DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

ПРОКЛЯТИЕ

От философии ужаса к ужасу философии

Словно стадо, гонимое пастырем бесконечности, барашки нашего существа бегут и бегут от ужаса сведения Бытия к всеобщности

Жорж Батай «Внутренний опыт»

Удивление и ужас

В беседе об ужасе русской философии мы уже затрагивали вопрос о сопряжённости начала философии с её сущностью. Также мы помним, что неразрешимость вопросов о сущности философии отдаляют её от иных форм культуры. В наше время этот дискурс по-прежнему остаётся наиболее активной и значащей практикой для философии.

Что такое философия? Человек, мельком узнававший о ней на школьных знаниях, ответит на этот вопрос, склоняясь к семантическому и этимологическому аспектам слова «философия». «Философия есть любовь к мудрости», — скажет он. Без осуждения — не всем, знаете ли, философия интересна — скажем, что такое определение едва ли способно отразить сложность метафилософского дискурса. Те же, кто знаком с философией благодаря вузовским факультативам, могут ответить: «Философия есть поиск истины и нахождения первоначала всего сущего». Такие определения отражают более адекватное понимание этого культурного явления. Какое из этих определений наиболее адекватно отображает понимание философии, можно узнать только путём сопоставления и только с учётом опыта отношений человека с философией. Но, так или иначе, все они слишком абстрактны и не побуждают нас к новому вопросу: каково отличие философии от научного метода, религии или творческого вдохновения?

Обратимся к высказыванию христианского философа Горичевой, в котором выделены два важных состояния, проясняющие сущность философии. Горичева пишет:

Человек, способный хотя бы изредка переживать мир заново, как будто бы впервые сотворенный, испытывает два глубоких и проникновенных состояния. Во-первых, это благоговение, удивление, влюбленность. А во-вторых, это ужас. Наверное, только эти два состояния подтверждают и удостоверяют подлинность встречи с реальным. Поэтому состояние ужаса и потрясенность миром, увиденным будто впервые, очень близки.

Итак, удивление и ужас! Как прекрасно знакомы нам эти психоэмоциональные состояния, как часто мы сталкиваемся с ними! Особенно те из нас, кто подвержен творческой рефлексии. С психологической точки зрения, удивление — это реакция на нечто необычное, не вписывающиеся в привычную картину восприятия; ужас — разновидность аффекта, чувство иррационального панического страха, вызванное встречей с пугающим объектом или ситуацией. Рассматривая эти состояния через призму философской мысли, мы сталкиваемся с интересной и сложной антитезой в отношении психологии. Для философии удивление — это реакция на нечто обыденное, простое, естественное; ужас же в её координатах — это не оцепеняющий страх, вызванный встречей с чем-то чудовищным, а оцепенение перед самим миром.

Попробуем разобраться в том, есть ли сообразность между ужасом и удивлением в философском дискурсе? Ответ на этот вопрос, в принципе, содержится в высказывании Горичевой: ужас и потрясение — близкие состояния при взгляде на мир «впервые».

Аристотель и Платон видели сущность философии в удивлении: она, как мы помним из разговора об ужасе русской философии, всегда сопряжена с мыслью о начале философии. Это состояние вечного взгляда в сущее мира, где самое удивительное обнаруживается не в том, что вещи наделены теми или иными свойствами, не в том, что те или иные события происходят в мире, а именно в наличествовании вещей и ситуаций.

В Средние века «удивление» как содержание и сущность философии оттеснил скепсис — дитё познания. В Новом времени философы отказались от метафизики, склонившись к рационализму и эмпиризму. Но уже к началу XIX онтология удивления вновь возвращается в философский дискурс. Важную роль сыграл Шеллинг — философ, теоретик и систематизатор романтизма. В романтической среде особым интересом пользовались идеалистические учения Платона, в особенности — анамнезис.

