Gwendolyn Kiste, “The Eight People Who Murdered Me (Excerpt from Lucy Westenra’s Diary)”, 2019 ©
1. Ты
Все начинается с жертвы — с укуса в шею. Не думаю, что когда-нибудь его забуду. Не надейся, даже на секунду, что тебе сойдет это с рук. Другие тоже участвовали, но виноват по большому счету ты.
Ведь это ты подходишь ко мне, когда я остаюсь одна — девочка на ярмарке гоблинов*, чьих сокровищ лучше не трогать. Этим вечером мама дает очередной званый ужин — все ради меня. Она хочет найти мне идеального супруга. Ей не важно, что я об этом думаю. Никого мои слова не интересуют, и я просто выскальзываю в заднюю дверь. Иду по вечернему городу, мимо вокзала с грустным многоголосьем свистков, и дальше — по мощеным улицам, вдоль которых стоят припозднившиеся торговцы.
— Ищешь чего, красавица? — вопрошают они, кривя губы в фальшивых улыбках. Каждый предлагает мне безделушки для решения проблем, которых у меня нет.
Нервные пальцы сами собой сплетаются у меня на груди, я оборачиваюсь и замечаю тебя. В углу, под газовым фонарем. В твоем голосе сладость, способная свести всех детей Лондона в безымянные могилы.
— Добрый вечер, мисс Люси, — шепчешь ты, и моя кожа гудит в ответ. Я не спрашиваю, откуда ты меня знаешь. Должна бы, и сразу, только вижу в тебе не вопрос, а ответ — возможность сбежать от повседневности, скуки в гостиных, поклонников и будущего, в котором я продам свое имя и свободу за титул.
Жена. Мать. Ничего больше.
Ты притворяешься, что знаешь другой путь. Мгновением позже мы сидим бок о бок на железной скамье в парке, и ты рассказываешь о себе все. Откуда ты, как приплыл из Европы на корабле, названном в честь матери Персефоны — женщины, познавшей утрату. Я вижу боль потери и в твоих глазах. Кажется, ты понимаешь меня, как никто, словно мы встречались уже тысячу раз, и я склоняюсь к тебе и шепчу о своих тайнах. Я жажду чего-то большего — того, что ты безмолвно мне обещаешь. Может, ты и чужестранец, но говорить с тобой легче, чем с лучшей подругой.
Луна плывет по небу, ты подаешь мне руку, и мы начинаем танцевать — медленно, как во сне, под музыку, которой никто больше не слышит.
— Не отпускай меня, — говорю я, и ты улыбаешься. Мое желание сбудется, хотя и иначе, чем я думаю.
Дыхание у тебя сладкое, как марципан. Ты обнимаешь меня — одна рука лежит на плече, другая — на талии. Мы так близки, что мне трудно дышать. Просто невозможно. Ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни вскрикнуть.
Когда ты заканчиваешь, я возвращаюсь домой. В голове тяжесть, перед глазами плывет, прием давно закончился, в доме — тишина. В спальне все кажется чужим: и старые обои с цветочным узором, и туалетный столик с подсвечником и две кровати с балдахином — одна — моя, на другой клубочком свернулась подруга.
— Мина? — спрашиваю я, и голос ломается. Руки у меня красные — от собственной крови. Она уже крепко спит. Я не хочу ее будить, даже если б могла рассказать о том, что ты со мной сделал.
2. Мама
Она могла бы предупредить меня.
Могла зашить кресты во все мои корсеты и поить чаем с вербеной, чтобы он потек по моим жилам, и ты от меня отшатнулся.
Еще лучше, если бы она взяла за руку меня, а я — Мину, и мы сбежали вместе — за стены этого города, за Карпатские горы — далеко-далеко, куда мужчины не решатся ступить.
Но она сделала по-другому. Ни одна мать не стала бы заниматься подобными глупостями. Ее готовили к жизни в реальном мире — нас, наверное, тоже. Не думаю, что стоило ждать чего-то еще.
