Иллюстрация Антонины Крутиковой

Озеро было на том же самом месте. Словно ждало все эти годы. Ну да, озеро не баба — будет ждать, сколько потребуется. Между туч мелькало солнце, и в его лучах водная гладь то поблескивала, то нет, будто подмигивала или же здоровалась на своем странном, «жидком» языке, узнавала Вовика и радовалась его возвращению через столько лет.

Вспомнились уроки плавания и покойный отец, утренняя тишь и полный нос воды, забористый дым отцовских сигарет и махровое полотенце с Губкой Бобом. Но вслух Вовик с нарочитой небрежностью сказал лишь:

— О, озерцо.

— Плавать собрался? — скривился Михей. — Ты че, бздых? Гляди.

Он ткнул Вовика локтем и кивнул в сторону палатки, возле которой грелся на расстеленном покрывале самый что ни на есть натуральный бздых. Тучный, рыхлый, белокожий. Тщательно бритая голова сверкала в солнечных лучах не хуже водной глади, а сам он что-то вдохновенно рассказывал своему смартфону.

— В общем, вот мы и на Красной Поляне, — донеслось до Вовика, и он дернул Михея за рукав.

— Слыхал? Мы. Он не один.

— Не ссы в трусы, — прошипел Михей. Покосился на палатку, потом на бздыха. — Подойдем, поговорим. А там решим. Смотри и учись, в общем. Раз уж увязался.

Вдалеке прогремел гром. Тихо, но внушительно, как бы обозначая присутствие. Тучи сгустились, полностью проглотив солнце, озеро больше не подмигивало, собирался дождь. Здесь, в горах, погода вообще менялась стремительно, а дожди лили часто — обычное дело. Бздых тем временем отложил смартфон, скрестил ноги и уставился в сторону леса. Издали он напоминал статуэтку толстого Будды. Легкая добыча, в общем.

— Зда-арово, Ма-асква, — Михей, насмешливо акая, навис над бздыхом. — Отдыхаем?

Тот вздрогнул и просительно приложил к губам указательный палец.

— Тише, моя спутница уснула.

Вблизи этот турист выглядел еще нелепей, чем издали. Голубые глаза смотрели доверчиво, наивно, приоткрытый рот был словно готов улыбнуться в любую секунду.

— Спу-утница, — многозначительно протянул Михей и покосился на палатку. — Устала, значит?

— Всем нужен отдых. — Бздых развел руками. — Время от времени.

— Да ясно, ясно. Отдых после, — Михей скинул с плеча рюкзак и похлопал ладонью по кулаку, — шпили-вили. А мы вот с корешом сегодня без баб, мужской компанией. — Он махнул рукой в сторону Вовика. — Это Георгий. А я — Владислав.

— Борис.

Рукопожатие у бздыха оказалось под стать внешности — вялое, зыбкое, будто киселем обволокло, — и Вовик невольно поморщился. Михей же, новоявленный «Владислав», невозмутимо, как бульдозер, пер по сценарию. Расстегнул рюкзак, выудил бутылку водки, стопку пластиковых стаканчиков и доверительно предложил:

— А давай-ка, Борис, за знакомство?

— Да нет, что вы? Мне нельзя. Спутница не любит.

— Ну чего заладил? Спутница, спутница, — передразнил Михей и махнул в сторону палатки. — Спит твоя мадам и пусть спит. Или у вас что, прям любовь-морковь?

— Любовь, — медленно повторил Борис, будто пробуя слово на вкус.

Он уткнулся глазами в траву и глубоко задумался. Михей тем временем выразительно глянул на Вовика и плюхнулся на покрывало плечом к плечу с бздыхом. Вовик коротко кивнул и уселся с другой стороны. Это называлось «взять в клещи».

— Познать любовь — высшее счастье, — бздых сказал это, как нечто само собой разумеющееся, очевидное. — Любовь соединяет миры.

— Ну да, понятно, — Михей усмехнулся. — Мужчины с Марса, женщины с Венеры. Только вот скажи мне, влюбленный Борис, — он прищурился и ткнул пальцем в сторону палатки. — А с той стороны есть взаимность?

