DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Баязид Рзаев «Самообман»

Иллюстрация Юлии Романовой


Полночь. Наш серый «Рено Логан» мчится по ***скому шоссе в сторону города N, рассекая пелену дождя. За окном в мерном ритме мелькают фонари, позади них — сплошная гряда высоких деревьев, подпирающая грозовое небо. Дворники работают беспрерывно, но что толку? Влево — и дугообразный просвет тут же покрывается змеящимися каплями, вправо — то же самое. Из динамиков доносится печальное соло саксофона — «Bohren und Der Club of Gore», настоящая отдушина дождливой ночи, — а приглушенный свет фар рассеивается в дожде. Нас двое в салоне: я за рулём, Инна, милашка лет двадцати — рядом. Она тревожно вглядывается в дождь круглыми глазами, достаёт из сумочки раскладное зеркальце, настороженно разглядывает отражение, чешет мизинцем правую бровь.

— Посмотри, у меня чистое лицо? Я перед выездом постаралась весь макияж смыть…

— Да всё чисто у тебя, не переживай, — на мгновение отвлекаюсь от дороги и смотрю неё. — Все как в нашем деле положено. Ни больше, ни меньше.

— Спасибо, — выдыхает она. — Жаль, очки темные нельзя надеть. Представляешь, всюду камеры мерещатся: в каждом окне, под каждым фонарём, на каждом дереве. Прямо паранойя какая-то.

— Да нет, не стоит. Темные очки в полночь — уже подозрительно. Да и дело у нас, прямо скажем, располагает к неприятным случайностям. Баллистическую неудачу и летящие в лицо осколки никто не отменял.

Она поворачивается и снисходительно смотрит на меня.

— Второе засчитано. А что до черных очков, я тебя умоляю… плохо ты, видать, разбираешься в людях. Очень плохо. Здесь каждый будто ютится в собственной вселенной и нет ему дела до другого, а ты про чёрные очки ночью. Как будто в этом городе у всех повально никталопия, и солнечные очки после шести вечера — это ад.

— Допустим. А чего ты тогда боишься камер?

На это ей, при всем желании, возразить нечего, поэтому она лишь сжимает кулачок и сокрушённо выдыхает.

— Ладно, поймал! — с нарочитым задором говорит она. — Но согласись: из-за чего возникла эта ситуация? Из-за безразличия. Что нас свело вместе? Безразличие. Почему мы должны все это сделать? Опять из-за безразличия. Так что…

— Ладно, один-один, ничья.

Инна смеётся, хлопает меня по плечу и возвращает зеркальце в сумочку. Мы въезжаем в город с вокзала. За окном, сквозь клёкот дождя, слышится гундосый хрип станционного диктора. Здесь слишком много машин: проскользнуть незамеченным не получится. Помню, что в километрах пяти отсюда расположена заброшенная промзона, через неё также можно попасть в город, там-то уж явно машин поменьше. На нашу удачу, отрезок шоссе от вокзала до второго въезда в город плохо освещён. Надеюсь, мой скучный трюк с замазанными грязью номерами сыграет в нашем деле важную роль.

— Итак, давай повторим наш план от и до, — предлагает она. — Повторенье — мать ученья. Зря, что ли, я маялась?

Конечно, Инна права. Сколько она вынашивала его, выстраивала, следила за этими, выискивала все камеры во дворе, два месяца наводила справки! Учитывая, что усидчивость — не ее конек, можно сказать: это был действительно титанический труд.

— Ладно-ладно, босс, — говорю я. — Сперва заезжаем на склад, оставляем автомобиль и там же переодеваемся. Все лежит в багажнике. А потом на скейтбордах гоним в город.

— А одежду взял одинаковую? Я просила...

— Ага, и твой комплект доработал, подплечники там подшил, обувь на высокой подошве...

— А сам в кедах?

— Не люблю их... но дело требует.

— Думаешь, я люблю тяжёлые ботинки? — в её вопросе слышатся интонации дружеского согласия. — Но надо (вздыхает). Хотя, знаешь, мне кажется, что никакие подплечники или тяжёлые ботинки не помогут мне визуально сравняться с таким буйволом (с усмешкой машет головой в мою сторону). Но сбить следствие, думаю, нам удастся, хотя бы на время. Пусть я буду субтильненьким юношей для камер.

— Субтильненький юноша? Это так сейчас называют рохлю?

— Да-да, отличная шутка. Смотри не сверни там от смеха свою бычью шею, шкаф с ключиком.

— Ладно-ладно, не сердись, — сквозь смех говорю я. — Ты забрала оружие, которое я спрятал указанном месте?

