Начинается кино

В 1935 году в Америке стартовал один из самых удивительных ремейков в истории. На стенах кинотеатров появились афиши, сообщавшие: «В главной роли Лон Чейни». Можно только гадать, что думали люди, когда узнавали, что в новом кино играет популярный актер, любимец публики… скончавшийся пятью годами ранее. Правда, имя было указано с приставкой «младший», но ведь можно и не заметить скромное «Jr» рядом с кричащим «Chaney». Интересно, сколько прохожих потом шли за билетом, охваченные мистическим восторгом и бормоча, словно Франкенштейн, воскресивший мертвеца: «Он жив! Жив!»…

 

Афиша фильма «Призрак Силка Леннокса» (1935). Слева, для сходства с отцом надвинув на глаза шляпу и ссутулив широкие плечи, Лон Чейни-младший.

Родившись в 1906 году в актерской семье, Крейтон Чейни (так зовут Чейни-младшего на самом деле) с юности мечтал быть артистом, но отец не хотел, чтоб сын шел по его стопам — возможно, боялся, что волей продюсеров отпрыск станет «бесплатным приложением» к звездному папе. Крейтон уступил, но и сидеть без дела в роскошном особняке отказался, занявшись рядовой работой — торговал в магазине одеждой, служил помощником водопроводчика, трудился на железной дороге. Только в 1930-м, когда старший Чейни умер, Крейтон попробовал сниматься в кино. Уже к 1932 году относится его первая заметная роль — в мелодраме «Райская птичка».

Почти сразу ему предложили взять псевдоним. Три года Крейтон упорствовал, но в 1935-м сдался. Ностальгические нотки, которые ласкали слух зрителей в имени «Лон Чейни», упрочили его успех. Но зато надолго окрасили карьеру в тона ремейка.

Теперь об этом мало кто помнит, но начинал Чейни-младший не с фильмов ужасов. Почти десять лет он был умеренно известен как актер мелодрам, гангстерского кино, вестернов… Первый крупный успех ему принесла роль Ленни в экранизации романа Стейнбека «О мышах и людях» (1939). Наивный увалень, который забавно ходил в развалку, полюбился публике и, казалось, должен был стать билетом актера в мир комедии. Но тут на пути Чейни возникла студия «Universal», где в 1925-м его отец сыграл Эрика в легендарном «Призраке оперы», и сделала ему «страшное» предложение, от которого было невозможно отказаться.

 

Крейтон Чейни в начале творческого пути.

Сотрудничество с «Universal» определило весь творческий путь Чейни: на сегодняшний день он считается одной из культовых фигур жанра ужасов. И это несмотря на то, что почти все сыгранные им герои не были воплощены с чистого листа. Часто приходилось доигрывать образы, созданные другими артистами — Дракулу за Белой Лугоши, монстра Франкенштейна за Борисом Карлоффом. Такой вот парадокс: Лон сыграл почти всех чудовищ в классических хоррор-сериях «Universal», но ни разу не был первым исполнителем.

Так в чем же тогда секрет его популярности? Ведь, как ни хотелось того режиссерам и зрителям, но на своего отца младший Чейни был совершенно не похож. Высокий мужчина — косая сажень в плечах — простое лицо, большие грустные глаза. Характерные для родителя коварная ухмылка и дьявольский взгляд исподлобья отсутствовали напрочь. Не было и выдающейся работы с гримом. «Да-а, — мог бы сказать кто-то недовольно, — Лон Чейни уже не тот!». Но не говорили. Почему? Попробуем ответить на этот вопрос, рассмотрев известных злодеев в его исполнении. Что он привнес в их образы? Что сделало его имя бессмертным?

