Сегодня боги моря, земли и неба потребовали у Пернатой принести в жертву возлюбленного — Изукрашенную Кожу. Его руки, так ловко и умело расписывавшие сосуды и наносившие татуировки, подвели в воинском мастерстве…

Каждую луну Пернатая приплывала на остров из прибрежного города в устье реки Моче совершать жертвоприношения. Ее избрали новой Жрицей Неба после смерти матери. Бог с Крыльями Летучей Мыши благоволил к Пернатой, поэтому показал ей, как умерла прежняя жрица, ее мать. И это было истинное видение, потому что Пернатая закричала, как если бы видела наяву богов, раздирающих тело той, что дала ей жизнь.

Тогда племя признало, что Пернатая одарена Тем, Кто Видит Духовными Очами. Ее обрядили в жреческие одежды, запятнанные материнской кровью, заплели шелковистые черные волосы, уложили их особым узором на спине.

Морщинистое Лицо, старик, говорящий от имени Паука-Палача, сказал Пернатой, что ее мать допустила ошибку в ритуале, оскорбила богов. И они покарали ее. И, что гораздо хуже, Бог с Крыльями Летучей Мыши, Владыка Неба, теперь удерживал дожди, наказывал всех, а Паук-Палач, Владыка Земли, осушал горный сток. В оросительных каналах и канавах не осталось ни капли, их заполнили песок и пыль. Даже Морщинистое Лицо, как бы ни был стар, не помнил засухи, подобной этой.

Десять лун Пернатая исполняла островные обряды, просила богов не оскудевать дарами, а воду вернуться. Но дождя всё не было. В племени шептались, что она, кровь от материнской крови, не может очиститься от ее скверны. Пернатая подозревала, что если бы небо не расщедрилось в последнее время на гуано птиц и летучих мышей, то ее давно бы уже заменили.

Лодка из тростника, на которой она плыла, вмещала еще троих предназначенных в жертву и три пустых сосуда для сбора гуано. Оно лежало толстым слоем в углублении между тремя алтарями, в священном месте, где встречаются море, земля и небо — на Острове Гуано. Пернатая сама собрала для лодки тростник. А Морщинистое Лицо наблюдал за тем, как тростинки сплетались между собой по семь, крепко-накрепко связывались пучками в форме лодки, так как плетение и связывание — искусства пауков. Но только руки Пернатой могли даровать благословение воздуха, которое наполняло тростник, позволяло лодке скользить по поверхности воды и не тонуть, хотя морская вода просачивалась сквозь щели и мочила ноги.

Двое избранных в жертву стояли на коленях на дне лодки и послушно гребли. Изукрашенная Кожа застыл на носу с копьем в руке, готовый в случае чего защищать всех от морских тварей. Но Пернатая не думала, что им хоть что-нибудь угрожает. Ведь ранее Воин Крабового Панциря, жрец моря, его созданий и Осьминогольва, исполнял собственные ритуалы, чтобы морские существа были спокойны, косяки анчоусов обильны, а море не выходило из берегов. Ему помогал Морщинистое Лицо, который до этого уже предупреждал два раза о намерении моря затопить прибрежную бесплодную долину. Тогда многие люди погибли, весь урожай был уничтожен, а уака из сырцового кирпича, возведенные до наводнения, снесены подчистую.

После жертвоприношения Осьминоголев получит кожи трех мужчин и кости их рук, Бог с Крыльями Летучей Мыши — их еще живые глаза, а Паук-Палач — кровь и черепа.

Лик Осьминогольва был подобен львиной морде с гривой из восьми щупалец, каждое из которых было покрыто присосками и зубами и оканчивалось пастью. Ему руки не требовались. А вот его слуги, рыбы-демоны, с головами и телами больших рыб и человеческими ногами, нуждались в руках и пользовались человеческими кожами, чтобы выходить на сушу и бродить среди людей, тайно следить за соблюдением обрядов и равным разделением между морем, небом и землей лучших золотых изделий: масок, ушных катушек, украшений для носа и ожерелий.

В сознании Пернатой, знавшей обо всем этом, заметалась летучей мышью мысль. Ведь если рыба-демон, облачившись в кожу Изукрашенной Кожи и овладев его ловкими руками, вскоре будет вновь тайно ходить среди людей, то она увидит возлюбленного снова. Она узнает его по искусно разукрашенной коже везде: в городе, в тени кирпичных ярусов Уака дель Соль или Уака де ла Луна, или на острове, куда она приходит каждую луну.

Она не могла поделиться этой фантазией с Изукрашенной Кожей. Ведь побежденный в бою все равно что мертв. Ей нельзя разговаривать с ним, ибо с мёртвыми не говорят. Но она изучала голую спину над его набедренной повязкой, покуда он вглядывался в воду, вновь и вновь прослеживая линии его татуировок и запоминая их: переплетенных друг с другом пауков, крабов, осьминогов, бакланов и летучих мышей. Она узнает его в облике рыбы.

