Seventh Sister, 1943

В ночь, когда родилась Седьмая сестра, сова за стенами хижины кричала без умолку. Затем дрожащая птица сникла. Смолкло всё: козодои в окрестных соснах; кузнечики в листьях смоковницы у колодца; а древесные лягушки уже не пророчили скорого дождя, когда черное небо озарили молнии.

Хижины рабов, толпящиеся в ряд позади Старого Места, выглядели ветхими и заброшенными; они, право, пустовали с тех пор, как Грант взял Ричмонд. При свете дня или в лунную ночь можно было разглядеть их провалившиеся черепичные крыши и покосившиеся веранды, заросшие дурманом и жимолостью. И только одна хижина была обжитой. Доди, внук одного из рабов Сондерса, приехал в Старое Место с женой и выводком тощих черномазых ребятишек.

Найти работу в городе не удалось, и поэтому Доди, в блаженной уверенности, что сможет снискать к своему выводку теплое отношение, вернулся домой в первый год Депрессии. Он знал, что в обмен на работу, которая время от времени требовалась на старой захудалой плантации, расположенной прямиком на границе Алабамы и Джорджии, Капитан Джим и мисс Адди разрешат ему поселиться в одной из заброшенных хижин.

Это было в 29-м, шесть лет назад. Ныне же мисс Адди покоилась на семейном кладбище на южном холме. Большую часть земли пришлось продать в счет уплаты налогов. Остался лишь внук мисс Адди, Капитан Джим. Работал он детским врачом в Чаттануге и большую часть времени держал Старое Место на замке, лишь на выходных наведываясь туда вместе с женой и маленькими сыновьями.

Невозделанные поля красной глины лежали под паром. Железнодорожные ограждения были свалены, а сама некогда белая колоннада Места облупилась. Каждый раз, когда Доди или Мэтти Сью вспоминали об этом, они отправляли одного из младших убрать листья и куриный навоз с переднего двора. В обмен на эту еженедельную повинность они всецело пользовались заброшенной плантацией, что отразилось и на образе жизни. На ямсе и потрохах дети раздобрели и обленились. Частенько перебиравший с домашним пойлом, Доди дни напролет валялся в гамаке. А Мэтти Сью кухарничала, бранилась и каждый год выпрастывала на свет по новому чаду.

Так продолжалось до поры, когда на свет появилась Седьмая сестра.

В ту ночь кричала сова. А где-то по другую сторону федерального шоссе трижды провыл пес. Кроме того, один из стрижей, гнездившихся в тыквенном столбе перед хижиной, влетел в дом и, прежде чем его успели выпустить наружу, убился об стену.

Три знамения! Оттого и неудивительно, что на закате Мэтти Сью корчилась от боли, пытаясь разрешиться от бремени. Не помогли и два смазанных маслом топора, что положили под кровать Ресси и Кларабель — старшие незамужние дочери Мэтти Сью, пятнадцати и семнадцати лет.

— О Божечки... Мамочке совсем поплохело! — захныкала Ресси.

Склонившись над толстой стонущей женщиной на кровати, Ресси испуганно глядела на нее. Белки глаз ярко выделялись на красивом негритянском лице девочки. Ресси видела, как появлялись на свет братья и сестры. Но прежде Мэтти Сью рожала легко и естественно, точно кошка.

— Спаситель, услышь нас! — прошептала Кларабель. — Надо срочно найти ей повитуху! Тетя Фан... Давай, беги и позови ее, скорее! О Божечки! — вскрикнула она, подняв высоко керосиновую лампу и глядя на измученную болью женщину. — Мне... так страшно... Чего ты ждешь, глупая? Беги!.. О Боже, мамочка... Мамочка?

Ресси растворилась в ночи. Шлепанье ее босых ног вскоре затихло.

В передней комнате хижины царила тишина. За исключением стонов жены Доди — и редких всхрапов его самого, в стельку пьяного, спящего на кухонном полу, — внутри не раздавалось ни звука. Другие дети притаились в одном углу, точно лисы. В темноте виднелись лишь яркие белки глаз. Кларабель на цыпочках ходила от кровати до двери. Она была одета в платье с печатным узором, заказанное по почте, а ее химически выпрямленные волосы были завиты специально для завтрашнего церковного собрания.

Свет закопченной лампы отбрасывал вокруг чахлые тени. Вонь керосина и запах чернокожих тел смешивались с резким запахом персиков, подвешенных сушиться на низке у окна. В комнату вторгались жаркие ароматы лета: запахи прогретой солнцем земли, гуано из сада, приторный запах лозы клематиса, тянущейся вдоль стропил крыльца.

Все это было так знакомо — запахи, звуки ночи. Найденная на свалке и восстановленная после четырех поколений Сондерсов мебель. Картинки на дощатых стенах — снежный пейзаж, испанский танцор, президент, — вырванные из старых журналов, выброшенных Капитаном Джимом и мисс Рут. Прошлогодний рекламный календарь продуктового магазина, датированный январем 1934 года. Оставшийся с похорон мисс Адди, а ныне украшавший каминную полку погребальный венок, на пурпурной ленте которого читалась выведенная позолотой и частично размытая дождем надпись: ОСТАНЬ С МНС.

Даже сцена родов была знакома почти всем детям Мэтти, за исключением самого младшего. И все же...

Было в этой ночи нечто жуткое, вытеснявшее привычные вещи за пределы восприятия. Дети ощущали это. Голодные, они теснились в дальнем углу, в то время как Кларабель без толку суетилась вокруг кровати роженицы. Удушливая и гнетущая жара была наполнена каким-то странным ожиданием. Даже далекие раскаты грома звучали приглушенно и вкрадчиво.

