Иллюстрация Антонины Крутиковой

Не могу сказать, что я знаю все, но я точно знаю о киноиндустрии чуть больше, чем некоторые. Например, я знаю, что кинолента со второй частью фильма «Ван Хельсинг» лежит на полке в доме румынского бизнесмена Николя Редьки. Покрытая пылью бобина гниет, придавленная полувековыми коньяками и тяжелым рукописным портретом самого Редьки, обнимающего жен Дракулы — Маришку, Алиру и Верону. А еще я держал в руках единственную копию дополнительных кадров мультфильма «Земля до начала времен», которая официально была утеряна два десятилетия назад.

Но все-таки основная моя занятость — это не массовый кинематограф и даже не мультфильмы. Я торгую панк-кассетами конца эпохи, а на моей виниловой визитке в виде кассеты сказано — «Т.И. В. — продавец настроения». И если вы хоть раз видели, как человек в черной кожаной куртке с нашивками старых групп и в рваных красных кедах, с тяжелой тряпичной сумкой на плече проходит три кольца банковской охраны без досмотра, то это значит, что вы видели меня за работой.

В феврале, кажется, аккурат перед Днем всех влюбленных, я получил звонок от Миуры — руководителя департамента внешних коммуникаций корпорации «Тошиба», прибывшего в город с рабочим визитом. Я собрал с полки кассеты, которые могли бы заинтересовать японца, — любительские ленты с записями детских дней рождения голливудских звезд, и уже через час сидел в его приемной. Миура, высокий и аккуратный, вышел из кабинета в сопровождении делегации краснощеких бизнесменов, похожих на заматеревших диких свиней. Проводив гостей, он жестом пригласил меня в кабинет.

В просторном помещении, оформленном в типично корпоративном стиле с преобладанием кожи и хрома, по разные стороны тяжелого дубового стола стояли, склонив головы, два человека — переводчик и протоколист. Я начал привычно доставать из сумки кассеты, на стол поочередно легли три черных прямоугольника с этикетками «Alicia's summer day 98», «Margaret's ninth Christmas» и «J BDay 1.7.99». Протоколист взял кассеты со стола и сложил их в черный кейс. Это было нетипично — Миура всегда активно торговался, и переговоры с ним напоминали театр одного актера в моем исполнении. Он что-то шепнул переводчику.

— Господин Миура возьмет все записи по максимальной цене.

— В чем подвох?

— Michola Colta?

— Звучит знакомо.

Я лгал не краснея. Кто такой Микола Кольта, я даже не представлял, но, опираясь на вкусы Миуры, мог предположить два варианта: это был либо растлитель, родственник давно забытой голливудской звезды, либо горбатый папарацци бульварной газетенки, мастурбирующий в затонированном микроавтобусе на только что полученные снимки дня рождения престарелой секс-дивы в леопардовом купальнике.

Протоколист выложил на стол два распечатанных письма. Одно из них было объявлением с закрытого южнокорейского форума независимых коллекционеров — «предлагается к покупке полная коллекция записей Миколы Кольты — документалиста культовой панк-группы Bonebrakers». Четырнадцать кассет предлагают четырнадцать концертов, сыгранных группой в клубе Visor в конце 1996 года. Второе письмо было фрагментом личной переписки ассистента Миуры с неким Джоном Доу. Последний предлагал недостающие записи и даже прилагал фото — две кассеты в прозрачном пакете, заклеенном красной лентой с надписью «Evidence in the Michael J Werderson case».

— Господин Миура желает, чтобы вы дали свое экспертное заключение и удостоверились, что записи подлинные.

— Сколько?

— Любая цена.

— Двенадцать миллионов, — брякнул я первую пришедшую на ум цифру. Цена не самой плохой квартиры в свежей новостройке, которая уже не первый месяц мозолила мне глаза в рекламном баннере напротив окна моей съемной квартиры. Миура встал и протянул руку, слово «деньги» он понимал на любом языке. Я тоже встал, но скорее от неожиданности, когда японец поймал мою пятерню и потряс ее. Разговор закончился не начавшись, Миура вышел из кабинета, оставив меня в компании своих помощников.

— Нужно договориться по сверке, — произнес переводчик, — господин ТИ, пожалуйста, нужно свериться по времени.

— А?

— Время. Кассеты будут здесь в половине десятого. Длительность каждой записи от двадцати до сорока пяти минут. Господин Миура хотел бы получить экспертное заключение к обеду следующего дня. Ваша задача — оценить подлинность записей и проверить их на предмет целостности. Для удобства мы предоставим вам свой видеозал.

