"The Conquering Will" by Ted Olson (Weird Tales - April 1923)

Гордон Пэйдж уже умер, — и, уверен, нет ничего зазорного в том, чтобы поведать миру историю, которую он описал в своей рукописи. Пытался ли он в своем безумии нас всех гротескно разыграть, мне неизвестно. В чем я абсолютно уверен, так это в том, что Гордон всегда производил впечатление самого здравомыслящего человека, который никогда в жизни не стал бы затевать такие причудливые и чудовищные розыгрыши. Вместо того, чтобы навязывать свое мнение, я расскажу эту историю, дав возможность интерпретировать ее как шутку, сон сумасшедшего или задокументированное происшествие в мире за гранью, о котором мы знаем так мало.

Что такое душа? Кто может дать точное определение? Какое нематериальное свойство делает меня тем, что я есть? Что определяет мою индивидуальность? Что наделяет мое естество особенностями, не данными другим?

Кто даст ответ? Уж точно не я. Могу только рассказать свою историю — историю Малколма Рэя, а дальше уже решать вам.

Два года назад я попрощался с Джейн Кэвэно на вокзале нашего городка под названием Рэдфорд. Она всхлипывала, а я пытался неуклюже успокоить ее.

— Это ненадолго, милая, — сказал я, — Год пролетит незаметно, вернусь в июне, когда закончу дела. Мы поженимся и больше не расстанемся никогда.

— Знаю, — ответила она, — глупенькая я у тебя.

Джейн гордо улыбнулась апрельской улыбкой, а ее карие глаза все еще блестели от слез.

— Мне почему-то страшно. В этой холодной глуши ты будешь так далеко от меня, а мы с тобой там мало времени провели вместе. Но я буду вести себя благоразумнее.

Поезд трогался на север, а я в последний раз прижал ее губы к своим, заключив в объятия.

— В июне, милая, вернусь. Обещаю. Не волнуйся, — сказал я и запрыгнул в пульмановский вагон.

Она провожала меня своей храброй апрельской улыбкой, а я смотрел на нее до тех пор, пока ее силуэт не исчез из виду.

Мы направлялись на север, Дэн Мердок и я. Где-то там, в глуши канадских гор, обнаружили месторождения вольфрама.

Правительство послало нас с Мердоком исследовать, определить его ценность, объемы, качество и составить отчёт.

Перед нами было весьма трудоемкое задание. Наступил август. Путь предстоял долгий и тяжелый. Добраться до участка мы смогли бы не раньше зимы, а собрать данные лишь к весне, и лишь потом вернуться домой.

Спустя четыре дня мы добрались до конечной станции. Прерия с одной стороны — и лесистая местность с другой. Здесь мы встретили нашего геолога, косматость и неухоженность которого давали понять, что он долгое время провел в одиночестве.

Дальше мы двинулись на северо-запад. Плыли по рекам, переправлялись через тихие серебристые озера. Мы шли словно по краю света, где хвойные леса были не тронуты цивилизацией, а ручьи сменялись грохочущими водопадами в обрывистых каньонах.

Приходилось тащить каноэ и снаряжение через густые леса по нехоженым тропам, где человек был редким гостем.

Заканчивался август, а мы всё двигались вперед по воде и по суше. Сентябрь был на носу, дни становились короче, холоднее. Мы достигли земель, где не ступала нога человека, а горы были всё ближе, а передвижение всё утомительнее. Нортон, старый геолог с обветренным лицом, как бы между прочим информировал нас:

— Еще четыре дня — и мы на месте.

В тот день мы оставили каноэ, хорошенько спрятав его в кустах. Два дня были настоящим испытанием, так как мы шли в гору, чтобы перейти через горный хребет.

На третий день нас ждала очередная переправа — через глубокую, быструю реку, которая текла на север. Мы пересекли границу и добрались до притока Маккензи. Нортон вытащил из тайника еще одно каноэ, которое понесло нас вниз по течению.

Но тут нас поджидала беда. В полдень четвертого дня за поворотом мы услышали рев порогов.

— Идем на сушу? — спросил Дэн. Наш проводник покачал головой.

— Проскочим, — бросил он в ответ.