Где-то поблизости снова закричала сова. Женщина на кровати скорчилась и застонала. Кларабель сплела пальцы; ногти покрывал яркий желтый лак — напоминание о зиме, которую она провела в Чаттануге, нянчась с детьми Капитана Джима. Она в четвертый раз подошла к открытой двери в надежде услышать звук приближающихся шагов.

Хижина тети Фан стояла дальше по дороге, примерно в полумиле от их дома. Тетя Фан обстирывала Эндрюсов и занималась этим с незапамятных времен. Она слыла набожной; один из трех ее мужей был проповедником, пока не попал в тюрьму за то, что зарезал человека. И если кто и мог помочь Мэтти Сью в ее отчаянном положении, то это была тетя Фан...

Вновь закричала сова. Кларабель быстро нарисовала на полу хижины круг и плюнула в него. Но стоны матери доносились снова и снова; неразборчивые, то усиливающиеся, то затихающие, они будто вторили зловещему крику совы.

Кларабель напряженно застыла, пытаясь уловить нужные звуки. Наконец до слуха донесся торопливый хруст под чьими-то обутыми ногами. Облегченно выдохнув, она выбежала навстречу шагавшей к дому паре — возвратившейся Ресси и крошечной, изможденной старой негритянке с похожим на крохотный рог жировиком посередине лба.

— Что я тебе говорила, тетя Фан? Слышишь — вон там? — запричитала Ресси. — Эта старая косоглазая сова не умолкает с самого заката, будто кто ее привязал!

Склонив голову набок, старая повитуха застыла на ступеньке крыльца. Хмыкнув, она медленным и четким движением сняла фартук, а потом повязала его наизнанку.

— Вот так. Это должно помочь. Как там Мэтти Сью? Земля Господня, этот малец не дотерпел до срока целых два месяца! Она опять работала в саду?

— Ну... — Кларабель хотела было выдать очередную небылицу, но тут же передумала и кивнула. — Кажется, вчера она и правда недолго была там.

— Ага! Так вот в чем дело! Я же говорила ей! Доди, этот подлый бездельник... — Презрительно фыркнув в адрес всех мужчин на свете, тетя Фан вошла в хижину.

Сова снаружи издевательски захихикала, словно намекая, что побольше других знает о таинстве рождения и смерти.

Ресси и Кларабель вдвоем стояли на крыльце. Сквозь дверь они могли слышать резкий голос тети Фан, приказывающий детям убраться на кухню и не мешаться под ногами. Несмолкающие стоны Мэтти Сью переросли в пронзительный вопль. Сидя на корточках на бревенчатой ступеньке крыльца, Кларабель что-то прошептала себе под нос.

— Ха! — проворчала Ресси. — Бесполезно молиться, чтобы эта старая косоглазая сова свернула свою глупую башку! О Божечки, Клэри, думаешь, тетя Фан поможет мамочке?..

Старшая девочка вздрогнула, но ничего не ответила. Ее широко открытые и блестящие в свете окна глаза глядели во двор. Светлячки мерцали в зарослях сосен за кукурузным полем. Одинокий глухой рев донесся сверху. Она подняла голову. Грузовой самолет, сквозь бурю пробивавший путь из Бирмингема в Атланту, мигнул ей бортовыми огнями и скрылся в облаках.

— Половина двенадцатого, — пробормотала она. — Припозднился он сегодня... Проклятье! Если эта глупая тварь не заткнется...

Она осеклась, испугавшись собственного богохульства. Конечно, оно не имело ничего общего с тем, что мама и тетя Фан рассказывали им, сидя у камина дождливыми ночами. Знаки! Знамения! Джуджу... Капитан Джим смеялся над этим и частенько говорил им, что...

Девушка неожиданно вздрогнула. Из хижины раздался крик, вспоровший ночь. Истошный. Последний.

Потом все стихло. Древесные лягушки. Спорящие кузнечики. Козодои. Бормотание грома. Налетевший порыв ветра унес с собой даже гул самолета.

И сова, точно демон, растворившийся во тьме, оборвала крик.

Несколько минут спустя в дверях показалась тетя Фан: в руках ее был крошечный сверток, сделанный из старого платья Мэтти.

Безмолвные и нетерпеливые, девушки разом вскочили на ноги.

Но старая негритянка в дверях ничего не сказала, лишь что-то пробормотала, дыхание ее звучало как молитва или заклинание. В крошечной фигурке, обрамленной светом дверного проема, ощущалось зловещее спокойствие. Тетя Фан молча смотрела в ночь.

Внезапно она заговорила:

— Клэри, милочка... И ты, Ресси. Ваша матушка умерла. Я ничего не смогла сделать. Но... будь проклята моя душа! В этой малютке есть что-то чудное! Она бела, как хлопок! Думаю, ваша матушка отправилась к Господу с грешком за душой...

Кларабель предупреждающе охнула. Широкая тень заслонила свет лампы позади тети Фан — то проснулся Доди, по-прежнему пьяный и злой. Высокий, с кожей цвета сепии, одетый в один лишь рабочий комбинезон, для устойчивости он привалился к дверному косяку и сердито глядел на сверток в руках тети Фан.

— Ублюдок! — прорычал Доди. — Я и не подумаю кормить какого-то ублюдка... Забирай его из моего дома! У меня своих восемь ртов, я и так работаю без продыха... Так что проваливайте оба, слышишь меня?!

