В произведениях японского гейм-дизайнера Хидетаки Миядзаки, прославившегося серией Dark Souls, хоррор всегда занимал ощутимую долю художественного пространства, а особое внимание уже традиционно уделяется элементам боди-хоррора, как обладающим наибольшим нарративным потенциалом.

Elden Ring — самая крупная на данный момент игра Миядзаки, и в ней тоже нашлось место ужасающему. Одни считают Elden Ring лучшей работой мастера, другие — посредственной копиркой с бессмысленными нововведениями, но это обсуждение скорее для критиков и оголтелых фанбоев. Куда интереснее новые воплощения телесных ужасов, обнаруживающиеся в громадном открытом мире игры.

Все ключевые проявления боди-хоррора в Elden Ring условно можно сгруппировать по их сюжетно-типологической принадлежности следующим образом: приращение, ужасные знамения, ритуалы драконьего причастия и ритуалы смерти. Начать, пожалуй, стоит с приращения, поскольку, следуя по сюжету, мы сталкиваемся с ним раньше прочих.

Первый противник, которого встречает персонаж игрока, есть жертва приращения, и это настоящее зрелище. Приращенный отпрыск представляет собой гротескное нагромождение разнообразных тел людей и чудовищ, сплетенных воедино при помощи загадочных манипуляций с живой плотью. Явная осевая асимметрия нарушается лишь в одном — лицо отпрыска, лицо невинного ребенка, ужасающим образом контрастирующее на фоне скопления перекрученных рук и ног разной длины, смотрится до боли неуместно. Большая часть тела отпрыска скрыта своеобразной накидкой, и рассмотреть ее получится разве что с помощью колдунского ковыряния в коде игры или видео Zullie the Witch.

Приращенный отпрыск — творение несчастного безумца, одержимого идеей величия. Годрик Сторукий (в оригинале — Godrick the Grafted, приращенный), последний из рода великих героев и слабейший полубог, воплощает собой неправильную, извращенную идею развития, возвышения, отсылая к истории Виктора Франкенштейна. По скудным репликам персонажа и информации из описания предметов игрок может лишь догадываться о том, в какой ужасающий мрак отчаяния провалился Годрик, ничтожный по рождению, угнетенный и униженный, долгие годы страдавший в тени могучих родичей и одним своим существованием позоривший великих предков. Единственным знаком надежды для него стал образ Годфри, первого из золотой династии, к которой отчего-то принадлежал и сам Годрик. Лишь мечта стать достойным наследником Годфри, прославленного воителя и героя легенд, простое, почти детское желание вело Годрика и направляло его затуманенный болью, горем и презрением разум, направляло слабые дрожащие руки.

Не в силах обрести величие своими силами, Годрик решил отнять его у других. Так начались отвратительные эксперименты по приращению. Верные солдаты Годрика похищали воинов, и в глубинах замка грозовой завесы у них забирали все. Руки, ноги, торс, глаза, даже отдельные пальцы. В замке Годрика игрок может обнаружить кучи изувеченных трупов, причем не только человеческих.

В погоне за столь желанной силой Годрик отринул естество и человечность и превратил себя в омерзительную гору гниющей плоти. Но этого оказывается недостаточно. Начиная проигрывать в бою с погасшим (персонажем игрока), Годрик приращивает себе драконью голову в отчаянной надежде победить. И даже этого ему не хватает, ибо внутри сторукое чудовище остается крохотным и ничтожным, позором династии. Останки, которые можно обнаружить на арене после победы над Годриком, представляют собой небольшой обрубок, в котором с трудом узнается человек. Перерождения с помощью приращения достичь невозможно.

Стоит отметить, подобные персонажи в той или иной форме появляются почти в каждой игре мастера Миядзаки. Вспомним некроманта из первой части серии Dark Souls, скрывающегося под именем Вихрь и Повелителя Могил Нито, Гниющего из второй части «Душ», Олдрика из третьей или Возродившегося из Bloodborne. Все они по-своему похожи, но в разных историях служат выражению разных идей.

