1. Дитя подземелья

Как создавать хоррор в России?

Да никак, скажет вам любой порядочный, образованный человек. У нас, в России, сочинять хоррор не нужно: наша жизнь страшнее любого хоррора. Менты, бандиты, правительство, церковь, народец вообще поганый.

Встретите такого — стреляйте в голову. Его уже не спасти.

Человек не слишком умный или не слишком образованный скажет, что сочинять хоррор в России не нужно по другой причине; и так с Запада хлещет всякое — гомосексуализьм, сатанизьм, мультикультурализьм и энтот ваш хоррор, скрепошатающий, растлевающий умы молодежи и наряду с тяжелой музыкой и компьютерными стрелялками непременно толкающий ее на всеразличные безобразия.

Кстати, о стрелялках: стрелять в голову в данном случае бесполезно. Попробуйте использовать бензопилу, но и тут я не ручаюсь за результат.

Такое отношение к целому жанру, впрочем, вполне объяснимо сложившейся культурной традицией.

Хоррор, как бы это сказать, по природе своей паршивая овца, маргинал, бесславный ублюдок в благородном семействе остросюжетных жанров — приключений, триллера, боевика, детектива. Он, скажем так, по природе своей долбанутый. Перестав быть долбанутым, став слишком рациональным, он перестанет быть хоррором. Он нарушает все возможные правила и табу, начиная законами мироздания и кончая обыкновенной логикой, да еще и таращит бесстыжие свои глазенапы там, где любой порядочный с ужасом и омерзением отведет взгляд. Человек — царь природы и хозяин своей судьбы? Послушайте, как смачно он хрустит на зубах у безмозглой акулы! Мой дом, моя крепость? Это пока там не поселились кровожадные демоны или мстительные призраки, а то и маньяки вторгнуться могут. Семья — это счастье? Ага, если только папаша не схватится за топор, а детки не начнут поклоняться кукурузе. Кстати, ваш лучший друг — на самом деле маньяк-убийца. Дружелюбные соседи — культисты. А жена изменяет вам с демонами.

Вот он каков, этот буйный псих, это нечестивое чудовище, ниспровергатель устоев. За что и любим.

Он, воодушевленный этим, тянет свои кровавые лапы в другие, благородные жанры. Супергеройские комиксы, например. Слышите дикий смех Джокера?

Если даже на загнивающем Западе на этого отморозка смотрят косо, то в стране, сделавшей ставку на просвещение и науку, его уж точно привечать не могли. Для советской идеологии хоррор из бесславного ублюдка стал бесславным ублюдком в кубе. Ну его совсем, со всеми прочими буржуазными пережитками и бабкиными суевериями.

Ну его совсем, сказала и светлоликая интеллигенция, впервые согласившись с советской идеологией; у нас тут, понимаете, тоталитарный режим, а вы со своими монстрами и призраками… Они забыли, эти Иваны, корней не помнящие, что и в самые тяжелые времена, когда жизнь человеческая не стоила и гроша, народ по-прежнему боялся бесов, вампиров и ведьм куда больше, чем отморозков-феодалов и строгих инквизиторов. Страшно далеки были Иванушки от народа, страшно далеки и остались.

Одним словом, в СССР у хоррора были кругом враги, союзников не наблюдалось. Ответственно заявляю, что фантастика и детектив в таких суровых условиях если и выживут, то впадут в долгую, тяжелую кому. Александр Беляев, автор, нашему любимому жанру не совсем чуждый, если судить по «Голове профессора Доуэля», в эпоху гонений на фантастику сравнивал ее с Золушкой.