Взревев, он замахнулся на тетю Фан — и, достигни удар цели, женщина лежала бы на полу в беспамятстве.

Но старая негритянка проворно увильнула, отскочила на крыльцо и обернулась на Доди. Ее маленькие черные глазки сверкали гневом и яростью, больше из-за оскорбления, нанесенного ей самой, нежели из-за страха за крохотный извивающийся комок жизни, который она держала в объятьях.

— Доди Сондерс! — взвизгнула тетя Фан. — Ты большой кусок никчемного дерьма! Я все расскажу о тебе Капитану Джиму! Вот подожди — и увидишь, если думаешь, что не сделаю этого! Ты выставляешь ребенка Мэтти прочь из дома, как будто она была для тебя не дороже, чем куча кукурузных огрызков! А Мэтти лежит там мертвая...

Доди пошатнулся, пытаясь разглядеть собеседника сквозь застилающую глаза пьяную муть.

— Мертвая? Мэтти Сью... моя Мэтти Сью умерла? Ох, Божечки, зачем ты мне это говоришь?..

Грубые черты его лица внезапно обмякли, сделавшись словно бы детскими от горя.

Он развернулся обратно в хижину и подошел к покрытой одеялом кровати.

— Мэтти? – услышали его голос все трое стоявших на крыльце. — Мэтти, милая? Это твой Доди. Скажи что-нибудь, милая. Не валяй дурака и не злись на Доди! Что я сделал сейчас? Мэтти...

Рыдая, Кларабель и Ресси прижались друг к другу. Одна лишь тетя Фан, сохраняя самообладание, не проронила ни слезинки. В темноте она опустила взгляд на хнычущего младенца. И ее глаза медленно расширились.

Почти что с отвращением старуха отстранила ребенка от себя, разглядывая его в тусклом свете, проникавшем наружу через распахнутую дверь хижины.

— Боже всемилостивый, – прошептала она. – Неудивительно, что Мэтти Сью умерла, рожая это! Ублюдок или нет, но этот младенец...

Не закончив фразы, она уставилась на Кларабель и Ресси. Привлеченные странным тоном ее голоса, они ненадолго забыли о своем горе. Старуха что-то бормотала под нос, загибая пальцы и кивая.

— Во всем виновата сова! — всхлипнула Ресси. — Я знала! Если бы не эти крики, матушка ни за что бы...

— Сова тут ни при чем, — со странной уверенностью перебила тетя Фан. — Ради Бога, она просто оказалась рядом, когда все началось, и криком возвестила о ее рождении. Ни от топоров под кроватью, ни от молитв не было проку. И знаете почему? У этой малышки шесть сестер, не так ли? А значит, она Седьмая! И ей будет дана Сила!

И речь ее торжественно довершил раздавшийся на западе гром, эхо которого разносилось по всему небу.

— Да, сэр, Седьмая сестра, — повторила тетя Фан, суеверно потирая жировик на морщинистом лбу. — Ох и хлебнете забот с этим ребенком! Пожалеете, что она не умерла вместе со своей матерью.

Ресси и Кларабель ошарашенно уставились на новорожденную сестру, на ее крошечное сморщенное личико, которое больше всего напоминало мордочку обезьянки. Только вот была она белой, неестественно белой!

Внешне новорожденная была светлее любого «желтокожего» негритенка, когда-либо встреченного ими, и даже светлее белого младенца. Маленькие глаза были прозрачного водянисто-розового цвета. Легкий пушок волос напоминал хлопок.

— Господь научит нас, как поступить правильно! — благоговейно прошептала Кларабель. — Что нам с ней делать? Папа не оставит ее здесь — будь она хоть ублюдком, хоть Седьмой сестрой. Ты позаботишься о ней, тетя Фан? Хотя бы до похорон?

Старая негритянка покачала головой. С подчеркнутой настойчивостью она сунула ревущий сверток в руки Ресси и заковыляла по ступенькам вниз.

— Нет, милая! Только не я! Как сказано в Доброй Книге, не имей дел с ведьмами. А ваша Седьмая сестра станет самой сильной, самой могущественной ведьмой из когда-либо рожденных. Держите ее в кукурузном амбаре; Доди даже не заметит. А кормите козьим молоком... Ммм-ммм! — Тетя Фан озадаченно покачала головой. — Какой же у нее все-таки забавный цвет!

Спустя месяц после похорон Мэтти в Старое Место наведались Капитан Джим и его семья. О том, что новорожденного ребенка Доди, словно младенца Моисея, скрывают в амбаре, Джим узнал от соседей по винограднику и, охваченный праведным гневом, тут же устремился к хижине.

Младенец был бледен, как слизняк, проживший всю свою жизнь в темноте под камнем. Капитан Джим бросил в его сторону лишь один испуганный взгляд. Розовые глазки болезненно моргнули в ответ. По всей видимости, козье молоко шло малышке на пользу, она выглядела вполне упитанной, но внутри амбара сильно дуло и было полно крыс.

Отыскав Доди, Капитан Джим тут же напустился на него в той добродушно-повелительной манере, которая свойственна всем жителям Юга по отношению к полностью находящимся в их власти и питающим к ним бесконечное доверие темнокожим.

— Мне стыдно за тебя, мой мальчик! — сурово произнес доктор Сондерс, хоть Доди и был старше его лет на десять. — Лишь из-за каких-то глупых предрассудков ты заставляешь свою малышку спать в сарае! Можешь не сомневаться, это твой ребенок. Просто она альбинос, отсюда и такая бледность.