Человек-волк

В 1935-м году студия «Universal» выпустила свой первый фильм о человеке, который каждое полнолуние становился убийцей поневоле. Изначальный замысел предполагал натуралистический рассказ о ребенке, который превращался в зверя в ходе церковной исповеди. Но опасения за реакцию цензоров — тогда в Голливуде действовал строгий кодекс Хейса — привели к тому, что острые углы были предельно сглажены. Героя сделали взрослым человеком, убрали религиозную подоплеку, грим актеру накладывали сколь возможно нестрашный. Мастер спецэффектов Рик Бейкер в шутку называет этого персонажа «оборотень-Элвис» из-за щегольской ухоженности и бакенбардов.

 

«Лондонский оборотень».

Фильм «Лондонский оборотень» не имел особенного успеха и не повлек за собой продолжений. Миф о человеке-волке был оставлен студией на шесть долгих лет. В начале 1940-х была сделана вторая попытка. Сценарий к «Человеку-волку» (1941) написал немецкий эмигрант Курт Сиодмак, пропитавший историю духом киноэкспрессионизма. Из спокойного и скучноватого Лондона действие было перенесено во вселенную концентрированного кошмара. С одной стороны здесь — мирный городок, в котором живет славный парень Ларри Тэлбот, а с другой — жуткий лес, где среди мертвых деревьев и вязкого тумана бродит его косматое Альтер-эго.

 

«Человек-волк».

Хотя концепция грима осталась прежней — звериная морда, скорее дающая намек на волка, чем изображающая его, — сравнение с Элвисом на сей раз было бы уже неуместным. Все человеческое исчезло за шерстью животного. Сокрытое в подсознании чудовище вышло наружу и показало клыки.

Этот образ Лона Чейни не только стал его визитной карточкой, но и послужил созданию архетипа экранного оборотня. Схожая концепция персонажа была использована во множестве фильмов на тему ликантропии, в том числе в картине «Человек-волк» (2010), ремейке ленты 1941-го года. И хотя факты говорят о том, что первым Человеком-волком в кино стал Генри Халл из «Лондонского оборотня», после версии Чейни мало кто теперь может вспомнить об этом. Как сказал Джон Лэндис в документальном фильме «Зависимые от Луны» (1999): «Есть много фильмов про оборотней, но существует только один Ларри Тэлбот». Иными словами, многие способны показать на экране страшного волка и лишь единицы не забывают о том, что оборотень — это прежде всего человек.

 

Ларри Тэлбот — Человек Страдающий.

Основой сюжета стали вовсе не похождения чудовища, а внутренние переживания Ларри: он страдает и раскаивается за совершаемые злодейства. Игра Чейни удивляет своей искренностью, а также создает контраст между образом Тэлбота и образом волка. Курт Сиодмак сравнивал свой сценарий с античной трагедией, где судьба героев предрешена богами и попытки изменить что-либо оказываются тщетны. Ларри тоже знает, что с наступлением полнолуния он станет убийцей, но сделать с этим что-то он не в состоянии. Между прочим, рассказывают, что во время съемок Чейни так ненавидел накладывать звериный грим, что подчас был готов поколотить гримера Джека Пирса. Но сдерживался — а затем выплескивал ярость в волчьей половине своего образа.

 

Лон Чейни и Джек Пирс — обратите внимание на кулак.

Оборотень в исполнении Чейни стал популярен, и Лон сыграл его еще четыре раза. В фильме «Франкенштейн встречает Человека-волка» (1943) хоть замысел и был продиктован явно коммерческими интересами — стычка двух популярных монстров не могла не иметь успеха — драматизм персонажа достигает высшей точки. Кино начинается с роскошной готической сцены на декоративном кладбище, где гробокопатели, забравшись в склеп Тэлботов, случайно оживляют Ларри, который в первом фильме был избавлен от мук смертью. Но, восстав, Тэлбот вовсе не рад этому. Он кричит, умоляя убить его, чтобы он не смог вновь причинить кому-нибудь зло, а затем пытается покончить с собой. «Франкенштейн встречает Человека-волка» — это история о том, как Ларри всеми силами стремится свести счеты с жизнью, что в глазах зрителя делает его воистину благородным героем.