За неё ответил щелчок затвора пистолета. Я поворачиваюсь к ней. В этот миг салон окатывает свет фар проезжающего автомобиля. Она держит пистолет дулом вверх смотрит на меня пронзительно уверенным взглядом. Не сказал бы, что пистолет Макарова (как и любой другой) в руках молодой женщины придаёт ей залихватский пафос фам-фаталь: избитый приём нафталиновых детективов, не более. У Инны слишком наивные черты лица, чтобы претендовать на такую роль. Но, с другой стороны, девочка с ангельским лицом и полным магазином патронов — образ не менее жуткий из-за контрастности. Это как изысканная конфета, снаружи шоколад и ореховая кроша, а внутри –– лезвие.

— Ещё вчера, — она продолжат рассматривать пистолет, приподнимает одну бровь, сводит губы в бантик. Так и хочется ей сказать: «Ой, боюсь-боюсь! Ой, ну прекрати! Ой, всё, всех порешаешь».

— Кстати говоря, а почему бы нам просто не подъехать к их дому на машине, выполнить свои дела так же тихо убраться? Зачем нам скейты?

— На машине спалимся — как пить дать. Я очень хорошо изучила их двор. Там камеры стоят так, что любая машина попадает под перекрестный обзор. На скейте мы можем проскользнуть между деревьями втихаря, да и время сэкономим. От склада до центра города пешком идти далеко будет. Поэтому и поедем на скейте.

Теперь её голос преисполнен менторской тревоги — как будто строгий учитель пытается постращать нерадивого ученика бесперспективным будущим, если тот не возьмется за ум.

— Вопросов больше не имею, — я говорю достаточно сухо. Инна одобрительно и с надменной улыбкой кивает.

— Хорошо, — продолжаю я. — Потом мы проникаем в их квартиру, выполняем свою задачу и возвращаемся, — мой уверенный громкий тон сменяется тихими интонациями родительского напутствия. Я вот, что хочу сказать, Инна. Очень прошу тебя: без лишних эмоций. Твои слова: всё должно быть максимально тихо. Пришли, втихаря накормили их свинцом — незаметно ушли. Всё!

Я прекрасно понимаю: она лишилась очень близкого человека, а наш самый гуманный суд в мире счёл два года условно приемлемой мерой за убийство пожилого человека; я целиком на её стороне, и когда остальные трусливо прятались за набившим оскомину «божьим судом» — ой, бедная ты наша девочка, подонкам воздастся! — я единственный вызвался помочь. И потому я обязан уберечь ее от глупостей.

— Я напичкана антидепрессантами, не переживай, — она изо всех сил старается скрыть накатившую грусть под маской вымученного спокойствия. — Сделаю всё тихо, без звука.

— Верно. Потом, по плану, мы возвращаемся на склад. Я уже отыскал железную бочку, как ты просила. Сожжём нашу одежду в ней и скажем: «вуаля, первый этап пройден».

— Так и представляю, заходишь ты на склад — и такой, со своими ручищами в стороны: «Вуаля!».

— Всё так и будет, вот увидишь!

— Верю. А что с автомобилем делать будем , ты решил уже?

— Потом разберёмся. Либо утопим, либо тоже сожжём.

— Тебя хлебом не корми, а дай только сжечь да потопить.

— Жечь и топить — моя работа.

— А на визитке написано другое, — она с дружеским укором поднимает брови.

— Ну, знаешь ли, на твоей страничке в социальной сети написано, что ты хорошо готовишь. Но это фейк, сам убедился.

— Ах, ты! — шлепок по моему плечу. Салон машины наполняется нашим заливистым хохотом. Мы заезжаем в заброшенную промзону. Склад, куда я по плану должен загнать машину, находится неподалёку от цеха — прямо под накренившейся галереей, соединяющей корпусы завода. Удивляет, что дорога до склада не стала испытанием для подвески — никакой ржавой арматуры, никаких осколков железобетонных труб под колёсами. Автомобиль ровно едет по окаймлённым травою островкам асфальта, а вокруг — торжество безлюдной затхлости. Заброшенные здания угрюмо смотрят на нас сквозь пелену дождя темнотой разбитых окон. Вдалеке в дремотном безразличии млеют силуэты дымоходов. Въезжаем на склад. Лунный свет бледными полосами проникает сюда через разбитые окна; внутри звук дождя превращается в щебечущее эхо. Господи, да здесь какая-то обитель манекенов… Они везде –– толпятся у проржавевших стеллажей, кучкуются по углам склада, восседают верхом на трубах, лежат на полу в безжизненном подобии Сикстинской капеллы. Инна выходит из машины первой и озирается по сторонам.

— Отставить, — я выхожу из машины, — тут нет никаких камер.

Она смущенно пожимает плечами.

— Я на всякий случай.

Без возражений. Я открываю багажник и достаю рюкзаки, в которых аккуратно уложены комплекты одежды: чёрное худи, чёрные брюки-карго и обувь.