Стоя на пятках, Доди качнулся и почесал кудлатую голову.

— Да, сэр? Вы так думаете?

— Да. Это всего лишь слой кожного пигмента... э-э... — Доктор Сондерс запнулся, увидев детское недоумение на лице взрослого чернокожего. — Я имею в виду, что она черная, но кожа ее белая. Она... О дьявол! В общем, просто забери ребенка в хижину и обращайся с ним как следует, иначе полетишь прочь, оглянуться не успеешь!

— Хорошо, сэр, — ухмыльнулся Доди. Он снова качнулся, продолжая крутить в руках соломенную шляпу. — Будет сделано, сэр... У вас ведь найдется для меня лишний четвертак? Похоже, дома кончилась соль и все такое. А еще нет гвоздей, чтобы починить курятник...

Хмыкнув, доктор Сондерс протянул ему пятьдесят центов.

— Вот, возьми. Но если ты купишь на них рому и в выходные снова напьешься, я спущу с тебя шкуру!

— Нет, сэр! — просиял Доди, одобрительно рассмеявшись над метким замечанием хозяина. — Я не собираюсь этого делать, Кэп! Если вам что-то понадобится, просто позвоните в колокол. Я пошлю Кларабель наверх присмотреть за мальчиками.

И Доди побрел прочь, ухмыляясь.

Глядя ему вслед, Капитан Джим разочарованно вздохнул. Он зашагал обратно к Месту, прекрасно понимая, что уже к вечеру Доди наберется, да так, что, потребуйся какая-то помощь по дому, добудиться его не сможет даже большой ржавый колокол на плантации. Но Джим, по крайней мере, позаботился о ребенке и был уверен, что распоряжение будет исполнено.

— Настоящий альбинос! — позже, за ужином, рассказывал он жене. — Бедная маленькая крошка. Удивительно, как, при таком-то обхождении, она еще и здорова! Ей даже не дают имени. Просто зовут Седьмой сестрой... а стоит малышке посмотреть на них, как те уже изводятся от суеверий! Не буду отрицать: выглядит ребенок поистине странно — кожа и волосы белы как бумага. Впрочем, к ней еще придется привыкнуть...

Капитан Джим рассмеялся и, пожав плечами, долил еще немного арбузного рассола.

Ближайший город, куда верхом на муле отправился Доди с пятьюдесятью центами, находился в пяти милях.

Купив в бакалейной лавке ром, Доди, охваченный отеческими чувствами, потратил пять центов на дешевые мятные леденцы для младших. Купил он и соль, и содовую, и гвоздей.

Возвращаясь домой по шоссе, Доди остановился рядом с хижиной тети Фан и приветствовал ее с подобающим почтением.

— С Седьмой сестрой все в порядке, — крикнул Доди через провисшие проволочные ворота после того, как обменялся с тетей Фан дежурными вопросами. — Кэп Джим говорит: она не ублюдок. Говорит: тоже черная, но в ее коже мало пигмеев, поэтому и такая бледная. Слава Спасителю! Держу пари, слюнки у нее ядовитые. Вот начнут резаться зубы, палец свой грызть не дам! Уж я-то подставляться не стану!

— Хвала Господу! — бесчувственно отозвалась тетя Фан, сидя в кресле на крыльце и обмахиваясь веером. — Только представь, на что она станет способна, когда подрастет настолько, чтобы во всем разобраться. У-у-у! Как подумаю, аж кровь стынет в жилах!

Вздрогнув, Доди прижал к себе покупки так, как если бы это прикосновение могло защитить его от собственных мыслей. Если бы только существовал способ избавиться от ребенка, не прибегая к насилию... Но Капитан Джим сказал веское слово, и Доди ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

Тяжким бременем легло на его плечи воспитание девочки. Уже с раннего возраста Седьмая сестра начала проявлять признаки Силы. Стоило ей дотронуться до бородавки, как та исчезала, и не всегда сразу, но через несколько недель непременно. А стоило девочке заплакать — из сумрака едва ли не каждый раз выныривала летучая мышь и, визжа, кружила над каменной трубы хижины.

Когда девочке уже исполнилось три года, произошел один случай. Она тихонько играла в тени хижины, как всегда выделяясь среди братьев и сестер мертвенной бледностью. Другие чернокожие ребятишки держались неподалеку, но и не слишком близко; Кларабель требовала от них присматривать за малышкой, но играть с ней запрещала.

Пятилетний Вилли Ти забавлялся с самодельным поездом, собранным из нанизанных на веревочку кубиков. Козявка и Гейнелл, близнецы восьми лет, выуживали из земли червей — засовывали травинки в норки, а потом резко выдергивали их уже вместе с добычей. Лула, Уиллин и Базз, двенадцати, девяти и тринадцати лет, играли в пятнашки под фиговым деревом. Никто из них не обращал внимания на младшую сестру, хотя сама она время от времени бросала в их сторону взывающие взгляды.

Первым, кто заметил птицу, был Вилли Ти. Случайно подняв глаза, он увидел, как та неуклюже парит над головами в ясном июньском небе. Заинтересованный, он ткнул в ее сторону пальцем.

— Поглядите на эту старую цаплю!

Подхватив с земли палку, он направил ее на парящую мишень, закрыл один глаз и, изображая выстрел винтовки Капитана Джима, крикнул:

— Бах! Ба-бах!

Птица продолжила кружить.

Другие дети лениво подняли головы. Лишь малышка-альбинос, одинокая и жаждущая внимания, заинтересовалась новой игрой. Заострив взгляд на далекой птице, девочка нацелила в нее засохшую куриную лапку, с которой играла, и, истово подражая своему брату, крикнула:

— Бах! Ба-бах!