Понимание сущности философии как удивления уже в Античности отделило философию от других форм духовной деятельности (будь то наука, творчество или религия). И дальнейшем развитие философии, если оно не уклонялось в научные или религиозные координаты, практически всегда содержало в себе эту основу. Учитывая сложность развития человеческой мысли и её переменчивость в рамках той или иной эпохи, говорить о некой беспеременной сплошной в развитии философии невозможно. Зачастую философы обращаются к иным, прежде всего, к эпистемологическим категориям. К неантичным философам, находившим начало философии в удивлении, можно отнести Шопенгауэра («Мир как воля и представление»), Янкелевича («Смерть»), Флоренского («У водоразделов мысли») и Мамардашвили («Лекции об Античной философии»). Последний считал, что семя философии было посажено вопросом: «Почему в мире есть нечто, а не ничто?» Цитаты Мамардашвили в нашем случае наиболее содержательны и могут послужить знаменателем всего сказанного выше:

Напоминаю вам, что источником всякой философии является удивление не хаосу, не беспорядку, не злу, не безобразию. Удивление вызывает, вопреки потоку психологии, о котором мы говорили, тот факт, что бывает порядок, бывает красота, бывает истина. Вот это и есть предмет и пружина философского удивления — как это возможно? Одним решительным актом греки выделили и бытие, и мышление. То, что мы понимаем, — вот это почти что невозможное и в актуальном виде очень трудное, называемое или бытием, или мышлением, — есть одновременно становящееся. То есть не что-то пребывающее само по себе, которое мы, по физической аналогии, воображали бы как нечто стабильное, существующее, как камень(источник)

Но вернёмся же к тезисам Горичевой: философское удивление перед бытием всегда сопряжено с ужасом. Ужас есть состояние осады, тревожного изумления и потрясения от самого бытия. Напоминаю, что нам не стоит вдаваться в психологическое понимания этих состояний. Надо строго придерживаться позиции философии: удивление — это состояние человека перед раскрывающимся миром и пространством. И именно здесь, на фоне изумления и восхищения всплывает и ужас от абсолютной чуждости и невозможности представить это. Шестов видел этот ужас и страх в столкновении с данностью. Данность обнажается перед человеком только при его при рождении. Появляясь на свет, человек видит данность, пред лицом которой испытывает необычайный ужас. Этот ужас заточает его в путы разума, маскирующие данность в мире возможного и невозможного. Сознание и разум, согласно Шестову, необходимы человеку, чтобы заточить его в границы придуманных им же условностей, огородить его от осознания данности (подробнее). Если вы слышите в этих словах отголоски «Заговора против человеческой расы» Лиготти, не удивляйтесь: Шестов вдохновлял Сиорана (Чорана), который, в свою очередь, оказал влияние на Лиготти.

Обратимся также к Хайдеггеру. В своей работе «Бытие и время» он анализирует ужас, выводя понятийные различия между ним и страхом. Последний есть ответ на что-то конкретное и эмпирически осязаемое, в то время как первый означает состояние, в котором обнажается сам мир и бытие.

Ужас может проснуться в безобиднейших ситуациях , — пишет Хайдеггер. — Не требуется даже и темноты, в которой человеку обычно чаще делается жутко. В темноте подчеркнутым образом «ничего» не видно, хотя как раз мир все еще и настойчивее есть в своем «вот». (источник)

Удивление и ужас, что дарит нам бытие, — понятия абстрактные, но эта абстрактность есть особенность самого бытия с его всеединством и абсолютом, которому удивляется философское удивление и ужасается философский ужас. Бытие, будучи беспредметным и пролагающим возможность, удивляет и ужасает одновременно.

Эмансипация ужаса

И вот мы подошли ко второму важному вопросу нашей беседы. Акт вопрошания, влекущий за собой ужас и удивление, окончательно распался в современной философии. Место удивления заняли критика и анализ, во многом определившие вектор и функцию современной философии. Мы помним, что в былые времена удивление происходило из метафизики философии. Современная же философия неумолимо склоняется к позитивистским и прагматическим трактованиям. Она антиметафизическая.