— У нас полторы минуты, — говорит Инна, расчехляя рюкзак. Она даже не просит меня отойти или отвернуться. Идея целиком захватила ее — тут уж не до приличий. Впрочем, мне некогда смотреть в её сторону, я вижу лишь её худенькую тень, пока натягиваю на себя одежду. Уложились.

— Ну как, я похожа на субтильненького юношу? — спрашивает она, очевидно, ожидая только один ответ. В это время я ещё шнурую кеды. Окидываю её взглядом.

— Ну более-менее.

— Более-менее? Я так же так старалась, косметику смыла, брови подрисовала, грудь даже затянула.

— Затянула? Зря время потеряла. У тебя ж полторашка — считай, от природы всё затянуто.

— Слушай, я тебя сейчас застрелю прям здесь! — она приподнимает пистолет. — Тут серьёзное дело, а ты всё шутки шутишь.

— Да я серьёзен, как Гамлет, — я напускаю на себя равнодушный вид.

— Смотри, как бы я Клавдием не стала, — Инна прячет пистолет за пазухой.

— Лови, тёть Клава, — я резко кидаю ей только что вытащенный из багажника скейтборд. Поймала… эффект неожиданности не сработал. Она ловко перекидывает под ноги доску, взбирается на него. Я захлопываю багажник, нащупываю ногой в полутьме свой скейт. Аккуратный толчок ногой от земли (да-да, такие специфические транспортные средства определённо усмиряют мою уверенность) — и мы едем вершить правосудие. Город. Затхлое скопище бездушных зданий. Мы перемещаемся тенями, переулками и неприглядными пустырями, мы прячемся от зорких глаз окон, фонарей и луны. Мы как два астронавта, сцепленных одним воздушным шлангом, дышащих одним воздухом в безвоздушном пространстве бесприютного дикого космоса. Звёзды наши — косые капли дождя, планеты наши — сомлевшие во тьме высотки, наш космос — неприветливая сырая полночь. Инна с присущей ей удалью гонит доску, уверенно преодолевает все препятствия, я стараюсь не отставать. Когда мы по неосторожности влетаем в свет фонаря, я вижу, что задумка с одеждой вполне себя оправдала — Иннин силуэт приобрёл мужскую прямоту и угловатость, став действительно похож на фигуру (как она выразилась) субтильненького юноши. И вот он — нужный нам дом. Типичный многоподъездный муравейник. Абсурдное королевство закрытости и барьеров: дверь в подъезд, дверь в лифт, дверь в блок, дверь в квартиру. И ради чего? Ведь за всеми преградами чаще всего — гнездо загубленных рутиной душ, где озлобленности и грязных секретов — через край. Чего ради они возвращаются изо дня в день в свои норы? Какой неведомый механизм подавляет их сознание, ослепляет, превращая в кротов, что всю жизнь бессмысленно ковыряются в непроглядной, но благостной тьме, неспособные заглянуть за её пределы? Инна кивает на соседнюю дверь подъезда и шёпотом говорит:

— Пойдём по лестницам.

Молчаливо соглашаюсь. Проходим к лестничным площадкам. Первый этаж, второй, третий, четвёртый… Поднимаемся тихо, но быстро, как кошки. На седьмом этаже Инна открывает дверь на общий балкон и через него мы попадаем на лифтовую площадку. Проклятие, сколько ж дверей в этих домах. Я уже порядком утомился от этой пошлой и несуразной анфилады… ох, нет впереди ещё одна дверь — в блок.

— Сюда, — едва слышно шепчет Инна, подходя к ней. И в эту секунду из-за угла нам навстречу выходит молодой человек с логотипом курьерской доставки на плече.

— Простите… — слетает с его бледных губ. Я хватаю его, тяну на себя, зажав лицо ладонью, лишив возможности видеть, говорить и дышать. Оттаскиваю к стене, невзирая на жалкое, безнадежное сопротивление, прикладываю другую ладонь к его затылку сзади — и с размаху головой в угол. Он ещё жив, брыкается, истекает кровью, тщетно цепляется за жизнь. Тогда я бью его головой об угол во второй раз. Брыкается меньше. Третий удар ставит точку в его существовании, неуёмная любовь к жизни разрешается в растекающиеся по полу склизкие внутренности черепа. К счастью, не на моей одежде. Инна подбегает ко мне.

— Не успел достать оружие, — я пожимаю плечами. — Всё нормально.

Похоже, она не слишком противится таким мерам. И вот мы у двери нужной квартиры. Судилище вот-вот свершится. В морально-этической парадигме Инны, разумеется. Это мне — плёвое дело, а она переживёт великую инициацию. Стоя у двери, она напоминает мне:

— Говорим тихо и только если что-то пойдёт не так, ясно? Иначе — жестами.

