«Космические тайны всегда представляли для меня интерес, но я понимал, что ручка позволит мне прикоснуться к ним лучше, чем телескоп, математическая формула или лаборатория».

– Из письма Лавкрафта Морису Мо, 5 апреля 1931 года.

Безусловно, каждому поклоннику Говарда Лавкрафта хорошо знаком автограф писателя – его подпись можно встретить на черновиках сочинений, эссе, статей, и в конце многочисленных писем, написанных мелким и аккуратным, но вместе с тем нередко трудно читаемым почерком. Однако куда хуже известно то, чем все это было выполнено. Сегодня это представляет довольно интересный вопрос для исследователей, поскольку письменных принадлежностей писателя, по всей видимости, не сохранилось. Тем не менее до нас дошли сообщения Лавкрафта и воспоминания друзей о его трепетном отношении к своим рабочим инструментам, а также поисках и муках выбора главного из них.

Подпись Лавкрафта в письме Роберту Барлоу, 11 мая 1934 года

Прежде всего, в эпоху цифровых текстов следует вспомнить об отношении Лавкрафта к такому техническому новшеству его времени, как печатная машинка. Для писателя и публициста она была не просто одним из инструментов, а профессиональной необходимостью, поскольку редакторы и типографы зачастую требовали для публикации именно машинописные копии текстов, а не рукописные черновики. Хотя небольшие палп-издания, хорошо разбиравшиеся в почерке постоянных авторов, и принимали их рукописи. Поэтому первой и единственной печатной машинкой Лавкрафта стала подержанная модель Remington № 6, «громоздкая и устаревшая, со стершейся надписью», приобретенная им на карманные деньги в июле 1906 года[1] у некоего Нейлана, клерка Remington Company с Вейбоссет-стрит. Такой выбор, видимо, был обусловлен не только доступностью данной модели печатной машинки на тот момент, но и, как предполагается, симпатией Лавкрафта к ружьям Remington, о продаже последнего из которых в своей коллекции он с большим сожалением вспоминал в мартовском письме Вернону Ши в 1933 году:

«Впрочем, в одном я вас опережаю – я любил огнестрельное оружие и едва ли мог сосчитать бесконечную череду ружей и пистолетов, которыми владел. Даже сейчас я жалею, что отдал свой последний Remington. Как бы то ни было, у меня остался только старинный кремневый мушкет, из которого нельзя стрелять».

Однако на протяжении следующих лет жизни Лавкрафт так и не научился печатать на машинке вслепую всеми пальцами рук, вместо этого он набирал тексты лишь указательными пальцами, в отношении чего Лайон Спрег де Камп справедливо заметил, что «современный писатель, который не умеет печатать всеми пальцами, подобен ковбою, который не умеет ездить верхом». Но справедливости ради следует заметить, что машинки Remington до 1908 года относились к системе upstrike, из-за чего печатать на них приходилось буквально вслепую и, чтобы увидеть набираемый текст, требовалось поднять каретку с прижимным роликом. Это представляло определенные неудобства и вполне могло послужить одной из причин неприязни Лавкрафта к работе на пишущей машинке, при этом печатать он старался днем, чтобы не беспокоить домочадцев стуком машинки, используя ее «только из необходимости, например, чтобы подготовить тексты для редакторов издательств или письма корреспондентам с плохим зрением, трудно разбирающим его почерк». Вдобавок к этому Лавкрафт предпочитал печатать с одинарным интервалом для экономии бумаги, за которую тот самый продавец канцелярских товаров с Вейбоссет-стрит «всегда драл бешеные деньги», и отдавать машинку в дорогостоящий ремонт, только когда та совсем приходила в негодность.

Печатная машинка модели Remington № 6

В свете все растущей неприязни Лавкрафта к стремительно развивающемуся индустриальному миру, росла и его неприязнь к утомительно монотонной работе на печатной машинке, этом бездушном проявлении механизации, с годами достигнув «поистине эпических масштабов», сравнимых с фобией. По признанию писателя, «один лишь вид пишущей машинки приводил в оцепенение», он считал, что «машинка не только иссушает все источники мысли и воображения, но еще и заставляет сильно нервничать, вызывая головную боль». В письме же Элвину Эрлу Перри от октября 1935 года Лавкрафт и вовсе отмечал, что работа на пишущей машинке губительным образом сказывается на творчестве:

«Я терпеть не могу печатную машинку и вряд ли смог бы написать на ней хоть один рассказ. Ее механические ограничения губительны для хорошего стиля – труднее переставлять слова и создавать необходимые сложные взаимосвязи, когда они привязаны к клавишам и роликам, в то время как тонкие ритмы прозы побеждаются неуместными регулярными ритмами окончаний строк и поворотов роликов. Никогда на печатной машинке не было создано ничего такого, чего нельзя было бы написать лучше ручкой или карандашом».