— С той стороны любовь безгранична, — горячо заверил бздых. — Моя спутница…

— Вот ты достал с этой «спутницей»! — не выдержал Михей. — Как ее зовут-то хоть?!

— Имя не важно. Важно, что она всегда рядом. Поддерживает в самые сложные моменты жизни. И никогда меня не бросит.

Тучи — все более массивные, все более черные — ползли со стороны гор, молнии вспыхивали то дальше, то ближе, а следом неслись гулкие раскаты грома. Озеро в преддверии грозы казалось почти что живым. Вода от порывов ветра ходила нервной рябью, словно дышала. Легко было представить, что там на глубине, у самого дна бьется большое прозрачное сердце. Интересно, будь озеро и вправду живым, любило бы оно дождь, или, наоборот, считало бы эту льющуюся сверху воду какой-то не такой? Чужеродной, пришлой. Чем-то вроде бздыхов.

— Мне тут тоже одна, — подал голос Вовик, — клялась, что любовь на всю жизнь и не бросит никогда. А как в армейку ушел, так она за год все члены в нашем дворе пересосала.

Вовик поймал свирепый взгляд Михея и запоздало понял, что нарушил одно из главных правил — «не болтать о себе».

— Сочувствую вам, — очень серьезно произнес бздых, — но это не была любовь. Настоящая любовь не проходит. Живет, пока мы живы.

— А знаешь что, Борис? — Михей перестал сверлить Вовика взглядом и откупорил бутылку, принялся разливать водку по стаканчикам. — Мы просто обязаны выпить за твою мадам и вашу вечную любовь. Святое дело — грех не выпить.

Бздых явно растерялся, задумался. Словно робот, которого подловили на парадоксе. Но все же взял протянутый стаканчик и послушно чокнулся вначале с Михеем, потом с Вовиком.

— Желаю вам, Георгий, встретить любовь.

Вовик поначалу не понял, что бздых обращается к нему, а когда понял, то угрюмо кивнул:

— Ага, спасибо, — и тут же добавил: — А ты, Борис, угощайся, закусывай.

Он заботливо подсунул мясную нарезку, а Михей, едва бздых отвернулся, живо выплеснул содержимое своего стаканчика в траву.

— Да, спасибо. А то очень горькая.

— Горькая, потому что натуральная, — заверил Михей. — Ты не боись. Это наша, местная.

Он хлопнул Бориса по плечу, и как только тот повернулся, Вовик тоже вылил свою водку в траву, а потом сделал вид, что пьет. Даже скривился и заел для достоверности. Вышло убедительно — бздых ничего не заподозрил. Ему оставалось минут десять.

Вовику вдруг почудилось, что где-то среди раскатов грома и порывов ветра затикал обратный отсчет — шестьсот, пятьсот девяносто девять, пятьсот девяносто восемь… А Михей теперь, когда полдела было сделано, заметно расслабился и лениво рассматривал бздыха, как сытый пес — жареную курочку. Задержал внимание на уголке смартфона, выглядывающем из кармана, перевел взгляд на умные часы на запястье, после чего небрежно заметил:

— А кольца-то нет. Че ж не женишься, если такая любовь-прелюбовь?

— Разве это выражение любви? — Борис внимательно взглянул на Михея, затем на Вовика. — Обручальное кольцо и штамп в паспорте? Нет, — он покачал головой, — любовь — это жажда. Которую не утолить. И вечный голод. А если сумел наесться и напиться, значит, уже не любишь. Понимаете?

Михей в ответ лишь неопределенно дернул уголком рта и украдкой глянул на время в телефоне.

— Понимаю, — вырвалось вдруг у Вовика.

Вырвалось само собой, откуда-то глубоко изнутри. Из тех далеких глубин, куда он спрятал, запихал, выбросил, словно мусор, нечто самое хрупкое, сокровенное, важное. Спрятал будто бы навсегда, на самое дно своего внутреннего озера, но теперь оно, подцепленное словами бздыха, как крючком, пробуждалось, плыло к поверхности.

— Любовь меняет все, — продолжал Борис. — Стирает границу между добром и злом. Все мучения, лишения, страдания в любви становятся святы. Ты не думаешь о последствиях, не считаешь уступки, компромиссы, жертвы, на которые идешь ради любви. А если считаешь, значит, это не любовь, а торг.

