Посещение нерегулярных любительских распродаж было для Сергея уже не столько частью работы, сколько компульсивным ритуалом. Перешагнув за сороковник и не заработав себе имени, он все же не оставлял надежду внезапно откопать золотую жилу и прогреметь в узких кругах ценителей искусства и любителей антиквариата. Возможно, проблема была в том, что он так и не выбрал себе специализацию, постоянно метаясь от нумизматики к местечковым импрессионистам, от старинного фарфора к сецессионной мебели, от дореволюционных видовых открыток к трансавангардным полотнам. Стоило ему только прочитать на одном из городских сайтов об очередной организуемой ярмарке, как у него буквально начинали чесаться руки. Наткнувшись на заметку о распродаже во дворике молодежного кафе, опять загорелся. Ведь никто из маститых профи на такое мероприятие не заявится, и он будет там царствовать безраздельно.

Как всегда, он далековато припарковал свой старенький зеленый Дэу Матиз, который приобрел как из-за цены, так и благодаря флёру созвучия фамилии художника, пусть и не очень любимого. И теперь, проходя мимо третьего свободного парковочного места, расположенного у самого кафе, Сергей раздраженно сжимал и разжимал пухлые холеные ручки. У распахнутой деревянной калитки, ведущей во дворик, поправил свой претенциозный берет, как он любил говорить — цвета мускатного ореха, а попросту коричневый. Кроме основной цели создания образа вольного художника, берет выполнял и утилитарную функцию — прикрывал проплешину и спасал от прохладного осеннего ветра.

Территорию дворика странной карикатурно-готичной кафешки хаотично заполняли столы и стулья, стоящие на плотном ковре из желтых листьев. Петляя между продавцами и деревьями, Сергей начал осматривать товар. Достаточно быстро эйфория предвкушения начала сменяться столь знакомым унынием. Вот патлатый парень на двух стульях разложил несколько невероятно разноплановых книг и почему-то одну виниловую пластинку. Рядом примостился раскладной столик, за которым пожилая тётка с дредами продавала страшненькие валяные игрушки, которые у детей могли вызвать только ужас и бессонницу. Между деревьями пристроились две девицы, торгующие самопальной убогой бижутерией, над которой повесили гордую вывеску «хэнд-мейд». За ними полоскались на ветру разноцветные шарфы и платки, от которых чудовищно разило индийскими благовониями. Упорный графоман каждому прохожему пытался впихнуть свой гениальный роман в мягкой белой обложке, явно отпечатанный на собственные деньги. И только в дальнем углу попалось что-то мало–мальски интересное. На лотке стоял ящик с открытками и фотографиями. Скучающая некрасивая девица с цветными ленточками в десятке косичек мышиного цвета даже не подняла глаза на потенциального покупателя.

Начав перебирать картинки, Сергей не почувствовал прилива энтузиазма. Доминировали советские открытки — как коллекционные пачки, так и одиночки, которые его совершенно не интересовали. Цена на несколько невзрачных сепиевых фотографий и раскрашенных дагерротипов была выставлена неадекватная, раза в три выше той, что за них даст любой коллекционер. Обычные же черно-белые снимки из чьего-то личного архива, смазанные и безликие, вообще не представляли интереса. Он уже собирался плюнуть на все и отправиться домой, как в конце пачки под пальцы скользнул цветной, яркий, современный глянцевый снимок. Сине-желтая блестящая фотография изображала мужчину, стоящего спиной к объективу. Его руки были раскинуты в стороны, ладони изогнуты, будто что-то с силой отталкивали, спина напряжена. Ступни были погружены в ярко-голубую воду, накатывающую на шафраново-желтый песок. От щиколоток по воде разбегалось несколько мелких волн. Горизонт между бликующей водой и лазурным небом был практически неразличим. Справа, как бы вдалеке, виднелся изумрудный лесок.