И тут случилось нечто удивительное и невероятное.

Цапля, хлопая крыльями, внезапно дрогнула и начала заваливаться на одну сторону. Затрепетав, она изменила направление полета, а затем камнем ринулась вниз, упав на землю не далее чем в трех ярдах от места, где сидела маленькая девочка.

Вилли Ти вытаращил глаза. Птица была мертва. На ее перьях алела кровь.

Ошеломленные и онемевшие от увиденного, прочие отпрыски Мэтти уставились на свою жуткую сестру широко распахнутыми глазами. Глядя на них, девочка моргнула, болезненно щуря от света розоватые глазки.

— Бах! Ба-бах! — с надеждой в голосе повторила Седьмая.

В ответ — шарканье убегающих ног. Крохотная нижняя губа девочки задрожала, когда вокруг не осталось никого.

После этого девочка всегда оставалась одна, отчасти потому, что другие дети избегали ее, а отчасти причиной тому было плохое зрение: девочка не могла следовать за остальными ребятишками. У нее развилось какое-то необычное косоглазие. Закидывая голову набок, девочка щурилась и вздергивала верхнюю губу, обнажая мелкие острые зубы. Несмотря на свой дар, она то и дело натыкалась на окружающие предметы и страдала от ушибов в два раза чаще, чем братья и сестры, не наделенные сверхъестественными способностями.

Как-то в один из коротких воскресных визитов на плантацию Капитан Джим заметил, что девочка постоянно держится в тени.

— Больные глаза, — произнес он. — Типично для альбиносов. Нужно купить ей специальные очки...

Вспоминая о невоодушевляющей сумме на банковском счету, он вздохнул.

— Впрочем... В школу она пойдет еще не скоро. Господи, помоги этой малышке поправиться к тому времени.

Но чернокожие жители округи видели в тяге девочки к темным местам иное.

— Ха! Разве я не говорила? — торжествовала тетя Фан. — В темноте она видит не хуже кошки, а при свете дня слепнет. Да, сэр, она, без сомнения, самая настоящая ведьма! Это я смекнула с первого взгляда!

В ту злокозненную ночь одинокая сова не умолкала: призывала Седьмую сестру к жизни, а потом превратилась в семерых птиц, и они кружили над хижиной, требуя Силы для младенца Мэтти взамен ее несчастной души.

Но Сила эта для самой Седьмой сестры казалась чем-то непонятным, хотя она и не сомневалась, что обладает ею.

Кларабель и Доди без конца толковали ей об этом еще с той поры, когда она не понимала ни слова. Худенькая и слишком тихая для своих шести лет, она признавала этот простой и безрадостный факт так же, как иной человек смиряется с тем, что родился калекой. А поскольку это был единственный способ, которым девочка могла привлечь внимание — замешанное на благоговении и страхе, — она отдалась на волю своему воображению, сама порой не понимая, где заканчивается действительность и начинается притворство.

Другие дети насмехались над ней, но была в тех насмешках и явная зависть. Взрослые же смеялись и говорили, что только глупые деревенские ниггеры верят в колдовство.

Украдкой те приходили к ней по ночам, шипели под окном и предлагали серебро в обмен на магию. Но денег Седьмая сестра никогда не видела — все дела вели Кларабель и Доди.

Поначалу она не понимала некоторых вещей, которые от нее хотели. Например, моджо – маленькие тканевые мешочки, набитые чем угодно, но с добавлением одной важной вещи, которой обладала только она: Силы. В Атланте, Бирмингеме и Мемфисе, а особенно в Гарлеме, за один такой можно было выручить целых десять долларов. В зависимости от заклинания, которое над ними произносилось, мешочки могли даровать своему владельцу всевозможные чудеса — от возвращения угасших чувств до удачи в игре. [Моджо (или Худу — в афроамериканской духовной практике) — амулет, представляющий собой «молитву в мешочке», или своеобразный оберег. — Прим. ред.]

Седьмая сестра со смекалкой, свойственной всем отверженным, быстро подхватила эту идею. Так же, как и девочки, устроившие ведьмовской переполох в Салеме, ища одобрения соседей и близких, она изображала боль и говорила с духами.

Она сочиняла слова и, бормоча, повторяла их при каждом удобном случае, странно и многозначительно щурясь. Затягивала немелодичные напевы, ведомые жуткими черными ритмами. Выучила всевозможные домашние обряды, вроде закапывания под крыльцом трех волосков с хвоста собаки, чтобы та всегда находила дорогу обратно. И с заметным остроумием придумывала новые, которые тут же забывала, а при необходимости изобретала другие.

По правде говоря, большинство из этих трюков в то или иное время были подсказаны тетей Фан или Кларабель, как неотъемлемая часть образа Седьмой сестры. Но маленькая альбиноска, благодарная и жаждущая любого проявления любви, полностью отдавалась своей роли, превратившись в подобие бледной задумчивой Ширли Темпл, изображающей Кибелу. [Ширли Темпл (1938—2014) — американская актриса, певица, политик. Стала первым в истории кино ребенком-актером — Прим. ред.]

Она искала восхищения других. И не хотела, чтобы ее боялись.

Но даже Кларабель, которая любила ее — пусть и по-своему, с опаской, как любят порой домашнюю змею, — отвернулась после случая с больным животом Доди.

В тот знойный августовский день, когда это произошло, Доди, пьянее, чем обычно, в отвратительном настроении, спотыкаясь, вошел в хижину.

