хорроре не очень разбираюсь. Ну, зомби, например, — это не мое. Если только классика жанра, и то — отдельные произведения:

цикл Стивена Кинга о Темной Башне, например. Хоррор в фильмах — «Твин Пикс», «Сияние» и подобные. Хоррор-комиксы не смотрел и в компьютерные хоррор-игры не играл. В хорроре как стиле, мне кажется, страх должен быть не явным, как бывает часто в подобных произведениях, а как бы скрытым от зрителя. Ты чувствуешь, что он где-то рядом, но не видишь его. Этим достигается наибольший хоррор-эффект.

Александр Чулков: Мне кажется, жанр хоррора — это одна из составляющих мейнстрима, созданная для выкачивания денег из пролетариата.

Что заставляет вас спустя столько лет продолжать заниматься музыкой, что вдохновляет? Как вообще появляется замысел новой композиции, нового альбома?

Александр Чулков: Каждый из участников нашего проекта создает свой мир, в котором есть работа, семья, другие увлечения, не связанные с музыкой. Но есть еще один мир, объединяющий всех. В нем происходит обмен энергиями — не только между участниками проекта, но также и со слушателями, всеми, кому интересны наши эксперименты. Этот обмен энергией дает пищу для ума, а результатом работы ума становятся новые альбомы, композиции. Когда Алексей Чулков и Антон Ковалев начинали проект, он был несерьезным развлечением, а сейчас превратился в то дело, которое мы можем делать с наслаждением и определенной долей ответственности за происходящее.