Сложно сказать, почему именно, но снимок пробудил в Сергее дремлющего эстета, заворожил своей яркой самобытностью. Если бы ему нужно было срочно дать определение фотографии, он бы сказал, что она фэнтезийная, пусть мечи и драконы там отсутствовали. Иномирность и изливающаяся на зрителя магия прятались где-то между четкими линиями и сочными цветами. Следующая фотокарточка изображала того же человека, только теперь голова его была мучительно повернута и уже были видны ухо и левая щека, да лесок занимал чуть больше места. Мучительно? Сергей сам поразился, откуда в голове возникла такая странная ассоциация. На третьей и четвертой фотографиях также со спины была видна обнаженная длинноволосая девушка, стоящая на поляне между деревьев, на фоне паутины ветвей, охваченная изумрудным светом мерцающих в солнечных лучах листьев. Ее ноги были согнуты, словно под тяжестью, спина выгнута, а рук не было видно, но по всей позе было ясно, что она с силой то ли отталкивает, то ли тянет что-то находящееся прямо перед ней. Последняя фотография магической серии показывала девушку в клетчатой рубашке с короткой стрижкой, припавшую на одно колено и защищающую ладонями лицо от крупных хлопьев снега. Это был тот же самый лес, что и на зеленых фотографиях — с искривленными стволами деревьев и изогнутыми ветвями, образующими удивительное кружево. Черно-белую гамму снимка нарушали только ярко-синие стебельки травы, плотно обступавшие ноги девушки.

Современное фотоискусство Сергей вообще не воспринимал, считая его ничем не отличающимся от бытовых фотографий, сделанных на мыльнице, только правильно распиаренных. Но эти несколько снимков поразили прямо в душу, вызвав желание непременно стать их обладателем. Стараясь не обнаружить своей заинтересованности, профессионально-безразличным тоном он поинтересовался их стоимостью и тут же выложил затребованную смехотворную сумму.

— Вы случайно не знаете, кто автор этих фотографий? — поинтересовался Сергей, тыкая пальцем в своё приобретение. Продавщица лениво скользнула взглядом по покупке.

— Так это Ниты, соседки моей. Я уж и забыла, что они тут лежат.

— У нее есть собственная фотостудия?

— Не знаю, кажется нет. Я не нанималась за ней следить.

— А как с ней связаться? Ее работы меня заинтересовали, можно было бы попробовать организовать ей персональную выставку в моей галерее, — однако магическое слово «галерея», обычно безотказно действующее на дамочек от искусства как афродизиак, на продавщицу впечатления не произвело. Пусть его заведение и представляло из себя маленькую комнатушку, расположенную на территории бывшего завода, главное было красиво представиться. До экспозиции выставок у него дело никогда не доходило. Не дождавшись ничего, кроме пренебрежительного подергивания плечом, Сергей продолжил напирать, — Ну а телефон ее дать можете?

— Откуда я ее телефон знаю, сказала же соседка. Если надо, захожу.

— Да, понимаю. Но может, всё же подскажете, как с ней связаться? Например, адрес дадите? — не отставал Сергей. В итоге всё же вытянув из девицы вожделенный адрес, галерейщик отправился домой. Визит к фотографу можно отложить и до завтра, тем более что перепады настроений и препирательство эмоционально опустошили.

Дома он заварил крепкий кофе, плеснул коньяка, развалился в кресле и разложил на столе свои трофеи. Неужели ему повезло, и он таки напал на драгоценную жилу? Если даже такой далёкий от фотографии человек, как он, проникся изображениями, то разным впечатлительным особам впарить их будет плёвым делом. Главное стать посредником, как можно дольше не выдавать источник фотографий. И размер, конечно, побольше надо заказать, чтобы на стены вешать. Суммы от удачных перепродаж витали в уме, складываясь и разрастаясь как снежный ком. Мысли перескочили к покупкам, ставшим доступным благодаря этим сверхприбылям.

Край глаза уловил движение, как если бы подул ветер и сдвинул фотографии. Однако ветра не было, и лежали они точно также, касаясь краями друг друга. Сергей вновь залюбовался чарующими, но при этом почему-то тревожными снимками. Взяв в руки желто-лазурное фото с мужчиной, он начал в него вглядываться. Почему-то в первый раз ему показалось, что голова была не так сильно повернута и был виден только край щеки. Теперь же она была видна отчетливо, уже и глазница очерчивалась. Да и правая рука, кажется, не так сильно согнута была. Сергей прикрыл веки и помассировал пальцами глазные яблоки. Чего только от счастья не померещится, сколько он днем-то на фотографию смотрел, секунд десять, вот и не запомнилась толком.

Загнав свой Матиз на тротуар, чей бордюр был, к счастью, уже основательно раздолбан, Сергей брезгливо оглядел стандартный советский двор, который не предусматривал такого обилия личного транспорта. Разгладив складки на пальто и поправив свой самый цветастый галстук, он направился к ветшающей сталинке. Табличка на стене гласила, что дом построен в 1956 году, так что формально это уже был хрущевский период, однако давящая мощь сталинского ампира была очевидна. Домофон был сломан, и массивная серая дверь впустила незваного гостя. Крутая лестница, подвергавшаяся облагораживанию в лучшем случае еще при Горбачёве, выматывала. Добравшись до четвертого этажа, Сергей был вынужден опереться о стену и отдышаться, и только потом позвонить в дверь.