Мы являемся свидетелями кризиса и маргинализации философии как интеллектуальной традиции, духовной практики и формы культуры. Анализируя эти тенденции, Юджин Такер дал оценку такому положению вещей и назвал это «ужасом философии». Свои взгляды он изложил в одноимённом трёхтомнике. Такер сталкивает ужас и философию, находя на в этом сражении современное положение философии и понятие ужаса в рамках этой самой философии и в нефилософских формах. Ужас как величина обособился от удивления и самой философии. В этой эмансипации ужаса отражён тот самый генезис движения от философии ужаса к ужасу философии.

В первой томе трилогии («В пыли этой планеты») Такер с первой же страницы централизирует идею о немыслимости и непостижимости мира. Он выводит три формы мира:

Мир-для-нас — мир, обозримый человеческой мыслью

Мир-в-себе — мир, мыслимый без человека

Мир-без-нас — безразличный взгляд из космоса на планету

Через мотив немыслимости мира философ выявляет взаимосвязь философии и ужаса: тот самый переход от философии ужаса, чей дискурс направлен на исследование феномена хоррора, к ужасу философии, как столкновению с чем-то запредельным. Ужас философии как конечная черта человеческой мысли сопрягается с жанром ужасов и дефилософизируется, становясь частью массовой культуры.

Жанр сверхъестественного ужаса, по мнению Такера, как ничто лучше способен дать почву мысли о неведомом.

В первой части второго тома («Звездно-спекулятивный труп»), в главах «Демон Декарта», «Депрессия Канта» и «Насмешка Ницше», Такер последовательно разбирает известные философские феномены. Знаменателем полученных выводов стала глава «Ужас философии». Писатель находит тупик философского рационализма и приближающийся крах философии, когда философия, как сказал бы Батай, скользит над бездной в совершенной темноте, испытывая весь ее ужас. Ведь Декарт, сталкиваясь со своим демоном, получает мысль, способную уничтожить его философский проект. Считать демона реальным — сохранить верность радикальному сомнению; отказаться от демона — уничтожить начало своей философии. Так философия получает большой шанс обнаружить свою тщетность, а философ задумается о том, не напрасны ли его труды и искания? Однако тот, кто погружён в философию, не может остановиться

Такер пишет:

Мышление, которое на краю бездны спотыкается о себя. Этот момент, когда философы спотыкаются (Декарт), или не могут увернуться (Кант), или смело идут навстречу (Ницше), и есть то, что подрывает их работу как философов. Будучи философами, они не могут запросто свернуть с дороги и обратиться к поэзии или математике. Они продолжают работу философии, испытывая постоянно мрачный безликий взгляд этого ужаса философии...

Об этом мы также беседовали в заметке об ужасе русской философии.

Такер задаётся вопросом о возможности помыслить мир как мир-в-себе (Землю) и мир-без-нас (Планету), бытие за рамками человеческого. Попытки выстроить такую философему побуждают его концептуализировать ужас на совершенно новом уровне: ужас есть топос встречи с нечеловеческим (здесь можно и взять в пример «Данность» по Шестову, «Зомбификацию» по Лиготти). Там, где заканчивается мысль и человеческое, начинается ужас.

Нечеловеческое в нас: биоцентризм супротив антропологической философии

Не менее важной идеей для поиска ужаса можно считать биоцентризм, разрушающий антропологическую философию; поиск иного и ужасного не во вне, а в себе. В книге Тригга «Нечто. Феноменология ужаса» изложена разработка феноменологического проект по поиску и осмыслению иного и запредельного в человеческом теле. По мнению Тригга, это возможно лишь с полной дискредитацией антропоцентризма, когда тело будет возможно помыслить с противоположной антропоцентризму стороны. Ужас есть встреча нечеловеческого и человеческого, участие нечеловеческого в формировании человеческого. Тригг видел воплощение этой идеи в культуре: в жутких повестях Лавкрафта, в пугающих и эксцентрических картинах Джона Карпентера и Дэвида Кроненберга.