 

«Франкенштейн встречает Человека-волка».

К сожалению, начиная с «Дома Франкенштейна» (1944) рефлексия Ларри постепенно становится штампом, а безосновательные воскрешения Человека-волка в каждой новой картине придают герою привкус откровенной дешевизны. Очевидно, «Universal» сами понимали, что с ним пора кончать, поэтому в финале «Дома Дракулы» (1945) Тэлбот не погибает, чтобы воскреснуть в сиквеле, а излечивается от ликантропии при помощи психоанализа — довольно глупо, если учесть, что до этого целых четыре фильма персонаж подчинялся законам магии, а не учению Фрейда.

Однако ему еще предстоит побывать в волчьей шкуре на съемках комедии «Эббот и Костелло встречают Франкенштейна» (1948) где в отличие от прочих монстров Ларри стал союзником героев в борьбе с чудовищами. В финале картины он гибнет, унося за собой Дракулу — и тем самым, наконец, искупает свои грехи.

Монстр Франкенштейна

В 1931 году роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» экранизировали на студии «Universal». Главную роль исполнил Борис Карлофф, установив канон для изображения монстра в кино, а также сделав его одним из самых популярных персонажей киноготики. В 1935-м и 1938 годах вышли продолжения — «Невеста Франкенштейна» и «Сын Франкенштейна» — с неизменными гримом, актером главной роли и кассовым успехом.

 

Борис Карлофф в роли монстра Франкенштейна.

В 1942-м году начались съемки четвертой части. Карлофф, которому в то время было уже за пятьдесят, отказался от перспективы в очередной раз попрыгать по горам в тяжелом гриме. Играть вместо Бориса было предсказуемо поручено Лону Чейни, который после выхода «Человека-волка» стал главной звездой студии. Благо и по комплекции он почти не уступал великану-Карлоффу. Чейни наложили классический грим и дали четкую установку: в игре не своевольничать, а копировать жесты и мимику предшественника. То, как эта задача была воплощена в жизнь, можно судить по ниже следующему изображению монстра на афише:

 

«Призрак Франкенштейна» (1942).

«Карикатура!» — первая мысль, которая должна возникнуть у того, кто хорошо помнит оригинал. Опухшее, как у покойника, лицо, начисто лишенное прежней экспрессии и значимости. Если на общих планах Чейни еще можно принять за Карлоффа, то на крупных отчетливо видно, что это, как говорили «Монти Пайтон», нечто совершенно иное.

Но что именно иное? Возможно, разгадка кроется в заглавном слове «призрак»: перед нами не сам монстр, а лишь его бледная тень. Если в предыдущих трех фильмах он был показан пусть и несчастным, но все же героем-бойцом, то здесь он опустил руки, отдавшись воле обстоятельств. Жесты чудовища в исполнении Чейни перестают быть уверенными, походка делается сонной, а мимика вялой. Желание дистанцироваться от мира подчеркивают глаза, которые кажутся все время закрытыми.

Очевидно, что в версии Чейни монстр Франкенштейна оказался сражен апатией, потерял волю к жизни. Бывший прежде горделивым титаном, выступающим против людей, теперь он подобен гоголевскому Акакию Акакиевичу, который словно говорит всем своим видом: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?». Впечатление усиливает изгиб рта с карикатурно опущенными вниз уголками, как у печального клоуна. Все это, если помнить о былой мощи, вызывает сострадание.

 

Лон Чейни-младший в роли монстра Франкенштейна.

Эту роль не отнесешь к крупным актерским удачам Чейни, но концептуально образ «падшего Карлоффа» кажется любопытным. Кумир фанатов хоррора в его варианте убог и жалок, что хотя и делает его менее симпатичным, зато прибавляет в нем человеческого. Убогость — редкое качество для киногероя. Чаще всего таковыми бывают обычные люди.

