За тысячи лет существования западная цивилизация накопила множество постыдных фактов, которые хотелось бы спрятать или попросту забыть об их существовании. Например, устрашающие практики Средневековья, которые, с одной стороны, ужасны, но, с другой, дают богатую пищу для философского анализа и всеобъемлющего разбора. Именно поэтому с середины XX века философы раз за разом обращаются к демонологическим трактатам и протоколам допросов Святой Инквизиции.

Болезнь «политического тела» и ритуалы создания зомби

Идея о «политическом теле», согласно которой полис и государство рассматриваются в терминах человеческого тела, стара как мир. Еще Платон в восьмой книге Государства говорил об идеальном устройстве общества. И хотя философ не использовал термин «политическое тело», но ему уже приходила мысль о сопоставлении устройства полиса с устройством живого тела человека. Если мы примем эту идею всерьез, то должны будем признать, что «политическое тело» может быть здорово, а может и захворать. К болезни государственной системы ведут бунты, заговоры, климатические катастрофы и эпидемии повальных болезней. В таком случае в действие вступают практики биополитики, исключающие из «политического тела» некую часть, группу индивидов, несущих на себе печать болезни. Американский философ Юджин Такер в тексте «Война как биология, биология как война» пишет: «Исключения всегда делаются ради «жизни». Возможен ли другой вариант? В этом отношении биополитика становится выражением «жизни» как исключения. Нет лучше культурного выражения этой мысли, чем кино, романы и игры в жанре «зомби-эпидемии». Однако фигура зомби — живого мертвеца или массы оживших тел, низведенных до одной лишь «голой жизни», принадлежит не только западной культуре и имеет древние корни по всему миру.

Одним из первых феномен зомби начал изучать Уильям Сибрук (1884–1945) — американский журналист, увлекавшийся оккультизмом. В книге «Остров магии», вышедшей в 1929 году, он описал свой опыт встречи с «живым мертвецом» на Гаити. Сибрук пишет: «Самое худшее — глаза. И это вовсе не мое воображение. Это на самом деле были глаза мертвеца, но не слепые, а горящие, расфокусированные, невидящие. Поэтому лицо было страшным. Настолько пустым, как будто за ним ничего нет. Не просто с отсутствием выражения, а с отсутствием возможности выражать». Сибрук посчитал, что местные колдуны действительно используют мертвецов в качестве рабочей силы. Современные исследователи скептически относятся к такой возможности, предполагая, что зомби — это живые люди, подвергшиеся действию сильных ядов и гипнозу. Этноботаник Уэйд Дэвис считает, что превращение человека в зомби связано с использованием тетродотоксина и дурмана, который на Гаити называют огурцом зомби.

Среди тайных магических ритуалов традиции вуду практика создания зомби (от слова nzambi, обозначающего «дух мертвого человека») является одной из самых страшных. Даже в наше время гаитянское законодательство предусматривает суровое наказание за проведение подобных ритуалов.

Авторы книги «Мозг зомби. Научный подход к поведению ходячих мертвецов» приводят ценное уточнение. Они пишут: «Ритуал создания зомби сам по себе — поступок далеко не злокозненный и, совершаемый не по прихоти колдуна вуду (bokor), в деревнях Гаити имеет важные социальные и культурные функции». Оказывается, что это вид неформального наказания за тяжкие преступления. Поступки людей, нарушающих традиции племени и представляющих угрозу для окружающих, разбирают на совете старейшин. В крайних случаях прибегают к услугам колдуна-бокора, который насылает на виновного «смерть», отделяя душу от тела. Когда зомби «оживает», его заковывают в цепи и принуждают работать на плантациях. После ритуала зомби теряют память и искренне верят, что лишились свободы воли. Таким образом «зомби» исключается из общества. Происходит его изгнание на сторону нечеловеческого, и он становится Другим или Чужим по отношению к человеку.