В Elden Ring приращение, как способ обретения могущества искусственным путем, воплощает тот же страх и скепсис в отношении амбиций человека с мечтой о божественности, что и образ чудовища, так и не названного Адамом, в романе Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», а также боль и печаль. Образ Годрика демонстрирует, как унижение и слабость уродливой души могут порождать ужасающих чудовищ.

Другая форма боди-хоррора в Elden Ring — проклятие ужасного знамения, оно же проклятие посева (Seedbed Curse). Первыми детьми, рожденными под знаком проклятья, стали близнецы Мог и Морготт, сыновья великого Годфри. Тела мальчиков поразила зараза, и они покрылись отвратительными наростами, рогами и чешуей. Королева Марика Вечная в ужасе отреклась от сыновей и заточила обоих в подземельях столицы, где братья росли, деля страх и одиночество поровну, покуда их пути не разошлись.

Описание одного из ключевых предметов гласит, что проклятие посева «не допускает души мертвых к Древу Эрд (местный аналог Древ Валар из легендариума Дж. Р. Р. Толкина), и те навеки остаются прокляты». Судя по другим сведениям, добываемым в виде несвязных отрывков на протяжении всей игры (ну, или просто в гугле), проклятие посева связано с сущностью одного из внешних богов — да, лавкрафтианского тут полно — и изначальной неконтролируемой силой, происходящей из Горнила жизни. Дети Годфри оказались прокляты из-за его связи с Горнилом, хотя сам гордый папаша лишних отростков избежал. Прочие же знамения, большинство из которых погибало из-за отсечения рогов при рождении, стали такими вослед за Могом и Морготтом, ибо проклятие посева есть чума. Намеренно распространяющий проклятие знамений Пожиратель Отбросов называет его «pox», то есть оспой, опасной заразой.

Так или иначе, визуальные образы, формируемые проклятием посева, получаются довольно интересными. Ужасные знамения беспорядочно обрастают рогами и становятся значительно сильнее рядовых обывателей. Обличья близнецов-знамений Мога и Морготта, несомненно, самые интересные в данном плане, рассказывают целые истории.

Мог выглядит куда более устрашающе в сравнении с братом, и о том, что они близнецы, по виду не догадаешься. Тело Мога изуродовали многочисленные черные рога — плетеной короной они венчают голову нечестивого принца, вонзаются в лицо, в глаза, заменяют пальцы. Кожа сделалась темной, руки неестественно удлинились. Многое сокрыто под изукрашенными одеяниями в багровых тонах, которые Мог принял вместе с титулом Повелителя Крови, когда на его отчаянные мольбы во тьме подземелий столицы ответило нечто извне.

Встречая персонажа игрока в своем поместье, Мог выглядит и говорит как аристократ. В его образе легко читаются величие, сила и гордость, несмотря на ужасающие деяния и отвратительный облик. Во второй фазе боя Мог демонстрирует черные крылья, подаренные ему новой матерью после побега из подземелий, и это впечатляет. Приняв свое проклятие, брошенный принц сумел возвыситься и стать Повелителем Крови, дланью своего божества.

Морготт же, носящий титул Короля Знамений, последнего короля великой столицы Лейнделл, напротив, выглядит как слабый бездомный старик. Персонажа игрока он встречает в изорванном тряпье и с узловатой палкой вместо оружия. Его тощее серое тело, имеющее куда меньше рогов, напоминает обезьянье — с удлиненными руками без когтей и босыми ногами, с бледной шерстью, с торчащими венами. Его лицо, однако, сохранило куда больше общего с человеческим, нежели лицо Мога, хоть у него, в отличие от брата, и отрос странный хвост.

Морготт встречает персонажа игрока среди брошенных тронов полубогов в столице Лейнделл. Последний король золотой династии обрек себя вечно хранить этот город и пустой трон, который ему никогда не занять. Сделано это из безотчетной любви к матери, бросившей его погибать в стоках, или из чувства долга и достоинства, передавшегося Морготту от отца — непонятно, но это не так важно. Важно стоическое самозабвение, с которым Морготт жертвует всем и переступает через себя самого, защищая людей, ненавидящих и презирающих его, и память матери, что не знала любви.