Мгновение спустя мы свернули за поворот и увидели, что берега сузились, а река стремительно бурлила между гранитных стен.

Канал был усыпан валунами, словно природа разложила их в шахматном порядке, а вода шипела и пенилась среди них, озлобленно заливая нас брызгами, оглушая ревом.

Мы с Дэном переглянулись. Канал опасно сужался, а менять направление было поздно. Поток ускорялся, неся нас с коварной плавностью. Нортон сидел на носу лодки, демонстрируя спокойствие и готовность, но мы с Мердоком нервно вцепились в весла.

С бешеной скоростью мы влетели в поток. Устрашающий грохот звенел в ушах, а мы, заливаемые с головы до ног, погружали весла в воду по команде Нортона. Легкую лодку бросало вверх-вниз, словно это был бег с препятствиями, а скорость течения увеличивалась с каждым скачком.

На нашем пути возник валун. Дэн вскрикнул от ужаса, махнул веслом, а лодка качнулась, потеряв равновесие. Под грохот ломающегося дерева я рухнул в бурлящую воду.

Не знаю, как выжил. Я был хорошим пловцом, но в такой ситуации этот навык не приносил никакой пользы. Несло течение. Я чувствовал удары камней. Внезапно течение стихло. Меня потянуло в водоворот у подножия каньона. Ослепленный и избитый валунами, еле дыша, я выполз на галечный берег.

Могу лишь предположить, как долго я там пролежал. Постепенно ко мне возвращались силы, и я смог принять сидячее положение. Увидел, что сижу на краю горного луга, через который струился бурный ручей. Издалека доносился грохот каньона. Этот звук окончательно привел меня в чувство, и я попытался встать. Острая боль пронзила все тело, и, рухнув на землю, я увидел, что левая нога раздроблена.

Вскоре пришло осознание чего-то еще более ужасающего. Мердок и Нортон были мертвы. Насколько я знал, Дэн не умел плавать, но даже если бы и был хорошим пловцом, выжить в таком потоке представлялось возможным лишь по воле случая.

И именно по воле случая выжил я. Ради чего? Покалеченный, один на один с дикой природой, без пищи, еды и крова, вдали от цивилизации. Шансов пережить надвигающуюся зиму у меня не было. Зачем я выжил? Чтобы медленно умирать мучительной смертью.

На мгновение, обуянный отчаянием, я был готов броситься обратно в воду и позволить стихии прикончить меня. Однако я не позволил трусливому порыву овладеть моим рассудком. Я не поддамся отчаянию. Я не умру.

Я оценил обстановку. Вдруг на берегу, на расстоянии около сотни ярдов, заметил хижину. Она была сделана из глины и бревен.

Расселина рядом указывала на то, что неподалеку была шахта, а это означало, что хижина принадлежала погибшему Нортону.

Увиденное дало мне новую надежду. Стиснув зубы, чтоб справиться с болью, я пополз к хижине.

Каждый дюйм моего пути был пыткой. Я дважды терял сознание от пронизывающей боли, но не сдавался. Солнце уже почти село, когда я ввалился в хижину.

Я открыл глаза на полу хижины лишь на рассвете, мучаясь от горячки. Несколько дней прошли как в дурмане, но вскоре я пришел в себя. Несмотря на слабость, смог сохранить рассудок и начал налаживать быт.

Я надеялся на приличное количество запасов, но осмотр хижины разочаровал. Комнатушка была почти пуста, как и самодельный буфет в углу: мешочек муки, ломоть заплесневелого бекона и несколько кусков вяленой оленины. Меня снова обуял головокружительный приступ отчаяния, но, собрав силы, я попытался прогнать мерзкое чувство.

Перемещаясь ползком, мне удалось разжечь огонь в камине. В ковшике было немного воды, и я решил сварить вяленое мясо. Отведав безвкусной похлебки, которая стала моей первой трапезой за много дней, я обрел силы.

Размозженная нога начала потихоньку заживать. Я выправил ее насколько смог перед тем, как свалиться с горячкой. Несмотря на сильную боль, я мог передвигаться с помощью палки от метлы.

Развел яркий огонь и забрался под покрывала лежанки Нортона. Надежда все еще согревала мне сердце.