Но узнает ли он ее?

В безумном порыве она встала на колени у борта лодки и разрезала правую ладонь своим церемониальным туми, погрузила окровавленную ладонь под воду. Соленая вода напомнила кровь. Она пропела сочиненную только что новую молитву: «Осьминоголев, вкуси моей крови. Раздели ее с рыбой-демоном, которая облачится в кожу Изукрашенной Кожи, чтобы он ощутил ее запах и вкус и знал, как найти меня снова».

Она знала, что Изукрашенная Кожа и еще двое побежденных слышат ее пение. Возлюбленный отвлекся от своей обязанности и обеспокоенно взглянул на нее, после чего снова отвернулся, продолжив исполнять свою роль. Она видела, что он, словно ожидая нападения, крепче сжал копье и принял более воинственную позу.

Кормить море кровью было опасно.

Но она воодушевилась. Изукрашенная Кожа ведь понял, что она сделала это из любви к нему! Пернатая разрезала и вторую ладонь, позволив крови из нее также стекать в море, повторяя при этом свою молитву. «Если ты сделаешь это, Осьминоголев, — добавила она, — я буду любить тебя и твоего рыбу-демона, как люблю этого мужчину. Как ни одна женщина еще не любила мужчину».

Птица, красноногий баклан, испустила над их головами крик и направилась к острову, который все отчетливее вырисовывался на горизонте. Пернатая сказала себе, что это был самый обычный птичий крик, не значащий ничего, но не могла перестать слышать в нем гнев. Кровь предназначалась для Паука-Палача, а не для Осьминогольва или Бога с Крыльями Летучей Мыши. Это было известно всем. Ее поступок мог разозлить всех троих.

Она позволила себе мгновение поразмышлять о том, ощущала ли ее мать перед смертью нечто подобное: сбивающий с толку, повергающий в трепет, неведомый прежде страх.

Когда они достигли острова, Пернатая сумела убедить себя в том, что загладит свою невольную вину, идеально, без малейшего колебания или оплошности, выполнит островные обряды.

Все взобрались по пандусу на вершину земляного холма — горы, которую ее племя специально насыпало на этом острове. Вершина горы, полая внутри, с тремя расположенными полукругом алтарями, напоминала чашу с дном, похожим на пересохшее озеро. Там Пернатая видела обильный серебристый урожай гуано. По обычаю, собирать его можно было только после жертвоприношения.

Там жрицу и жертв встретили Морщинистое Лицо, Воин Крабового Панциря и еще кто-то. Мужчины, предназначенные на заклание, встали спинами к каменным алтарям, подняли руки над головами, чтобы Пернатой было легче заковать их запястья в цепи, не прикасаясь к плоти, которая уже считалась мертвой. Их глаза были устремлены на нее, на центр островного холма.

Пернатая, тряся костяной погремушкой и пританцовывая, начала петь песню, привлекающую гигантских птиц: «Бог с Крыльями Летучей Мыши, повелевающий небом, прими в жертву эти еще живые глаза и узри ими нашу печальную участь. Узри, как мы алчем, и пошли свой дождь. Благодарю тебя за гуано, делающее землю изобильной, и нисходящее на нас, подобно дождю, блаженство, когда мы совокупляемся, исполняя обряд плодородия, чтобы наше число также, в угоду тебе, умножалось».

Иногда, по ее опыту, прилета птиц нужно было ждать несколько часов. Она будет петь столько, сколько потребуется, пока не охрипнет.

Мужчины старались не моргать и не шевелиться. Их открытые глаза взывали к небу.

Необыкновенно яркая луна покинула небо, погрузившись в сон. Позади нее уже пылало золотое солнце. Ее зов никогда не оставался без ответа так долго. Она не смела прервать пение и танец, хотя охрипла и сбивалась с ритма. Ее косы пропитались потом — тяжелые, напоминающие формой крылья насекомого, они были уложены петлями по центру ее спины и отражали статус небесной жрицы. Насекомые, как низшие из всех летающих созданий, лучше всего подходили смиренной служительнице неба.

Пернатая услышала приближающиеся по пандусу шаги. Упрекнув себя за то, что, отвлеклась и вновь сбилась с ритма, она представила рыбу-демона, призванного ее кровью.

К ней поднялись Морщинистое Лицо и Воин в Крабовом Панцире, который, насколько она знала, был одним из его многочисленных сыновей. За ними замерла… Высокая Лама, симпатичная девушка, ровесница Пернатой.

Морщинистое Лицо посмотрел на Пернатую. «Прошлой ночью Бог с Крыльями Летучей Мыши послал Высокой Ламе видение. Ты знаешь, что означает этот редкий дар. Мы здесь, чтобы понять, было ли видение истинным».