А еще в мартовском письме Морису Мо 1930 года Лавкрафт метко и цинично замечал, что «только поколение писателей, воспитанных на осторожных методах работы пером и чернилами, может иметь хоть какой-то шанс отстучать сносный ритм на пишущей машинке». Поэтому неудивительно, что вопрос перепечатки рукописных черновиков своих произведений писатель старался откладывать ровно до того момента, пока в этом не возникало крайней необходимости. А поскольку он не мог позволить себе услуги профессиональной машинистки, то при случае поручал перепечатку друзьям, например, тому же Роберту Барлоу, который в 1930-х предложил Лавкрафту машинописные копии черновиков рассказов, рабочих и творческих заметок, в обмен на их рукописные оригиналы, благодаря чему многие из них и сохранились в Библиотеке Джона Хэя. Впрочем, почерк Лавкрафта не способствовал быстрому и легкому выполнению данной задачи – как отмечает де Камп, «в юности у него был довольно хороший почерк, но с годами он сделался мельче, более небрежным и неразборчивым», что послужило источником многочисленных ошибок при публикации произведений писателя Августом Дерлетом в сборниках издательства Arkham House, которые впоследствии были исправлены лишь благодаря редактуре С.Т. Джоши. Впрочем, как добавляет де Камп, ссылаясь на слова самого Лавкрафта, «если бы он тратил время, чтобы писать разборчиво, то попросту не смог бы написать все свои письма и сочинения».

Фрагмент из письма Лавкрафта Дуэйну Римелю, 4 марта 1934 года

Совершенно иное отношение Лавкрафт проявлял к обычным карандашам. Благодаря своей дешевизне и доступности, а также простоте в обращении, в первой половине XX столетия карандаши массово использовались для письма, различных бытовых записей, а также написания писем и открыток. Поэтому неудивительно, что в 1920-х, выбираясь на прогулки и в дальние поездки, Лавкрафт имел при себе карандаш с точилкой, которые носил «в подаренном С.Х. футляре»[2], и делал им торопливые записи в блокноте или тетради. В мартовском письме Лавкрафту 1932 года Кларк Эштон Смит полностью разделял его отношение к карандашам, говоря, что «тоже часто пользуется карандашом при создании черновых набросков рассказов», при этом добавляя, «хотя чаще всего делает такие наброски любым доступным способом». Помимо простых карандашей, требовавших заточки, Лавкрафт пользовался и механическими, которые были еще удобнее. О покупке нового такого карандаша он упоминал в марте 1932 года в письме Уилфреду Талману:

«Отказавшись от всякой надежды приобрести перьевую ручку, подходящую моей стареющей когтистой лапе и крабьей какографии, я вернулся к карандашам своего детства. Только что купил механический карандаш (первый у меня был еще с 1904 года) в магазине Woolworth за десять центов, чтобы не отвлекаться на заточку».

Именно карандашами Лавкрафт не только делал «торопливо нацарапанные» путевые и творческие заметки, но и создавал черновики своих произведений или вносил в них правки, а также писал письма, в которых порой оставлял небольшие рисунки. К таким рисункам или заметкам, очевидно, относятся и «бумагомарания карандашом», которым Лавкрафт предавался, тяжело переживая болезнь матери и ее помещение в Госпиталь Батлера, где когда-то скончался его отец. В январском письме Рейнхарту Кляйнеру 1919 года он сообщал:

«…вы, как никто другой, можете себе представить, каким образом сказывается болезнь и отсутствие матери. Я не могу ни есть, ни спать. Не могу писать ручкой или печатать на машинке, это почти сводит меня с ума. Но моя нервная система, кажется, находит спасение в лихорадочном и непрерывном бумагомарании карандашом. Я много чего написал, хотя, вероятно, все это является следствием моего состояния…».

