Иллюстрация Антонины Крутиковой

Der See schwelt in Dunkelheit.

Sein Blut ist in mir zein.

G. Weit, Verfallender

Вода скрывает многое.

Вода есть дверь и ключ.

Кошмар пахнет тиной.

Каждую ночь он видел, как вода забирает его дочь. Этому не было конца.

Жданова тошнило. Машина провоняла карболкой, спиртом и йодом, провоняла больницей насквозь. Он сам провонял — медикаментами, болью, неудавшейся операцией.

Далекие огни мелькали звездами у горизонта. Тело на заднем сиденье вздрагивало. Жданов давил на газ. Фары выхватывали из темноты редкие кусты ракиты. Тролли в их нечетких очертаниях провожали машину хищными взглядами, но не смели двинуться. Огни потихоньку гасли. Клонило в сон.

Жданов потянулся за бутылкой. От абсента ему становилось спокойнее. Картинка перед глазами оставалась четкой, но тени иногда вели себя странно. Наверное, так и должно быть, ведь все дело в них, в тенях. Один поэт сказал: тень воплотится, когда немая печать падет. Значит, все правильно. Жданов выпил еще. Тени смотрели на него пристально, оценивающе. У него не было права на ошибку.

На самом деле он, конечно, ничего не говорил. Как можно говорить без голоса? Но Жданов чувствовал, что он хочет сказать. Это было больше, чем речь или мысль, куда больше, чем любая известная человеку эмоция. Это было все. Боль, отчаяние, ужас, паника, желание разорвать себе глотку, вскрыть вены, разбить голову о стены, беспомощный вопль во тьме, тоска, одиночество, ненависть. Все это и — внезапно — надежда. Слова и образы были не нужны, чтобы понять. Он дал надежду. И обещание. Жданов ухватился за них, как тонущий, чьи легкие еще не до конца заполнила черная бездна. Он точно знал, что нужно делать — не знал только, хватит ли сил.

Поначалу.

На самом деле он, конечно, знал.

Отец любил повторять, что у всего есть цена. Они с Леной долго думали о цене. Боль и отчаяние меняют человека, стирают многие границы. Кошмары мучили их обоих, тянулись месяцами и никогда не менялись. И они согласились. Нет жертвы, которую не принесет отец ради своего первенца.

Руки Жданова стали дрожать и больше не могли нормально удерживать скальпель. По ночам он много пил и еще больше читал в тщетных попытках сбежать ото сна. Даже когда они приняли цену, кошмары не прекратились.

Жданов начал работу над проектом месяц назад. Долго готовился. Делал чертежи и наброски, продумывал соединения и крепления. Подбирал препараты. Сложнее всего оказалось поддержание жизни в теле. Действовать без общего наркоза было невозможно, но тело могло умереть, не успев из него выйти. А оно должно было ожить. И двигаться.

Составив все списки, он опустошил больничные хранилища. Вахтерше заранее сказал, что будет выносить свои вещи из кабинета, так что вопросов на выходе не возникло. Той же ночью начал оперировать.

За двадцать лет практики Жданов повидал многое, и его профессиональному опыту можно было смело завидовать. Но этот проект стал рискованным вызовом.

Он не выпил ни капли, хотя желание было почти нестерпимым. Начал смотреть на Лену как на тело, только когда разрезы стали достаточно широкими.

Во снах — в кошмарах — Ева купалась у берега. Вода доходила ей до пояса, а рядом плавал желтый надувной круг с головой утенка. Ева смеялась и била по воде ладошками, брызги разлетались во все стороны веером и поблескивали в послеобеденном солнце. Жданов сидел на берегу и наблюдал, прикованный к шезлонгу, не в силах пошевелить и пальцем, не в силах даже отвернуться или закрыть глаза. Вода вокруг Евы темнела и поднималась, но девочка не замечала, она продолжала играть и наслаждаться ранним летом. Вода сгущалась, делалась похожей на желе и медленно обволакивала ее тонкое слабое тело. Девочка ничего не чувствовала, с ее лица не сходила улыбка, и зеленоватые глаза не переставали блестеть, пока Хара-Эрем поглощал ее и надувного утенка. Жданов беспомощно смотрел.