Воин-Жрец в Крабовом Панцире схватил Пернатую за запястья и остановил, прервав ее танец и песню. Он поднял ее ладони так, чтобы их увидели все. На них были незатянувшиеся порезы.

«Видение Высокой Ламы было истинным», — прошептал Морщинистое Лицо.

Воин в Крабовом Панцире развернул Пернатую боком к алтарю, и, впервые взглянув на Высокую Ламу в профиль, она увидела, что косы девушки были уложены на середине спины наподобие крыльев насекомого.

Высокая Лама подхватила прерванный танец и возобновила обряд с полушага и полуслова. Пернатая знала: чтобы добиться такого совершенства, кто-то должен был обучать ее много лун. Пернатая этого не делала. И она поняла, что ее давно хотели заменить и готовили ей смену.

Воин в Крабовом Панцире подтащил Пернатую к небесному алтарю. «Ты побеждена, — пропел он ей, как и Изукрашенной Коже после обряда воина. — Ты побеждена той, кто лучше тебя и готова занять твое место».

Побежденная Пернатая больше не могла разговаривать с ними или прикасаться к ним. Она была практически мертва, как и другие, предназначенные в жертву. Внезапно разделив судьбу Изукрашенной Кожи, она попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел на нее. Он вглядывался в небо, выискивая взглядом птиц, летящих выклевать ему глаза.

Морщинистое Лицо наклонился над каменным алтарем неба, серебряных цепей на котором с лихвой хватило бы для еще нескольких дополнительных жертв.

Пернатая знала, чего от нее ждут; она должна пройти тем же путем, которым луна за луной так охотно и нетерпеливо следовали ее жертвы. Но колебалась. Каково будет ощутить, как ее еще живые глаза вырывают из глазниц, а саму ее поднимают в небо и отпускают, позволяя ей найти утешение только в неспособности предугадать, в какой момент ее падающее тело врежется в землю, разобьется насмерть?

«Молю, дитя, — тихо сказал Морщинистое Лицо. — Мы продержимся еще одну, возможно, две луны подобной засухи. Нужно что-то предпринять. Я знаю, ты сделала все, что было в твоих силах».

Изукрашенная Кожа принес себя в жертву, не утратив мужества и сохранив достоинство. Могла ли она повести себя иначе? Она вспомнила, как гордилась его смиренным мужеством, осознавая, что он был хорошим и богобоязненным человеком. В последнее мгновение жизни он заслужил знать, что она была достойна прикосновений его ловких рук. Она должна была сделать для этого все возможное.

Пернатая прислонилась к небесному алтарю и потянулась к цепям.

Прилетели две гигантские птицы. Были ли они теми, что всегда прежде прилетали на ее зов, или другими? Теперь же они, будучи сами размером с лам, откликнулись на призыв Высокой Ламы.

Она увидела, как они вонзили клювы в глаза Изукрашенной Кожи и осторожно вынули их. По его лицу потекла кровь. Птицы склонились над его серебряными оковами и когтями отомкнули защелку. Затем они вместе подняли его и взмыли высоко в небо, прежде чем бросить в чашу гуано. Его тело скрутилось, но ни одна кость не пронзила кожу. Это значило, что бог благосклонно принял его жертву. Да будет славны Изукрашенная Кожа и Высокая Лама!

Птицы извлекли глаза второй жертвы, сняли с нее оковы, подняли и бросили тело, после чего в том же порядке разделались и с третьей. Три искалеченных тела — три неповрежденные кожи. Хорошее предзнаменование.

Следующей будет она. Пернатая не закрыла глаз.

И вдруг внезапно, когда волна высотой с островную гору разбилась о тыльную сторону каменного алтаря неба и окатила всех брызгами соленой воды, раздался оглушительный рев.

Прикованная к каменному алтарю неба, Пернатая была обращена лицом к чаше гуано и не видела гигантской волны. Зато лица тех, кто видел происходящее позади нее, за каменным алтарем, были открыты ее взору. Их искажал ужас.

Тень наползла на мир. Позади нее появилось нечто достаточно большое, чтобы затмить собой солнце. Даже гигантские птицы взвились под облака.

Перед ней неожиданно опустилось громадное щупальце. Оно было выше нее и могло дотянуться до чего угодно, обвить камень, к которому она была прикована. Между круглыми присосками его усеивали зубы длиной с руку. От него исходил сбивающий с ног запах морской воды и гниющей рыбы. Она ожидала, что щупальце сожмется и расплющит ее о камень, пронзив зубами, но этого не произошло.

Она услышала крики.