Скелеты в шкафу

В средневековой Европе подобные практики применялись по отношению к прокаженным. Крестоносцы, столкнувшись с проказой в Святой земле, возвращались домой, принося с собой болезнь, которая могла проявиться спустя долгие годы. Проказа изменяла тело больного, калечила, делая его уродливым и даже отвратительным. Больные проказой не только испытывали непереносимые мучения и были обречены на неминуемую смерть, но, кроме того, еще и не могли рассчитывать на сострадание со стороны родных и близких. Прокаженные во все времена оставались за рамками общественной жизни, закона и человеческой морали. О социальной изоляции больных проказой мы можем узнать уже из Ветхого Завета. В тринадцатой главе книги «Левит» сформулированы основные правила обращения с больными проказой (лепрой): после осмотра священником на больном должна быть разорвана одежда, а сам он должен быть навсегда изгнан из поселения, чтобы жить отдельно и предупреждать всякого встречного о своей нечистоте. По мнению авторов Библии, проказа являлась наказанием Небес за грехи, и больной воспринимался как нечестивец перед Богом, осквернивший святые заповеди. Геродот свидетельствует, что уже в 486 году до нашей эры жители Персии приравнивали пораженных лепрой к безумцам. Их считали умершими для общества, жрецы совершали обряд погребения над больными и, нарядив в позорные одежды, изгоняли из городов. Приют страждущие находили только в убежищах, устроенных в безлюдных и диких местах, где нередко умирали от голода, а не от самой болезни.

В 1179 году Третий Латеранский собор формализовал ужасную европейскую практику отделения прокаженных от общества. Больной, закрыв лицо черной повязкой, становился перед церковным алтарем, покрытым черным полотном. Над ним произносились заупокойные молитвы, и священник при помощи лопаты забрасывал его могильной землей. Затем клирик оглашал то, что впоследствии стало положениями законов о прокаженных: запрет на любые социальные взаимодействия с обществом. С точки зрения церковной общины прокаженный был мертв, он становился живым мертвецом на задворках общества, продолжая свое бытие в областях нечеловеческого. Заболеваемость проказой пошла на спад только на излете Средних веков. Мишель Фуко начинает книгу «История безумия в Классическую эпоху» такими словами: «По окраинам поселений, за воротами городов образуется нечто вроде больших проплешин, болезнь, отступив, надолго превратила эти места в бесплодные, необитаемые пространства. Отныне они на века будут отданы во власть нечеловеческого начала». Но Фуко не интересовала проказа, он исследовал более глубокие слои жизни общества, а именно — социальные практики, применявшиеся по отношению к безумцам.

«Корабль дураков»

Душевные болезни всегда сопровождали человечество. Но до XIX века понятия «безумие» не существовало. В Европе использовали термин «неразумие» — по отношению к нищим, бродягам, сумасшедшим, алхимикам, венерическим больным и даже колдунам. Эти антисоциальные элементы не подлежали строгой изоляции. В Средние века душевнобольные вели бродячий образ жизни, собираясь на папертях церквей и на рыночных площадях. Их просто выдворяли из города, и они скитались по деревням или сбивались в лесные ватаги.

Но чаще их препоручали купцам, паломникам или передавали на попечение отплывающих моряков. В эпоху Возрождения даже появился новый мифологический сюжет — «Корабль дураков», много раз использованный в литературе и живописи. Загадочный безумный корабль, разрезающий тихие воды фламандских каналов, плывущий вниз по течению Сены или бороздящий гладь Атлантики… Но корабль дураков был совершенно реальным явлением!

В архивах крупных городов Германии сохранились записи о сотнях подобных случаев. Так, в 1399 году во Франкфурте матросам поручили избавить город от безумного, который голым расхаживал по улицам и даже явился в таком виде в церковь…

Городская казна оплачивала издержки моряков, и в XV веке у городских причалов часто можно было видеть корабли, полные умалишенных. Суда перевозили их из одного европейского города в другой.

По мнению Фуко, сумасшедшие заняли ту лакуну, которая образовалась после снижения числа прокаженных. Теперь безумцы выдворялись за пределы общества, осваивая области нечеловеческого. Фуко пишет, что пустоши «замерев в ожидании, станут призывать к себе странными заклинаниями новое воплощение зла, новую гримасу страха, новые магические обряды очищения и изгнания из общества».