Однажды, когда гладь озера в очередной раз стала зеркальной, а солнце скрылось за черными облаками, он не проснулся. Вязкая вода пошла крупными пузырями, как кипящий кисель. Матовая поверхность Хара-Эрем натянулась в том месте, где плавал утенок, и показалась Ева. Она выкарабкалась, хватаясь руками за озеро. Кожа ее стала серой с черными извилистыми полосами, будто нарисованными акварелью, а глаза посветлели. Тонкие бледные губы растянулись в подобии улыбки. А позади нее — еще одна фигура, тонкая и высокая, с длинными светлыми волосами.

Ради этого Жданов резал. Это была не операция, а акт вивисекции, кристально чистая бесчеловечная жестокость.

Лена приняла его проект спокойно. Она убедила себя, что тоже встретится с Евой, когда все закончится, и Жданов сам почти поверил в это. Ничего такого обещано не было. Она легла на ледяной железный стол и закрыла глаза. Лампы холодного света резали глаза, и Лена попросила у мужа маску. Когда наркоз подействовал, она вернулась на берег Хара-Эрема и снова увидела Еву. Вода медленно начала подниматься.

Жданов сделал глоток. Горькая дрянь прижгла корень языка и провалилась в глотку. Тени расплылись. Слева у дороги показался огонек — магазин Павленко. Жданов обернулся и осторожно коснулся промокшего пледа. Тело двинулось. Он чуть заметно улыбнулся.

— Заедем на минутку в магазин. Хочу взять ей сладкого.

У вывески «Продукты» вились мухи, огромные комары и пушистые мотыльки. На небольшой площадке рядом с магазином стояла серая «Хонда аккорд» без правого зеркала и с треснувшим лобовым. Жданов осторожно затормозил.

— Две минуты.

Язык становился тяжелым. Надо спешить. Он проверил наличку в бумажнике и направился к магазину. Заднее окно со стороны водителя оставил открытым.

Магазин встретил приятной прохладой. Длинные лампы под потолком мерно гудели, мелкие мушки бились о плафоны. За прилавком стоял Павленко и жевал хлебные палочки. У высокого холодильника с готовой едой и энергетиками невысокая девушка в косухе и черных джинсах рассматривала товары.

— Привет, Саша.

— Привет, Дмитрий Иваныч, — Павленко сонно кивнул. — Чего так поздно?

— Да так. На озеро еду.

— У тебя отпуск?

— Почти.

Жданов прошел к стойке с шоколадками и взял две «Альпен гольд» с хлопьями и арахисом. Он не видел их почти три месяца, хотя раньше покупал раза по три-четыре на неделе. Ему всегда нравился цвет упаковки — насыщенный желтый, такой приятный и мягкий. Какое-то время Жданов смотрел на шоколадки, словно загипнотизированный. Голос Павленко привел его в чувство.

— Четыреста пятьдесят.

Девушка в косухе молча рассчиталась наличкой и вышла.

Жданов потер глаза и подошел к прилавку.

— Как Лена?

— Нормально.

Павленко постучал по кнопкам калькулятора.

— Сто сорок четыре.

Жданов протянул две сотки. Павленко полез за сдачей.

— Ева любила их, да?

Жданов посмотрел на хозяина магазина со злобой. Пальцы левой руки непроизвольно сжались в кулак. Никто не имел права произносить ее имя. Павленко отвел глаза и протянул сдачу.

— Да. Любила.

В окно блеснули фары «Хонды». Жданов забрал сдачу и вышел.

До озера он ехал молча, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. Тусклого огонька в паре километров позади не заметил.

Хара-Эрем раскинулся за Солнцебором на четыреста тринадцать метров с севера на юг и четыреста два с запада на восток. Озеро никогда не пользовалось большой популярностью у туристов, и даже среди местных отдыхали здесь немногие, хотя место и отличалось живописными видами. Почти идеально круглый водоем глубиной около сорока метров со всех сторон окружал густой бор, а температура воды с июня по сентябрь не опускалась ниже двадцати градусов. Некоторые рыбаки с гордостью заявляли, что ловили здесь карасей по десять-двенадцать кило. И все же рыбачили там мало. Одиннадцать недель назад власти города запретили купание и вылов рыбы в Хара-Эреме в связи с обнаружением в воде озера опасных бактерий. Никто из местных этому не удивился.

Крупная галька захрустела под колесами. Жданов затормозил у самой кромки воды. В машине было душно, несмотря на открытые окна. Запах крови и карболки забил рот и ноздри, влагой лег на руки и лицо. Жданов вышел из машины и, сделав три шага по берегу, блеванул. Рвота была странного темно-зеленого цвета с маленькими черными комочками. Он не ел со вчерашнего дня.