(Об отце с его распухшим банковским счетом и грязью под ногтями и говорить нечего. Иногда мужчины страшнее чудовищ).
3. Лучшая подруга
Мина, милая Мина, свет моих очей. Даже если бы мама не пошла с нами, мы бы все равно могли сбежать из этого города смерти. Мы всегда этого хотели.
— Сбежим сегодня? — спросила я, когда мы были просто девчонками, не знавшими мира и потому бесстрашными.
— Завтра, — шептала она, и мы смеялись и танцевали в садовом лабиринте, взявшись за руки, с цветами глицинии в волосах.
Многие годы я верила, что это завтра придет. Вместо него наступает сегодня, утро, когда Мина замечает стальной блеск в моих глазах, нежданную перемену во мне, все из-за тебя.
И только качает головой.
— Мы больше не дети, Люси, — говорит она. Думаю, это значит, что мы не можем больше мечтать.
На ночь я запираю окно спальни, но это тебя не остановит. Я никогда не приглашала тебя в дом, но теперь ты повсюду. Твоя тень столь же бесплотна и тяжела, как августовский зной.
— Здравствуй, любовь моя, — шепчешь ты во тьме, и твой голос нежен, но достаточно силен, чтобы заглушить трепет моего сердца. Ты не спрашиваешь, чего хочу я. Тебя это не волнует.
В твоих холодных объятиях, я, запрокинув голову, слушаю влетевший в открытое окно печальный свисток поезда, пока пассажиры в красных шелках и серых цилиндрах снуют по вокзалу, уезжая и возвращаясь из мест, где мне не бывать.
— Я могу взять тебя, куда скажешь, — говоришь ты. Твои губы влажно блестят, и мне хочется тебе верить, но я знаю правду, даже если это ничего уже не изменит.
На соседней кровати Мина тонет в черных глубинах сна, и когда ты приникаешь губами к моему горлу, я тянусь к ней сквозь мрак, но она могла бы находиться хоть в тысяче миль отсюда.
Мина не такая, как я. Она не стала бы гулять по ночам и слушать твою ложь. Поэтому она спасется. Порядочные девушки вроде нее всегда выживают. Учатся на моих ошибках.
(Даже выводя эти слова, я знаю, что Мина не виновата. Она просто сделала то, чего от нее ждали: отбросила мечты и прежнее имя, выбрала мужа. Есть грехи чернее. Твои грехи).
4. Жених
Я должна кого-нибудь выбрать. Таковы правила.
Мама устраивает новые приемы в мою честь, и мужчины слетаются в наш дом, словно стервятники, ждут в уголках гостиной. Все они готовы упасть передо мной на колени, как будто это я решаю их судьбу, а не они мою.
— Выберите меня, мисс Люси. — Их голоса отражаются от стен, настигают, где бы я ни спряталась. Никто не замечает, какая я бледная, как запали мои глаза, и что мне, возможно, нужен хороший врач, а не подходящий холостяк.
— Хватит, — хочу сказать я, но они обступают и терзают меня, и тогда я зажмуриваюсь, кружусь и говорю «да» первому, кого вижу.
Он не хуже других. Пожалуй, этот так называемый благородный лорд даже хорош. Он скучный и пресный, как вчерашняя овсянка, а значит, я могу надеяться на спокойную жизнь. Возможно, с ним мне не грозит кулак, ремень или грубая ладонь, которая будет удерживать меня, пока я кричу, пока не пойму, что кричать напрасно, пока раз и навсегда не онемею.
Это безопасный выбор. И все же, едва он надевает кольцо мне на палец, я чувствую себя птицей в золотой клетке. Мои мечты бледнеют — бесплотные, как туман, с которым ты приходишь сюда.