Наш ублюдок Золушкой быть не хотел: ведь ему всегда прет, он нахален, многолик, знаком с теневой стороной вещей и, как любой нежелательный элемент, умеет выживать в любых условиях. Он мог, к примеру, нацепить личину добропорядочного антифашистского детектива (фильм «Последнее дело комиссара Берлаха» Вадима Левина), приключенческого фильма («Злой дух Ямбуя»), научной фантастики, обличающей звериный оскал капитализма (биомасса, пожирающая людей в рассказе «Расплата» Юрия Котляра, разумные медведи-людоеды в рассказе «День гнева» Севера Гансовского)… Он прятался под обложкой неприкасаемых классиков вроде Гоголя и Пушкина и на отпечатанных вручную страницах Мамлеева и Платонова. Он становился городской легендой о старухах, торгующих человеческим мясом на базаре, и шпионах, разъезжающих на черной машине с номерным знаком ССД — Смерть Советским Детям. В таком виде он и до самих детей добирался, разрастался в их фантазиях, подпитанный наивным, первобытным сознанием, заставлял обмениваться страшными историями о Черной Руке и Зеленых Глазах в пионерском лагере после отбоя, смешивался с деревенскими быличками о бесах и мертвецах и с детскими представлениями о смерти и зле. Всю смену пионеры дрожали ночами под одеялом, а потом разъезжались по домам, разнося споры сверхъестественного ужаса по всей стране.

Он дождался, когда запреты рухнули вместе с системой, их породившей, и шаткой походкой вышел на свет, голодный и злой.

Но вот беда: свято место не бывает пусто.

Пока наш бедный хоррор прозябал на подножном корме, маскируясь и конспирируясь, зарубежный накачивал мышцы, развивался и эволюционировал. Он воспитал непобедимых супербойцов — Фредди Крюгера, Джейсона Вурхиса, Пинхеда, Чужого и многих, многих других. Его пророки Стивен Кинг, Клайв Баркер, Роберт Маккаммон, Ричард Лаймон, Джеймс Герберт и Бентли Литтл несли слово его во все уголки Земли. Лениво перешагнув рухнувший железный занавес, он, наконец, пришел и в Россию.

Пришел, увидел и победил.

Причем весьма ограниченными силами — огромного множества замечательных авторов мы в ту пору так и не увидели. Хватило и того, что переводилось, чтобы навсегда покорить сердца истосковавшихся по хорошей порции страха советских жителей. Наш же родной хоррор оказался попросту никому не нужен, бедный родственник на собственной территории. Он пытался отвоевать себе место под солнцем, но мышцы его в темноте одрябли, кости размякли, от недоедания шатались зубы. Зарубежные собратья покорили сердца русской публики и не замечали чахлое дитя подземелья, смотревшее на них со смесью зависти и обожания.

Но дитя не только смотрело. Дитя училось. Дитя накапливало силы. Дитя готовилось бросить вызов взрослым. Для этого ему только надо было изжить болячки, которыми оно успело обрасти за время несвободы и нежданной вольницы.

С конца нулевых и поныне оно занимается этим всерьез.

2. Русский хоррор: история болезни

Итак, писать и снимать хоррор в постсоветской России вдруг стало можно, но никому не нужно. Слишком много болячек накопилось у жанра, чтобы он мог всерьез конкурировать со здоровыми западными образцами. Хуже того — больна была сама страна. В ту пору жизнь для многих напоминала если не сплаттерпанк, то крутые американские горки; реалии с бандитскими перестрелками, наркоманами, рэкетом, нищетой и неуверенностью в завтрашнем дне не оставили места отечественным вампирам и зомби. Российская публика смотрела на Запад — шоб мы так жили!

Так развилась первая болячка русского хоррора, от которой, впрочем, пострадала вообще вся постсоветская культура — западопоклонничество.

Прощай, немытая Россия! США — страна мечты! Там простые люди живут не в задрипанных многоэтажках, а в беленьких коттеджах с лужайками и с бассейном, ну, кроме ниггас из кварталов, которые слушают рэп и гасят пришлых снежков бейсбольными битами. Еще там у каждого своя машина, стоящая в удобном гараже с автоматической дверью, а не в ржавой «ракушке» или, того хуже, под окнами. Там вместо пошлого имени Фёдор можно зваться звучным именем Теодо-о-ор если вы мужчина, или нежным Мэри вместо простецкой Маши — если вы женщина. Там не милиция, а полиция (уже не актуально). А еще там играют в бейсбол, который гораздо лучше футбола, так как сборная России по бейсболу не так сомнительно прославлена. Там живут лучший писатель ужасов в мире Стивен Кинг и самые крутые режиссеры Стивен Спилберг, Джордж Лукас и Роберт Земекис. Там самые-самые справедливые законы, самые-самые удобные дороги, самые-самые красивые парни и девушки, и каждый, если действительно захочет, может стать успешным.