В ночи озеро казалось насквозь черным и матовым. Легкие волны не облизывали пляж, ветер не коробил поверхность воды. Хара-Эрем казался огромным немигающим глазом без зрачка, который вперился в небеса и выжидал. От тишины в ушах появился слабый звон: ни всплеска, ни голосов птиц, ни шорохов в траве. Все вокруг будто замерло.

Жданов открыл заднюю дверь и стащил с тела влажный плед. Ленино дыхание стало тяжелым. Он проверил пульс — слабый, редкий. Но глаза еще открыты. Достал из кармана фонарик и осмотрел нижнюю часть тела. Швы кровоточат. Местами расползлись, но в целом держатся. Колени сгибаются плохо, ступни окоченели. Движения рук ограниченны, пальцы скрючились и утратили гибкость. Нехорошо.

Ева всегда любила русалок. Как-то раз даже покрасила волосы в рыжий, чтобы быть похожей на Ариэль. Папа, конечно, разрешил.

— Уже почти все.

Он осторожно обхватил тело ниже ребер, приподнял и потянул. Чуть не бросил, когда оно исторгло протяжный болезненный стон.

— Потерпи еще чуть-чуть. Мы же почти закончили.

Жданов взял его на руки так аккуратно, как только смог. Этого было недостаточно, и несколько швов разошлись. Тело дернулось. Жданов пошатнулся и замер, широко расставив ноги. Силы покидали его.

На углу бора в паре сотен метров от берега показалась машина. В мертвой тишине неисправный двигатель грохотал куда громче обычного, и Жданов это услышал. Он прищурился. Серая «Хонда аккорд». На дальнем свете.

Сука! Она что-то видела? Заглянула в машину, пока он стоял на кассе? И что, преследовала до самого озера? Бред. Чушь собачья.

Жданов начал кусать губу. Руки подрагивали теперь не только от слабости, но и от гнева. Нет, он не позволит какой-то там благочестивой сучке все испортить. Ни за что.

— Готовься, милая, — шепнул он и быстро зашагал к воде.

Девушка за рулем надавила на газ. Ее руки тоже дрожали. Сбить? Нет, нельзя. Придется выйти из машины. Она резко ударила по педали тормоза в пятнадцати метрах от кромки озера. Тормоза «Хонды» взвизгнули, колеса вдавились в гальку, и машину повело в сторону.

Жданов шагнул в воду, не оглядываясь. Сердце его разбивалось о ребра, на глазах выступали слезы. Зайдя по пояс, он приподнял тело жены на руках и бросил в воду.

— Прими ее, Ключ! — прохрипел он, задыхаясь.

Позади хлопнула дверь машины.

— Эй! — крикнула девушка. — Сука!

Жданов обернулся к ней. Он беззвучно рыдал и улыбался. Плечи его подрагивали. Рядом с ним под водой скрывалось изувеченное женское тело.

Девушка бросилась к незнакомцу, тяжелые берцы с обитыми сталью носами пропахали гальку.

— Все кончено, — ликуя, сказал Жданов. — Кончено.

Девушка подбежала к нему и врезала в челюсть. Боли Жданов не почувствовал. По венам его растеклись безумие и блаженство. Девушка с силой пихнула его в грудь, и Жданов упал в воду.

Несколько секунд он не двигался, но затем поднялся, словно озеро его вытолкнуло. Поглядел в нужную сторону, и его охватила паника. Незнакомка доставала тело из воды.

Девушка ухватилась за тонкие, изрезанные во многих местах руки и потащила. Каменистое дно вдруг показалось мягким, и она с трудом удержалась на ногах. Попыталась взять женщину под руки, но подмышки были соединены срезанной со спины кожей. Как перепонками? Девушка ругнулась и поволокла ее за руки. До берега было шесть метров.

Жданов подобрался к девушке, вцепился в короткие черные волосы и рванул на себя. Она вскрикнула и выронила тело.

— Отпусти, педрила!

Она извернулась и обхватила замком руку Жданова. На долю секунды его взгляд остановил ее — янтарный, обжигающий. Но затем незнакомка стиснула зубы и переломила его локтевую кость. Хватка Жданова ослабла, и девушка тут же ударила его в глаз. Он взмахнул правой рукой в попытке зацепиться за ее одежду, но не дотянулся. Эта сука снова поднимала тело из воды.

