Евгений Колядинцев

Режиссер, сценарист, актер, диктор, хоррор-косплеер. Официальный голос DARKER. Создатель хоррор-проекта ТВ-3 «Не бойся».

"ВЕРБАТИМ"

Авторский кинематограф богат на режиссеров, чей стиль настолько аутентичен, что порой играет с ними злую шутку, превращаясь в самоцель.

К таковым можно отнести Уэса Андерсона, чье эстетство достигло апогея в картине "Французский вестник. Приложение к газете "Либерти. Канзас Ивнинг Сан", умудрившись просочиться даже в само название.

Это, безусловно, весьма талантливое кино, но даже самые преданные поклонники этого режиссера по секрету признавались, что в какой-то момент им становилось... скучно.

Не рискну применить слово "скучно" по отношению к рассказу "Вербатим", однако осмелюсь предположить, что его автор стал заложником своего же слога. Своей же фантазии.

В конце концов, вербатим по самой своей природе обязан быть доступен для понимания. Прост, если позволите. И вот этой простоты мне и не хватило.

С другой стороны, я всего лишь обычный читатель. В то время как Уэс Андерсон — гений, у которого нет цели нравиться абсолютно всем.

"ГОШКА ЗАСТРЯЛ"

Ментоловые наконечники деревянных зубочисток — забавная деталь и остроумное наблюдение, которое обрамляет этот рассказ в открывающей и закрывающей сценах.

Ну а внутри самой "рамки" читателя подстерегает абсолютно беспощадное чувство юмора, от которого я остался в полном восторге.

Пожалуй, единственное, что способно сравниться с подобным чувством юмора — это столь же необузданное воображение автора, которое объединило современные реалии (с их "порноместью" и "отменой") с алхимическими ритуалами.

А еще автору удалось создать невероятно харизматичного протагониста. Предметный фотограф Слава — это определенно та героиня, про злоключения которой хочется читать бесконечно.

"КАСТРЮЛИЩЕ"

Удивительно коварный (по отношению к читателю) этот рассказ "Кастрюлище".

Его объем, сюжет и легкий стиль изложения моментально устанавливают доверительные отношения с ребенком, который живет внутри тебя и который до сих пор любит позднесоветские «детские страшилки», заботливо собранные Эдуардом Успенским.

Но следует быть предельно аккуратным, ведь "Кастрюлище", в отличие от "Красной руки, черной простыни, зеленых пальцев", создавалось не для того, чтобы пощекотать тебе нервы. Но для того, чтобы, войдя в доверие, разбить тебе сердце, рассказав пронзительную и трагичную историю.

"КЛУБ ПЕРЕСТРОЕЧНОЙ ЧЕРНУХИ"

Рассказ "Клуб перестроечной чернухи" заставил меня вспомнить, за что я в первую очередь полюбил жанр ужасов. За его умение удивлять.

"КПЧ" (как сокращают свое детище сами герои повествования) — это не сюжетные твисты ради сюжетных твистов и не шок ради шока, а более чем последовательное детективное расследование... И тайна, которая оказывается страшнее самой загадки.

Признаюсь, рассказ стал для меня истинным подарком не только как для читателя, но и как для киномана, втайне мечтавшем о чем-то "своем, родном" во время прочтения "Усмешки тьмы" Рэмси Кэмпбелла. И вот я это наконец-то получаю в виде жуткого и емкого произведения, затрагивающего тему "перестроечного кино".

Примечательно, что именно "перестроечное кино" на самом своем закате подарило нам культовое "Прикосновение". Смею надеяться, что его художественное изучение тем же автором в будущем подарит нам крупную прозу, которую можно будет поставить на книжную полку по соседству с Теодором Рошаком, Маришей Пессл и Джеммой Файлс.

"ЛИТОПЕДИОН"

Читая "Литопедион", я поймал себя на мысли, что все время пытаюсь проанализировать этот рассказ — то определить художественные приемы, которые использует автор, то определить, к каким поджанрам он относится.

В конце концов я понял, почему это делаю — из-за чувства дискомфорта. Того самого, которого, очевидно, и добивался автор. Ибо как только мы объясняем для себя что-то, оно сразу же становится более понятным и менее опасным.

В итоге, дочитав рассказ, я решил, что "Литопедион" — это "боди-хоррор" с примесью "фолка". И что в идеале его должны были бы экранизировать Алекс Гарленд или Роберт Эггерс для студии "А24".

Вот только менее дискомфортно мне после этого не стало. Впрочем, для хоррор-рассказа это только плюс, не так ли?

"ЛИХО"

Пожалуй, мой самый главный страх как участника жюри — это свалиться в так называемую вкусовщину и через нее оценивать произведения.

Я чуть было не попался в такую ловушку, когда читал "Лихо", но в последний момент спохватился и оценил рассказ максимально беспристрастно.

А погрязнуть в пресловутой вкусовщине я мог хотя бы потому, что фолк-хоррор, к которому относится это произведение — это всегда игра в стилизацию. И вопрос здесь лишь в ее количестве.

Каюсь, поначалу хотелось поставить автору в укор чересчур мудреные описания и построения фраз. Однако затем пришло осознание, что делать это было бы так же нелепо, как, скажем, предъявлять претензии создателям ретро-слэшеров за использование синтвейва или VHS-фильтров.

Поэтому если у автора "Лихо" была цель создать концентрированный, неразбавленный фолк-хоррор во всей своей красе, то можно утверждать, что он ее достиг.

"ЛЮВЛЮ"

Итак, у нас есть тихая, скромная девочка. Есть история подростковой любви, переходящей в одержимость. Есть некая мистическая составляющая, которая касается исполнения желаний. Наконец, есть кровавый кошмар, которым всё заканчивается.