Она права: пьяное ничтожество, чей поступок обличил проблемность нашей судебной системы, очевидно, на достаток не жалуется, и велика вероятность: квартира его дочери напичкана камерами и прочими средствами наблюдения. Мы натягиваем балаклавы, достаём пистолеты, накручиваем глушители. Инна погружает дубликат ключа в замочную скважину (и откуда только достала?) Дверь открывается. Вошли! Осмотрелись! Чисто! В прихожей никого. Кухня едва освещена бледной лампой вытяжки, из ванной доносится плеск воды и тихое пение, в гостиной работает телевизор, спальня наглухо закрыта. Инна жестом указывает: разделяемся. Я захожу в гостиную (на удивление, скромно обставленную). Худосочный, белобрысый парень по-турецки сидит перед большим телевизором. Он неподвижен и бледен — словно застывший во времени манекен, и меня посещает мысль: а не мёртв ли он уже? И не подстава ли это? Навожу пистолет. Глухой хлопок разрешает все вопросы. Тело падает на пол со свинцом в голове. Выхожу из гостиной ещё до того, как содержимое его черепа набегает в большую зловонную лужу. В это время Инна проходит в ванную комнату. Слышу шелест отдёрнутой шторки для ванны. Тихий крик молодой женщины обрывает череда хлопков. А потом — проклятия, рычание, треск плитки. Я мгновенно забегаю в ванную. Кругом окровавленные осколки кафеля, у края ванны — кокон из побагровевшей гидрофобной ткани, некогда бывшей шторкой. Из-под кокона за край ванны перевесилась женская голова. Инна выхватывает у меня пистолет. Последний выстрел, последняя конвульсия, лужа крови на полу заглушает звон последней гильзы.

— Эта дрянь заклинила!

— Ну да, глушитель-то утяжеляет затвор. Один меткий выстрел был бы идеальным, но кто же знал. Ладно (говорю ещё тише) пошли отсюда.

Мы покидаем квартиру. До склада добираемся тем же путём — так же скитаясь по теням и увиливая от зоркого ока луны.

— И как оно тебе, отнимать жизнь?

— Да никак. Жить — вообще аморально.

— А хорошо жить — ещё аморальнее, — завершаю я.

— Именно так. Именно хорошая жизнь её папаши и довела её до такого.

Вслед за мной она небрежно вдавливает в бочку худи, тяжёлые ботинки, брюки-карго, перчатки. Я подношу канистру и щедро окропляю все это бензином. Кидаю спичку — и затхлое помещение склада озаряется пламенем.

— Ух, гори-гори ясно! — запевает Инна. — Вот это ночка!

— Не говори. Я и не ждал, что все так гладко пройдет. Как вернусь домой — выкурю пачку, у меня ломка.

— А я знаешь, чем буду заниматься?

— М?

— А я… а я… да просто лягу спать. Устала, как собака.

— Ну ещё бы.

Мы ждём, пока погаснет последний огонёк в бочке, пока последний лоскут не превратится в седой пепел, а потом покидаем промзону. Мы на обратном пути. Город с промзоной остались далеко позади. Я часто отвлекаюсь от дороги: смотрю на Инну — и перед глазами мелькают картины наших будущих приключений. Она тихо дремлет, откинувшись на кресле. План выполнен. Вернее, первая — самая лёгкая, но в то же время самая сложная часть. Что дальше? В понедельник она улетает в Норвегию, билеты и документы уже готовы. А прилечу к ней через неделю, а там — как карта ляжет. Либо осядем на время среди унылых фьордов, либо улетим в Марокко и там уже заляжем на дно. Жаль только, что я совершенно не знаю норвежского, да и вообще не силен в языках. Впрочем, завтра я закажу русско-норвежский разговорник и всю неделю до отлёта буду себя превозмогать. Я продолжаю смотреть на мирно дремлющего ангела… …вместо того, чтобы следить за дорогой… Визг тормозов – пронзительный вопль обезумевшей банши. Раскалённый свет заливает глаза кипятком, сминается податливый металл. Осколки лобового стекла шрапнелью летят мне в лицо за мгновение до того, как автомобиль отшвыривает сокрушительным, мучительным ударом; крик Инны растворяется в наступившей темноте...

Всё по кругу. Вновь полночь, вновь раскатистый гром аккомпанирует проливному дождю, вновь бледный месяц торчит из облаков, точно крюк из подвешенной туши. Обшарпанное здание больницы на окраине города словно самые жуткие реминисценции Эдгара По, Шарля Бодлера и Корнелла Вулрича. И если предположить, что город — огромная пасть чудовища, то это здание будет самым гнилым из его клыков. Даже не верится, что в этих стенах способны возвращать людей к жизни.

Я тихо проникаю в палату Инны через окно. В мглистом полумраке стен пляшут корявые тени деревьев. Здесь очень душно и пахнет медикаментами. Она лежит, напичканная иглами, от которых тянутся прозрачные трубки капельниц. Не знаю, как давно она вышла из комы, но на лице уже проступает румянец жизни. Я подхожу к ней, наклоняюсь и треплю за плечо.