С этими сведениями можно садиться и писать рассказ, а то и роман, действие которого происходит в Америке с героями-американцами. Это гораздо интереснее, чем писать про унылую Россию с унылыми Ивановыми-Петровыми-Сидоровыми, чьи рожи вы и так видите каждый день.

И ведь пишут, черт возьми! Кощунственные мысли о том, что жизнь в США не ограничивается тем, что показывают в кино, что у американцев (как, впрочем, и у любых других народов) достаточно сложный менталитет, в который не мешало бы хоть приблизительно вникнуть, что, не имея таланта описывать родные реалии, глупо соваться в чужие, не посещают начписов и начкаков. Не владея толком даже родным языком, они пишут про Джонов и Мэри из Америки (зачастую под каким-нибудь англосаксонским псевдонимом, рядом с которым даже псевдоамериканские имена итальянских трэшеделов смотрятся вполне пристойно). И даже получают плюсики на «Самиздате».

Но потом они отправляют свои творения на литературные конкурсы и… КАКАЯ БОЛЬ! КАКАЯ БО-О-ОЛЬ!!!

Читатель ржет. Ржет над очередным штампованным сюжетом, сдернутым с чертовой дюжины американских фильмов категории Б. Ржет над откровенными косяками, заметными любому, кто хотя бы внимательно смотрел и читал, не говоря уже о тех, кто имел возможность побывать в Штатах (а вы думали, только западная «клюква» о России смешна?). Ржет над откровенно беспомощным слогом. И закономерно спрашивает, зачем ему читать чьи-то нелепые фантазии об Америке, когда есть куча профессиональных авторов-американцев? На памяти вашего покорного слуги, за все время отборов в серию «Самая страшная книга» НИ ОДИН «американский» текст не имел успеха у независимых читателей, и претензии почти всегда были одни и те же: чрезвычайно низкое литературное качество и закономерный вопрос — почему то же самое нельзя было написать про Мишу и Машу? Потому что Майк и Мэри автору нравятся больше?

Другое дело, что Россия — страна возможностей не хуже США. У нас любая дрянь при определенных условиях имеет шанс быть напечатанной. Автору статьи известны пара примеров «американщины», прорвавшейся в печать. Не станем упоминать названиий и имен авторов, дабы не создавать им лишней рекламы, которая все равно не поможет, поскольку тиражи за долгое время так и не разошелись, мертвым грузом осев на складах. Что лишний раз доказывает: наличие в тексте заграничных имен не стоит ни ломаного гроша, ни дырявого цента.

Я не говорю, упаси Азатот, что русскому автору нельзя писать «о загранице». Писать «о загранице» — это особый вид искусства; чтобы достоверно передать чужие реалии, требуется огромная эрудиция и недюжинный талант. Жемчужинами русскоязычного хоррора можно назвать вышедший в 90-х двухтомник Сергея Кириенко «Гулы», где действие происходит в захваченном нежитью итальянском городке, и самопальные, но удивительно ярко написанные новеллизации зарубежных фильмов, написанные под разными псевдонимами московским писателем Иваном Сербиным.

Во второй половине 2010-х «заграницей» блистательно отметились украинские авторы Владимир Кузнецов («Навек исчезнув в бездне под Мессиной», «Венецианская маска», «Рыцарь и Тьма», «Сабетхет» — в последнем действие происходит в Новом Орлеане, где процветает ужасный культ крокодильего божества) и Максим Кабир («Причастие» — ода любви италохоррору 70-х, «Пепел» — душевные терзания агента Штази в ГДР, «Великий Белый» — о зле, что принесла в Нью-Йорк Великая метель 1888 года, и многие, многие другие). Большой интерес представляет рассказ Виктора Точинова «Ночь накануне юбилея Санкт-Петербурга» — хоррор-переосмысление «Приключений Тома Сойера и Геккльберри Финна» (Точинов никогда не отличался пиететом перед классикой, чему свидетельством его хулиганский «Остров без сокровищ»).