— Во как тебя с нашей водочки развязало, — насмешливо заметил Михей. — Тока давай насчет «торга» поподробней. — Он хитро глянул на Вовика и ткнул в сторону бздыха пальцем. — Я ж его раскусил. Это сутер, а баба его — шлюха, эскортница. Потому и зовет ее так — спу-утница. А имя не называет.

— Имя не важно, повторяю. Это просто набор букв. Оно не отражает суть. Вот скажите, — Борис повернулся к Вовику, — разве ваше имя что-то говорит о вас лично? Как-то вас характеризует?

— Да не, вряд ли, — Вовик почесал затылок. — Меня родаки вообще в честь Маяковского назвали. Ну и? Поэтом я не стал, Лилю Брик не встретил, да и вообще…

— Борис, ты с темы не съезжай, — перебил Михей, коротко сверкнув глазами в сторону Вовика. — Скажи лучше, прав я или нет? Эскортница?

Бздых надолго задумался, потом неопределенно качнул головой.

— Да, в чем-то правы. Наверное. — Он приложил руку к лицу и постучал себя двумя пальцами по лбу. — Но это только мой эскорт, понимаете? Личный. Только мой. Мой… эскорт… Только… м-мой… эс… корт…

В третий раз слово «эскорт» бздых произнес уже с закрытыми глазами, подперев рукой подбородок и навалившись Вовику на плечо. Михей протянул веревку.

— На, свяжи придурка. И покрепче. А то — здоровый кабан, мало ли что.

— Быстро он.

— С мозгами беда, вот и уплыл раньше времени. Котлы с него сними, мобилу бери. А я в палатку загляну. Посмотрю, что там за личный эскорт такой. Может, опробую. Если понравится.

— Не трогай ее! — выкрикнул Вовик вслед.

Снова вырвалось, снова само собой, да еще дурным жалобным голоском, и этот крик души для Михея стал, кажется, последней каплей. Он обернулся и, зверски выпятив челюсть, процедил:

— Хер со мной еще пойдешь. Мудак.

Дождь ливанул, как в кино — сразу в полную силу. Будто между небом и землей специальную перегородку выдернули. Потоки воды тут же промочили волосы и одежду, залили глаза, закапали с носа. Все вокруг как-то проснулось, ожило, пришло в движение. И деревья, и трава, и озеро, конечно. И даже Борис, уже, казалось бы, окончательно сдавшийся на милость всемогущего клофелина, вдруг шевельнулся и что-то промычал.

Вовик опомнился, торопливо вытер лицо и принялся вязать бздыху руки. А сам то и дело поглядывал на заветное озеро. Мириады тяжелых капель стучали по его податливой поверхности, питая, насыщая. Нет, будь озеро живым, оно никогда бы не уподобилось людям — не стало бы делить воду на свою и чужую. Вода есть вода — хоть земная, хоть небесная. И сейчас одно смешивалось с другим, сливаясь в единое целое, и ощущалось в этом что-то болезненно прекрасное.

— Георгий, — вяло пробормотал бздых сквозь сон. — В честь… Маяковского… — Он чуть помолчал, будто задумался над сказанным, а потом произнес уже четче, осмысленней: — Георгий… Маяковский. Георгий Маяковский?

Наивные голубые глаза распахнулись и вопросительно уставились на Вовика. И в ту же секунду бздыха шумно вырвало. Получилось обильно, эффектно, словно за несколько секунд выбросилось наружу все съеденное и выпитое за последние пару дней. Все, включая всемогущий клофелин. Борис рассеянно вытер рот рукой и улыбнулся в никуда.

— Проснулась.

Забавно, что хоть он и выглядел, как человек, готовый улыбнуться в любой момент, но впервые улыбнулся лишь сейчас. И вышло странно. И страшно. Это была улыбка, никак не связанная с происходящим. Словно проступившая из иной реальности. Эхо другого мира, соприкоснувшегося с миром нашим.

Вовик запоздало сообразил, что руки у бздыха совершенно свободны, и обнаружил веревку намотанной на собственное запястье. Попытался развязать, но куда там — узел оказался крепкий, как камень.