— Инна… Инна…

Она жалобно ворчит и в полусне пытается отогнать меня.

— Инна! Просыпайся, нам пора. Ты слышишь? Инна. Это я! Просыпайся!

Она продолжает отгонять меня. Я неугомонно трясу её за плечи. Наконец, она открывает глаза. Смотрит на меня несколько шокированным взглядом. Пытается приподняться.

— Ты… ты… ты… ты как сюда…

— Потом всё расскажу, сейчас нам надо убираться отсюда. Тихо-тихо, давай я тебе помогу, — я освобождаю её от капельниц и манжет.

— Сколько времени прошло? — иссохшим голосом спрашивает она.

— Недели две или три. Ты ещё легко отделалась. Парня, который в нас въехал, уже отпели. Держись, поднимаю.

— А что с твоим «Рено»?

— Сгорел. Я едва успел тебя достать.

— А как же…

— Нашёл, нашёл. Можешь представить, каково ему. Потом об этом поговорим, Инна, нам пора. Я отключил весь дежурный персонал, у нас очень мало времени.

Я перекидываю её тонкую руку через своё плечо и с истощённым телом на руках выхожу в коридор.

— Как же тут темно… страшно. Верни меня обратно, я ещё не оклемалась. Верни, пожалуйста.

— Нет.

— Верни, умоляю. Я ещё не до конца оклемалась.

— Тихо! Подлатаем тебя дома, а там решим. Главное, сейчас не переживай.

— Прошу, верни… верни меня, немедленно!

Я иду достаточно быстро. Инна смотрит по сторонам, испуганно выпрямляет спину.

— Не могу…

— Что это? — еле выговаривает она, глядя вперёд. Коридор перед нами развернулся геенским желобом. Я замедляю шаг, но невесть откуда налетевший могильный ветер с истошным свистом несёт меня в чёрно-алое царство какофонии. Всё смешалось в гибельном гвалте: зловещее бормотание на проклятом нечеловеческом языке, смех и плач, искажённые радиопомехами, унтертоновый стрекот цикад из-за пределов мироздания, пронзительный писк гигантских крыс. Пространство впереди искривляется, сжимается в подобие воронки и уходит вдаль — в непроглядную темень тоски и страха. Крики, стоны, боль, рычание неведомых существ лишь усиливаются по мере продвижения вглубь воронки. В глазах мутнеет от невыносимых диссонансов, горло пересохло, и кажется, что мозг вот-вот выпрыгнет из черепной коробки

— Ч.. что это? — испуганно спрашивает Инна.

— Посткоматозные галлюцинации, не переживай.

И я не знаю, кого обманываю, её или себя? Мы переживаем общее умопомрачение, или теперь наша реальность — и есть этот невротический, гибельный кошмар вокруг? Странная вспышка на миг озаряет пространство вокруг, и я вижу: стены воронки, сплетённые из мириад белёсо-прозрачных червей, начинают наливаться тёмной кровью. С потолка сыплются хлюпающие человеческие останки вперемешку с головами манекенов, в воздухе, точно язвы, появляются крохотные порталы, из которых мерзко змеящимися лентами тянутся пряди слипшихся волос.

— Беги-беги, пожалуйста, умоляю тебя, беги! — Инна держится за меня мёртвой хваткой. — Не дай им коснуться!..

В безмолвном послушании я перехожу на быстрый бег. Но что происходит? Я несусь не ровно по полу, а перемещаюсь вглубь воронки по спирали подобно мотоциклисту в шаре смелости. Как бы не сбиться, как бы не перепутать стороны! Под ногами хлюпают человеческие внутренности, хрустят конечности манекенов, лопаются артерии, вытекают глаза. Бегу, что есть сил. Как же хотелось бы свести всё это к посттравматическому припадку, но слишком сильно терзает лёгкие этот могильный смрад, слишком яро мутит взор это кровавое марево, эта вездесущая гниль, эти сводящие с ума звуки… Всё это слишком реально! Неожиданно воронка исчезает в небытии — я обнаруживаю себя стоящим на полу среди привычных стен. По-прежнему держу на руках перепуганную Инну, кровавые видения исчезли, а впереди — плохо освещённый коридор со множеством дверей. Мы переглядываемся. Делаю шаг –– и вновь нас обуревают наваждения. По стенам коридора разрастается сажа, которая тут же меняет консистенцию, превращаясь в мазутное волокно. В следующий миг эта жижа выпускает из своих аспидно-черных, кошмарных глубин обезьяньи лапы, когтистые длани демонических существ, клешни исполинских богомолов.