Связь с отцом подчеркивается в облике Морготта драконьими рогами, наростами и чешуей, которые указывают на связь с Горнилом жизни. И на отца он похож куда больше, чем Мог. Когда Повелитель Крови с гордостью говорит о начале новой династии и красуется, последний король презирает себя, но не жалеет. Даже в бою с персонажем игрока он говорит о себе с отвращением:

«The thrones... stained by my curse... Such shame I cannot bear». / «Троны… осквернены моим проклятием… Такого позора я не вынесу».

Проклятие посева связано с идеей обреченности и демонстрирует разные пути выхода из, казалось бы, безвыходной ситуации. Величие Мога обретается ценой предательства и осквернения, тогда как предательство и презрение Морготта обретается благодаря чести и верности. Истории обоих братьев-знамений неоднозначны, и в каждой есть что-то, что читатель сочтет правдой. Если она вообще здесь есть.

Ритуалы драконьего причастия открывают игроку возможность дракономорфоза, т. е. частичного обращения в грозную тварь из древних легенд. В других играх мастера Миядзаки такая возможность тоже была, начиная с первой части «Душ». Реализовывалась она посредством применения драконьих камней, которые позволяли игроку сделать своего персонажа похожим на дракона. В первой части «Душ» это был крепкого телосложения рептилоид, поросший на плечах шерстью. Во второй части драконья форма напоминала скорее доспехи с нечеткой и уродливой штуковиной вместо головы. В третьей части драконий облик напоминает тощую вяленую козу, и ходить в таком виде желания как-то не возникает.

В Elden Ring же полноценной формы дракона нет вообще. Все, что доступно игроку, — это временные фантомные образы частей драконьего тела, которые можно использовать в бою. Зовутся они молитвами драконьего причастия. Выглядит это местами забавно: с применением молитвы у персонажа игрока может вдруг отрасти здоровенная орущая драконья голова или большая когтистая лапа, что хлопает по земле. Косметически это решение оказалось скорее проигрышным, однако геймплейно — определенно выигрышным, т. к. форма дракона в серии «Душ» была весьма посредственной штукой, служившей разве что для отыгрыша или прикола.

Боди-хоррор здесь зарыт глубже, чем в предыдущих случаях. Чтобы обрести могущество драконов, необходимо пожирать их сердца, а такие трюки без последствий не проходят. Первый знак дракономорфоза — глаза цвета магмы (геймплейно, увы, реализовано только это). Вкусивший крови дракона не остановится и будет охотиться на чудовищных тварей и пожирать их сердца, пока его собственное не покроется чешуей. И тогда охотник на драконов станет вирмом — ничтожным омерзительным червем, пресмыкающимся с согнутыми лапами. Вирм не способен летать или дышать огнем, однако его броня крепче стали, и зубы страшнее клинков. Рыцари, обратившиеся в вирмов, утратили рассудок и память, их когтистые лапы сжимают клинки скорее инстинктивно. Такова расплата за могущество, обретаемое ценой крови.

О ритуалах смерти информации в игре меньше всего. Доподлинно известно следующее. Существует некий внешний бог смерти, породивший первых погребальных птиц, отвратительных носителей ледяного пламени. Существует двуглавая птица, матерь всех прочих чудовищных пернатых. «Двуглавая птица считается посланницей внешнего бога и матерью птиц смерти». Кроме того, существовал культ Смерти, и его жрецы были связаны с некромантическими ритуалами.

«Жрецы становились хранителями птиц после обряда Смерти, во время которого они клялись воскреснуть в далёком будущем». И существуют убийцы с Вороновой горы (чей облик жутко напоминает ворону Айлин из Bloodborne), стремившиеся к обращению в птиц смерти хотя бы символически. Описание одеяния убийцы гласит:

«Наряд для ритуального перевоплощения в птицу смерти. "Мы — хищные птицы, вестники смерти"».