Граф Дракула

Комплекс стереотипов о графе Дракуле включает в себя черты, которые, скорее, пошли бы герою-любовнику, чем кровавому душегубу. Красив, изысканно одет, хорошо воспитан и учтив с дамами, до которых большой охотник. Здесь нет ничего удивительного: в литературе вампир является распространенным сексуальным символом — так, в частности, его интерпретирует Брэм Стокер в романе «Дракула». Аналогичным образом обстоят дела в кино, где все известные графы-вампиры — Бела Лугоши, Кристофер Ли, Гэри Олдмен и другие — это прежде всего романтические, а уж потом мистические персонажи.

 

Бела Лугоши в роли графа Дракулы.

Но есть в этом ряду и свои маргиналы. Скажем, Макс Шрек, который в немом фильме «Носферату. Ужас ночи» (1922) представил вариант фольклорного упыря, дикого и неухоженного. Или Лон Чейни-младший, сыгравший верховного вурдалака в одном из фильмов студии «Universal».

Начиная смотреть «Сына Дракулы» (1943), некоторое время не можешь избавиться от мысли, что актер на роль графа выбран неудачно. Крупный мужчина с резкими жестами, жидкими усиками на некрасивом лице, который при случае хватается за лопату, словно матерый гробовщик. Какой же это Дракула?! Где изысканность, к которой мы так привыкли?

 

«Сын Дракулы».

Да и ведет себя этот персонаж явно неподобающе: начинает злодейства не с того, что кусает в шейку какую-нибудь милую дамочку, а выпивает кровь пожилого инвалида-полковника — мелко и неблагородно. Вскоре дочь убитого им старика получает в наследство дом. Граф, не будь дурак, тут же женится на выгодной невесте, а после заявляет: «Теперь я здесь хозяин!». Иными словами, ведет себя, как настоящий жиголо. Ох, не по-графски это, ох, не по-дракульски.

Но потом начинаешь понимать, что ошибок слишком много, чтобы они были случайны. И тогда в голове щелкает: так в этом-то вся фишка! Авторы фильма пошли методом от противного и создали первого в своем роде асексуального вампира, гота-мужлана, инверсию классического героя. Ведь и по сюжету он пользуется псевдонимом Алукард — то есть, Дракула наоборот. В самом деле, кто сказал, что граф обязан быть денди? Неужто хотя бы раз он не может предстать в образе обычного мужика, добивающегося женщин отнюдь не лаской? Последнее хорошо видно на афише: герой Чейни не просит — он грубо берет свое.

Лишенный метафизического обаяния вампир становится жизнеподобным и в чем-то близким каждому из нас. К примеру, ему знаком страх, в отличие от, скажем, героя Белы Лугоши, который глядел на сунутый ему под нос крест с возмущением, но никак не с ужасом. А Дракуле-Чейни не надо и креста: дверного скрипа хватает, чтобы его лицо приняло трусоватое выражение. А когда протагонист уничтожил его в могилу, вместо того, чтобы оскалиться и зарычать, как сделал бы Кристофер Ли, он начинает истерически кричать «Потуши! Потуши!», пока солнце не превращает его в скелет.

В рассказах некоторых коллег Чейни-младший описывается как человек грубый, неприятный. Если правы они, а не те, кто вспоминает его милым и добродушным вроде Ларри Тэлбота, то нельзя не отметить, что при работе над образом вампира Лон поступил как настоящий профи, сделав свои недостатки достоинствами роли. Многие из нас за просмотром «Сына Дракулы» с гордостью могут сказать: «А мы с ним похожи!». Хотя городиться тут, сами понимаете, будет нечем.

Мумия

Замотанный в бинты египтянин не входил в состав классических персонажей готики до тех пор, пока в 1932-м году Карл Фройнд своим фильмом «Мумия» изящно не вписал его в этот контекст. Ориентируясь на мелодраматическую модель «Дракулы» и недавние загадочные события вокруг могилы Тутанхамона и его «проклятья», Фройнд создал новый миф — историю жреца, который на три тысячи лет был заключен в саркофаг, а теперь воскрес и жаждет обрести отнятую у него когда-то любовь, которую он видит в девушке-потомке возлюбленной. Этот байронический герой эпохи Рамзеса II был замечательно воплощен на экране Борисом Карлоффом.