— Нет-нет-нет-нет! — лепечу я и, обвив Инну руками, точно младенца, пускаюсь наутёк. Я лавирую между смертоносными когтями, уворачиваюсь от хватающих меня обезьяньих лап, уклоняюсь от гигантских разящих клешней богомолов. Сам коридор закруглился и завертелся в безумном коловращении грозовых колец. Лампы на потолке обернулись глазными яблоками, опутанными паутиной вен. Они лопаются и извергаются на пол вязкой слизью, из которой тут же взрастают гигантские, лоснящиеся зловонные отростки, что так и норовят ужалить или хлестнуть меня. А я всё бегу… бегу, что есть сил, верчусь как белка в этом проклятом колесе тлетворных миражей. И вдруг, на наше недолгое счастье, лапы существ исчезают. Стены растворяются в текстуре, сотканной из мышечной ткани, безумные звуки сменяются громким скрипом разрываемой плоти. И вдруг где-то позади нас… БОМ! А потом ещё раз БОМ! И ещё раз…

- Бом-бом-бом! — звучит заупокойный набат. То чья-то тяжёлая поступь приближается к нам. Невыносимо-громкая, она ранит рассудок и сотрясает пространство. За ней раздаётся столь же зловещее рычание и душераздирающий вой.

— Он заметил нас, — шепчет Инна. — Боже мой...

— Только не смотри назад! Слышишь? Не смотри назад!

— Быстрее, быстрее! Они нагоняют!

Я несусь, что есть сил, а позади — клокочущая армия кукольных демонов, возглавляемых жутким подобием крысиного короля, чей лик неподвластен описанию и пред чьим именем бессильны все языки мира. Мириады плотоядных теней гонятся за нами, пожирая на своём пути хрупкую субстанцию пространства. Впереди — пульсирующий красный коридор, позади — нарастающая чёрная пустота. Но я не сдаюсь. Мы не сдаемся. Подобно тому курьеру, что до последнего хватался за жизнь, даже с раскроенным черепом.

— Беги-беги! — ревёт Инна, слыша, как всепоглощающий ужас неумолимо приближается к нам.

— Бежим туда! — кричу я, указывая на бледнеющую вдалеке дверь. Неожиданно Инна открывает глаза. Я несу её на руках по тихому спокойному коридору с привычно облупившимися стенами, фантасмагорические образы улетучились. Мир вернулся в свои уныло-блеклые тона. Нет больше кукольных вельзевулов и плотоядных теней, нет когтистых лап из стен, нет унтертонового скрекота геенских насекомых. Только привычная субстанция реальности.

— Господи… — выдыхает Инна.

— Да, расслабься. Это были галлюцинации. Всё хорошо, всё встало на свои места. Я отвезу тебя домой, только не переживай.

— Дальше попробую сама.

— Хорошо-хорошо, только держись за локоть.

— Угу.

Мы проходим в дверь в конце коридора.

— Что это? Ординаторская? — Инна осматривает странное помещение. Кругом кромешный мрак, а посреди комнаты стоит подсвеченное холодной лампой зеркало. Я аккуратно подвожу Инну к нему. Она смотрит в тёмно-голубую гладь зеркала. Хочет попятиться, но тщетно, я держу её о-очень хорошо. Она видит себя по пояс, ноги сокрыты темнотой.

— Ты где? Я не вижу тебя.

— Я тут, рядом с тобой.

— Не вижу тебя.

— А видела ли ты меня таким, какой я есть?

— Я не понимаю тебя, ты где?

— Я тут. Что, не видишь высокого плечистого парня? И правильно. Я таким никогда и не был. Меня сделал таким твой защитный самообман.

— Да где ты, чёрт возьми?! — кричит она. — Что ты несёшь?!

— Я тут, — в тени над её головой загораются два больших огонька. — Я тут, Инна — слышится низкочастотный голос.

— Это всё галлюцинации. Это всё не со мной… — ошарашенно шепчет она.

— И вновь самообман, Инна.

— Где ты, чёрт возьми?

— Ты так озабочена тем, где я, что совсем позабыла о том, где ты. А ты, Инна, без малого, в аду! Ты сама сотворила этот ад, соткала его из самообмана, в который охотно верила. Творила непроизвольно, как, в принципе, любые другие человеческие существа, заговаривающие сами себя на утешительный самообман, подавляющие своё сознание. Ведь так жить легче, ведь так вы можете ухватиться за жалкие осязаемые фантомы, которые вы именуете реальностью. Но ты пошла ещё дальше. Ты убила двух себе подобных существ — испытала экстатический оргазм. Но в фантомах, которые безустанно воспроизводит для вас ваше подавленное сознание, все подчинено самому бестолковому, самому разнузданному, самому иллюзорному методу вашего мышления — логике. Ты не могла просто так убить людей. Тебе нужна была причина. И ты выискала её в смерти отца. Но у тебя никогда не было отца. Так вы, иллюзорная раса, опьянённая самообманом, влачите свой иллюзорный век.

— Слушай. Ты оставайся здесь в своём бреду, иллюзорный ты наш, а я пойду. Спасибо, что помог мне с этим всем. Дальше я сама. Эти глюки пройдут, а ты пожалеешь о своих словах, идиот! Я пошла!