— Где эта мелкая и никчемная Седьмая сестра? — взревел он. — Где она? Куда ты дела полдоллара от Старого Уилсона, которые он заплатил за охотничий моджо? Прячешься от своего папочки, который тебя кормит! Где ты? Маленькая дрянь, а ну вылезай из-под стола! Я тебя вижу!

Другие дети, обгладывающие остатки с костей свиных отбивных, беспокойно зашевелились у камина. Яства эти были в доме благодаря продаже «оздоровляющего моджо», предположительно набитого корнем Джона Завоевателя, средством надежным и безотказным. В безрадостные минуты Доди имел привычку швырять вещи в любого, кто попадался на глаза. Но этим вечером весь его гнев был направлен на дрожащую под столом Седьмую сестру.

— А ну вылезай, слышишь? — прорычал Доди, схватив с камина полено и направляясь в ее сторону. — Я хорошенько тебе всыплю! Будешь знать, как красть деньги...

— Папочка, я их потеряла, — тоненький голосок Седьмой сестры потонул в яростном реве. — Не бей меня! Я обронила их в поле и не смогла отыскать... Я найду и верну их...

— Ты смеешь еще и лгать мне! — взбеленился Доди, замахиваясь дубинкой. — А ну вылезай! Я тебя сейчас проучу.

Другие дети, оцепенев, наблюдали за происходящим, позабыв о трапезе; их темные лица жирно поблескивали в свете очага. Доди рывком откинул в сторону стол. Седьмая сестра съежилась.

— Не трогай меня! — пронзительно закричала она в испуге. — Или я заколдую тебя худу! Я...

Доди рванулся и упал на стол. Полено пронеслось в опасной близости от кудрявой головы девочки.

В следующее мгновение Доди согнулся в три погибели и, держась за живот, громко застонал. Его темное лицо покрылось потом. Глядя на бледную дочь, он попятился, толстые губы задрожали. Не теряя времени, Седьмая сестра нырнула в открытую дверь и нырнула в объятия ночи.

На дворе было воскресенье, а значит, Капитан Джим был на плантации. Он отвез Доди на машине в ближайший город. «Аппендицит», — заключил дежурный врач. Сам Доди выдал версию столь нелепую и неправдоподобную, что и Джиму, и мисс Рут не оставалось ничего, кроме как посмеяться над ней.

Однако после случившегося Кларабель больше никогда не поднимала руку на белокожую сестру. И никто не прикасался к ней, даже в шутку.

— А я говорила! — повторяла тетя Фан. — Во имя Моисея! Наслать порчу на собственного папочку! Проклята Седьмая сестра, не ждите от нее ничего хорошего! Она — зло!

Больше недели Седьмая сестра скрывалась в лесу, выбираясь лишь по ночам, чтобы стащить с кухни чего-нибудь съестного. Девочка была страшно напугана. И потому, когда Капитан Джим привез Доди обратно из больницы, она сбежала от него, как дикое животное. И если бы не бревно, споткнувшись о которое она упала и едва не вышибла дух из своего хрупкого тельца, Капитан Джим никогда бы ее не поймал.

Доктор Сондерс помог ей подняться. Бережно придерживая за плечи, он с удивлением и словно бы впервые вгляделся в лишенные привычного цвета негроидные черты девочки. Выцветшее платье, в котором она ходила последние семь дней, наполовину свисало с одного плеча, порванное и грязное. Девочка вся дрожала, щурясь на него розоватыми, обрамленными бледными ресницами и расширенными от ужаса глазами.

— Подожди, подожди, дитя, — произнес Капитан Джим. Голос его был таким же нежным, как прикосновения. — Что тебе наговорили эти глупцы? Они считают, что это ты виновата в аппендиците Доди? Ох, да помогут нам Небеса! — рассмеялся он, запрокинув голову, но остановился, заметив, что пугает маленькую пленницу. — Ну-ну, не бойся. Капитан Джим не причинит тебе вреда. Погляди-ка сюда — у меня есть для тебя подарок! Только никому его не отдавай, слышишь? Спрячь и играй с ним сама: он только твой.

Малышка-альбинос перестала дрожать. Она осторожно взяла протянутую коробку и уставилась на лежащее в ней сокровище. Это была кукла в фут высотой! С настоящими рыжими волосами и глазами, которые могли открываться и закрываться. Когда девочка перевернула куклу, та издала тонкий крик: «Ма-ма!» Седьмая сестра захихикала.

Капитан усмехнулся.

— Знаешь, мне кажется, что тебе не нужна эта старая кукла, — произнес он, хитро сверкнув глазами и делая вид, будто забирает подарок обратно. Но девочка крепко вцепилась в коробку. — Или нужна? Ну, что скажешь?

Седьмая сестра застенчиво склонила голову.

— Мне все равно, что она старая, — прошептала она с учтивостью, присущей южанам. — Спасибо!

Доктор Сондерс снова усмехнулся.

— Хорошая девочка.

Поднявшись, он беспечно потрепал ее по голове. А потом зашагал в сторону Старого Места, мысленно погрузившись уже в собственные проблемы — не последней из которых оставалась его теща.

Он, Рут и двое сыновей долгое время жили счастливо и, можно сказать, припеваючи, пока мать Рут, истинная леди из Оклахомы, не вторглась к ним и не решила взять их жизнь в свои руки. С неизменной поспешностью она подыскала покупателя на старую плантацию Сондерсов и была в ярости, узнав, что непрактичный зять расставаться с плантацией вовсе не намерен.

