Июньский сборник «Темной поэзии» открывают стихотворения главного редактора журнала DARKER Александра Баумана. В сборник вошли произведения десяти авторов, каждый из которых найдет своего читателя. Пусть на дворе лето и сезон отпусков, у нас же — рифмы и тьма, готовые поглотить мир без остатка. Берегитесь! Темные напевы могут остаться с вами навсегда.

Сон во сне 

Пусть останется с тобой

Поцелуй прощальный мой!

От тебя я ухожу,

И тебе теперь скажу:

Не ошиблась ты в одном, —

Жизнь моя была лишь сном.

Но мечта, что сном жила,

Днём ли, ночью ли ушла,

Как виденье ли, как свет,

Чтó мне в том, — её уж нет.

Всё, что зрится, мнится мне,

Всё есть только сон во сне.

Я стою на берегу,

Бурю взором стерегу.

И держу в руках своих

Горсть песчинок золотых.

Как они ласкают взгляд!

Как их мало! Как скользят

Все — меж пальцев — вниз, к волне,

К глубине — на горе мне!

Как их бег мне задержать,

Как сильнее руки сжать?

Сохранится ль хоть одна,

Или все возьмёт волна?

Или то, что зримо мне,

Всё есть только сон во сне?

(Эдгар По) 

Иллюстрация Антонины Крутиковой

ИЗ ЭТОГО МИРА ПОЮ МИР ИНОЙ

АЛЕКСАНДР БАУМАН

Ежедневно

Залезь в мою голову,

Там черви скопом

Бегут на гору,

Испуганные гороскопом,

Который я сам сочинил.

Тут не поможет психолог. 

Я очередной «не тот»,

Кто лист исчертил

В раю стекла и иголок.

Забыл, зачем жил,

Осознал, что всё тленно.

Черви лезут из жил,

Ведь всё в жизни неверно.

Азатот и Герасим

Мои друзья детства.

Бафомет варит мет 

За дверью подъезда.

Alone

День шрапнелью бьёт по мозгам,

Калеча рассудок флешбэком бараков.

И если в голове твоей шум и гам,

Посчитай перед сном убитых баранов.

Не отдавая отчёта снам,

Видишь то, что калечит годами.

Твой гроб, так и быть, я отдам

В крематорий.

Там бездушные туши пылают огнями.

Такими огнями не пылали при жизни.

Такими огнями хотя бы потухнут.

Любыми словами утешали близких.

Любые слова даже раной не вспухнут.

Комфортабельность кладбища, будто ты дома.

Чувство такое, что жизнь — это кома.

Большой круглый шарик на праве детдома.

Каждый помечен здесь меткой «alone».

Общество мёртвых

Тут снежная поляна покрыта хрущёвками.

Под ногами блестит собачье удобрение.

Тут трупы весело гремят костями полыми

И по утрам разводят драки, пения.

Живёшь Незнайкой до первых трипов.

Подъезд, как второй дом для гоблинов.

Они не нашли кучу джипов,

Но их нашёл отказ органов.

Откажитесь от свободы во имя брокера.

Съешьте семью за должность топ-менеджера.

Поиграйте в покер, прострелив джокера.

Заведите личность с именным чокером.

Будущее

Ты вешаешь на верёвку бельё,

Я вынимаю из её формы покойника.

Сдерживаю рвоту, но слезами блюю.

В кармане не звенит даже стольника.

Я последний, кто пить не начал,

По крайней мере, из мужиков.

Я на мир хотел бы смотреть иначе,

Но мент именуется — «мухолов».

Горький дым сигарет,

Лампа лопнет в кирпичном бараке.

В детстве знали о том из газет.

Повзрослев, потухли во мраке.

Старый пыльный глазет.

Консервы дешёвые и секс по праздникам.

В доме мусора больше, чем в голове.

Мышь скребёт мои шансы поправиться.

Давай на репит

Тебя когда-нибудь манила вода?

На просторы тёмных глубин

Звала от всей суеты на века?

Биться в застенках коробки бетонной,

Считая рубли на еду и куртёнку.

Не поможет никто здесь даже ребёнку.

Нога в ебасос от бати — подонка.

Школьные драки, первые сижки,

Около-псевдо-футбольный фанат.

Благо не сгинул на паперти склизкой,

Оставив Содом догорать на спиртах.

Бешеный ритм студенческой жизни

В голову бьёт, как Лёхин травмат.

Лицемерные лица доброжелателей

Сгинут в годах, потеряв младский хват.

Узкий круг за плечами.

Пока остановимся.

Чай, как сигарета дымит.

Манила вода от homo-мерзотности.

Стоик не стонет — давай на репит.

ИРМА ЗАРЕЦКАЯ

Лес 

Девочка, приходи в мой лес,

Здесь гуляют чёрный волк, белый тигр, крупный бес.

Застыл «Миг», преют могилы, течёт гнилая река,

Нет качелей, фонари не горят, бродит тень грузовика.

Совы не то, чем кажутся, они — ничто.

Я становлюсь серым, неясным, когда надеваю пальто.

Твоя мама тогда стирала «Малюткой», делала каре,

Папа ещё не научился бухать и смотрел про комиссара Мегрэ.

А потом появился я: маленький лысый чёрт без бороды,

Я не знаю брода, бога, спокойной поры.