Отдельно стоит упомянуть и безвременно покинувшего нас Владислава Женевского, чьи мастерское владение словом и эрудиция позволяли ему запросто творить в совершенно любом сеттинге — от распутного Парижа, где можно найти самые невообразимые утехи плоти («Запах») до альтернативного Нью-Йорка, терзаемого пробуждающимися Древними («Искусство любви») и городков Германии, где озлобленный садовник-нелюдим совершил однажды невероятное открытие («Никогда»), а в лесах обитает волшебный народец, похищающий детей.

К слову, легко заметить, что и в «заграничных» произведениях эти авторы достаточно редко обращались к родине Голливуда, предпочитая реалии, обкатанные еще дореволюционными авторами и советскими классиками. (Парадоксально, что даже советские авторы, скованные идеологическими рамками, изображали «загнивающий Запад» куда убедительней, чем большинство современных «западников».)

Но явная «американщина» — лишь вершина айсберга. Ее, как мы видим, по большому счету никто и не воспринимает всерьез. Гораздо опаснее, когда зараза протекает в скрытой форме, когда несмотря на русские имена и (вроде бы) российские реалии воспроизводятся самые затасканные типажи и сюжеты зарубежного-таки хоррора. В основном это, правда, касается кино. Ну а что, бюджеты и технические возможности позволяют сделать картинку не хуже, чем у американцев!

Сегодняшний российский кинохоррор напоминает безнадежно опоздавшего в клуб музыканта, пытающегося исполнить перед утомленной, подвыпившей и уже разбредающейся публикой чужие хиты — зрелище, может, и не совсем жалкое, если руки у парня растут не из задницы, но все-таки довольно нелепое. Он мог бы зажечь, исполнив что-нибудь свое, но мешает страх: а вдруг это вообще никому не будет нужно? Вдруг не окупится? Так рождаются всевозможные «ССД», «Путевые обходчики», «Фобосы», «Дизлайки», «Яги» и «Фото за час», где под псевдороссийской упаковкой зрителя ждут все те же американские «бэхи», грубо перенесенные на русскую почву и пришитые белыми нитками, чтоб не сбежали. Даже более успешные жанровые картины последних лет — такие как «Невеста», «Рассвет», две «Пиковые дамы» и некоторые другие не избавились от налета подражательности, вплоть до набивших оскомину в зарубежном кино приемов вроде «бу-эффектов» и «слоу-мо». Прибавим к этому сомнительную игру современных лицедеев…

В итоге снятое на паршивую пленку за гроши «Прикосновение» 1992 года смотрится гораздо круче, чем сравнительно дорогой современный ужастик. А потому что самобытность — режиссер не таскал приемы у зарубежных коллег, а старался придумать свои. «Прикосновение» в самые лихие годы не затерялось в потоке крутых зарубежных ужастиков и сегодня имеет культовый статус. Причем даже за границей — в Сети через IMDb можно без труда отыскать восторженные отзывы американских, немецких, французских и итальянских кинокритиков. Самобытность — это, пожалуй, сердце любого искусства.

Литературному хоррору повезло: он не столь зависим от денег и ограничен лишь полетом авторской фантазии, да цензурными рамками, которые упорно стремятся установить некоторые товарищи во властных верхах, имитируя бурную деятельность во благо народа. (Да и то этих товарищей больше напрягает секс, чем насилие, поэтому жрать детей в ужастиках можно спокойно, а вот сексуальным утехам предаваться с оглядкой.) Словом, российский литературный хоррор избавлен от (мнимой) необходимости подражать западным образцам и вполне может позволить себе самобытность.

Но не избавлен от других болячек.

И следующей из них является политота (не лезь, дебил, она тебя сожрет!).

Мы, угрюмые русские ребята и девчата, обречены сосуществовать с политотой рядом, дышать ею и мазать ее на хлеб. Никакой Самый Суровый Карантин не спасет нас от этой заразы. Но — сюрприз, сюрприз! — то же самое проклятие довлеет над жанром ужасов во всех уголках планеты, кроме, может быть, Северной Кореи — там не снимают хоррор… наверное.

«Не задавайте лишних вопросов, — говорит правительство, — мы вам все дали, чего вы еще хотите? А кто высунется — порвите его. И потребляйте, потребляйте!» Некто Джордж Ромеро ответит на это толпой безмозглых живых трупов, осаждающих универмаг.