В глубине квартиры раздалась прерывистая трель. Он еще раз проверил время — минул час дня, даже самые творческие личности к такому времени обычно просыпались. Щелкнул замок, и в открывшейся щели показалась женская голова.

— Серж, — отвесив полупоклон, он заученным движением выхватил из внутреннего кармана яркую визитку. Хозяйка квартиры протянула тонкую бледную руку и брезгливо взяла ее за уголок. Мужчине показалось, что сейчас его карточку щелчком отшвырнут как противную букашку, но рука исчезла в темноте проёма.

— И что вы хотите? — холодные серые глаза только усиливали эффект недружелюбного тона.

— Давеча я приобрел ваши восхитительные снимки и всенепременно возжелал познакомиться со столь тонко чувствующим, проникновенным художником, дабы не только иметь возможность насладиться иными доступными работами, но и сделать пропозицию, крайне надеюсь, что обоюдовыгодную, — в какой-то момент Сергея самого начало подташнивать от напыщенной велеречивости, но его уже несло. Хлопнувшая перед носом дверь его бы не удивила, но вместо этого проем открылся, и женщина молча встала у стены. Непрестанно мелко кланяясь, он засеменил по узкому коридору.

— Анита, — имя прозвучало сзади как плевок в спину, сбило с шага, заставив сомневаться — надо ли просто продолжать движение или же развернуться и поцеловать ей руку.

— Налево, — указание избавило от тяжкого выбора, и Сергей вошел в просторную комнату.

Всю стену справа от входа занимал белый стенной шкаф. Одна створка была сдвинута в сторону, открывая ряды рам с холстами и пластиковых тонких рамок, за которыми проглядывали фотографии. На стене напротив висело несколько больших снимков из знакомой ему фантастической серии. Смелые и необычные сочетания цветов завораживали. По середине стоял мольберт с нетронутым холстом, а рядом с ним в качестве подставки для красок и кистей белая тумба. Сколотивший ее то ли работал в крайней степени опьянения, то ли страдал от сильного астигматизма. Ближе к окну на треноге находились фотоаппарат и белый зонт.

Вошедшая следом Анита резким движением отбросила с лица прямые тёмные волосы и вопросительно уставилась на гостя, вынуждая начинать разговор.

— Я, знаете ли, был невероятно поражён вашими работами, в них столько чувственности, жизненности…

— В моих фотографиях есть жизнь, истинная жизнь.

— Ну да, очень необычно смотрится, создается ощущение, что они говорят с тобой. Особенно вся цветовая гамма, очень интересно подобранная, трогает. Мне кажется, что такие работы могут пользоваться спросом.

— Деньги для меня значения не имеют.

— Конечно, деньги — это не главное, это лишь инструмент. Ведь главное в искусстве — это затронуть человеческую душу, — видя, что пассажи всё не попадают в цель, Сергей решил сменить тему — И где вы такой живописный лес нашли? Вроде на Куршской косе в Калининградской области что-то немного схожее есть?

— Это роща.

— Простите? — Сергей удивленно приподнял бровь.

— Это роща, а не лес.

— А что, есть какая-то разница?

— Огромная, — припечатала художница, однако в объяснения вдаваться не стала.

Не зная, как продолжать этот тяжелый, никуда не ведущий диалог, гость остановился у крупной фотографии и сделал вид, что внимательно ее рассматривает. На самом деле Сергей практически не замечал изображения, а прокручивал в голове варианты разговора, ведущие в нужное русло. Если художница настолько не заинтересована в деньгах и совершенно не тщеславна, то зачем вообще его впустила в студию? Коли нет никакого желания продаваться и экспонироваться, во что ему с трудом верилось, какой смысл тратить его время и тем более терпеть в квартире назойливого чужака? Значит, какая-то цель у нее имеется, что-то ей таки надо, осталось только правильно забросить удочку, выловить суть ее интереса.

— Вы на машине приехали? Нашли во дворе место? — столь приземленный вопрос привел гостя в легкую растерянность.

— Да, к счастью, машинка у меня небольшая, удалось ее на тротуаре пристроить.

— А ваша женщина не возражает, что вы у художниц по домам постоянно расхаживаете?

— Я на данный момент один, — стушевался галерейщик.