Живу с покладистой бабой, воспитываю чужое и своё дитя,

У меня есть секрет, деньги на минет, право на тебя.

Не бывает взаимной любви, только вымученный долг. 

Если веришь в сказочки, то я очень странный волхв.

«Уходи», — шепчут ивы, акации и дубы,

Я — худой человек. Как и ты 

Я брожу вдоль железной дороги и кричу в поезда,

И мечтаю о том, что не сбудется никогда.

Никто не услышит наш плач,

Твоя мама жарит котлеты, папа не может поверить, что закончился матч.

Берроуз и черти

Весна вылетела,

Этот цветок мне никогда не нравился.

Когда услышишь выстрелы,

Не молись — сопротивляйся.

Суббота из дождя, корвалола и слёз,

Здесь мог пропасть без вести Уильям Берроуз,

Писатель, вписывающийся в повестку.

Его мёртвая жена была в их посольстве, говорила резко.

«Где мой Билли?» — орала она.

«Я же — божий дар, вдохновение, сатана.

Он ведь тоже в списке, хоть и пидор,

О нём не снимали разве только Годар и Триер».

А у неё спросили группу крови, дали сладкий чай.

И вот теперь это непонятное прощай,

Хуже ожидания, хуже прошлой смерти.

Ей показали убийц, а там какие-то черти.

А 

Кролик, не бывает бессмертия:

Ты выйдешь пощипать травки,

А отправишься на эшафот.

Я думаю, чем живут черти,

Внушающие, что аборт — это норм?

Помнишь, я боялась чеканки с лисицей,

Горящей урны, эскалатора?

Как может такое случиться, что я не боюсь

Выйти замуж за стратонавта?

Вечного странника,

Умеющего лечить онко в третьей стадии.

Меня ревнуют к матери

Все эмбрионы нерождённых братьев, сестёр.

И это некстати.

Он разобьётся в парке, ему поставят памятник,

Там, где гуляют маньяки, когда падает солнце с выси.

А я кто?

Девочка с глазами пойманной рыси.

Шоссе

Цветы красивые. Жёлтые, как смерть.

Гарри Ангел рыщет по ложному следу, блефует. Болеть

нечему, когда обо всём забыл.

Пропуск на чёрную мессу лежит между свежих могил.

У каждого трупа — свой секрет:

Молчание — золото, но правды в нём нет.

Опиум льётся на вербный экспресс.

Кровь — просто кровь, бес только бес.

В безумие лучше возвращаться одному,

В этом городе столько боли. Поздно выть на луну,

Заряжать лейку, целовать амулет.

Мы все умрём до того, как родится рассвет.

Чревовещатель из труппы лжецов читает стихи,

На блошином рынке за гроши отпускают грехи.

Мой кошмар не кончается — он всегда наяву,

Эти волосы вырастут через полгода, если я доживу.

В нём есть карлики, лестницы, деревья из папье-маше,

Кто-то с неясным знакомым лицом летит по шоссе.

На светофоре курит дольше, чем я дышу. Ждёт.

У князя мира сего вполне банальный расчёт:

Больше денег и меньше любви.

В храмах вперемешку люди и упыри.

Завывает ветер, из степи приходит беда.

Ничто не сильнее жизни, за поворотом шоссе в никуда.

Джекил и Хайд

Джекил и Хайд не светятся вместе, хотя никто не бывает сам по себе.

У меня есть зеркало с мёртвыми, птичка в груди, ресницы, воспоминания о городе на Неве.

Бабушка ведёт в катакомбы, сетует, что дорожают греча, квартплата и нет внучат.

Меня тянет в полынью, я затихаю в исподнем, из коленки осколки торчат.

Не ходила бы ты за песком, кексами, можжевеловой водкой.

Видишь, эта сука из Тоненького верит, что будет новый рейх, и работает чётко.

Когда прилетит, не почувствуешь, испугаться и то не поймёшь.

Мне приснилось, что война кончилась, все живы и целы, только ведь это ложь.

В кресле-качалке укачивает, на носилках мутит, в могиле тошнит,

Джекил и Хайд озадачены, каждый друг на друга сердит.

Я когда-то думала, что ангелы никогда не бывают в грязном,

Оживают картины. Рене Магритт истекает маслом.

Дождь проходит сквозь крышу, шелестит плёнка,

Ау, ангелы, вы помните меня ребёнком? Или я сразу взрослой была?

На станции «Соль» только печные трубы, собаки в бойницах, кирпичное крошево, пепел и зола.

Этот лёд под ногами майора — моё нет смерти, великан в изоляции. Джекил и Хайд, вам пора.

ИВАН ПАВЛОВ

Сегодня умер добрый человек

Сегодня умер добрый человек.

Жизнь порой уж чересчур жестока,

Ведь всё так же льётся музыка из окон,

А со двора струится детский смех.

Сегодня умер добрый человек.

И в мире как-то сразу стало пусто.

Он унёс с собой все свои чувства,

Забрав и свой особый свет.

Сегодня умер добрый человек.

Его уже так сильно не хватает.

Но никуда не пропадет

Из наших душ оставленный им след.

Он, как и раньше, ярким будет,

Покуда ещё помнят люди.