Перед сном я снова закрываю окно, и на сей раз ты не возвращаешься. Тебе нужна новая жертва. Я надеюсь, что теперь мне ничего не грозит, что худшее позади, но пока я сплю, исчезает Мина — уходит на собственную свадьбу-похороны.
Она оставляет записку на туалетном столике. Удачи, милая Люси. Словно вся удача в Англии могла спасти нас от этого.
Следующий вечер проходит, как во сне. Внутри пустота, тело болит, я не слышу ни слов матери о будущей свадьбе, ни бессмысленных обещаний жениха. В саду цветет вистерия, но аромат тает в воздухе — я не чувствую его, как и всего остального.
После полуночи я выбираюсь из постели и крадусь через комнату. В животе свинцовая тяжесть. Последней спичкой я зажигаю свечи и в сотый раз читаю записку Мины, будто у нее есть иной, тайный смысл. Но нет, три слова неизменны и все так же пусты. Мое сердце сжимается, тяжелое, как камень, я смотрю в зеркало и мертвею.
Меня почти нет. Ни там, ни тут. Стон срывается с губ, когда, на моих глазах, отражение покидает меня. Оно поступает не как нормальный двойник, не пропадает сразу. Вместо этого я сижу перед зеркалом с кровоточащим сердцем и смотрю, как оно блекнет. Часы идут, и я ухожу в небытие, становлюсь серой и прозрачной. К утру я исчезну. Останется только тело. Меня быстро забудут, я превращусь в сноску в чьей-то чужой истории.
На заре, почти растаяв, я снова кричу, на этот раз громче. Где бы ты ни был, ты не слышишь меня, но весь дом просыпается.
— Люси? — Я слышу мамины шаги в коридоре, но не отвечаю ей.
Это не может быть правдой. Я так не умру. Дрожащими руками я поднимаю подсвечник и подношу его к остаткам отражения. Лучше не становится. Ничто меня уже не спасет.
Свечи падают на пол, огонь бежит по коврику, и я забиваюсь в угол, не в силах вздохнуть. Мама наконец врывается внутрь и кричит, увидев меня, вернее то, во что я превращаюсь. Она баррикадирует дверь и начинает звать на помощь. Тогда появляется худший из них.
5. Нездешний доктор
Утром я просыпаюсь и вижу мужчину с тяжелым кожаным саквояжем. Его слова еще тяжелей — голос разносится по лестнице, серебряной пулей отскакивая от желтоватых обоев.
— Анемия, — произносит он первую из многих лжей и сбрасывает на пол пальто с меховым воротником. — Это поправимо.
Я так и не узнаю его имени, он говорит про меня, около меня, никогда не снисходя до меня. Нет причин думать, что это изменится. Ученый в лаборатории не представляется лягушке в формальдегиде, зачем же знаменитому доктору здороваться с бледной девушкой, привязанной к кровати с балдахином? Я хуже любой подопытной особи. Просто спросите маму.
— Она никогда не слушалась, никогда не делала, что должно, — рыдает она в прихожей, а мой жених обнимает ее.
— Все будет хорошо, — говорит он, и я гадаю, для кого именно. Конечно, не для меня, не теперь, когда доктор вводит мне в вены жесткие трубки и зовет моих бывших поклонников в комнату.
— Уйдите, — шепчу я, но дом леденеет, и никто не слышит моих слов.
Мама покачивается в дверях — по красным щекам бегут слезы, мужчины прижимают меня к матрасу. Один за другим, по очереди, они расстегивают накрахмаленные рубашки. Капельки пота блестят над губами, когда они закачивают кровь мне в тело, наполняя меня. Переливание, так они говорят. Я назову это иначе.
— Хватит, — прошу я, но лица у них раскрасневшиеся и довольные, мои желания им безразличны.
6. Я
Как бы то ни было, я в это не верю. Не хочу верить, не важно, сколько раз они скажут, что стоило быть осмотрительней.
— Если бы она оставалась дома, — говорит мама.