И он действительно заплатит?

— Вопрос цены решен окончательно. Утром вы получите всю сумму, в привычном формате. Кейсы с кассетами прибудут вечером. Надеемся увидеть вас перед началом процесса распаковки.

***

Первый человек, которому я позвонил, когда вышел из здания, был мой старый приятель Башка, динозавр столичного кинематографа и владелец одного из последних видеопрокатов в стране. Человек, который наизусть знал большую часть творцов-кинематографистов в мире, пыхтел в трубку и шелестел бумагой. Зная его, я мог бы предположить, что он либо сидел на горшке, либо вертел слюнявым пальцем страницы своих рукописных блокнотов. Я надеялся на второй вариант. Башка был держателем лучшей кинематографической базы и вел ее строго от руки. Он панически боялся интернета. А обратился я к нему только потому, что поиск по базам в интернете никуда меня не привел.

— Кольта, Кольта. Слушай, есть одна запись. Костэн, ты его знаешь? Он из Красноярска, который теперь собирает норвежский металл на кассетах. У него в начале нулевых была копия фильма Кольты, привезли моряки из Японии. Концерт группы «Бонбрейкер». Ко мне приходила от торгашей в «Ярмарке», а ушла… Ушла. . Ушла потом на Чехию.

— Больше нет ничего?

— Ну у меня больше ничего нет. Много предлагают?

— Привлекли оценить подлинность. Считай, что просто кино посмотреть. Японцы собрали всю коллекцию.

— Круто. Расскажи потом, что там было.

Бошка повесил трубку. Человека, не близкого к кинокругу, наверное, шокировала бы такая его погруженность в прошлое пластиковых коробочек, но люди даже не представляют, сколько информации профессионалы оставляют на невидимых для любителей местах — записки-вклейки под подъемным механизмом, вкладыши в пустом пространстве, метки на кнопках. Как показывает практика, чем больше записей о кассете в самой кассете, тем большую ценность на рынке она представляет. Как-то в мои руки попадал один незамысловатый боевичок с Жаном Клодом Ван Дамом на обложке, но его ценность была даже не в пленке, а между бобинами — блокнот с режиссерскими правками, аккуратно спрятанный в сердце кассеты. К просмотру записей Кольты я подготовился основательно — свой магнитофон в кейсе, коса проводов, специальный преобразователь сигнала, два набора отверток и пара колб с химикатами. И, конечно же, брикет пачек попкорна. Спецзаказ — двойной чеддер с таким количеством масла. Все-таки я иду смотреть кино.

***

К распаковке я не успел, из-за непогоды и сильнейшего снегопада город встал в одну большую дружную пробку, и половину пути пришлось преодолевать, перепрыгивая через свежие снежные барханы. Кассеты ждали меня в частном кинотеатре на последнем этаже бизнес-центра «Геолог». Шестнадцать черных прямоугольников, пронумерованных зелеными стикерами, лежали стройным рядком в черном кейсе на журнальном столике.

Визуально кассеты полностью соответствовали заявленному возрасту. Потертости, шершавая поверхность, номерные бирки, мутные пластиковые окошки говорили, что они уже точно перешагнули двадцатилетний порог. К слову, моя техника не понадобилась, в кинотеатре был установлен шикарный магнитофон. Повертев в руках первую кассету, я загрузил ее в приемник.

Запись запрыгала по экрану, камера крутилась, пока кто-то невидимый не остановил ее рукой. Деревянная барная стойка, четыре стакана. Девушка в короткой майке без рукавов, платиновая блондинка, висит на шее у высокого рокера. Ее рука прижимает к плечам его длинные вьющиеся локоны. Даже на этой расфокусированной записи видно, что в помещении очень жарко. Парень очень долго рассказывает длинную историю любви, потом что-то про отцовский понтиак, гараж, гитары, какой-то подпольный клуб в Бостоне. На фоне заныли гитары, камера отлетела в сторону, перед ней приземлился пластиковый стакан. Кто-то долго ругается на фоне. Три минуты — пять пар ковбойских сапог и армейских ботинок под неровный гитарный бой. Мелькнула на секунду и погасла временная отметка. Запись закончилась.

Посредственная работа. Если Миура решил заделаться коллекционером концертных записей, то мог бы перехватить у меня кое-что из первых видео The Scientists, Beasts of Bourbon и даже Feedtime. У меня много раннего скроуни-панка. На трех следующих записях было два концерта — люди прыгали под веселые песенки о смерти, оператор прыгал вместе с ними, так что видео можно было смело списать как испорченное. Не знаю, кто продал эти кассеты Миуре, но он точно гениальный продавец. За ту цену, которую японец отдал за эти пленки, я бы их точно продать не смог. Даже если бы спел и станцевал под заводные песенки этого самого «Бонбрейкера».