Проснулся посреди ночи от пульсирующей боли в ноге и понял, что меня разбудили рев и свист ветра, страшные, как вой орды демонов.

Над головой было окно из выдубленной шкуры оленя, по которой хлестал мокрый снег. В камине тлели угольки, и в комнате становилось зябко. Наступила зима.

На рассвете буря так и не утихла и продолжалась еще три дня. Закутавшись в покрывала, я продолжал подпитывать огонь, тающими запасами дров, а себя скромными запасами еды. И вновь холодные пальцы страха хватали мое сердце, а я опять отбивался от них, собрав волю в кулак.

На четвертый день снегопад прекратился, ветер становился все холоднее, а мой запас дров и еды иссяк. Нужно было поддерживать огонь, и в ход пошла самодельная мебель. Я словно пытался согреться каждой искоркой, закутав исхудавшее тело в покрывала и шкуры.

Буря вернулась и проникла в хижину. Снег с новой силой бился в окно, а злобно воющий дьявольский ветер и мое помутненное сознание внушали мне ощущение, будто за мной охотится злой дух.

Холод полз по хижине, пытаясь сломить меня, а голод поедал мои силы. Я снова бредил. Часами не мог понять, где нахожусь, меня посещали видения счастливых моментов с Джейн. Она словно снова была со мной: стройная, изящная брюнетка с сияющим лицом, с недосягаемой для простых смертных духовностью. Я снова сжимал ее в объятьях и обещал вернуться.

Видения лишь разожгли во мне волю к жизни. Я выживу. Я вернусь. Я дал обещание. Смерти не победить меня. Ей не победить любовь. А между тем огонь жизни угасал в моем изможденном теле.

Тело умирало. Я знал, что умираю. Нашел силы добавить деревяшек в угасающий костер. Биение жизни становилось все слабее, но, казалось, настоящий Я никогда не был сильнее. Внутри горело желание жить. Я поклялся не умереть.

Утром очнулся. Огонь погас, но мне не было холодно. Я попытался встать, но тело не реагировало; попытался заговорить, но не смог произнести ни слова. И тут я все понял.

Ночью я умер. Бездыханное, окоченелое тело умерло. Но я не был мертв! Я видел свое отвергнутое тело. Но я был здесь.

Мое естество не сгинуло с плотью. Жажда жизни была сильна. Я был жив! Я был бесконечно жив!

Мои чувства словно усилились во сто крат! Я видел, слышал, чувствовал все сильнее прежнего. Казалось, моя сущность превратилась только в одно желание — увидеть Джейн, сказать ей, что я жив.

И тут меня осенило чудовищное осознание того, что для всего мира я был мертв. Я был не во плоти. Я стал духом бесплотным.

Несомненно, я мог увидеться с Джейн, но не мог дать ей понять, что я рядом. Я потерял ее.

Самой изощренной пыткой было осознание своего бессмертия. Смерти нет. Моя воля к жизни одержала победу. Я был навеки изгнан из привычного мне мира, полного любви и тепла.

Надежда на возвращение исчезла! Снова мне становилось дурно при мысли о вечном изгнании. Почему я был приговорен к такому испытанию? Я снова посмотрел на бездыханное тело. Если я выскользнул из него, словно из халата, почему не мог вернуться?

Тело перестало функционировать из-за физических повреждений. Душа покинула мертвую плоть, ибо находиться в ней было невозможно. Если внешнее воздействие, прекратившее жизнь, можно было бы удалить, могла ли душа вернуться и оживить тело?

Я ждал. Душа все парила над телом, с которым была связана более тридцати лет — и в одночасье разъединена столь жестоко. Вам это кажется странным? Конечно! Ведь это я рассказываю вам эту историю.

Не исключено, что много раз вы наблюдали за мертвым телом, не подозревая, что рядом странный невидимый гость!

А я все ждал. Наступила ночь. Холодный ветер приутих, а вдалеке завыла стая голодных волков, рыскавшая через промерзшие дебри в поисках еды. Вскоре я услышал топот их лап у дверей и с ужасом понял, ЧТО они унюхали.