Через несколько минут щупальце поднялось и вновь промелькнуло мимо ее головы. Она увидела, как Морщинистое Лицо и Высокая Лама упали на колени в молитве, склонившись до земли. Воин в Крабовом Панцире, стоявший к ней спиной, судя по всему, пытался снять свою броню. Пока он боролся с ней, она увидела его сбоку и поняла, что птицы ослепили его. Из пустых глазниц по щекам стекала кровь.

Морщинистое Лицо встал с колен. Она уловила мгновение, когда он понял, что она невредима, и удивление на его лице сменилось облегчением. Он подошел к Воину в Крабовом Панцире и помог ему снять броню. «Сын мой, — печально сказал он, — ее ли мать совершила ошибку, приведшую к засухе? Не ты ли? Не лгал ли ты мне все это время?»

Воин в Крабовом Панцире только застонал и замычал, как если бы у него вырвали язык. Потом он ответил: «Мы совершили ошибку вместе, на этом самом месте. Я знал, когда она будет совершать островной обряд, и прервал ее песню и танец, овладев ею. Мы были вместе так, как запрещено вне обряда. Мы оба были виновны, но я переложил ответственность на нее одну».

«Ты и моя мать?!» — возмутилась Пернатая. Совокупиться на месте жертвоприношения — действительно ужасное преступление.

Воин в Крабовом Панцире повернулся на звук ее голоса и сказал: «Он пощадил тебя. Пощадил и признал твое право». Потом встал на колени со словами: «Меня победила та, кто лучше меня и готова занять мое место».

Высокая Лама начала петь, призывая птиц, вплетая в напев новую истину: «Приди за тем, чья непригодность была ведома только тебе, Бог с Крыльями Летучей Мыши, взирающий на всех Духовными Очами. Благодарим тебя за раскрытую тайну и за примирение с Осьминогольвом».

Гигантские птицы вцепились в человека, бывшего раньше Воином в Крабовом Панцире, и подняли его высоко в небо, прежде чем разжать когти. Кожу его изувеченных рук и ног пронзили белые кости, показывая, что даже после смерти он недостоин служить Осьминогольву. «Его кожа истлеет на костях», — подумала Пернатая. Худшей судьбы невозможно и вообразить.

Морщинистое Лицо положил перед ней Крабовый Панцирь. Он странно смотрелся бы на женщине. Но тут Пернатая увидела рядом с собой самый ценный дар моря, спандилусов. Из этих розовых, покрытых шипами раковин, гораздо более изысканных, чем огромные куски крабовых панцирей, можно создать достойные восхищения доспехи. И Пернатая предпочла их.

«Мой сын допустил промах, служа Осьминогольву, поддался безрассудному желанию. Но такое дозволено только морю, — размышлял вслух Морщинистое Лицо. — Он показал себя недостойным в те месяцы, когда скрывал истину, прибегая к холодной, расчетливой лжи. Не повтори его ошибку, Пернатая. Помни, источник силы Осьминогольва — необузданные эмоции и безрассудство».

«Даже мои, — кивнула она, показав свои покрытые шрамами ладони, казавшиеся теперь правильными и даже священными. — Зовите меня Жрицей Крабов и Раковин», — сказала она. И это было правильно — сменить имя, ведь перья — часть неба.

Высокая Лама продолжала танцевать небу, снова прося Бога с Крыльями Летучей Мыши даровать дождь теперь, когда надлежащий порядок восстановлен.

Жрица Крабов и Раковин посмотрела на небо и без зависти подумала, что Высокая Лама наконец вымолит дождь, о котором она просила столько лун. Ей казалось, что над островом уже было больше облаков, чем она когда-либо видела.

Но ее это уже не касалось.

Она обратила взгляд к морю и попыталась вообразить лик своего господина размером с гору и гриву из щупалец, сокрытые темными водами. Пообещав любить его, она не представляла, насколько он велик. Закрыв глаза, она увидела себя окруженной со всех сторон частью усеянного острыми зубами щупальца, возвышающегося над ней. Оно превосходило ее примерно во столько же раз, во сколько длина руки превышает ширину запястья.

Она уже любила его. За то, что защищал. За то, что выбрал ее. Он вытеснил из ее непостоянного сердца даже Изукрашенную Кожу.

Другие видели его лик. Но не она. Возможно, она привяжет к своим юбкам несколько грузил и нырнет в самом глубоком месте, чтобы увидеть его там, где он спит. Ему бы это понравилось.

Теперь она знала то, чего не узнал за всю свою долгую жизнь даже Морщинистое Лицо. Осьминоголев спал, желая пробудиться. Легче же всего ему было сделать это, откликнувшись на ошеломляющее, пронзающее естество, туманящее мысли, отдающее кровью желание, порыв или поступок. Похожий на ее собственный.

Открытый глаз взывает к небу; человеческая кровь к земле; лишенный же оков разум, безумие — к морю.