Но Фуко этого мало, он рассматривает динамику развития социальных практик, применявшихся к безумцам. Так, с момента создания Общего госпиталя в Париже и с учреждением первых исправительных домов в Германии и Англии для безумцев начинается «эпоха заточения», длившаяся до конца XVIII века. Философ приводит интересные факты о том, что «примерно десятая часть задержаний, пополнявших в Париже число обитателей Общего госпиталя, приходится на «умалишенных», «слабоумных», людей «помешавшихся в уме», «лиц, впавших в полнейшее безумие». Это не обязательно были душевнобольные люди в современном понимании этого слова, но всех их объединяло одно: они исключались из социальной жизни и в своем заключении неизменно оказались в области нечеловеческого инобытия. Фуко был последователен, когда концептуализировал безумие как источник ума, как то «восхитительное хранилище», в котором присутствует сама возможность смысла. Безумие для него — это та область трансгрессии, в которой ум возвращается к своей родине. К тому, из чего он изошел и в чем таится плодотворный хаос.

Климатическая демонология и «новый оккультизм»

Юджин Такер в поисках нечеловеческого обращается к средневековым трактатам по демонологии. Он выделяет ту часть демонологического, которая не связана с человеческим, но в то же время имеет естественную природу. Новый оккультизм — не прежний оккультизм. Но в чем же разница? Если старый оккультизм связан с тайными знаниями о явленном мире, то новый оккультизм — с явленным знанием о мире сокрытом. Вот этот сокрытый, нечеловеческий мир тревожит Такера, вселяя в него благоговейный ужас.

В 1484 году римский папа Иннокентий VIII выпустил буллу «Всеми силами души». Этот документ примечателен тем, что он утверждал действительное существование колдунов, колдовства и деятельности всех тех, кто подписал «Договор с дьяволом». Булла «Всеми силами души» не только указывала на источник угрозы, но и рекомендовала, как с этой угрозой бороться. Она давала церковным инквизиторам, таким как Генрих Крамер и Якоб Шпренгер, полномочия привлекать к следствию и наказывать подозреваемых в сделке с дьяволом. Через два года увидела свет книга Крамера и Шпренгера «Молот ведьм», которая стала основным демонологическим пособием для охотников за ведьмами. Главное отличие «Молота ведьм» состоит в том, что трактат лишен теологических спекуляций и является практическим учебником по выявлению ведьм.

Кроме этого, Юджина Такера интересует отношение медицины XVI века к феномену одержимости. Он упоминает, что примерно в это время была разработана миазматическая или контагиозная теория «подселения демонов». Такер пишет: «В этом домодерном понимании заражения демон концептуализируется в основном тем же способом, что мы видели и раньше, — как парадоксальное проявление, которое само по себе является „ничем”, небытием».

На первом уровне находятся случаи психофизиологической одержимости, выражающиеся в недомогании, импотенции и приступах эпилепсии. На втором — более широкая категория эпидемиологической одержимости, которая воздействует на связь тела с окружающей средой (чума, проказа и даже бесчинства толпы). Наконец, третий уровень представлен более абстрактной категорией климатической одержимости. В этом случаи демоны овладевают не только предметами живой природы. Они захватывают неодушевленные объекты и воздействуют на погоду, вызывают голод и падеж скота. Именно эпидемиологическую и климатическую одержимость Такер относит к факторам нечеловеческого воздействия, которое вызывают естественные причины, но приписывается оно причинам сверхъестественным. Философ пишет, что «в результате появился не только новый набор юридических процедур, но и новый дискурс и новый способ осмысления демонического в терминах нечеловеческого».

Такер исходит из идеи мира-без-нас, нечеловеческого мира, под которым он подразумевает разрушительные стихии. Древнегреческая, средневековая и другие культуры, по его мысли, дают различные интерпретации нечеловеческого. Греки придумывают трагедии, в Средние века появляется апокалиптическая литература, модерн дает экзистенциальную трактовку.

Резюмируя, можно сказать, что современная философия, заходя с разных сторон, пробует на прочность пределы «человеческого», а наиболее отчаянные смельчаки пытаются заглянуть в зияющую бездну, открывающуюся в нечеловеческом мире.