Забыв о полнейшем бессилии, я ринулся к двери и попытался подпереть ее. Тщетно — равно как и моя попытка схватить ружье. Призракам не страшны опасности мира живых, а потому и средств защиты от таких опасностей у них тоже нет.

Волки кружили вокруг хижины. Я слышал их жадное дыхание. Вдруг самый злобный из них обрушился всем телом на стену хижины. Мое убежище пошатнулось, но устояло.

Протяжный жуткий вой раскатился на всю округу, и еще один зверь атаковал окно, раздирая оленью шкуру мощными лапами.

Сперва в окне показались когти, а за ними появилась морда, жадно клацающая челюстями. Через минуту стая была в хижине.

Лишь в самом леденящем душу кошмаре можно увидеть, как твое тело раздирает на части свора хищников. Лязгая зубами, волки дрались за лучший его кусок. Словами не описать отчаяние, уничтожавшее меня под отвратительный стук челюстей и рев из звериных глоток.

Не в силах больше это терпеть, я бежал, с ужасом осознавая, что в свою истерзанную оболочку вернуться мне не суждено. Я был изгнан из мира живых.

Единственное, чего я желал, — снова увидеть Джейн. Хоть я и не мог больше с ней поговорить или заключить в свои объятья, увидеть ее было бы утешением.

Бесплотный дух не скован границами времени или пространства. И вот, сам не знаю как, я очутился в той самой комнате, где, среди картин, у камина прежде проводил время с той, которую люблю.

Мы читали, болтали о пустяках и наслаждались компанией друг друга. В умиротворении родного места я забыл о чудовищном уединении хижины и вое волков.

Джейн читала у окна, но стоило мне на нее взглянуть, как она отложила книгу и направила свой взор на залитые лунным светом поля. Две слезы соскользнули с ее ресниц и засверкали на щеках. Она произнесла моё имя.

Доказательство ее любви было невыносимым, и я рухнул на колени перед ней. Я пытался обнять ее, отчаянно шептал слова любви, но она никак не чувствовала мое присутствие. Трагедия пыталась сломить меня, но я все еще был мятежным духом, изгнанным из тела.

Приступ отчаяния снова разжег во мне желание жить! Я бросился из комнаты, снова ведомый слепой надеждой. И вот я был уже в другом доме. Спальню наполняла

неестественная тишина, а на кровати лежал человек. Я узнал его. Это был мой друг Гордон Пэйдж.

Его окружали другие люди. Мать Гордона сидела рядом, закрыв лицо руками. Сестра его, сдерживая слезы в светлых глазах, опустилась перед матерью на колени и обнимала, пытаясь успокоить. Потом я заметил, как седовласый доктор молча отвернулся, и понял, почему я оказался именно здесь.

Тело Гордона Пэйджа было неподвижно. Жизнь покинула его. Собрав все силы, я ринулся к нему.

Тело Гордона встрепенулось, и он заговорил. Свет разума вновь засиял в его мертвых глазах. Доктор повернулся в изумлении и вымолвил:

— Он жив! Одному Богу известно как, но он выжил! Обострение пойдет на спад и он выздоровеет.

И он действительно выздоровел. Тело Гордона Пэйджа победило в борьбе со смертью, но вот душа в этом теле принадлежала Малколму Рэю!

Что такое душа? Что такое наша сущность? Я говорю с вами голосом Гордона Пэйджа, пишу его почерком. Но я — сущность, живущая в теле Пэйджа, и это — Малколм Рэй!

Весной Джейн Кэвэно получила вести о гибели Малколма Рэя. Она любила его, ее сердце было разбито. Однако Джейн нашла утешение в компании его старого друга Гордона Пэйджа.

Мы поженились на прошлой неделе, в июне, год спустя с того дня, когда Малколм Рэй обещал вернуться. Когда я сказал Джейн, что люблю ее, она ответила:

— Я тоже люблю тебя, Гордон, но мне это кажется неправильным после смерти Малколма. Однако ты так поразительно на него похож, что мне даже трудно винить себя в любви к тебе.

Как бы мне хотелось сказать ей, что я и есть Малколм. Но я не дерзну признаться. Этот мир еще не готов.

Рассказ любезно предоставлен проектом «Современники Лавкрафта».

Аудиоверсию можно послушать здесь