Не занесёт его песчаной бурей,

Не страшен ему густой ливень, рыхлый снег. 

Сегодня умер добрый человек.

А мы продолжим жить беспечно

В иллюзии, что длится вечно

Наш хрупкий скоротечный век.

Мир однозначно стал беднее,

Масштаб утраты сей безмерен,

Ведь Смерть ограбила нас всех.

Сегодня умер добрый человек.

Иллюстрация Антонины Крутиковой к стихотворению «Галчонок»

Галчонок

Галчонок выпал из гнезда.

Всю ночь его звала галчиха.

В ответ ни звука, только тихо

Шепталась меж собой листва.

Галчихин тот надсадный вой 

С меня вмиг сбросил сна оковы,

Наполнив горем катакомбы,

Что мы зовём людской душой.

Быть может — то лишь ветра козни,

Мне показалось, будто уловил

Крик, с неистовством горных лавин

Из меня шедший ночью поздней.

То отзывалась эхом боль,

Что ранее во мне, дыхание затаив,

Ждала, когда души золотари

Увезут её, кровопийцу, долой.

Ведь, точно как к галчонку мама,

К тебе взывал я криком диким,

Когда две алые гвоздики

Упали на холодный мрамор.

И тишина среди могил

Сродни была тиши лесной.

И крик тогда казался не моим,

Ведь то был крик звериный, не людской.

О сне теперь уж речь не шла,

И как бы ни была нежна та ночь,

Галчихи плач чары рассеял.

Так хотел заплакать с ней я,

Не в силах чем-либо помочь.

Мир к нашей боли часто слеп.

Будь человек ты или галка,

Ему тебя ничуть не жалко,

Он одинаково жесток для всех.

Ещё не наполнил лимонный сок 

Необъятную чашу небес,

А я бежал так быстро, как только мог,

Покидая проклятый лес.

Но был куда быстрее ног моих

Галчихи исступленный крик.

Эпитафия

Ветер, как мать дитя, качает колосья,

Чьё золото по карману и нищему, и королю.

Всё, что сказать не удалось, я 

В этот миг вместе с тобой хороню.

Белый платок из моих дрожащих ручонок,

Как ковёр-самолёт, утративший силу,

На крышку гроба упадёт обреченно.

И с сердцем иссушенным, чёрным,

Под стать черносливу,

Дырявым, изъеденным болью,

Как молью одежда в шифоньере усталом,

Я стану,

Словно обнищавший глазами художник,

Рисовать по памяти то, что Тьмою сокрыто теперь.

Ведь, как актрисе жизнь без назойливых камер,

Без тебя невозможно представить

Беззаботную радость тех дней.

Там мой несмолкаемый смех от твоих забавных пародий.

Тишина без оглядки бежала, тебя завидев едва.

И эта трусиха, теперь, когда ты мертва,

По-хозяйски средь могил верховодит.

Твой гроб слишком мал.

В нём места хватит едва ли 

Для всех несметных преданий

Про твою отзывчивость, щедрость и доброту.

И сейчас, запоздало, как боль от похмелья,

Приходят слова, что сказать не посмел я,

О том, как же сильно тобой дорожу.

И эти слова, что по глупости скрыл я,

(Надеюсь, ты меня сможешь простить),

Распустятся над могилой рядами алых гвоздик

И долетят до тебя, сев ветру на крылья.

Солнце греет так, что кожа скоро слезет, как воск.

Каждый луч обжигает, словно ветка крапивы.

Ну а я до костей почему-то промёрз,

Стоя, как брошенный пёс, у твоей безмолвной могилы.

---

НА ГРАНИЦЕ СТОЯЩИЕ

АЛИНА КУЗНЕЦОВА

* * *

«И плачет по-людски…»

Е. Носов

Игры света в кленовой кроне, по субботам — запах котлет:

на залитом солнцем балконе выгорает глаз моих цвет.

Я лежу в неудобной позе возле стыка бетонных плит.

А зимой, при сильном морозе, моё сшитое тело болит.

Я придавлена и прижата, но не выжит из тела дух:

всё, что было мною когда-то, превратится в единый слух.

Я всё слышу: дыханье, шёпот, звуки мелких её шагов —

что-то нежное в нашем давнем превращается в нелюбовь.

Пляшет солнце на парапете, но темно в голове моей:

почему вырастают дети в равнодушных больших людей?

Мне бы выбраться из-под лыжи, дотянуться к жёлтой трубе…

чтобы встать.

…потихоньку… ближе…

— Я напомню ей о себе…

Иллюстрация Антонины Крутиковой к стихотворению «Легенда сонного озера»

Легенда сонного озера

В сонных тёмных глазах — отраженья огня…

«Слушай, девочка, сказку, гляди на меня.

…В хищной пасти скалы как стальная блесна

это странное озеро — озеро сна…

Берег словно цепляющий небо плавник,

здесь годами не слышен ни щебет, ни рык.

Можжевельник зелёным стоит круглый год —

несъедобных плодов терпкий сок бережёт.

Листопадов и вёсен не знает гранит:

в глубине, где разлом тектонических плит,

рыба-время с приманкой завязла на дне,

зачарованно годы застыли над ней,

от вулканов со дна поднимается чад,

и смыкаются воды, и в небо глядят…

Как он выжил там, бросивший вызов судьбе,

тщетно ищущий встречи с подобным себе?