За годы сосуществования у черных и белых, богатых и бедных накопилась друг к другу масса вопросов? Джордан Пил ответит на некоторые из них.

А что насчет идеологии, способной превратить самых близких вам людей во враждебных чужаков, готовых или сделать из вас себе подобных, или уничтожить? Это американцы уже проходили в первое «Вторжение похитителей тел» в 1955-м… во второе в 1978-м… в третье в 1993-ем…

Словом, политота в хорроре вполне себе имеет место быть. В сочетании с эзоповым языком. Без эзопова языка она превращается в уксус без салата. Всего этого не понимали опьяненные воздухом свободы культурные деятели бывшего СССР, когда бросились писать и снимать фельетоны. Как-никак, поэт в России — больше, чем поэт…

Нет больше страшных-ужасных коммунистов, которых создатели «Вторжения похитителей тел» изображали в виде чужеродных стручков, однако страх перед чужеродным влиянием не только остался, но и никуда не уходил, да и границ не имеет: «агентов влияния» опасаются по обе стороны Атлантики. Никуда не делось и бездумное потребительство, мрачно высмеянное стариком Ромеро в образе толпы мертвецов, и когда расовые-национальные вопросы наконец уйдут в прошлое (хотелось бы надеяться, что без лишних жертв), социальное неравенство еще долго будет отравлять жизнь человечества, пугая призраком коммунизма (да, коммунисты тоже его боятся, исполнение желаний — одна из ведущих тем в хорроре).

Но если явления вечны, то деятели преходящи. Коммунизм как манящая или пугающая идея существует, а советских коммунистов уже не осталось; это же касается и всех остальных. Иными словами, вы можете переводить политику на язык хоррора, но упаси вас Бог переводить хоррор на язык политики. Для таких кощунников в Аду выделена особая пыточная камера.

Навальный, Путин и Жириновский, дорогие наши прапрапрапрапраправнуки, это были такие политические деятели давно ушедших времен. Но неравенство, война, голод, болезни, жестокость и угроза тирании — это, боюсь, по-прежнему вам знакомо хотя бы в теории (был бы рад ошибиться).

Вам же, дорогие мои современники, я могу посоветовать лишь одно: используйте сеттинг минувших эпох именно как сеттинг — для наилучшего раскрытия темы или ради экзотики; можете вкладывать в уста героям собственные соображения — но как взгляды, популярные в упомянутом времени, поскольку ваше мнение о политике Горбачёва/Сталина/Путина/Ельцина/Зюганова интересует лишь потребителей попаданческого чтива, да застрявшей в 90-х интеллигенции. Так, к слову: те и другие хоррор не переваривают. С чего мы, собственно, и начинали.

Однако политика все же влияет на уровень жизни. Бытие определяет сознание. И вот тут-то рождается следующая болячка — чернуха.

Бомжи. Наркоманы. Зажравшиеся чинуши и бесправный народ. Дедовщина. Ублюдочные подростки. Загаженные подъезды.

Кругом одни сплошные сволочи.

Чернухи подпускали и сильные, самобытные авторы, которых вполне можно назвать классиками русскоязычного хоррора. Открывая роман Виктора Точинова «Тварь», мы сталкиваемся с алкоголиками, инцестом по пьяни и юным отморозком, сжигающим кошек. В романе «Пятиозерье» сверхъестественной силе, сводящей с ума обитателей детского лагеря, приходится конкурировать с малолетними хулиганами и насильниками, а также взрослыми растлителями детей; человеческая мерзость выигрывает всухую. Еще суровее творчество украинского фантаста Андрея Дашкова, чьи произведения, живописующие ужасы апокалиптического будущего и постсоветской реальности, пронизаны чернейшей безнадегой. Это же можно сказать и о «Кузнечике» Андрея Саломатова: героя преследует демонический ребенок, которого он заделал местной алкоголичке. В рассказе Андрея Столярова «Все в красном» суровые бандитские реалии доводят героя до превращения в боевого динозавра (sic!). Хватало «чернухи» и в сборнике «Натюр Морт», выпущенном издательством «Рипол» в 2002 году. «Жесть» Александра Щёголева по мотивам одноименного фильма, безусловно, отличный образчик российского сплаттерпанка, в плане «свинцовых мерзостей жизни» далеко обогнала фильм, добавив к истории своеобразного «ада на земле» традиционных уже неверных ментов, коррумпированных политиков, мафию и прочие неприглядные стороны русской жизни. Если в фильме заброшенный дачный поселок, населенный различным отребьем, резко контрастировал с глянцевой столичной жизнью конца нулевых, то в новеллизации он кажется ее отражением.