Но даже Капитан Джим понимал, что предложенная цена за недвижимость была вдвое меньше реальной. С другой стороны, клиника в Чаттануге, где он работал, переживала не лучшие времена. И теща не уставала ему об этом напоминать.

Моргая, Седьмая сестра проводила Капитана Джима взглядом. Держась в тени сосновой рощицы, она недолго следовала за ним, крепко прижимая куклу к своему грязному ситцевому платью. У сада Капитан Джим помахал кому-то рукой, и ему навстречу вышла хорошенькая рыжеволосая женщина. Обняв друг друга, они пошли к дому. И пока пара не скрылась из виду, Седьмая сестра продолжала смотреть им вслед.

С тех пор она стала внимательно прислушиваться ко всем разговорам Доди или Клэри, которые касались Капитана. С собачьей преданностью она полюбила всех, кого он любил, и возненавидела всех, кого он ненавидел. В ее детском сознании доктор Сондерс стал олицетворением Добра, Зло же девочка находила в обличье шерифа или старой Миз Бичер.

Всем было известно о неприятностях Капитана с тещей. Кларабель, которая теперь постоянно готовила для Сондерсов, подробно рассказывала о каждой ссоре.

— Если Кэп продаст Место, нас вышвырнут на улицу, как бродяг, — плакался Доди. — Это все старая Миз Бичер! Видит Бог! Старуха считает нас бездельниками! Ей все равно, что случится с какими-то ниггерами. Мисс Рут совсем на нее не похожа. Хотел бы я, чтоб эта старая карга свалилась с лестницы, и вышибла мозги, и наконец отвалила от Кэпа! Если он не согласится продать Место до Дня Благодарения, она не даст ему жизни!

Все это время Седьмая сестра, сжавшись в темном углу хижины, поодаль от чернокожей родни, внимательно прислушивалась к разговорам. И вдруг маленькое сердечко заколотилось: в голову закралась безумная идея. Не издав ни звука, девочка выскользнула в холодную ноябрьскую ночь.

Была одна вещь, о которой однажды обмолвилась тетя Фан, — она рассказала об этом не ей, а Кларабель, но так, чтобы Седьмая сестра могла услышать, потому что никто и никогда не говорил о ее способностях напрямую. Что-то насчет... изображения. Тетя Фан даже сказала, что в Доброй Книге есть отрывок, предупреждающий всех христиан держаться подальше от подобных вещей.

Но Седьмая сестра не была христианкой. В отличие от прочих отпрысков Доди, ее не крестили в бегущей воде. А значит, ничто не мешало осуществлению плана. И... он выглядел до удивления просто.

«...и то, что сотворите с образом, свершится с тем, кто будет назван! — вспомнились ей торжественные слова тети Фан. — Нужно лишь обернуть вокруг то, что человек носил на теле, — не важно что. И колдовство свершится! Да, Господи, я видала такое, когда была замужем за своим первым: колдун навел порчу на одну женщину. И той же зимой она откинулась... И люди поговаривали, что после смерти в комнату зашел большой черный кот и уселся на убиенной. А потом запрыгнул на кровать и завопил, аки сам Сатана! Да, сэр, Господь свидетель, все было именно так, как я говорю!»

Без труда находя дорогу в темноте, Седьмая сестра нырнула в сосновую рощицу. Мгновением позже она, задыхаясь от сердцебиения, откопала нечто из-под кучи листьев. И это что-то издало тоненький звук, заставивший ее вздрогнуть: «Ма-ма!»

После, точно маленький бледный призрак, девочка побежала через персиковый сад. Впереди виднелось Место, темное и опустевшее с тех пор, как Капитан Джим вернулся в Чаттанугу. То, что ей было нужно, Седьмая сестра нашла под лестницей кухонной пристройки: старый кусок шелковой ночной рубашки, которую, как она видела, мать мисс Рут вручила Кларабель в качестве тряпки для полировки серебра. Клэри, использовав кусок шелка по назначению, закинула его под лестницу. Быстро подняв его, Седьмая сестра двинулась обратно через сад.

В глубине сосновой рощи, при тусклом свете четвертной луны, она уселась, скрестив ноги. Седьмая сестра долго смотрела на прелестную вещицу, которую подарил ей Капитан Джим, свою единственную настоящую собственность. Волосы игрушки были такими мягкими, а стеклянные глаза смотрели так дружелюбно. Но теперь этой кукле предстояло стать воплощением другого, ненавистного человека. Чуть дрожа, девочка взглянула на куклу еще раз, после чего ловко повязала шелковую тряпку вокруг фарфоровой шейки и поднялась на ноги.

— Старая Миз Бичер — ты старая Миз Бичер! — прошипела она с робкой настойчивостью, и тут же, нимало не опасаясь быть услышанной, пояснила во избежание ошибок: — Мама мисс Рут. Теща Капитана Джима. Вот кто ты такая, куколка. Ты слышишь меня? Старая Миз Бичер!

Яростным движением она ударила куклу о ствол дерева. Фарфоровая головка отломилась и покатилась к ее босым ногам.

— Ма-ма! — жалобно заплакало обезглавленное тело.

Словно обжегшись, Седьмая сестра уронила его. Дрожа от волнения, девочка попятилась и вытерла руки о платье, точь-в-точь как маленькая леди Макбет. После чего, тяжело дыша от волнения, развернулась и побежала обратно в хижину.