Собственно, боди-хоррор здесь сконцентрирован в облике погребальных птиц, сочетающем черты человека, ворона и чего-то наподобие хорька. Длинное тело с тонкими лапами венчает большой человеческий череп с вытянутым птичьим клювом. Тела птиц не выглядят живыми, однако их внешний дизайн свидетельствует о естественном происхождении, как и приведенные выше описания. Ритуалы Смерти в мире Elden Ring, очевидно, позволяют значительно трансформировать мертвую плоть, наделяя ее некоей ослабленной волей.

Встречалось ли подобное в предыдущих играх мастера Миядзаки? В первой и третьей частях «Душ» — точно. Технически почти то же мы могли отыскать в катакомбах Нито, повелителя мертвых, и храме Глубин.

Помимо названного замечательным произведением боди-хоррора в Elden Ring предстает претор Рикард, опциональный босс второй половины игры. Могущественный воин и страшный богохульник, Рикард обрел могущество в союзе с древним змеем – пожирателем богов. Симбиоз, правда, случился странный. Отыскав чудовищного змея в недрах вулкана Гельмир, Рикард сперва выстроил под своим замком город-тюрьму, где замучил и убил тысячи людей, чтобы насытить своего нового патрона, а потом скормил змею и себя самого. Обожравшись героями, змей в паре мест лопнул, и воля богохульного Рикарда соединилась с разумом пожирателя богов. После эта тварь непонятным образом породила змееподобных людей, ставших бессловесными стражами замка, и благополучно уснула, дожидаясь встречи с персонажем игрока.

Облик Рикарда поистине великолепен. Громадный змей скручен кольцами, и из рваных ран на каждом тянутся уродливые руки с бессчетными пальцами в перстнях с камнями. Во второй фазе на шее твари проявляется искаженное лицо Рикарда, и многопалая ручища добывает из глотки чудовища богохульный меч, в клинок которого въелась живая плоть поверженных претором врагов. Описание не может передать величественность образа Рикарда-змея, как, впрочем, и не может этого сделать бой с ним — во второй фазе самого босса разглядеть едва ли возможно из-за постоянных взрывов и огня на весь экран.

Конечно, в игре полным-полно всякого жуткого и в других местах, в том числе и боди-хоррора. Принц Годвин Золотой, гниющий труп которого проклял целый континент, его друг дракон-лич Фортисакс, принявший бремя этого проклятья добровольно, обезглавленный лорд драконов Пласидусакс, грозные горгульи, созданные из камня, тел павших героев и трупного воска, загадочные посланцы оракула, бледная плоть которых скрыта под белыми одеяниями, глиняные люди Сиофра, Маления увечная, проклятая гнить заживо, и ее дочь Миллисента, и еще многое-многое-многое другое. Игра правда получилась до жути большая (причем на геймплее это сказывается далеко не всегда положительно), и перечислять все, как-либо связанное с боди-хоррором в ней, — дело не на одну статью.

В целом боди-хоррор в Elden Ring во всех своих проявлениях связан с идеей перерождения и вознесения. Искусственная эволюция, бывшая одной из главных тем Bloodborne, обретает здесь новые воплощения (впрочем, имевшие место и в Sekiro: shadows die twice). Все истории, представленные авторами игры в образах персонажей, оказываются неоднозначными и по-настоящему интересными. Все они так или иначе показывают игроку, чего стоит величие, добываемое ценой боли и крови.

Elden Ring — игра не без минусов. Нередко она кажется скучной и однообразной, а гигантский открытый мир иной раз ощущается совсем пустым, как пейзажные вставки Дэни Вильнева. Цельного сюжета здесь — не в последнюю очередь благодаря количеству персонажей и работавших над ними авторов – еще меньше, чем обычно в играх Хидетаки Миядзаки, и все замечательные личные истории, вроде линии Мога и Морготта, никак не хотят собираться в единую картину, а порой и вовсе друг другу противоречат. Но в чем игра действительно оказалась великолепна, так это во внешнем дизайне и особенно – в повествующих образах. Боди-хоррор как элемент повествования в дизайне персонажей воплощается в Elden Ring, пожалуй, лучше, чем во всех прочих работах мастера Миядзаки.

Кроме Bloodborne, конечно.