Кто он: рыцарь чистилищ, библейский ли зверь,

проводник или бес? Может, в прошлое дверь

не находит никак, неуклюжий, большой,

телом — ящер, и странник бессонной душой?

Отшумела эпоха реликтовых кущ:

соплеменников род, говорлив и могуч,

высох в мел, растворился в пыли эстакад,

здесь венцы эволюций победу трубят.

Но всплывает он вдруг из летейских пучин —

чей-то призрачный бог, чей-то проклятый сын.

Он приходит опять и выносит в зубах

двадцать тысяч веков как закопанный страх…»

Тёплый шёпот прошёл по уснувшей реке

над девчонкой, заснувшею на рюкзаке.

Только там, над водою, где лунный просвет,

прояснился лох-несский почти силуэт.

Сказка для няни

— Лес таинственный да глухой,

за-под кромкою кружевной

травы пряные, томный пруд,

чудеса и сказки живут…

Но туда не ходи теперь —

там повадилась птица-зверь, —

расщеперилась, залегла,

два негнущиеся крыла

запрокинула до небес.

Обходи стороною лес,

потому как отныне тут 

все тропинки в гибель ведут.

Как раздастся со всех сторон

то ли хохот, а то ли стон, —

закурнычет эхом потерь

то ли птица, а то ли зверь.

Заслыхав её, человек

потеряет себя навек…

— Кто там, няня?

— Быть может, мышь…

Что ты, дитятко, всё не спишь?

— Мне совсем теперь не до сна.

Почему она там одна?

Зимы, вёсны, за годом год 

отчего она гнёзд не вьёт?

— Спи уж… поздно…

А утром встав,

видит няня — постель пуста…

Лишь в окно — сквозной ветерок,

лишь глядит, напыщен и строг,

на подушке вышитый сыч.

…Няня, няня, не жди, не кличь.

…За окошком стоит стеной

Лес таинственный, лес глухой…

ПЕСНЬ ЯМЩИКА

Часть 1

Лес «Эх, месяц — баран круторогий в непаханом поле небес!.».

Светла и просторна дорога, чернеет лепечущий лес…

Ямщик лошадей погоняет: уж скоро родные огни,

ждёт дома жена молодая… покажутся вырубки пни,

а дальше — за лесом, за полем, у старой ольхи — поворот.

Семь вёрст до деревни — раздолье! Ямщик поспешает, поёт.

Не слышит он, как в лесном бреду —

гони, гони, ты найдёшь беду… —

ветвей томленье, ручьёв лесных неясный гомон, лишь топот стих —

беги, беги, погоняй сильней, кружи, кружи, не щади коней —

И, тыча в спину седой ветлой, —

не каждый путник придёт домой —

вослед, огромный, черней небес, глядит стоокий безумный лес…

Часть 2. Мальчик

— Ну что ты не веришь мне, мама! — стоит он, упрямый, босой.

За ним, за окном панорама: сад девственно-буйный, косой

полоской проходит дорога, её поглощают леса…

«Признайся, придумал немного… какие ещё голоса?»

«И ты непременно услышишь,

как только останешься здесь.

Темнеет, становится тише, и тут появляется песнь:

сначала неслышно, бескрыло, а после — повыше, навзлёт,

вот словно бы кто-то унылый протяжную песню поёт».

«Ну что за фантазии, право! Ты скверную книжку читал.

Возьми лучше эту: тут бравый,

отважный какой адмирал.

А здесь — океаны и страны. Вот станешь какой эрудит…»

Он снова не слышит и, странный, опять за окошко глядит…

«Ну что за фантазии, Миха…» — она постояла потом,

погладила спящего… Тихо. Скрипит половицами дом.

Вздохнула, окошко раскрыла: огромный какой небосвод!

И… голос, глухой и унылый, протяжную песню поёт.

ИВАН МИРОНОВ

Жировоск

Весь наружу, душа нараспашку:

И вора приютишь, и монашку.

Всяк путник и брат, и друг. 

Захлебнулось твоё радушие,

Резко прерванное удушием,

И лишь толща воды вкруг. 

Умывание — в омовение,

Омовение — в омыление,

Теперь ты уснул, промозг. 

Ласкают рыбы стылую кожу

В мягком мареве речного ложа.

Имя тебе — Жировоск.

АНАСТАСИЯ ВАРАКСИНА

* * *

Первый, первый, я второй!

Как слышно! Приём! Приём!

Вот уж неделю давлюсь тишиной.

Рву глотку, кричу, тебе нипочем,

В динамике глухо.

Припасов осталось немного,

Завтра иду на рейд.

Твари рыщут, хотят съестного,

Иронично, для них это я.

Хочешь выжить — убей, пока не убили тебя…

Бесконечная карусель.

Помнишь летом, за три рубля,

Лошадки по кругу, тягучая карамель,

Портфель, школа, в саду поет свиристель.

Первыми сгинули птицы.

Тьма. Одна. По всему свету.

На прошлогоднем календаре вновь наступило лето.

Шепчу тебе песню про солнце, дурак, про ветер и небо синего цвета.

С отчаянием понимая, не будет ответа.