Признаюсь честно, я был уверен, что все эти составляющие могут органично дополнять друг друга лишь в работах мангаки Дзюндзи Ито. Однако автор "Лювлю" талантливо продемонстрировал, что ничуть не менее убедительно все эти элементы могут сосуществовать и в отечественной малой прозе.

Впрочем, если уж придираться — а статус жюри вроде как позволяет мне такую вольность — я бы непременно сделал чуть более понятной концовку. Все-таки приходилось с трудом продираться сквозь частокол реплик, попутно выясняя, какая из них принадлежит Эльке, какая — рассказчику, а какая — голосам из черного прямоугольника.

"МАТЬ"

Рассказ "Мать" — это тот самый случай, когда форма вступает в конфликт с содержанием.

По моему убеждению, формой автор владеет почти что идеально, предоставляя одно из наиболее лаконичных произведений конкурса и используя курсивный внутренний монолог в идеальных пропорциях.

С другой стороны, сам костяк истории показался несколько... Вторичным? Предсказуемым? Несоответствующим своей более совершенной форме?

Сложно судить. В конце концов, порой я сам отдаю предпочтение простым и понятным, но при этом мастерски рассказанным историям. Но все же что-то заставляет меня думать, что, если бы автор был менее аскетичен в выборе количества знаков, нас ждала бы более захватывающая история. Благо, что талант рассказчика заметен даже на трех страницах.

"НУЛИ И ЕДИНИЦЫ"

Согревающее, как облепиховый чай на январском морозе, чувство ностальгии — вот что подарил мне рассказ "Нули и единицы".

В самом деле, это такой добротный dark sci-fi, пугающий и одновременно манящий, порцию которого ты получал, будучи подростком, каждый субботний вечер во время просмотра "Секретных материалов". Или же во время чтения сборников рассказов Стивена Кинга.

Вот только каждая серия про Скалли и Малдера обладала, выражаясь сценарным языком, трехактной структурой, в то время как в малой прозе Кинга третий акт мог отсутствовать. Безусловно, со стороны писателя такое творческое решение было вполне осознанным, что, впрочем, не рассеивало легкое разочарование от оборванной концовки.

"Нули и единицы" идеально встает в один ряд с кинговскими рассказами — теми самыми, которым так не достает концовки. Впрочем, концовки отнюдь не той, которая дает ответы на все вопросы, но той, которая услужливо подводит зрителя к тревожащему, открытому финалу.

"СКУФ, СКАМ И БУТОР"

Любопытно, что более половины всех рассказов "Бесовой дюжины" будто бы негласно соревнуются между собой в том, какому из них убедительнее всего удастся показать человеческое безумие. Точнее, даже не столько само безумие, сколько сам процесс постепенного скатывания в оное.

Что ж, если бы подобная дисциплина и правда существовала, случай библиотекаря Ларисы Кузьминишны Захарчук имел бы все шансы на победу. И дело тут не только в писательском мастерстве, но и в выборе инструментария.

Триггером (хотя сама Лариса Кузьминишна наверняка предпочла бы выражение "спусковой крючок") безумия бедного библиотекаря становятся современные неологизмы.

Задумка настолько по своей сути элегантная, что ей, увы, несколько не соответствует чересчур прямолинейная — хотя вполне закономерная для жанра — мрачная развязка.

"СПИЧЕЧКИ"

Существуют такие художественные произведения, которые содержат в себе одну-единственную деталь, способную полностью выбить у тебя почву из-под ног и навсегда запечатлеться в памяти. В рекламной индустрии даже есть такой термин как "wow-эффект", в то время как англоговорящие киноманы используют более грубое понятие "WTF-момент".

В кино эталон такой "детали" содержит относительно недавний короткометражный хоррор Карри Баркера "The Chair" — пересказывать этот момент с кричащей от ужаса, а затем внезапно замолкающей девушкой главного героя бессмысленно. Это нужно просто увидеть.

И вот теперь я обнаружил литературный аналог подобной "детали". Находится она в середине рассказа "Спичечки" и состоит из всего лишь одной реплики хозяина квартиры:

"Ам".

Как и в случае с короткометражным фильмом Баркера, в отрыве от контекста сия "деталь" вам ничего не сообщит. Именно поэтому следует начать неспешное погружение в произведение... А затем порадоваться тому, что есть такие авторы, которые способны добиться максимального эффекта минимальными средствами.

"ПРОБКА"

Художественный прием "ненадежный рассказчик" настолько же эффектный, насколько и сложный. Любая фальшь, любая писательская лень моментально проявляются при его использовании.

К счастью, у автора "Пробки" достаточно таланта и мастерства, чтобы отнестись к своему козырю с должным почтением и использовать его ровно тогда, когда это предполагают правила драматургии.

Сюжетный твист моментально вызволяет из недр памяти концовку жестокого американо-канадского триллера "The Tortured"... И заставляет пожалеть, что захвативший тебя рассказ заканчивается на самом интересном месте.

"СОПЛИВЫХ НИКТО НЕ ЛЮБИТ"

Рассказ "Сопливых никто не любит" удивительным образом дополняет также участвующий в конкурсе рассказ "Кастрюлище".

Оба произведения повествуют о юности, беззаботность которой рассыпается в прах при столкновении со смертью.

Вот только если "Кастрюлище" имеет маркировку 16+ (если не 12+), то "Сопливых никто не любит" — это то, чего слишком впечатлительным людям не стоит читать и после 18.

В первом рассказе лето заканчивается, но затем оно обязательно наступит вновь.

В этом же произведении лето не заканчивается. Оно погибает.

Подводя итог, скажу, что мы имеем крайне сильное произведение с одной из самых запоминающихся хоррор-сцен.