Curse the Child, 2011

Через семь лет после, как Шеба явилась в город Иерусалим, вновь протрубили трубы, провозглашая прибытие стигийской царицы, в облачении из слоновой кости.

Сам царь Соломон приветствовал её и подал руку в закутанный покрывалами паланкин, и они бок-о-бок, без единого упрёка, прошествовали к его раззолочённому двору.

Царица опиралась на посох, несущий образ верховного бога, сбоку от неё шёл чёрный мальчик, подобно фараону разодетый в яркие шелка из земель Дальнего Востока.

* * *

Опустилась чёрная вуаль ночи, и звёздный космический змей закружился над головой, зажав хвост в пасти, когда свита королевы Шебы вошла в Иерусалим через юго-восточные ворота с фонтанами. Когда она вышла из укутанного газовой тканью паланкина, Соломон поцеловал ей руку. Они прошли сквозь наплывающие ароматы ладана и мирры, чтобы побеседовать в Притворе из Столбов.

Оставшись почти наедине в грандиозном Зале, царь попытался обнять королеву, но та отступила.

— Я тосковал по тебе, прелестная Балкис. Разве ты не тосковала по мне тоже? Чего ты желаешь? Чем я тебя обидел, любовь моя?

Она выпрямилась, заговорив твёрдо и повелительно, словно глашатай. — Я пришла познакомить тебя с нашим сыном, — сказала она. — Чтобы ты смог учиться у его ног, как я училась у твоих. — Тут она указала царю Соломону на тёмного ребёнка.

— Мой сын? — Соломон наморщил лоб и взмахом руки прогнал вон множество подслушивающих наложниц, наблюдавших из-за каменных мозаик.

— Отец мой, — произнёс мальчик, чей глубокий басистый голос сотряс землю и поднял пыль. Он простёр руку в насмешливой мольбе к своему отцу-царю.

Шеба добавила: — Он вышел за пределы мудрости веков, Мазарот выжег на нём знак и звёзды выстроились в ряд, открыв все свои знания.

Соломон крутил на пальце своё волшебное кольцо и поражался. Балкис – та женщина, та королева, что стояла перед ним, изменилась, её глаза больше не сверкали, но стали бесцветными и немигающими. Её голос, некогда мягкий и сладкий, как мёд, стал жёстким и неколебимым, словно камни храма. Изукрашенная корона, что она носила, проросла переплетением омерзительных усиков, которые, казалось, струились и корчились в мерцающем факельном свете.

— Уже поздно, дорогая королева, давайте отправимся спать, а на рассвете продолжим обсуждать такие вещи. Ночью властвуют демоны и джинны, и не стоит беседовать на подобные темы в их колдовские часы.

Она взглянула на мальчика, который ответил сам: — Зачем страшиться ночи? Мудрость была во тьме, прежде чем появился свет.

Взор чёрных глаз мальчика врезался в Соломона и на миг царь испугался, что может пасть на колени перед этим величественным ребёнком. Соломон стряхнул дурноту и пробормотал заклинание, молитву о силе, в надежде на избавление. — Отошли мальчика прочь, Балкис, я поговорю с тобой наедине.

Она холодно отозвалась: — Его нельзя избегнуть, лишь повиноваться.

— Проклятое дитя! — вскричал царь. — Меня не беспокоит, кем он меня считает.

Начальник стражи Соломона, капитан Кеназ, шагнул вперёд, схватившись за рукоять меча. Кеназ был рыжеволос и силён, он не боялся ни зверя, ни человека, но бесцветные глаза королевы и стройный чёрный мальчик смущали даже его. Он вытер руку о колючую бороду и проклял то, что должен был сделать.

Посмотрев на телохранителя, мальчик сотворил знак кипучего хаоса и открыл врата, которые искривились, словно стоящий стоймя водоворот .

Разверзлась круговерть.

Факелы на мгновение полыхнули и потухли, когда свирепый ветер обрушился на них. Мучительный звук эхом раздался от врат, отзываясь в камнях. Безумный страх овладел людьми и животными во дворце. Рёв ослов разносился по всему городу и петухи в ужасе кукарекали. Ревели младенцы, а беременные женщины скидывали плоды.

Ощущение дьявольской угрозы от мальчика озадачивало царя Соломона, Кеназ атаковал.

Вылетел длинный тонкий усик, пурпурный, словно финикийский холст.