Рукописная копия стихотворения «Отчаяние», примерно 1920 год

Замечание Лавкрафта подтверждает присланное в феврале Кляйнеру мрачное стихотворение, написанное в духе Эдгара По, с говорящим названием «Отчаяние» (Despair), в строках которого отразились вся печаль и, как выражается Джоши, «космический пессимизм» жаждущей забвения души. Пережив смерть матери и некоторых друзей, Лавкрафт, в конечном счете, и сам оказался на пороге вечности, тогда из-за болезни он был вынужден печатать письма на машинке, что стало плохим знаком для корреспондентов, либо диктовать их тетушке и навещавшему его Барлоу. Когда же у Лавкрафта совершенно не осталось сил писать ручкой и тем более печатать, он вновь вернулся к использованию карандаша, которым вел свой дневник 1937 года, где на протяжении почти двух с половиной месяцев описывал немногочисленные ежедневные дела и все больше ухудшавшееся состояние здоровья, практически вплоть до своей смерти, «пока еще мог держать карандаш в руке».

Приведенные биографические факты вполне наводят на предположение, что основным инструментом работы Лавкрафта и был карандаш, простой или механический, остававшийся его неизменным компаньоном во время путешествий и самые сложные периоды жизни, однако написанные чернилами черновики говорят не в пользу этого. В шутку было высказано, что тяготевший к старине XVIII века Лавкрафт наверняка предпочел бы работать настоящим пером, однако уже в XIX веке на смену ему пришла т. н. погружная ручка (dip pen) с металлическим пером, которое требовалось обмакивать в чернильницу, а набранных таким образом чернил хватало для написания одной-двух строк текста. Именно такие ручки, вместе с причудливой чернильницей в виде дромадеры и печатной машинкой Underwood, представлены в техасском музее Роберта Ирвина Говарда[3], друга и коллеги по перу Лавкрафта.

Письменный стол в музее Роберта Говарда

Печатная машинка модели Underwood № 5

Однако для Лавкрафта, при внушительном объеме его рукописей и корреспонденции, такой тип ручек представлял источник неудобств не меньший, чем печатная машинка. К тому же в первой половине XX века достаточное распространение получили самонаполняемые (self-filling) перьевые ручки с автоматической подачей чернил, имевшие каучуковую чернильную трубку (ink tube) и специальный поршневой механизм, позволявшие заправлять их определенным объемом чернил, которого хватало на несколько страниц текста. И все же, при всей своей практичности, такие ручки требовали аккуратного обращения, поскольку при неправильной заправке, неплотном соединении частей, повреждении каучуковой емкости, сильном нажиме, сильной встряске или от удара, они часто текли, оставляя большие кляксы на бумаге, руках и одежде. Но куда больше проблем у Лавкрафта вызывал поиск ручки, подходящей ему, и важную роль здесь играло абсолютно все: от размера, формы и веса зависело то, насколько удобно ручка лежала в руке, позволяя писать продолжительное время, не вызывая при этом перенапряжения и усталости мышц, а от конструкции фидера (feeder) – в каком количестве и с какой скоростью чернила поступали к металлическому перу. Также немаловажное значение имели материал, форма и твердость самого пера и его наконечника. Все это, конечно же, отражалось на стоимости ручки, доходившей до нескольких десятков долларов, что на то время было немалой суммой для писателя, не имевшего постоянного дохода.

Устройство самонаполняемой ручки из Waterman Pen Catalog 1919 года: A-эбонитовый корпус с рычажком поршневого механизма; B-каучуковая чернильная трубка; C-фидер; D-металлическое перо; E-колпачок с клипсой.

Не меньше внимания Лавкрафт придавал и выбору чернил с бумагой. Так, в июньском письме Талману 1926 года он благодарил его за рекомендованного продавца канцелярских принадлежностей на Дайер-стрит по имени Хаммонд, сменившего того самого торговца с Вейбоссет-стрит, и сетовал на необходимость скорого пополнения своих запасов писчей бумаги:

«Конечно, для писем мне нужна плотная бумага, на которой можно писать с обеих сторон. Бумагу, которой я пользуюсь сейчас, подарил наш коллега-любитель Джордж Кирк, с которым вы скоро познакомитесь, когда перестал использовать ее в коммерческих целях. Если бы моя корреспонденция не была столь обширной, то я сказал бы, что этого запаса хватит на всю жизнь!».