Что-то легонько ткнулось в ногу Жданова. Он опустил глаза. На поверхности воды покачивались шоколадки «Альпен гольд». Он так спешил, что забыл о них. Забыл самое важное.

Лицо Жданова, мертвенно бледное, обернулось чудовищной маской. Он взвыл в безумии и отчаянии, и все внутри него оборвалось — навсегда.

Вот теперь все было кончено.

Проклятая сука вытаскивала жертву на берег. Жданов бросился к ней со звериным воем. У самой кромки воды он настиг ее и повалил, прижав своим весом. Целой рукой схватил за шею, ударил затылком о камни и стал душить. В бешенстве он не заметил, как из правого кармана штанов девушка достала складной нож, нажала указательным пальцем на флиппер и занесла руку для удара — и только почувствовал резкую боль в левом боку. Дыхание на секунду перехватило. Она ударила снова, туда же. И еще. Жданов поморщился. Рука его ослабла, и девушка шумно вдохнула. Тонкие ноги в тяжелых ботинках оттолкнули его, и девушка быстро встала.

Она бросила взгляд на тело женщины и не заметила признаков жизни. Чуть выждав, повернулась к Жданову и подняла нож.

— Суши весла, док Бентон. Приплыли.

Жданов с трудом поднялся. Тело лежало на берегу, отвергнутое и пустое. Все, все было впустую. Ноги Жданова подкосились, он упал на колени. Потом встал, развернулся и пошел в воду. Шоколадки с хлопьями и арахисом плавали совсем рядом.

Немеющие руки вдруг снова почувствовали все, что он делал с Леной во время операции. Операции? Рукоять скальпеля, такая привычная и удобная. Ее гладкая кожа, на которой он знал каждый крохотный шрам. Влажные длинные разрезы. Напряженные голые мышцы, их тепло. Трение толстой нити о плоть.

Все было зря.

Ева никогда не вернется.

Жданов потянулся к шоколадкам, вздрагивая от слез. В его шею у основания черепа вонзился короткий клинок. Мужчина медленно моргнул и сделал вдох. Изо рта пошла кровь. Все начало расплываться и гаснуть — только две шоколадки оставались яркими, ярко-желтыми. Он снова потянулся к ним, но его потащили назад, к берегу.

Девушка с трудом выволокла Жданова на глубину ниже лодыжки. Он уже не сопротивлялся и даже почти не дышал, но ей было плевать. Лезвие ножа еще четырежды погрузилось в его плоть в разных местах. Он еще услышал свой крик. Затем что-то ударило в висок, и все пропало.

Окованные носы ботинок тридцать шестого размера окрасились багровым.

Обессиленная, девушка рухнула на гальку рядом с трупом женщины и сделала глубокий вдох. Прохладный влажный воздух слегка охладил кровь и просветлил голову. Гнев схлынул. А вдруг она жива?

От этой мысли стало страшно. Девушка тут же подскочила и принялась проверять пульс раненой. Пощупала шею и запястья — ничего. На мгновение почувствовала облегчение. А затем вгляделась в то, что лежало перед ней на холодных камнях.

Тело женщины от подбородка и до ног было полностью изувечено и… переделано. По обеим сторонам шеи красовались лунообразные разрезы, всего восемь штук. Кожа с боков и спины была срезана и пришита с обратной стороны к рукам. Кожа на пальцах, кроме последних фаланг, так же была срезана и снова сшита, чтобы образовать перепонки. Посередине ног от самого верха бедер и до лодыжек тянулись длинные надрезы. Ноги были полностью соединены. Ступни удлинены почти вдвое и похожи на ласты.

Какое-то время девушка смотрела на чудовищное творение безумца без единой мысли, а затем вдруг поняла.

Русалка.

Он сделал русалку.

Девушка провела руками по выбритым вискам и, схватившись за голову, упала спиной на холодную гальку. Она хотела просто перекусить в ночи и проветриться после неудачного концерта, ничего больше. Какого ж хера ей приспичило заглядывать в чужую тачку? Не смогла убедить себя, что стон причудился? Захотелось приключений?

Или крови?

Тишина стала рассеиваться. Вдалеке закричали вороны, и озеро закачалось в такт биению черного сердца. Девушка вслушалась. Темные воды тянулись к ней, облизывали ступни.

Оно тлеет. Оно жаждет.

Девушка завела машину и уехала прочь. Две шоколадки «Альпен гольд» с хлопьями и арахисом исчезли.