— Если бы она раньше вышла замуж, — говорит лучшая подруга.
— Если бы она была не такой сложной пациенткой, — говорит нездешний доктор.
— Если бы она сказала «да» мне, — говорят все отвергнутые поклонники.
Они ошибаются, должны ошибаться. Их ядовитая кровь в моих венах, но я не прошу прощения ни у мужчин, ни у бога за то, о чем не сожалею. Когда последний вздох срывается с губ, я не ненавижу себя за слишком громкий смех в саду, гостиной или на улицах, за то, что запрокидывала голову и кричала от восторга, рискуя расколоть небо и смутить общество. Я умерла, но не буду сворачиваться в клубочек и тихо плакать в своей гробнице, веря, что затяни я корсет чуть потуже, держись я ровнее, и мама бы мной гордилась.
Я никогда не раскаивалась в том, что ставили мне в вину, не слушала, если говорили, что жизнь — тяжкая ноша, и в мире нет места для глупышек-мечтательниц вроде меня.
Как я уже сказала, ничего подобного я не сделаю, а значит, и говорить об этом не стоит.
7. Безликая толпа
Они приходят ночью, когда мой склеп безмолвствует. Может, это один или два человека, а может, все сразу: доктор, которого я не знаю, поклонники, которых отвергла, жених, которого никогда не желала. Ты тоже мог оказаться здесь — бесформенной тенью на заднем плане, проскользнуть сюда с остальными — в руке факел, на лице коварная усмешка.
Вот что я знаю: склеп — мое убежище. Сон в собственном гробу не должен быть так ужасен. Я всегда хотела невозможного. Теперь я труп и желаю одного — чтобы меня оставили в покое. Справедливое требование для мертвой, но мне не везет.
Дверь мавзолея скрежещет, и то, что осталось от моего сердца, бьется быстрее. Наверное, это Мина. Пришла со мной попрощаться. Она единственная, кого я хочу видеть. Ее руки достаточно сильны, чтобы сдвинуть могильную плиту и освободить меня.
— Мы все еще можем убежать, — шепчу я тьме, но затем грубые голоса просачиваются сквозь камень, и я понимаю, что это не она.
Вот что я еще знаю: мне не покинуть гроб. В кружевах цвета слоновой кости, в платье для свадебного алтаря, я мирно лежала в нем, совсем не такая, как ты. Я не шла в ночь, не утоляла голод, грызущий мое нутро, — твой сомнительный дар.
Но правда ничего не значит для этих мужчин. Они наживаются на сплетнях и используют свои выдумки, разящие, как шипы дикой розы, против меня. Говорят, я творила ужасные вещи, ведь ты не даешь мертвым покоя. Желаешь убедиться, что я выучила урок.
— Нужно помочь мисс Люси, — соглашаются они. Конечно, все это для моего блага. Чтобы спасти меня от себя самой.
Когда они вспомнят об этом в своих дневниках, то напишут, что смотрели мне в глаза, убивая меня. Напишут, что явились с гирляндами из цветов чеснока и молитвами для упокоения мертвых.
Это просто еще одна ложь.
Я не знаю, кто пришел сюда потому, что они не осмеливаются показаться. Вместо этого обкладывают мою гробницу сеном, запирают склеп и поджигают его — снаружи.
Я уже мертва, но это неважно. Эти мужчины знают, как меня ранить. Огонь ревет, а они ждут у дверей и слушают крики, пока моя кожа пузырится в гробу, хрупкие кости и слабое сердце превращаются в пепел.
Никогда не думала, что умирать во второй раз так больно.
8. Никто
Сколькими способами можно убить девушку? Полагаю, их слишком много, но конец один. В стране, полной чудовищ, не будут вечно скорбеть по таким, как я.
А ты, пожалуй, эксперт в вопросах вечности. В легендах о тебе не говорится, как ты возвращаешься снова и снова. Легко поверить, что сильный мужчина может восстать из праха, но никто не ждет, что девушки, которых ты погубил, сделают то же самое. Нам суждено сгинуть. Смерть — наше право по рождению, наша судьба.