А при написании письма Джеймсу Мортону в январе 1933 года Лавкрафт опробовал сразу несколько чернил разных производителей, чтобы подобрать для себя самые насыщенные и при этом не слишком дорогие:

И все же главной сложностью для Лавкрафта оставался выбор само́й ручки, но и в этом непростом деле на помощь ему приходили друзья, с пониманием относившиеся к его проблеме. Например, Смит в том же мартовском письме 1932 года заявлял: «Я, безусловно, разделяю ваше отчаяние по поводу того, что вы никак не можете найти подходящую ручку».[4] Поэтому знакомые порой отдавали Лавкрафту ручки, которые по каким-то причинам не подошли им самим, но оказались как раз тем, что искал писатель. О неожиданной поломке именно такой подаренной ручки, вынудившей его воспользоваться запасными, Лавкрафт сообщал Роберту Говарду в ноябрьском письме 1933 года, при этом обращает на себя внимание использованное им слово «повреждение» или «травма» (injury):

«Прошло три дня, как я начал писать это послание, и должен извиниться за плохой почерк, начиная со второго листа. В этом месте моя основная ручка упала и получила травму, так что пришлось пустить в ход запасные. Но ни одна из них не может служить ее полноценной заменой – отсюда и заметный результат. Мастер обещал прислать мою ручку завтра, и я только смею надеяться, что ему удастся восстановить ее до первоначального состояния. Я рассказывал вам о том, как мне было трудно найти приличную ручку. Эту мне подарил друг, который счел подачу чернил в ней слишком свободной, хотя для меня она оказалась в самый раз. Если завтра ручка будет в плохом состоянии, я попрошу мастера повторить попытку, или пошлю за новым пером для нее, потому что невозможно найти точно такую же ручку!».

И хотя о причине поломки Лавкрафт не упоминает, но ею вполне могли стать коты, обитавшие возле дома на Колледж-стрит, куда писатель вместе с тетушкой Энни Гэмвелл переехали в мае того же 1933 года, и которым он «даже позволял играть на своем письменном столе – им нравилось ловить его быстро двигающуюся ручку, когда он писал». Зато из другого письма, написанного Джеймсу Мортону еще в январе 1933-го, можно узнать, что пострадавшей ручкой был «массивный Parker», подаренный Лавкрафту писателем и публицистом Эрнестом Эдкинсом, с которым он познакомился годом ранее:

«И, кстати, о подарках – эти строки написаны ручкой, полученной от вашего старого приятеля по полемике, никого иного, как Эрни Эдкинса из Halcyon Age[5]. Некоторое время назад, обсуждая с ним проблемы перьевых ручек, я случайно упомянул, что у меня никак не получается найти модель с достаточно свободной подачей чернил. И вот он подарил мне этот массивный Parker, которым, по его словам, он не может пользоваться из-за слишком свободной подачи! На мой взгляд, подача совершенно правильная, но перо чертовски короткое. Я, быть может, попробую заменить перо, если это можно сделать, не усиливая подачу. Это вторая из подаренных ручек – старина Мо отдал мне Conklin (забытый на парте в его классе[6]) в 1923 году, когда я потерял свой Waterman 1906 года выпуска среди песков Марблхеда. Легко нашел – легко потерял. В марте 1926-го я одолжил Conklin Лавмену, но когда вернулся домой в апреле и спросил его, то он, похоже, не смог отыскать ручку. Интересно, кто лишился этого Parker из-за меня? Если у всех ручек Parker будет такая же подача чернил, то, думаю, я изменю свою лояльность к Waterman. Старый добрый Эдкинс!».