***

Первая более-менее любопытная запись была на четырнадцатой кассете, и подобрался я к ней уже ближе к полуночи. Бар был тот же, разве что на стойке коктейлей прибавилось, но тот самый рокер с длинными волосами теперь ругался с блондинкой. Она махала у него перед носом пакетиком, потом бросила под ноги и растоптала сапогом. Рокер, кажется, дал ей пощечину, запись на этом моменте засбоила, но через секунду уже девушка скрылась за дверьми туалета, он побежал за ней следом. Оператор тяжело поднялся с места и приоткрыл дверь. Рокер стоял у зеркала, край грязной раковины был красным от крови, девушка лежала на полу и безмолвно открывала и закрывала рот, как рыба. Глаза испуганные, по уху течет узкая полоска крови, а под затылком медленно расползается лужа. Временная метка. Черный экран.

Я взглянул на часы, почти два часа ночи, осталось две кассеты, потом пара часов книжки с телефона и расчет. Чистая наличность — двадцать четыре толстые оранжевые пачки. Следующая запись оказалась очень странной — камера продолжала снимать лицо девушки крупным планом. Она продолжала глотать воздух как рыба, но ее челюсти двигались чисто механически. Пятно под головой уже расползлось настолько, что заполнило все фоновое пространство. Звука у записи не было. Изображение на экране казалось статичным и зацикленным, оно настолько монотонно повторялось, что я начал про себя отсчитывать до тысячи десятками. Потом девятками в обратную сторону. Запись закончилась на трех сотнях. Временная метка. Черный экран.

Последняя кассета. В горле пересохло, я вспомнил, что так и не прикоснулся к попкорну. Смотреть ее не хотелось, но слово профессионала обязывало меня просмотреть запись от первой точки на пленке до финального отрезка. Пока магнитная лента не упрется в крепежный механизм, мои глаза будут широко распахнутыми. Но от предвкушения по коже все равно пробежали мурашки. Как там сказал Миура, когда пришел поприветствовать меня в кинозале? Это единственная на сегодняшний день официальная запись, которая смогла зафиксировать переход души человека в загробный мир. Я назвал ему четыре фильма — «Белая лента», «Тринадцать минут», «Девятый вальс», «Красный угол белого дома», заявленные с таким же описанием. Три из них лежат у меня дома. Оригинальные записи. Но этот фильм точно отличался. Пленки не очень много — минут на пять, может, десять. Я включил запись, изображение заморгало и запустилось.

Картинка почти черная, как будто в туалете кто-то выключил свет, но оставил дверь приоткрытой. Нижняя челюсть девушки остановилась и теперь мелко дрожала. Очертания фигуры смутно угадывались в нижней части экрана. По полотну пошла мелкая рябь. Звук у записи был, но очень странный и тревожный — кто-то дышал, мелко и прерывисто, как собака. Дрожь прекратилась, картинка стала статичной и покрылась мелкими черными пузырями помех. Я попытался опустить глаза ниже и заметил, что сеточка видеоошибок расползалась по комнате, как едва заметные алые соты, последовала за моим взглядом и осталась на стенах.

Картинка чернела все сильнее и сильнее, за кадром раздался крик, далекий, но душераздирающий. Человек не может так кричать, но этот звук точно был из человеческого горла. Потом послышался плач, совершенно опустошающий. Так плачут одинокие вдовы на могилах тех, кого они любят. Кадры начали меняться с ошеломляющей скоростью. Общий фон остался прежним, но едва заметно на переднем плане выплывали очертания — тонкие строчки письменной вязи, горы, ворота, ключи и замки, свечи и мечи. Живот вывернуло наизнанку, глаза словно покрылись темной пленкой, все тело пронзили мелкие иголочки боли, за которыми последовал жесткий удар прямо в сердце. Легкие отказали, воздух из помещения будто весь выкачали. Моча стекла по ноге и впиталась в сиденье. Руки пристыли к подлокотникам. Нутром я почувствовал, что эта запись может длиться бесконечно. Магнитные линии на экране ползли вверх и вниз, я сделал единственное, на что хватило сил, — прикрыл глаза насколько мог и попытался по памяти воспроизвести любую молитву, хотя бы кусочек. «Отче наш. Сущий, на небесах. Отче, помоги. Отче наш».