Или все-таки не моя. Что если не только феникс, не только мужчины, подобные тебе, могут подняться с погребального костра? В таком случае меня никто не убил, и я еще здесь.
Солнце встает и снова уходит с небес, что-то творится во тьме склепа. Вспыхивает искра, которой не должно быть, о которой ты и другие мужчины не могли и помыслить. Почерневшая могильная плита падает, раскалывается от удара об пол, и я собираю себя по крупицам — лоскутный ужас, а не девушка. Волосы, как обугленная солома, бесцветный костный мозг — мягкий, но крепче вечности.
Огонь в склепе сжег мою плоть, и мой страх. Все, что от меня осталось — мечты об иной, лучшей доле. Я не стану трофеем, сноской или дополнением. Меня не забудут.
Свежая кожа натягивается на треснувших костях, я раскрываю новые губы и испускаю крик, предназначенный лишь тебе. Ты слышишь меня в своем сосновом гробу, мой голос бьет тебе в уши, как кровь, которой ты жаждешь. На миг ты чувствуешь сожаление, сознавая, что тоже можешь совершить ошибку. Выбрать девушку, которая откажется умирать.
Ты скрываешься в своем замке в горах. Мужчины решают, что это из-за них, но я знаю правду — ты бежишь от меня. Они тоже побегут, когда придет время. Я не знаю, кто именно посетил мой склеп, а значит, обвиню всех.
Но пока мне хватит тебя. На вокзале я сажусь в вечерний поезд, идущий на восток. Никто из шумных попутчиков меня не замечает. В новом теле я, словно призрак, здесь и не здесь, — призрак, которого можно увидеть, только если он сам того пожелает. Мир не хотел обращать на меня внимания, и теперь я этим пользуюсь.
В пустом купе я закрываю глаза и думаю о тебе. Ты бежишь домой, словно напуганный ребенок, и мужчины настигают тебя. Их куда больше, но, когда ты оказываешься в их власти, они не знают, что делать. Грубые руки сжимают колы и распятия, пальцы дрожат. Они могут испепелить тебя, но не убьют, и ты возродишься. Впереди новое путешествие по морю, новая мечтательница на ярмарке гоблинов — девочка, не знающая страха.
Не в этот раз. Дыша паром, поезд гремит в горах, везет меня в твои земли, и я о тебе позабочусь. Позволю девушкам мечтать. Дам им гулять по улицам, не таким уж опасным, если ты не ждешь в темноте.
Однажды ты узнал мои тайны. Ныне я знаю твои. Далеко — в замке, пропитанном ароматом увядших колокольчиков и сердечной болью, ты восстанешь из праха, и я встречу тебя в своей новой коже, с новыми костями и неизбывной жаждой. Мы будем танцевать — как во сне, на руинах того, что ты уничтожил, под музыку, которой никто больше не услышит.
Одну руку я положу тебе на плечо, другой — вырву твое сердце, и пообещаю никогда тебя не отпускать.
Перевод Катарины Воронцовой
Иллюстрация Ольги Мальчиковой
Примечание переводчика:
* Отсылка к поэме Кристины Росетти «Ярмарка гоблинов» — о сестрах, которым эти лукавые создания предлагают зачарованные фрукты. Слишком любопытная сестра, отведав их, заболевает, другая гордо отказывается.
1 asmoderon 25-05-2020 13:03
Хм... Интересный взгляд на известную историю) Рассказ порадовал, спасибо)
2 Аноним 21-05-2020 14:06
У автор_ки явный пунктик на мировое зло в лице МУЖЧИН
3 Артём Агеев 22-05-2020 11:06
Аноним, и все же здесь только 3 из 8 убийц оказались мужчинами
4 Елена 20-05-2020 09:13
Как красиво!