Несложно понять радость писателя, вызванную таким подарком, как и сожаления о его утрате, представив то, насколько серьезно он относился к выбору ручки, подходящей его руке и почерку. Так, в письме Вернону Ши от августа 1931 года Лавкрафт заявлял о необходимости «взять ручку домой и написать пару страниц», чего нельзя было сделать непосредственно в магазине, в который ему приходилось возвращаться для обмена взятой ручки на другую и повторения этого теста. Таким образом, чтобы определиться с выбором, Лавкрафту требовалось опробовать не один десяток ручек, прежде чем найти хоть что-то удовлетворяющее его требованиям. Из того же письма Ши можно понять и то, о какой лояльности к ручкам фирмы Waterman говорил Лавкрафт:

«Давайте посмотрим, как это письмо подходит для хирографии – я пытаюсь определиться с новой перьевой ручкой, что для меня является самой сложной из всех задач. Кажется, что это почти невозможно, особенно после дюжины попыток. Краткий тест в магазине вообще не годится – мне нужно взять ручку домой и исписать пару страниц, прежде чем я смогу составить достаточно полное представление о том, насколько она соответствует моей силе нажима и манере письма. Это уже седьмая или восьмая ручка с тех пор, как я начал искать подходящую в мае прошлого года, и думаю, что оставлю ее. Мне понадобятся две ручки, чтобы я мог воспользоваться одной из них всякий раз, когда начну длинную серию проб и обменов, кульминацией которой станет покупка новой. Это Waterman – старая добрая марка, к которой я всегда возвращаюсь после экспериментов с более современными моделями. Конечно, глупо называть любую ручку делом всей жизни, ведь при моем темпе ее использования перо износится за 3-4 года, даже с иридиевым наконечником».

В начале XX столетия ручки Waterman были одними из первых и основных перьевых ручек с автоматической подачей чернил, представленных на американском рынке канцелярских принадлежностей. В то время как другие фирмы пренебрегали надежностью своей продукции в угоду различным конструктивным новшествам, позволившим бы им конкурировать с Waterman, ручки этой компании отличались своим консерватизмом[7], солидным дизайном и неизменной практичностью, что, очевидно, и было качествами, заслужившими «лояльность» Лавкрафта. Предпочтения же его сложились, несомненно, благодаря той самой ручке, которую писатель приобрел в шестнадцать лет и пользовался ею вплоть до потери в 1923-ем. Подыскать ей замену он смог лишь спустя три года, купив новую ручку за 6,25 долларов, что на сегодня составляет сумму в 108,31 долларов, о чем сообщал своей тетушке Лилиан Кларк в январском письме из Нью-Йорка в 1926 году:

«Вы, должно быть, помните, что в октябре прошлого года я приобрел ручки для С.Х. и себя по цене в 1,28 доллара […] мы обнаружили, что распродажа все еще продолжается и продавец готов произвести обмен […] чтобы получить настоящее удовольствие от покупки, следует потратиться на настоящий Waterman […] Поэтому я не выходил из магазина до тех пор, пока в моем кармане не оказался Waterman за 6,25 долларов – современная самонаполняемая модель, соответствующая старой за 6 долларов, которую я приобрел в 1906 году и потерял семнадцать лет спустя среди песков Марблхеда летом 1923 года […] подача чернил в ней станет более свободной после некоторых переделок, хотя, думаю, завтра я заменю эту особенную модель на другую, с чуть более жестким наконечником пера – так будет меньше шансов поцарапать грубую бумагу. Конечно, приятно снова вернуться к ручкам Waterman…».

Разумеется, этот краткий отрывок из письма, к тому же представленный фрагментами, не передает и малой части того, что наверняка сопровождало покупку Лавкрафта. Однако именно этот или похожий случай довольно подробно описал Фрэнк Белнап Лонг в своих мемуарах «Говард Филлипс Лавкрафт: Мечтатель с темной стороны» (Howard Phillips Lovecraft: Dreamer on the Nightside) 1975 года, текст которого следует привести в полном объеме:

«Говард был очарован мелкими канцелярскими товарами – блокнотами для записей, резинками разных размеров, флаконами с тушью, фирменными бланками, ластиками, механическими карандашами и особенно перьевыми ручками.

Он пользовался одной ручкой, выбранной с особой тщательностью, до тех пор, пока та совсем не изнашивалась, и на покупку новой влияло несколько важных факторов. Подача чернил должна была быть легкой и равномерной, а ручка лежать в руке таким образом, чтобы Лавкрафт не испытывал ни малейшего напряжения, заполняя страницу за страницей своим мелким каллиграфическим почерком. Конечно же, ручка другого цвета или марки, кроме как черный Waterman, была бы просто немыслима.