Лишь тишина…

ДАНИЛА РАТУШНЫЙ

1

Грубая грусть

Моя 

Виноградной лозой оплетает

Гуннского

боевого коня,

Выкованного в металле

Сердце, чей оплот

В осаде скуки

В рог 

Не будет трубить, умирая

Мой степной невольник

Недаром

Всем изгоям

Памятник,

Обдуваемый

Четырьмя ветрами.

Шелестит ольха

Над могилой отца моего отца

Источает полынь

Терпкий аромат

Там, где земля приняла

Сынов своего края

Таких, как я.

Горы, долины, ложбинки

Реки, овраги

Эти просторы более

Чем реальны

Они — жизни утроба,

Смерти влагалище —

Рождённый здесь

Здесь же умирает

И забывается

В веках

Всадником без коня

На опустевшем пастбище

Тенью вчерашнего дня 

2

И встал я на песке морском

Сердце ржавое скрежетало

Скрежет глушили удары волн

О прибрежные скалы

Сплином вывернуло горизонт

Палитру палящей жары

Расплескав

В крики безумных чаек

В тоскливое ожидание

— ---

Мы 

Совершили обряд венчания

Не обнаружив моря

У тысячелетнего песка

Нас приютили песчаные горы Гоби

И далее

Бескрайние степи

моей Внутренней Монголии

Мы вступили на эшафот

Как вступали порой короли и падали

Головы

Наша плаха —

плотные шторы

В сорока семи квадратах

Личного ада.

Красную

Нить судьбы

Между нами провёл не Бог Но Норны

Эта нить — наш последний шанс

Паутинка; она же проклятие

В строгом коде нулей

и единиц предательское

сплетение —

аномалия

человеческого сознания.

Духота.

Проведённой дуги паника.

Борьба

Индивидуальности

В лоне чужого «я»

Осажденная Бастилия.

Не то в порыве гнева

не то страсти

Соединяется человеческое мясо

Со стуком костей и связок

Разъединяется

с разрывом гранатой связи —

Если меня

не убьют за ещё не сделанное завтра

То уже сегодня, за то, что 

делается в моих снах

Я заслуживаю худшего конца

И когда растекается пространство

Между развалинами углов двух тел 

Я забываю ту, с кем сражался

На дуэлях в этой постели

И предаюсь совершенно другим мечтам,

Ибо вкус поцелуев мрак

Делает, естественно, неевклидовым

Я касаюсь пространства внутренней стороны бедра

Провожу по костей мрамору

Это Vanitas. Суета

Вспоминаю истинное имя:

Флорентиец

Называл это 

Преждевременной некрофилией.

Отворачиваюсь.

3

Через тысячу лет этот город,

В котором

С тобой мы сегодня

Бокал за бокалом

Янтарь апероля глотаем

Жадно

Кусками вкушаем

Резню закатного мяса.

Этот город, моя дорогая,

Будет стёрт, как пунический рай купцов,

Как держава и скипетр на лучшей монете

футуристического

нумизмата.

Мрамор этих лестниц

своей красоты крест

Вряд ли дотащит

по полам времени дощатым;

Через сотни Июлей и Августов

Эту чашу мы с временем пополам испьём, предвкушаю

И она будет что Твой апероль в местечке, зовущемся «Данте» —

Сладка. Ибо слаще забвения

Только муки любви,

Но любовь — это жизнь;

И она антитезой смерти себя представляя,

Является в сути своей началом конца.

Гордость моя, не горюй по тому, что уйти суждено

в никуда

Горевать смысла нет 

Ибо 

Только ты и я 

эту горечь делить способны

А грядущих дней Голиаф

Не смотрит себе под ноги

Эту горечь глотай, как глотаешь свой апероль,

упиваясь собой,

Как глотаешь меня в порыве страсти глотай, так, словно будешь вечно живой

Пусть любовь, если только она нам дана,

Обернётся плацебо в нашем несчастье.

Время и память уложит на лопатки;

как показывают факты:

Время — худший нацист,

Чувство юмора, как знаешь, паршивое у гестапо.

И таких, как ты и я 

Время сжигает в печах

Не оставляя прах.

Есть эстетика в том, чтобы, жизнь прожив,

Кануть в безвестность,

Так в колодец упавший денарий

Оставил когда-то лишь отголосок эха.

Ибо мы — только прах, они говорят,

Но Мы — меньше праха.

---

ТЬМА ИНЫХ МИРОВ

АРТЭНИ ЭРХО

Иллюстрация Антонины Крутиковой к стихотворению «Dance macabre»

Dance macabre

Раскрываются с треском и хрустом порталы миров,

Сквозь потоки дождя пробудилась и шепчет со звоном,

В стылых венах бежит неблагая осенняя кровь,

Усыпает листвою багряной, пунцовой, червонной.

Поцелуй меня, мрак! Подними и неси к берегам

Прочь из тесного склепа к заросшим, замшелым руинам,

И пусть ластятся жухлые травы к усталым ногам,

И умоет безлунная полночь росою полынной.

Время снова вкушать терпкий воздух и сумрачный рай,

Вновь гранатовый хмель залпом пить — он созрел и зарделся.

Зёрна — каплями — вниз, отражается эхом игра,

Отзываясь лишь раз, затихает биение сердца.

Лейся, свежая кровь, в иссушённую смертью гортань!