Борис Карлофф — жрец Имхотеп.

Но дальше все было не так замечательно: на восемь лет«Universal» забыла о мумии. А вспомнив, дополнила изысканную и очень особенную первую часть четырьмя безликими продолжениями в жанре экшн. В трех из них — «Гробнице мумии» (1942), «Призраке мумии» (1944)» и «Проклятье мумии» (1944) — главного монстра, который из страдающего жреца превратился в аморфного принца Харриса, сыграл Лон Чейни-младший.

 

Лон Чейни-младший — принц Харрис.

Несмотря на то, что Харрис — второй по количеству воплощений персонаж Чейни после Человека-волка, эта роль, пожалуй, самое неинтересное, что он сделал за все время работы на «Universal». Если герой Карлоффа был самодостаточен и активен, то принц — это нечто вроде ущербной копии монстра Франкенштейна, находящейся на периферии сюжета. Он не говорит, самостоятельно не действует и, кажется, даже не соображает, что находится не в Древнем Египте. Зато исправно (хотя и банально) убивает тех, кого «заказывает» ему очередной жрец.

В некотором смысле история Харриса — это судьба маленького человека, который на словах очень важен для своей египетской родины, но на деле — пустое место. Формально жрецы действуют в интересах мумии, но при этом сваливают на него всю грязную работу, а сами только и знают, что толкать красивые монологи. Время от времени, правда, Харрис бунтует: показывает жрецу кулак и даже пробует придушить. Но вскоре выходит из тумана прежним смиренным чернорабочим. Меж тем, исчезни Харрис, и все тут же полетит к чертям: жрецам будет совершенно нечего делать. Но их это, кажется, не волнует. А народ, то есть, мумия, безмолвствует.

Таким образом, перед нами вновь предстает герой Чейни, достоиный жалости. Но вряд ли в этом есть большая заслуга Лона, ведь из-за толстого слоя грима — два ряда сковывающих движения бинтов и облегающая лицо кожаная маска — проявить себя актерски у него почти не было возможности. Единственный штрих, который Чейни мог позволить в таком положении, это походка тяжелыми приставными шагами на негнущихся в коленях ногах: особенность пластики, очевидно, говорящая о том, как тяжело живется на свете, если ты никому не нужная мумия.

Злодейский прихвостень

С начала 1950-х карьера Чейни в кино постепенно идет на спад. Он концентрируется на работе в телесериалах и вестернах, где играет, в основном, роли второго плана, иногда довольно удачно — скажем, в «Ровно в полдень» (1952) Фреда Циннемана, одном из самых известных вестернов в истории жанра.

В хорроры же его приглашают, скорее, по привычке и для общего антуража. Его герои больше не заглавные монстры, а помощники безумных ученых, мрачные слуги, короче говоря — прихвостни основных злодеев. В 1963-м году Роджер Корман позвал его быть дворецким Саймоном в фильме «Заколдованный замок», где главную роль сыграл король ужасов той эпохи, Винсент Прайс.

 

Лон Чейни-младший в «Заколдованном замке».

Эпизоды с участием Чейни в этой вольной экранизации произведений Лавкрафта и По можно пересчитать по пальцам — в то время актер был уже очень болен и не мог полноценно участвовать в съемочном процессе, — но каждый из них на вес золота. Его Саймон получился одновременно страшным и милым: с одной стороны, все бу-моменты фильма связаны с его появлениями, а с другой, ласково глядя в камеру на крупных планах, он, скорее, напоминает любимого дедушку, чем кровожадного изувера. Да и причины его возникновений сплошь уютные: то собирается стелить постель хозяевам, а то принес плащ Винсенту Прайсу, который — вот негодник! — выскочил на улицу в одном халате.