Несмотря на игривое содержание, голос Аниты оставался холодно-бесстрастным, таким скорее продавщица в магазине на стандартный вопрос отвечает. Секс? Ей это надо? Его же даже симпатичным назвать сложно. Пожилой, обрюзгший, ну разве что не грязный, а холёный. Раньше женщины не западали на его проплешину. Не избалованный женским вниманием, он даже не представлял, что в таком случае надо говорить. Он был очень даже за, но во рту пересохло и ни одна острота или галантность не прыгали на язык.

— У вас интересная фактура, — оказавшаяся рядом женщина взяла за подбородок и немного повертела его голову. — Вы не против немного попозировать? Вы никуда не спешите, на сегодня нет каких-нибудь планов? А то бывает, что съемки занимают некоторое время.

Сергей кивнул, и после нервного смешка сообщил, что до пятницы он совершенно свободен. Сконфуженный тем, что хозяйка никак не отреагировала, а неуклюжая шутка пропала втуне, он позволил отвести себя на середину комнаты. Такой странной прелюдии он не ожидал. Его что, начнут раздевать, а потом страстно набросятся? Порнографические фантазии заполонили его сознание. Когда напротив встала тренога с фотоаппаратом, поинтересовался:

— Мне как-нибудь позировать? Ну, как-нибудь повернуться или еще чего?

— Нет, просто спокойно стойте. Лучше всего смотрится, когда всё начинается с самых естественных поз. Только пиджак, пожалуйста, снимите. В карманах что-нибудь есть?

Сергей сбросил пиджак и пристроил его на спинке стула, похлопал по карманам брюк, выудил ключи от автомобиля и положил их на тумбу.

— Знаете, ваш визит может стать ответом на мои мольбы, — Анита колдовала над фотоаппаратом, настраивая его и двигая туда-сюда треногу — Роща нуждается в регулярной подпитке, жизненной энергии. А мне всё сложнее найти подходящих кандидатов. Резкая вспышка на мгновение ослепила, даже показалось, будто толкнула, сдвинула с места. Сергей пошатнулся, на миг потерял ориентиры, возникло чувство что куда-то проваливается. Обретя зрение, он обнаружил впереди не помещение, а рощу. Ту самую рощу, хорошо знакомую по изображениям на фотокарточках.

Серые стволы деревьев искривлялись, тащились вверх, стремясь ощупать лазурную сферу, как клещи, вгрызались в окружающее пространство. Бугрящиеся коричневые корневища с траченной жучищами корой взгромождались друг на друга, поглощая грунт, разобщая и разрывая дерн. Щелчок. Восприятие реальности смещается. Все вдруг пробуждается, перемещается, трансформируется. Роща разрастается, прущая в стороны лещина карабкается, курчавится крючищами. Поросль мерно и тщательно распространяется и превращается в непролазную чащобу, черную пущу. Контрастно изящные ультрамариновые очищенные прутики, колышущиеся и дрожащие на несуществующем ветру, смотрят, прицениваются, нерасторопно приближаются, размахивая хлопающими остролистными навершиями, расчищают проход. Расстояние стремительно сокращается. Сердце защемило от давящей беспросветности. Хочется разразиться площадной бранью, но распухший язычище не поворачивается. Сергей безрезультатно тщится переместиться обратно. Не может тронуться, беспомощен. Хищно напирающая чащоба продвигает вперед извивающиеся отростки, щетинящиеся острыми шпорами выросты. Разрастающиеся кущи огромного хвоща протягивают грязно-зеленые щупальца.

Образующееся древесное страшилище ускоряется, торопится, перескакивает, окружает жертву, хочет расплющить. Острая щетина нападающих растений, переливающаяся серебристыми и янтарными блестящими крапинами, устремляется разрывать, потрошить его туловище. Росло и крепло ощущение, что клещами рвут щуплые руки. Щемящий крик вырвался из щели рта. Гроздь прутьев протыкает щеку, рвется вперед и проникает в пищевод. Немощь и кручина приплющили разум. Страдания растерзали хранилище прошлого, отказывающееся воспринимать чудовищную проекцию сущего. Хлещущая кровь орошала янтарный, хлюпающий, напивающийся, насыщающийся противоестественный мир.

Проклятые порождения вещего бреда, скрывающиеся внутри, дёргаются, сокращаются, взбираются на смещенное рацио, замещая дурманом раздраженный рассудок. Испытывающий безграничный подавляющий страх, умирающий Сергей обратил угасающий взор горе. Над ним возвышался, занимая все небесное пространство, глазище бледной девы. И перед тем, как объектив щелкнул громадной диафрагмой, он услышал:

— Прощай!