Только в это мгновение жизнь и тепло обретая,

И горячим цветком среди плоти в груди расцветай,

Предсамайновской розой. Питай меня силою тайной.

Словно бездны кромешная муть, заболочен затон,

В его скользких объятиях дремлет и прячется нежить,

Защекочет присосками щупалец тёмная хтонь

И, лаская на дне, упоительно мертвенно нежит.

Как бездомно роднит сырость, топь, непролазная хмарь!

Прочь из торфа восстав и клыкастою пастью ощерясь,

Мы пускаемся в пляс до утра — в хоровод dance macabre.

Пей! — абсентом гнилушечным полон обглоданный череп.

В зыбунах под корнями в овражной и вязкой тиши,

Где соцветья цикуты, багульника, болиголова

И плакучая ива над кочками, мох, камыши,

Средь бродячих огней под туманным и липким покровом.

Так танцуй же! Отстукивай такт в кастаньеты костей!

Паутинные струны на рёбрах — мелодия ночи!

Ненасытно вкушая отраву забытых страстей,

Пой! — порывами ветер подхватит и взвоет по-волчьи,

Гулким смерчем кружит и зловеще хохочет в трубе,

Свистопляской ветвей бьётся, полчищем нетопыриным,

Крики воронов, стон, перья, вихрей разгул и разбег,

Застилая глаза, отзывается бешеным ритмом.

Кровянистые листья тлетворно стекают во прах.

В человечьих поверьях мы — мороки, жуть и изгои,

И ворота распахнуты в царство на чёрных крылах —

Неприкаянное. Окаянное. И неблагое.

Обнажённый вампир в перчатках. Ферротипия на серебре, 1864

Тёмный купол небес вновь луной запечатан,

Сохранив сквозь года наваждение, бред:

Обнажённый вампир в белоснежных перчатках.

Предо мной ферротипия на серебре.

В первый раз на балу мы с тобой повстречались,

И ты будто ждала, замерев у окна.

Я на вальс пригласил, и под бальной перчаткой

Не заметила ты, что рука холодна.

Колокольчиком — имя твоё — Мелисента,

Словно соткано сказкой серебряных грёз.

Я от крови был пьян, ты — от чар и абсента,

Мы в саду целовались в беседке из роз.

Год летел колдовскими шальными ночами,

Но ты вновь замирала от холода рук,

И, лаская тебя, не снимал я перчаток,

Ты, смеясь, приняла эту нашу игру.

Нас объятья любви вознесли до предела!

Для меня слаще вин и вкуснее даров

Твой ликующий взгляд, страсть и женственность тела,

Твой экстаз неземной и горячая кровь!

Расставались к утру с предрассветною грустью,

Драгоценным рубином вкус крови храня,

И на шее твоей исчезали укусы

До заката, до вечера нового дня.

Мне свиданья с тобой — упоенье, награда,

Яркий всплеск бытия в стылой горечи тьмы.

Но зачем обо мне ты поведала брату

И впустила в тот мир, где реальны лишь мы?!

Да, конечно, он знал — у тебя есть любовник.

Увлечённый тинтайпом, умел отразить

Чей угодно портрет. Но уйдёт и не вспомнит,

Облик запечатлев наяву и вблизи.

Воск полсотни свечей оплывал позолотой,

Мастер невозмутим, выполняя портрет.

Обнажённым в перчатках предстал я для фото,

Но… темна ферротипия на серебре!

И, взглянув, распознал он иную природу:

«Отражения нет!» — повторял он слова.

Лишь перчатки — кувшинкой в полуночных водах.

Он ушёл с видом ужаса и торжества…

И вернулся… и твари из бездны взглянули,

И во мне натянулась багряная нить.

Грянул выстрел, другой, и серебряной пулей

Он задумал навеки меня погубить.

Он твой брат, но кто дал ему право и силу

Выносить приговор и другого судить?

Подбежав, ты меня вдруг собою закрыла,

Растеклось алой розой пятно на груди.

Я исчез, захлебнувшись внезапностью горя,

Многоликая Тьма не сомкнула пути:

В круговерти страстей, что несли нас, как море,

Ты просила, но я не спешил обратить.

Обезумев, на кладбище жил оборванцем,

Грязен, страшен, и голод терзал всё сильней,

И в объятия смерти решил я отдаться —

Сгинуть в ярый восход на могиле твоей.

Как насмешливо судьбы случайностью свиты!

Когда солнца лучи жгли сильней, чем костры,

Появился мой враг. Ныне друг и спаситель —

Он увидел меня и от света укрыл.

Тот, кого называла ты братцем Винсентом,

Нёс меня на руках, закрывая плащом,

В ту же ночь принял яд, запивая абсентом,

Но мы квиты: в вампира он был обращён.

Серп ущербной луны безутешно печален,

И загадкою века останется впредь

В темноте белизна шелковистых перчаток.

Боль и страсть. Ферротипия на серебре.

Адамантовое небо

Я иду в небесном храме средь пустых и тёмных нефов,

Стрельчатых окон глазницы видят тайны бытия.

Ты ночами сыплешь звёзды, адамантовое небо,

В души древних, грешных, падших… и одним из них был я.

Память — острые осколки окровавленных снежинок,

Шелестом в часах песочных прорываются слова,

То игрой зеркальных бликов, то натянутой пружиной —

Всё, что ядом чёрной туши не успел дорисовать.