Когда ручка, которой Лавкрафт пользовался в течение несколько лет, пришла в негодность, покупка новой стала настоящим событием – в некотором смысле прискорбным, но представлявшим собой вызов, которым, я уверен, он втайне наслаждался. Мы прогуливались к северу от Бэттери-парка, где встретились в полдень, и время от времени останавливались, чтобы полюбоваться одним из старых домов, которые все еще можно было найти в финансовом районе в 1920 годах. В какой-то момент Говард сказал мне, что намерен купить новую ручку в первом же магазине канцелярских товаров, который будет иметь приличный вид и достаточно большой выбор. Он достал из кармана жилета старую ручку и показал, насколько износилось перо. Тогда я подумал о том, сколько же писем и открыток он написал этой ручкой, поскольку вид у нее был весьма потрепанный.

Мы прошли три или четыре квартала, пока не отыскали нужный магазин, и заглянули внутрь. Клерк был любезен и приветствовал Лавкрафта улыбкой, когда тот попросил показать ему несколько ручек.

«Если это не доставит вам неудобств, то я хотел бы опробовать, по крайней мере, двадцать ручек, чтобы выбрать подходящую», – сказал Говард.

Улыбка не исчезла с лица клерка, даже когда он повернулся ко мне и сказал: «Боюсь, это займет некоторое время».

Это всего лишь предположение, но я почему-то почувствовал, что Лавкрафт слукавил, чтобы не испытывать терпение клерка.

«Мы только что проходили мимо магазина курительных трубок, – сказал я. – И мне хотелось бы взглянуть на его витрину. Возможно, я решу купить новую трубку, так что вернусь через пятнадцать или двадцать минут».

«Не нужно торопиться, – ответил он. – Вероятно, я пробуду здесь гораздо дольше».

Меня не было сорок пять минут. Полагаю, это непростительно, но стоял погожий солнечный денек, и морской бриз дул со стороны одного из причалов Ист-Ривер, где было пришвартовано несколько четырехмачтовых парусников, поэтому я решил прогуляться, вместо того чтобы сразу направиться в трубочную лавку.

Когда я вернулся в магазин канцелярских товаров, на прилавке лежало по меньшей мере пятьдесят ручек, и Говард все еще не мог выбрать подходящую, с равномерной подачей чернил. Клерк имел измученный вид, но все еще слабо улыбался.

Тщательный выбор ручки может показаться незначительным эпизодом и едва ли заслуживающим внимания, но мне это всегда казалось крайне важным ключом к пониманию личности Лавкрафта. Ему нравились небольшие вещицы, красивые и изящные, симметричные и хорошо сделанные, и в то же время более крупные предметы, которые обладали таким же художественным совершенством. Но черный как вороново крыло Waterman, который он, в конце концов, выбрал, был мрачным и лишенным украшений, его даже не опоясывала маленькая золотая полоска. Ручка привлекла его другим – она полностью гармонировала с его одеждой»

Как указал Лонг, а ранее писал и сам Лавкрафт, его выбор был сделан в пользу ручки фирмы Waterman, но какая именно это была модель, никто из писателей не уточняет. Поиском ответа на этот вопрос еще в 2006-2007 годах задались пользователи форума перьевых ручек The Fountain Pen Network. Основываясь на воспоминаниях Лонга и указанных Лавкрафтом в письме тетушке расценках, участники форума предположили, что приобретенной ручкой был самонаполняемый Waterman 56 из серии Ideal за 6,25 долларов, с черно-коричневым эбонитовым корпусом, металлической клипсой, но без золотого кольца на колпачке, что соответствует старой модели Waterman 16 серии Regular за 6 долларов, в которой не было заправочного механизма, и чернила заливались непосредственно внутрь вместительного корпуса ручки.[8]

