Каждый из нас несет в себе животную сущность, готовую вот-вот вырваться наружу.

Человек — продукт эволюции. Продукт, надо сказать, плохо изученный, а возможно и бракованный. И любая проблема изучения человека восходит к интроспективному методу.

Мы же еще не встречали существ, превосходящих нас в развитии, которые могли бы нас изучить со стороны и выдать эпикриз. А потому мы вынуждены довольствоваться возможностью изучать себя самим и погружаться все глубже и глубже в бездну человеческой онтологии. Но насколько это безопасно? Можем ли мы с твердой уверенностью сказать, что являемся теми, кем видим себя?

И, несомненно, в каждом из нас таится зверь. В каждом из нас живет хищник, который взирает на мир через брешь в единстве жизни. Он — наша чудовищность, имманентный парадокс и абсурд нашей губительной природы. В чем же заключается этот парадокс? Одной ногой мы все еще вязнем в животности, в то время как вторая нога тянет нас в смутные дали. То есть парадокс — это суть человека в мире: суть кривого чучела (чучела волка?), оцепеневшего посреди бездности бытия. И потому неудивительно, что истории о людях, несущих в себе явное звериное начало, есть в мифах и легендах практически всех народов.

Образ оборотня архетипичен и восходит к тем далеким временам, когда наши предки поняли, что заплатили слишком большую цену за свое сознание. Нет ни медвежьей силы, ни тигриной прыти, ни орлиного зрения. И, разумеется, первобытный человек, осознавая свою уязвимость к ловушкам ночным, мечтал обладать качествами животных. Он лелеял эту мечту тысячелетиями — и уже в эпоху тотемизма мифотворцы соотносили самых сильных людей племени со священными животными. В те далекие времена образ оборотня был благородным.

Но по мере развития цивилизации, а с ней и человеческого мышления, мысль о том, что в мы можем быть не теми, кто нам кажется — мысль о возможности инобытия — стала вселять в нас ужас. Каждый день совершаем множество движений, это кажется обычным: мы мыслим, мы двигаемся. Но, стоит нам на секунду задуматься о сложном устройстве двигательного аппарата под управлением мозга, как мы уже задаемся вопросом: насколько мы хозяева себе? Не затаился ли в нас кто-то другой? И мы прислушиваемся к нашему ритму и понимаем: это только поверхность, а под ней — гул и рычание. Это как если мы беседуем с близким приятелем на любимые темы, и вдруг видим, как сквозь черты его лица выступает нечто совершенно и первобытно пугающее.

Мы все еще одной ногой в животности. Мы плохо понимаем природу некоторых психических процессов. Есть мы и есть что-то внутри нас — не-человеческое и готовое вырваться наружу. И никто не даст гарантии, что однажды ночью мы не увидим в зеркале осклабившуюся морду этого что-то

Кривое чучело все еще стоит посреди бездности бытия.