Все это закономерно, ведь в 1960-х заботы Лона Чейни-младшего переместились со съемочной площадки в семью: у актера появилась целая армия внуков. Один из них вспоминает: «Дедушка был отличным парнем. Он всегда расспрашивал: “Как твои дела, все ли в порядке? Могу ли я чем-то помочь?”. Помню, когда мы были детьми, мы строили крепость, и она шаталась. Он помог нам укрепить ее, потому что видел: это важно для нас. Я всегда вспоминаю его как человека, который хотел помогать людям».

 

Лон Чейни-младший с внуками: фото из семейного альбома.

Помощники кинозлодеев редко запоминаются зрителю. Смутной шеренгой проступает череда ассистентов доктора Франкенштейна. Всякий Рэнфилд неизменно остается в тени своего графа Дракулы. Лон Чейни-младший сумел нарушить эту традицию: его герой остается в памяти, когда оттуда исчезает жена Винсента Прайса, жители городка, где происходит действие, и прочие действующие лица второго плана. Похоже, секрет в том, что Чейни буквально интерпретировал персонаж помощника: он не просто ассистирует антагонисту взлодеяниях, но и заботливо опекает его все время. За трупной бледностью героя Стивена скрывается добродушие актера Чейни.

Титры

В 1970-е здоровье Лона оставляет желать лучшего: рак горла лишает его речи, вынуждая играть в кино небольшие роли без реплик. Но не эта болезнь, когда-то убившая отца, становится причиной смерти сына, а многолетний алкоголизм. Летом 1973-го, вскоре после выхода последнего фильма Чейни «Дракула против Франкенштейна» у него отказывает печень. Свое многострадальное тело «человек, который помогал людям» завещал для медицинских исследований.

 

Лон Чейни-младший в поздний период творчества.

Из полутора сотен фильмов, в которых снимался Чейни-младший, добрая половина даже для своего времени являлась продукцией второго сорта, не претендующей на то, чтобы стать частью вечности. Другая половина лучше, но тоже не полнится шедеврами. А те картины, что претендуют на классику, зачастую оказываются ремейками или продолжениями. И сам Чейни-младший был своеобразным ремейком отца — объективно менее талантливым. Но спустя сорок лет после его смерти мы продолжаем вспоминать актера и смотреть картины с его участием. В чем тут секрет?

Пожалуй, в том, каким человеком — именно человеком, а не актером — был Лон Чейни-младший. В отличие от отца, известного угрюмой нелюдимостью и проявлявшего себя исключительно в работе, сын нередко вступал во взаимоотношения с миром, выказывая себя противоречивой, но главное неизменно живой личностью: драчун и забияка, притом добряк и любимец детей; эгоист и пьяница, но вместе с тем очаровательный симпатяга.

Бурлившая в актере жизнь становилась достоянием не только его близких и коллег, но и героев. Будь они хоть самые последние негодяи или персонажи-ремейки, Чейни умудрялся наделить их живыми чертами и тем самым одушевить. Поэтому просмотр фильмов с его участием — почти всегда удовольствие, и неважно, какого качества эти картины.

А кроме того — чтобы вы не думали, что Чейни-младший это всего-навсего такой вот лапочка — он умел нагнетать настоящую жуть. В подтверждение этому история, рассказанная другом и коллегой Лона, актером Д. П. Смитом:

«Один раз я сильно его оскорбил. Подошел к нему и сказал: «Мистер Чейни, можно мне ваш автограф?». А когда Чейни вынул ручку и спросил, где подписать, я указал на грязь. Это была просто шутка. Веселая…

На лице Чейни появилась странная улыбка. Он протянул мне руку… а когда я подал ему свою, он начал сжимать ее сильнее и сильнее, крича: «Ну что?! Теперь мы друзья?! Друзья, да?!!». А я в ответ орал: «Все, что угодно, все, что вы скажете!». Слава Богу — резюмирует чудом выживший после такой встряски Смит — что это было не полнолуние…».