— Пошла? Опять самообман. Тебе нечем идти.

Я включаю вторую лампу, свет падает на её ноги… их нет! Ниже пояса — косой кровавый срез, из которого свисают розоватые кишки. Во вспыхнувшем свете она видит вокруг себя багрово-красное пространство, обтянутое сухожилиями и венозными нитями, а позади — горделиво возвышающееся чудовище с костяными крыльями. –– Самообман закончен, человек, гаси свет! Она начинает кричать. Громко, остервенело, отчаянно, и так рьяно, что голос её слышен со дна мира. И…

Эм… нет-нет-нет! Тут я поставлю точку. Всё! На этом, дорогие друзья, история Инны и её чудовища заканчивается. Дальше уж додумывайте сами. Предлагаю варианты: Инна просыпается в тёплой постели где-то на окраине Осло, а рядом её новоиспечённый возлюбленный — и живут они в тихой гавани самообмана. Только здесь приплетите какой-нибудь концепт Набокова или Кафки, я уж вас очень прошу. Второй вариант — Инна навсегда остаётся в этом аду. Но ведь самообман — это тот же ад? В таком случае, и в первом, и во втором варианте Инна остаётся в аду? Подумайте над этим. А я уже просто устал от этой миллион раз переписанной и два миллиона раз вычитанной истории, я сохраняю этот документ. И ни слова больше. Фух! Всё! Итак, дорогие мои, если вам интересно, то скажу прямо: образ Инны я списал с образа супруги, но не нынешнего, ни в коем случае. Нет-нет-нет. Её зовут Анна. Мы прожили уже десять лет, и по десять килограммов прибавил каждый из нас. История о мести Инны — лишь исковерканный моим сознанием случай из жизни. Как-то мы с Аней наведались в гости к нашим друзьям, у которых был карапуз; он носился по квартире и стрелял в нас воображаемыми пулями. На мальчугана никто не обращал внимания, только я подыгрывал ему стонами и поднимал руки вверх, истово умоляя: «Не стреляй, я безоружен!» В тот же вечер мне снился сон, где мы с Аней врываемся в квартиру и расстреливаем всех без разбору. Сон был поистине страшен — ночью я проснулся и долго не мог прийти в себя. Аня сказала, что мой сон был отражением моих комплексов: в то время мы были бедными студентами и берегли каждую копеечку, а наши друзья уже работали в хорошей фирме и двигались вверх по карьерной лестнице. Ныне ситуация радикально изменилась. Друзья в разводе, а мы с Анной живём в двухэтажном, чудесно отделанном доме. В принципе, я могу назвать нас счастливыми. Впрочем, до той поры, пока достопочтенная Анна не начинает сублимировать на мне свои неудачи на работе. Телефон звонит. Небось она. А, ну да, кто же ещё.

— Да, милая, я уже дописал рассказ, в понедельник покажу его Анатолию У. Да-да, тот самый парень, который писал про американского лешего. У него обостренное чувство текста: видит все косяки! Что? Опоздаешь на час? И почему я не удивлен, не в первый раз уже… Сколько ты там уже лямку тянешь, нет бы отпроситься посидеть с супругом в ресторане… Что ты несёшь? Я всегда — слышишь? — всегда отменял свои встречи и отпрашивался с работы ради тебя и твоих прихотей! А ты: «Ой, Коршун нас задерживает», беда-горе! Как я себя веду? Как человек, который не любит, когда его планы обламываются. Я с тобой нормально разговариваю! Нет, это ты перестань бузить на меня, стерва!.. Да-да-да, это я слышал, сколько можно в конце-то концов. В общем так, Анна, я буду ждать тебя в баре, не придешь в указанное время, начну пить один. Денег у меня много! Нет, это ты пошла! Стерва!

Ну вот… бросила трубку. Согласитесь, литературный образ Анны вызывает куда больше эмпатии, нежели это офисное нечто. Я сейчас пойду в бар, и выпью с какой-нибудь молоденькой, с самыми прекрасными последствиями. Плевать на Анну и на её работу. Уверен, она тоже там воркует с каким-нибудь очкариком из технического отдела. Ещё поди и жалуется ему на скучную жизнь. Простите мою вспыльчивость, дорогие друзья. Так-то я — человек спокойный, и эта женщина — единственное на всей планете существо, которое способно вывести меня из себя. Я уже одет и прихорашиваюсь в прихожей. Знаете, мне кажется, я немного погорячился, когда сказал вам, что обрываю историю Инны. Может, конечно, я вернусь к ней, но точно не сегодня и не завтра. Сегодня я отправляюсь пить! Ну все, пока! Выхожу в…


бесконечную ложь мира. В бар сегодня не придут ни ты, ни Анна, ни какая-нибудь молоденькая. Ведь нет никакого бара, нет никого из вас, нет Анатолия У. Всё, что находится за пределами вашего погашенного сознания, скрыто от вас, подобно тому, как свет скрыт от крота, счастливо копошащегося в земле. Продолжай тешить себя дальше, мой милый идиот. Мне будет отрадно смотреть, как ты, шагнув за порог, полетишь в невиданную бездну самообмана. И, что главное, ты не заметишь этого, ведь твоё сознание срослось с самообманом. И в этом твой ад. И в этом ад всех человеческих существ.