— Да что за черт?! Как ты это сделал? Фокусник, что ли?!

Вовик вытащил из кармана нож и принялся резать узел, а Борис повернул голову, будто слепой на звук, и поинтересовался:

— А что такое бздых?

— Чего?

— Вы назвали меня бздых. Что это значит?

— Ну это типа приезжий, турист. «Бздеть» плюс «отдых» получается бздых, но вообще… — Вовик наконец справился с узлом и осекся, застыв с ножом в руке. — Погоди. Я не называл тебя бздых.

— Спутница слышала.

— Как… это?

Борис продолжал улыбаться, голубые глаза слепо смотрели в пустоту. Позади, сквозь шум дождя, донесся голос Михея.

— Бабки забрал. И нет там никакой спутницы, придурок ее выдумал. Дневник его нашел, так там такие бредни — закачаешься, и… Э, ты че расселся, дурак? Я же сказал связать.

— Глиома.

Бздых произнес это слово громко, четко, с напором и даже вызовом. Будто провозгласил.

— Че?

— Глиома. Имя моей спутницы. Но как я уже сказал, имя не отражает суть. Глиомы у многих, но только моя — спутница. Она подарила мне новый мир, и мы будем вместе до самой смерти. Будем любить друг друга и умрем в один день. Как в сказке.

Его улыбка, прилипшая к залитому водой лицу, казалась теперь не потусторонней, дикой, а скорее, наоборот, уместной, логичной, единственно правильной. Возможно, миры уже не соприкасались, а проросли друг в друга. Возможно, Вовик сам одной ногой шагнул в тот, второй мир. Возможно, теперь он тоже улыбался.

— Вяжи его, те говорю.

Михей попытался выдернуть из рук Вовика веревку, но тот только отмахнулся, как от комара.

— Да погоди ты.

Приятель за спиной сердито запыхтел, закашлял, обиделся, в общем. Но больше встревать не стал.

— Она идет, — доверительно предупредил Борис. — Если вы не передумали, если хотите узнать любовь, она поможет. Покажет, что это такое.

— Хочу.

Тихо сказанное слово совершенно потонуло в шуме воды, и, тем не менее, Вовик был уверен, что его услышали. Дождь почему-то попахивал кровью, а взгляд Бориса наконец возвратился из далеких далей и медленно, словно окуляр микроскопа, сфокусировался.

Вряд ли можно объяснить, что именно проступило в голубых глазах. Вероятно, нечто подобное Вовик увидел бы, посмотри он в два дверных глазка при условии, что по ту сторону — лестничная клетка, выстроенная не из бетона, а из чистой, незамутненной любви. С той стороны — иная природа и иная логика. С той стороны не главенствуют сферические формы и ничто не стремится к минимуму свободной энергии. С той стороны нет добра и зла, но есть неутолимая жажда и вечный голод. С той стороны тоже смотрят.

С той стороны приходят к нам все возможные любовные проявления. Все без разбору, от самых чистых и светлых до самых грязных и порочных. Все, начиная от материнской любви, полового влечения и собачьей привязанности до разнообразных одержимостей, извращений и отклонений вроде ревности, нимфомании, фетишизма, садизма и мазохизма, некрофилии и копрофилии, стокгольмского синдрома, эдипова комплекса, и прочего, и прочего, и прочего.

С той стороны не понимают нас, а мы, здесь, не понимаем их. И все, что остается, это смотреть друг на друга через глазок. И все, что способно просочиться через глазок, это любовь.

«Увидели?»

Борис теперь даже губами не шевелил, говорил прямо у Вовика в голове.

«Увидел».

«Нашли?»

«Нашел».

«До встречи. На той стороне».

Нож выпал из руки, и Вовик рассеянно глянул на лезвие, перемазанное красным. Попытался вспомнить, когда его испачкал и чем, но тут же забыл об этом. Пошел все быстрей и быстрей, а потом не выдержал и побежал. Под вспышки молний и раскаты грома, сквозь завесу дождя, уверенный, как никогда в жизни.

Озеро ждало, озеро звало. Томилось в ожидании того сладостного мига, когда они с Вовиком наконец соприкоснутся. Проникнут друг в друга. Сольются в единое целое и не расстанутся больше никогда.