Реклама модели Waterman 56

И, как отмечает Лонг, такой выбор был обусловлен не только удобством письма, которым обладали эти модели, но и их строгим дизайном – согласно газетным рекламам и иллюстрациям в Waterman Pen Catalog, а также сохранившимся коллекционным экземплярам, поверхность обеих ручек не была абсолютно гладкой, ее покрывал неприметный узор из насечек. Такой дизайн, несомненно, соответствовал вкусам Лавкрафта, наиболее сильно проявлявшимся в его одежде, состоявшей из классических и зачастую старомодных костюмов темных тонов с неброским узором ткани, таких же строгих фасонов. Даже когда в мае 1925 года нью-йоркскую квартиру писателя ограбили, украв пальто и костюмы, он потратил пять месяцев на то, чтобы подыскать новые, доступные по цене и надлежащего качества, а главное – напоминавшие своим покроем его старые костюмы, бескомпромиссно заявляя, что «либо оденется в лучших традициях Провиденса, либо в чертов домашний халат!». Подробно излагая ход своих поисков в письмах тетушке Лилиан, Лавкрафт назвал один из наконец-то приобретенных костюмов настоящим «триумфом», пошитым из «гладкой, но не слишком плотной ткани изысканного темного оттенка без узоров, в которой светлые и темно-серые нити аристократично переплетаются в единое целое, так что заметить pepper-&-saltness[9] можно лишь вблизи, тогда как на расстоянии глаз не может определить черный ли это цвет, темно-синий или же глубокий темно-серый». Поэтому неудивительно, что в поиске идеальной перьевой ручки Лавкрафт отдал свое предпочтение именно Waterman's Ideal Fountain Pen.

Ручки Waterman моделей 56 и 16

Колпачок с клипсой и перо

Номерное клеймо моделей 56 и 16

В качестве завершения следует добавить, что поводом для написания данной статьи послужила совместная с сообществом «Тваристика» работа над бюстом Лавкрафта, одним из элементов которого стала та самая перьевая ручка Waterman 56, столь же элегантно дополнившая изваяние, сколь она дополняла образ самого писателя, служа своеобразным серебряным «ключом к пониманию личности Лавкрафта» и созданному им Мифосу.

3D-модель бюста с ручкой Waterman 56

Примечания:

[1] Автор итальянского блога Il Richiamo di Lovecraft, обращаясь к биографиям де Кампа и Джоши, задается вопросом, как Лавкрафт мог приобрести в 1906-м печатную машинку того же года в подержанном состоянии? В качестве объяснения он предполагает, что это была одна из списанных машинок, которые использовали телеграфные бюро и печатные агентства, ремонтировавшие или заменявшие их каждые шесть месяцев, либо “устаревшая” машинка модели предыдущих лет, не слишком отличавшаяся от последующих.

[2] В этом фрагменте из августовского письма тетушке Лилиан 1925 года Лавкрафт имеет в виду свою супругу Соню Хафт.

[3] В музее представлена аналогичная имевшейся у Говарда модель Underwood № 5, оригинальная же, по-видимому, не сохранилась, что неудивительно, поскольку, по признанию писателя, он мог проводить за работой до восемнадцати часов в день, отпечатывая по 12 тыс. слов.

[4] Смит, очевидно, сталкивался с той же трудностью, поскольку далее в письме добавлял: “это главная причина, по которой я начал печатать большинство своих писем”, и, разумеется, в 1930-х печатные машинки были гораздо удобнее, чем во времена юности Лавкрафта.

[5] Halcyon Age или Halcyon Days – “безмятежное время” в любительской журналистике периода 1885–1895 годов, к которому относился Эдкинс.

[6] Морис Уинтер Мо был преподавателем английского языка средней школы в Эпплтоне и Милуоки.

[7] После получения патента на модель ручки серии Regular с разработанной Льюисом Эдсоном Уотерманом капиллярной системой равномерной подачи чернил в 1884 году и золотой медали на Всемирной выставке в Париже 1900 года, пожалуй, единственной значимой инновацией основанной в 1888-м компании Waterman, не считая безопасной модели с выдвижным пером (safety type), механических карандашей и различных приспособлений для заправки, хранения и ношения ручек, была установка на колпачок металлической клипсы в 1904 году, позволявшей фиксировать ручку в вертикальном положении, например, в нагрудном кармане.

[8] Примечательно, что в фильме Брайана Юзны «Книга мертвых» (Necronomicon) 1993 года сыгравший Лавкрафта актер Джеффри Комбс пользуется как минимум двумя перьевыми ручками, оставившими чернильные следы на его пальцах, что добавило достоверности образу. Но еще большей достоверности придало то, что в первой сцене в хранилище библиотеки фигурирует черная модель Waterman с гладким корпусом и кольцом на колпачке. Впоследствии же эта ручка сменяется ручкой с ресепшена библиотеки, что является очевидным киноляпом.

[9] Буквально “перец с солью” – английская идиома, в зависимости от контекста означающая: черно-белый, с проседью, крапчатый или меланжевый, то есть имеющий пестрое смешение двух цветов.