Комментариев: 13 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Критик 06-09-2021 12:43

    Слушал рассказ в аудио и читал с экрана. В аудио-версии текст местами отличается, в лучшую сторону.

    Претензий к тексту особых нет, единственное, наверное, укажу на немного специфические метафоры. Да, это мое субъективное восприятие, а у автора индивидуальный стиль, но я советую автору сгладить экспрессию местами. Все-таки литература XXI более конкретна… что ли?..

    А так годно, видно, что автор не первый год в литературе.

    Сюжет рассказа скорее понравился, неторопливый филосрфский хоррор с забавным клиффхэнгером в конце.

    Концовка сглаживает некоторые нелогичные действия героев. Отдельный респект именно за «крота»… Любители Шопенгауэра оценили smile)

    Учитываю...
  • 2 А. Н. Соколов 22-07-2021 11:40

    Прочитал рассказ. Двоякое впечатление. К литературным приёмам и языку Рзаева вопросов нет. Но вот с жанром непонятно. Явно не хоррор. Нет ощущения страха и ужаса, но есть стойкое послевкусие отрешенности, печали и депрессии. Скорее всего, это смесь вирда с нуаром. В этом плане рассказ не зашёл, я люблю традиционный хоррор. А с точ.зрения вирд+нуар рассказ интересен.

    P.S. Насколько я знаю, Б. Рзаев долгое время исследовал нуар, Лавкрафта и Лиготти, даже тут на даркере есть пара статей про нуар.

    Учитываю...
  • 3 Николай Романов 21-07-2021 17:44

    Нестандартная история из знакомых кирпичиков. Понравилась. Отличные новости для поклонников жанра — в хорроре ещё есть возможность не оглядываться на неизбежно костенеющие рамки формата. )

    Учитываю...
  • 4 Sworn2Black 20-07-2021 17:32

    С некоторыми оговорками, рассказ понравился. И основной сюжет и мета-концовка. Единственное за что взгляд зацепился при чтении - пара реплик Инны и её спутника:

    "Ты забрала оружие, которое я спрятал в указанном месте?"

    Тут бы лучше смотрелось "Ты забрала ствол/пушку, как договаривались?"

    Или здесь:

    "— Сделаю все тихо, без звука. Ведь самая страшная смерть приходит в ночной тиши."

    Не вижу необходимости добавлять с таким пафосом про ночь, ведь в остальном диалог между героями вполне приземленный.

    Одно дело, когда есть внутренний монолог и весь этот понурый нуарный поток сознания, а другое - когда беседа двух людей.Даже если это все пресловутый самообман Инны и весь этот разговор - продукт её воображения, надо чтобы самообман выглядел реалистичным и правдиподобным.

    Учитываю...
  • 5 senzo.nome 20-07-2021 17:30

    С работами автора (честно говоря, не припомню, чтобы читал что-то до этого рассказа, возможно он дебютный) ранее не сталкивался, но порадовался. Некий неонуар о преступлении и наказании с элементами сверхъестественного ужаса.

    Вроде бы всё начинается как обычно, но в финале реальность раздваивается, автор предлагает несколько вариантов развития событий, иронично отвечая на незаданные вопросы и упоминает ещё одного русскоязычного автора, что меня позабавило. Напряжённый, чуть мерзкий, но очень талантливый и сочный рассказ. Спасибо, ждём ещё!

    да, казалось бы излишний эстетизм присутствует, но не стоит забывать о том, что Баязид всемерно уважает Томаса Лиготти, Говарда нашего Лавкрафта и множество не менее "эстетствующих" авторов. Могло, наверное, быть и лучше, спорить смысла не вижу, но то, что есть, очень по вкусу.

    Учитываю...
    • 6 Зануда 21-07-2021 17:33

      senzo.nome, немножко странно, что вы сообщаете, что не можете припомнить, чтобы сталкивались с работами автора ранее и полагаете в нем дебютанта, а потом вдруг с уверенностью пишете, что "не стоит забывать о том, что Баязид всемерно уважает Томаса Лиготти", ну да ладно, с кем не бывает.

      Учитываю...
      • 7 не senzo.nome 22-07-2021 01:58

        Зануда, что ж тут странного, я, например, слежу за прекрасным пабликом Баязида про Лиготти, но прежде не читал его прозу

        Учитываю...