Он схватил Кеназа за голову и плечи, и засосал его сквозь врата.

Соломон трепетал, изумляясь, что, хотя рот Кеназу зажало спиральное щупальце, но было слышно, как вопит этот человек.

Сзади вышли два стражника с поднятыми мечами.

— Нет! — крикнул Соломон, опасаясь их гибели

Железные мечи переломились на эбеновом теле мальчика. Стражники остолбенели, пока усики не схватили их и не утащили в утробу бестии извне.

— Ты должен слушать меня, — молвил мальчик глубоким, как преисподняя, голосом.

Соломон кивнул и опустился на колени у ног сына.

* * *

И случилось так, что в последующие недели новый сын Шебы и Соломона наставлял придворных во многих вещах. Он соорудил великолепные устройства и искусно продемонстрировал им природу вселенной. И Соломон отступил от своего Бога и даже от языческих богов его жён и слушался воли Азатота, Йог-Сотота и, более того, даже дремлющего Ктулху.

Но не всех во дворце поработил тёмный ребёнок. Ровоам, бывший наследник престола стремился восстановить своё положение. Его вёл не благородный дух, а стремление не лишиться наследия. Вместе со священником Сетаром они замыслили некий способ уничтожить тёмного узурпатора.

— Ничто из этого мира не может повредить тёмному ребёнку, но у нас имеются вещи из-за пределов этого мира, — поведал священник. Он упомянул о священном Ковчеге, а также о мече Голиафа. — Легенда гласит, что его изготовили в ином, нежели наш, мире. Он освящён и сможет разрубить мальчика-демона.

— Откуда я знаю, что он подействует?

— У тебя нет другого выбора. Срази его и живи или склонись и подчинись.

Принц кивнул, и вместе они стали подготавливать это убийство.

* * *

Когда звёзды сложились правильно, Соломон, Шеба и мальчик подготовили призывание Внешних Богов. Мир смог бы переродиться, перестроиться по их усмотрению. В садах и виноградниках Еннома были начертаны кровью знаки и символы вырезаны на камнях и деревьях. Над головой висела равнодушная луна.

В храме Сетар подготовил Ковчег и Ровоам испробовал пальцем остроту меча Голиафа, когда присоединился к своему отцу.

Астрономическая конфигурация слилась с вратами внутри мира и голос мальчика, выкрикивал непроизносимые заклинания во мрачную и звёздную ночь. Клубились призраки и неведомые расщелины выблёвывали зелёное пламя.

Студенистая масса угрожала прорвать завесу ночи, и бесформенная пустота обретала форму.

Настал час заговорщиков.

Сетар и одиннадцать левитов спроецировали Ковчег на Енном. Свет вырвался наружу и столкнулся с пустотой. Время застыло и затрепетало.

Там, во тьме, таился Ровоам, ожидая своего шанса. Раскидав вялых аколитов, он бросился на тёмное дитя.

Королева попыталась защитить своего сына, но Соломон удержал её: — И это пройдёт, — сказал он.

Мальчик признал иномирный меч в руке принца и бежал от его сверкающей ярости. Они оба канули во тьму Еннома.

Без зова мальчика хаос был обречён и убрался назад, всосался в породившую его бездну, чтобы уснуть ещё на эоны.

Соломон и Шеба не могли различить сквозь мрак жуткую погоню своих сыновей, но отвратительные вопли и глухой стук убийственных ударов поведали им жестокую правду.

Ровоам побрёл дальше, с мечом Голиафа в руке, а тёмное дитя осталось неподвижно лежать. Принц свалился без чувств и тогда Шеба забрала своего сына и направилась прочь.

Соломон спросил: — Куда ты пойдёшь, что ты будешь делать?

— Это дитя не мертво, но спит. Двадцать семь ран равноценны двадцати семи векам и он восстанет вновь, чтобы вернуть назад то, что ждёт целую вечность.

* * *

Говорят, что проклятие ходит вместе с благословением и оба они лишают разума, и мудро суметь различить, что из этого хуже.

Шеба была прекрасна, а Соломон мудр, но вместе они привели в мир тварь, которая не знала любви, а лишь презрение.

Задержавшись в своём младенчестве и сделав колоссальный скачок, этот ползучий хаос был низвергнут только однажды: отродьем тьмы, Нъялартхотепом