Мотыльковым взмахом крыльев зарождаются тайфуны,

Пробуждая древний Хаос, повергая всё во прах,

Жгут мосты и воздвигают на обрыве судеб струны,

И звучание мерцает в разноцветных веерах.

Со вселенских перекрёстков шар планетою сорвётся —

Мне, увы, не стать жонглёром — уловил, но не сберёг

Сгусток пламенных желаний, жар неистового солнца

От заката до рассвета кровью сердца обагрён.

Демонические грёзы возвращались бумерангом,

Расцветали, рассыпаясь, горстью снежной бахромы,

И присутствует незримо где-то рядом Светлый Ангел —

В душах зажигает звёзды тот, кто назван Князем Тьмы.

Все пронзительные чувства и порочны, и невинны,

Жгут в груди — в нагретой колбе закипающую ртуть.

Ярко бьющимся светилом я взойду внутри рубина,

Лепестками алой розы по спирали вьётся путь.

От отчаянья до взлёта в зазеркалье лабиринтов,

В тонких гранях отражений сам себя я вопрошал:

Кто я? — Искра в чёрной бездне. Всё, что явлено и скрыто.

Адамантового неба обнажённая Душа.

ЛИЛИЯ ГОГОШКО

Иллюстрация Антонины Крутиковой к стихотворению «Смертная колыбельная „Ночная фейри”»

Смертная колыбельная* «Ночная фейри»

Что же ты, мальчик мой огненно-золотой,

На ночь не запер окно?

Как беспокойно спишь… Тише, ну? Я с тобой,

И не уйду всё равно.

Сбитые простыни, может быть, просто мне 

Лунным ажуром сменить?

Спальню чащобою, лампочки звёздами?

Палой листвою укрыть?

Хрупкие пальчики милого мальчика

Слаще чем пряный шербет.

Глазки зелёные милого мальчика

Спрячу я как самоцвет.

Кожа атласная, кровь пьяно-красная,

Плоть, точно спелый налив.

Жаль — про окно забыл ночью ненастною,

Фейри в свой дом запустив.

.

.

.

* Колыбельные с пожеланием смерти ребенку или описанием его похорон пели в русских деревнях вплоть до конца ХХ века. Фольклористы называют их «смертными». Подобные колыбельные — это обманки. Мать или няня заговаривали несчастью зубы, чтобы оно шло мимо, а ребенок жил счастливо и в здравии.

Лесной король

Короной свита крона леса,

К тебе стремятся на поклон

Русалки, ведьмы, мавки, бесы,

Высок и царственен твой трон.

Он сложен из трухи и хвои,

Он пахнет палою листвой.

Дремучий лес — твои покои,

Высок и мрачен терем твой.

Здесь на неведомых дорожках

Следы невиданных зверей.

Ты спишь, свернувшись мертвой кошкой,

В шатре замшелом из ветвей.

Твой сон глубок и беспробуден,

Репей ресницы крепко сплëл.

К тебе воззвали навьи люди

Стать королём. И ты пришёл!

Блуждал по чаще, сердце билось

В груди встревоженной совой.

«Не может быть! Мне всё приснилось!

Я выйду из лесу живой!».

Из пут пропащей паутины

Ты рвался из последних сил.

Казалось, вот! Конец лощины,

Но ты лишь дальше уходил…

АЛЕКСАНДРА ТРУБИЦЫНА

Коронация

Ей отцова корона едва ли придётся впору.

Не уйти от судьбы…

Отражаются блики в прозрачных очей озёрах,

От рожденья слепых.

Королеву честили колдуньей Стального Леса

И приспешницей зла.

Благороден король, но — увы для него! — принцесса

Вся в мамашу пошла:

То не волосы — птичье перо да степные травы,

Ковыли да вьюны.

Драгоценных камней и цепей золотых оправы

На ладонях больных.

Воспалённые губы слагаются мимодумно

В невесёлый оскал:

Ей за матерью вслед слыть безумицей и колдуньей

Золотого Песка.

Благородный король, как не вовремя ты оставил

Государство и дочь!

Бархат траурных мантий ложится на плечи сталью

И темнее, чем ночь.

Если б можно бежать, позабыв о постылом троне!..

Солнце бьёт в витражи,

И — увы для неё! — аметистом в худой ладони

Твоё сердце лежит.

Исповедь гримуарщика

Страницы гладить неровный край,

Горячей кровью поить бумагу.

Как гримуары ни запирай —

Они есть всё, что потребно магу.

Когда по венам течет, кипя

Покруче магмы, хмельная мана,

Плевать, что вглядываться в тебя

Из Бездны начал зрачок туманный.

Плевать, чем нужно платить потом.

Звенеть цепочками на запястьях,

Сиять кулона нездешним льдом,

Смеяться силе — и чем не счастье?

Послать наставников к праотцам,

К чертям ли, в пекло, — куда угодно!

С судьбой своей управляться сам.

О, если б это была свобода!..

Не признавать, что сдавило грудь

Лиловым шёлком тисков вернее,

Не признаваться, как поутру

В кривой улыбке лицо немеет,

На душу ставить замка печать,

Цепочки рун выводить по коже,

В глазах у близких не замечать

Тоску и призрак надежды. Всё же,

Сколь гримуары ни запирай,

Ничто, ничто не вернуть обратно!