Всё перечисленное — отличные вещи, в которых «чернуха» не является объективным недостатком, хотя суровое время, породившее их, не могло не сказаться на их восприятии. И все же хоррор, как уже говорилось, лучше всего играет на контрастах; у того же Столярова куда интереснее получилась повесть «Детский мир», где сверхъестественное зло через магазин игрушек вторгалось в сонный провинциальный городок, островок безопасности в бурном океане постсоветского лихолетья — пугающая новая реальность подается здесь не в лоб, а метафорически. «Маргинальщина» превосходно работала в западном сплаттерпанке и вполне неплохо воспринимается у нас теперь, в «эпоху стабильности» (пусть и весьма условной); в обоих случаях «чернушность» кажется благополучному читателю некоей экзотикой, неизведанным миром, куда можно сбежать от офисной скуки. В эпоху Депрессии насквозь фантастические истории о Дракуле и Франкенштейне отвлекали американцев от неприглядной реальности; русскоязычный же хоррор старательно напоминал о ней, отвлекая от собственно хоррора — о ту пору и родилась шуточка на тему «в России не нужно никаких ужасов, жизнь страшнее». Она протухла уже тогда: российский читатель ужасы вовсе не отвергал, судя по продажам Маккаммона, Кинга и Баркера — просто предпочитал зарубежных авторов, поскольку они его «не грузили».

Ах, да: помимо общих проблем, читателя можно загрузить собственными. Я год не был в бане. Я старый. Меня девушки не любят. Читатели вас тоже не полюбят, если ваш герой будет без конца страдать и жаловаться на жизнь, хамов и гопников, неверных ментов и гнусное правительство. Если герою нечего терять, его гибель в зубах чудовища или лапах маньяка воспринимается как счастливое избавление. Автору статьи приходилось читать и такие вещицы. Крушение огромной страны нанесло ее жителям сильнейшую коллективную травму, следствием которой и можно, вероятно, объяснить мазохистское самоуничижение у отдельных авторов.

Но не будем о грустном, давайте и о смешном. О бугагашечках.

Напомним: материалистическое мировоззрение. В перестройку оно дало трещину, открыв дорогу всевозможным Кашпировским и Чумакам, а потом, как в анекдоте про русалку, оказавшуюся наутро обычным сомом, всем стало очень стыдно. Прибавим к этому активно насаждавшийся «облико морале» строителя коммунизма, прибавим идеи об Особом Пути и исключительной русской духовности. Ну как тут писать истории про демонов, монстров и расчлененку? Еще подумают, что с головой не в порядке…

Вот авторы и сдабривали свои творения иронией вперемешку со смехуечками, всячески подчеркивая: да мы это не всерьез, что вы! Отсюда пошли смешные вампиры, нелепые оборотни, незадачливые маньяки, ироничные ведьмы и прочая, и прочая…

А еще можно поиграться в Большую Литературу. Поэкспериментировать с языком, например, как было с «Убыром» Шамиля Идиатуллина: автор где-то с середины вспомнил, что он большой писатель, и принялся жонглировать словами так, что фиг разберешь, что там вообще происходит. К слову, при чтении изначально «нежанровых» Масодова, Сорокина и Елизарова не оставляет мысль, что за пределами литературного эксперимента эти авторы могли бы писать чистейший хоррор с не меньшим успехом.

Наконец — эта главная болячка не изжита до сих пор! — огромное количество авторов и, что ничуть не лучше, издателей, банально не понимали и не поняли до сих пор, что такое хоррор. Под видом хоррора даже сейчас издается все что угодно — фантастика, мистика, детектив, городское фэнтези.

Зараза сия настолько серьезна, что не обошла стороной и зарождающуюся «темную волну». Но об этом — далее.

Продолжение статьи читайте в следующем номере.

В статье использованы фрагменты материалов, написанных автором для сайта Posmotre.li