Добравшись, она замерла в дверях. Внутри царило возбужденное оживление. Здесь была тетя Фан, которая, как всегда, важничала и без конца крутила в руках коробочку с нюхательным табаком. Доди, заламывая большие руки, о чем-то беспрестанно вопрошал. А Кларабель, Ресси и прочие, точно выводок цыплят, бестолково толкались вокруг, кудахча и причитая все разом.

— ...и позвонил по телефону, чтобы ты подготовил фамильный участок на южном холме, — громко говорила тетя Фан, чтобы все могли ее услышать. — Ее похоронят на плантации так же, как мисс Адди.

— Ох, Божечки! Как это все ужасно! — всхлипнула Ресси.

— Истинно так, милая, — спокойно согласилась тетя Фан. — Не думаю, что Кэп когда-нибудь оправится от этой кошмарной потери. Теперь ему будет все равно, что станет с Местом, слишком он расстроен, чтобы беспокоиться об этом.

— Да поможет нам Господь! — воскликнул Доди в пятый раз. — Когда это произошло? Почему так получилось?

— Я ведь уже рассказала тебе, — повторила тетя Фан, наслаждаясь драматизмом происходящего. — В них врезался грузовик. Кэп Джим не получил даже царапины, а она вылетела из машины и сломала шею.

У девочки, стоявшей все это время в дверях, внезапно перехватило дыхание. Заклинание сработало! Так скоро? От воспоминаний об отлетевшей фарфоровой головке ее слегка замутило. Но тут же пришла другая, сердитая, мысль.

— Тетя Фан, капитан Джим ведь не станет хоронить эту старуху на семейном кладбище? – пытаясь перекричать общий шум, спросила Седьмая сестра. — Только не эту противную Миз Бичер!

Все разом оглянулись, недовольные ее вмешательством.

— Миз Бичер? — хмыкнула тетя Фан. — Господь с тобой, дитя, погибла вовсе не Миз Бичер. Погибла мисс Рут…

Смакуя подробности, старая негритянка продолжила свой рассказ:

— Муж рассказал об этом Марси Джо Эндрюс по телефону... Он сказал, что Капитан Джим все время сидел у ее кровати и держал за руку. И не одной слезинки не проронил. Да и вообще выглядел едва ли живее покойника на кровати…

Больше Седьмая сестра ничего не слышала. Уши наполнил гул, как если бы где-то позади упало дерево. И ей показалось, будто сквозь гул, смутно, едва различимо, до нее доносится крик совы — жуткий, насмешливый и злобный.

Развернувшись, она бросилась прочь из хижины. На бегу она всхлипывала. Мисс Рут! Она совсем забыла, что у мисс Рут тоже были рыжие волосы, точь-в-точь как у куклы. И этот грязный кусок ночной рубашки, возможно, принадлежал вовсе не старой Миз Бичер.

Черный лес за кукурузным полем распахнулся, чтобы принять маленькую бледную фигурку, бесцельно, наугад, как мучимое болью животное, бегущую сквозь холодную осеннюю ночь.

Шиповник исцарапал ее призрачно-бледную кожу, оставив длинные кровавые следы, но Седьмая сестра даже не почувствовала этого. Она бежала, натыкаясь на стволы деревьев и продираясь сквозь заросли мха, пока во рту не появился соленый привкус крови. Дважды она падала и недолго лежала на влажной земле, сотрясаясь от рыданий всем маленьким и хрупким тельцем.

— Ох, Капитан Джим... Я не хотела этого! — в очередной раз громко запричитала она. — Честно, не хотела...

В то же мгновение где-то поблизости послышался лай собак.

Насторожившись, как лиса, девочка села и прислушалась. Возможно, то был лишь старик Уилсон: вышел на охоту со своей сворой. Но что, если... О Боже! Вдруг это заместитель шерифа вывел на поиски вооруженный отряд, и теперь его вислоухие гончие пробираются сквозь тростниковые заросли, двигаясь по следам маленьких босых ног. Ее следам...

Девочка вскочила на ноги, черты лица исказились от страха. Она вспомнила пугающие рассказы тети Фан о ее муже-проповеднике. О том, как он восемь дней прятался в зарослях тростника, а собаки подбирались все ближе и ближе. А ведь муж тети Фан всего лишь порезал человека бритвой, тогда как она...

В это самое время прямо над головой раздался крик совы.

Седьмая сестра вновь пустилась бежать, подгоняемая страхом. Но теперь сам лес словно бы восстал против нее. Острые ветви цеплялись за волосы и одежду, вырывая куски из ее клетчатого платья. Паутина липла к лицу. Лай собак приближался. Девочка снова споткнулась и упала, но тут же с криком вскочила, когда что-то выскользнуло у нее из-под руки.

Где-то наверху вновь захихикала сова. Она будто бы преследовала маленькую беглянку, бледный силуэт которой отчетливо выделялся на фоне земли.

Шатаясь от усталости и не разбирая дороги, Седьмая сестра продолжала бежать. Лишь однажды из ее груди вырвался крик ужаса — и, как ни странно, выкликала она имя того, от кого убегала:

— Капитан Джим... Капитан Джим...

Внезапно земля ушла у нее из-под ног. Она повалилась вперед и почувствовала, что падает в пустоту. Темная ледяная вода поднялась ей навстречу, чтобы принять и поглотить...

С кукурузного поля на хижину Доди надвигался туман. Шуршали сухие листья. Ветер раскачивал гнезда стрижей в тыквенных столбах.

И где-то далеко, в стороне ручья, мутные воды которого унесли грехи множества чернокожих малюток, вновь закричала сова.

Weird Tales, Jan, 1943