…И вот — очнуться под птичий грай,

Всему в золе и багровых пятнах,

Сияя взгляда нездешним льдом

Из маски, скалящейся железно,

И вместо сердца — сквозной пролом,

Откуда дышит туманом Бездна.

Иллюстрация Антонины Крутиковой к стихотворению «Монолог виселицы»

Монолог виселицы

Запах свежих досок недолговечен,

Равно как и скрип четырёх ступеней.

Горько созерцать силуэт зловещий

В очертаньях собственной блёклой тени.

По веревке узел скользит послушно,

Напрягая балку под весом тела.

Скорбным стоном в путь провожаю душу:

Я не виновата и не хотела.

Потемнеет дерево под дождями,

Мертвецов моих расклюют вороны.

Только остов к небу «глаголи» тянет

В назиданье прочим врагам короны.

Мне мечталось быть корабельной мачтой,

А пришлось — страшилкою для плебеев…

Отведи глаза, белокурый мальчик,

Говорить со мной — так себе идея.

---

Об авторах сборника

Александр Бауман. Главный редактор журнала DARKER. Сборники его стихотворений можно найти в интернете в свободном доступе. Стихи из второго авторского сборника «Пир на панели» представлены в этом номере. В юношестве Александр Бауман вёл группу со страшными историями, интерес к хоррору сохранился. Первая публикация была в сборнике «ХОРРОРКУ: 1111 хоррор-хайку» (антология тёмной поэзии), также есть публикация в сборнике «Тайны закрытого города Североуральск-19» с рассказом «Кожаный замок». Больше года Александр Бауман был автором спецрубрик в DARKER’е. Он — глава Сибирского КЛУМа (Клуба любителей ужасов и мистики) от серии книг «Самая страшная книга».

Ирма Зарецкая. Родилась и проживает в Донецке. По образованию журналист. Публиковалась в журналах «Топос», «Другие люди», DARKER, «Столица», «Перископ», «Нева», «Алтай», «Сибирские огни», сборниках «Литкульт» и «Зов».

Иван Павлов. Пишет стихи около пятнадцати лет. Выпустил два сборника стихотворений: «Фрактал» и «Сингулярность». В июле выйдет третий, который будет называться «Эфир». Тематика его стихотворений неразрывно связана с чувствами: восхищение жизнью и окружающим миром, радость любви и горечь утраты. Задача стихотворений — передать эти чувства читателю.

Алина Кузнецова. Родилась в городе Ашхабаде Туркменской ССР. С 2003 г. живет в России — в г. Костроме. Замужем, есть сын. Училась в КГУ, филолог. Учится в аспирантуре («отечественное литературоведение»). Публиковалась в костромских и московских изданиях («Костромской собеседник», «Литературная Россия», «Литературная газета»), в нью-йоркском сборнике «Слова… слова… слова», участвовала в литературных мероприятиях («Костромские каникулы», «Другая оптика», член жюри в конкурсе «Предлог», участие в делах костромского «Клуба поэтов+»). При поддержке администрации города Костромы в 2015 году выпущена книга «Кошкин город», в 2022 г. издательство «Стихи» (Москва) выпустило сборник «Четыре всадника» как одному из победителей семинара при издательстве. Член Союза писателей, участник (по итогам — победитель в номинации «Поэзия») семинаров и мастерских АСПИР по ЦФО в мае 2023 г.

Анастасия Вараксина. Участница писательского проекта «Шторм». Со школы увлекается поэзией и прозой. Долгих пять лет ее истории пылились в чертогах разума. Открывает в себе писателя заново.

Иван Миронов. Родился в 1982 году в городе Арзамас ныне несуществующей Горьковской области. Писатель и переводчик. Попал в шорт-лист премии «Электронная буква 2023» от ЛитРес с романом «Квартира номер 24». Переводил страшное и не очень: несколько книг хоррорной направленности для «Полтергейст Пресс» и лирической — для «ЭКСМО».

Данила Ратушный. Двадцатилетний автор, занимается поэзией с 2019 года. Родился и учился в Чите, с детства любит литературу. 11-й класс окончил в Москве, год отучился в Московском государственном институте культуры по специальности «режиссура театрализованных представлений». Увлекается историей. На данный момент учит политические науки и китайский язык в Российском университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, направление «Зарубежное регионоведение», оканчивает первый курс. Состоит в литературном объединении поэтов РУДН.

Артэни Эрхо. Литературным творчеством увлекается около 15 лет, пишет стихи в жанре «Темной романтики». Участвует в концертной программе Темных романтиков и на литературных вcтречах Dark Romantic Club в Москве. В 2023 году вышел его электронный сборник «Дороги Тьмы, крови и пламени». Также стихи Артэни Эрхо можно почитать на сайте Интеллектуального клуба «Касталия».

Лилия Гогошко. Образование — высшее педагогическое. Возраст — 32 года. Пишет с детства (сначала прозу, потом стихи), но ограничивалась школьными конкурсами и анонимными блогами. В этом году решила серьезно подойти к вопросу публикаций и отправила свои стихотворения в DARKER.

Александра Трубицына. Начинающий автор.