Если эта жизнь и проявляет себя в очертаниях человеческого тела, — пишет он — то это не означает, что ее можно свести к человеческой. Скорее, ужас тела изменяет антропоцентричной феноменологии, одновременно (и по той же самой причине) суля ей обновление. Таким образом, именно потому, что мы исходим из предданной тематизации тела как центрального, у нас появляется возможность обращаться к нему как жуткому, иному и сопротивляющемуся инерции.

Тригг видит оппозицию между истинным и традиционным ужасом, пропитанным трагедий существования. Отличается и предрасположенность самой сути ужасного. Традиционный ужас находится за пределами субъекта, истинный ужас же вживлен в его тело, тем самым ужас и субъект находятся не в дихотомии относительно друг друга, а составляют перехоресис.

«Нечто» в названии труда Тригга отсылает нас к фильму Карпентера 1982 года, на основе идейно-визуальной концепции фильма, Тригг формулирует главный тезис своего труда. Он пишет:

Ужас космоса, в сущности, есть ужас тела. В нашем анализе мы исходим из того, что отвратительное существо из этого фильма является выражением истока самой жизни. это становится очевидным, если рассматривать тело как конституированное не только чужой субъективностью в структурном плане, но и анонимной телеологией в плане тематическом, из чего следует, что исток Вселенной как конститутивен для человеческого, так и противостоит ему

К слову, в науке уже существует дискурс о связи человеческого тела с космосом. Экспериментальным путём было обнаружено, что человеческое тело на 97% состоит из вещества звезд. В книге «Космос» Карл Саган, американский астроном и популяризатор науки, пишет:

Все элементы на Земле, за исключением водорода и гелия, породила миллиарды лет назад алхимия звезд, часть которых является ныне неприметными белыми карликами где-то на другой стороне Млечного Пути. Азот наших ДНК, кальций наших зубов, железо нашей крови, углерод наших яблочных пирогов созданы в недрах сжимающихся звезд. Мы сотворены из звездного вещества

Деантропологизация, находящая здесь начало, была также изложена французским философом Шеффером в труде «Конец человеческой исключительности». Животность и биологичность человека, долгое отрицаемая философией, наносит реванш через новый биоцентризм, который через новые исследования пытается переосмыслить старые инструкции гуманитарных наук. Идею Шеффера прекрасно выражает следующая цитата:

…возникновение человечества составляет часть истории живого мира на одной среднего размера планете «нашей» Солнечной системы. Это история, включая очень долгий доисторический период, сформировала нас, и мы, по сути, не что иное, как один из эпизодов эволюции, — она не только наше прошлое, но и настоящее и будущее. Соответственно нас нельзя вырывать из сложного и неустойчивого комплекса форм жизни, сосуществующих ныне на Земле. Эта не-человеческая жизнь есть нечто гораздо большее, чем наша «среда», — она конституирует само наше существо, которое представляет собой лишь одно из ее преходящих проявлений

Итак, в идее «не-человеческой жизни» Шеффера, соотносимой с «не/человеческой феноменологией» Тригга и идеями Такера о возможности постичь мир как человеческий и не-человеческий, можно увидеть вектор современной философии, когда поиск начала и сущности перекинулся с удивления на ужас, и постепенно ужас вытеснил удивление.

Синтез удивления и ужаса, ставший рождением Античной философии, был полноценным актом, обособляющим философию от других форм культурной деятельности. В наше же дни ужас отделён от удивления, а само удивление расценивается как нечто сентиментальное и романтическое — словом, удалённое от сути вещей. Сама же суть открывается лишь с биоцентристских позиций, говорящих о том, что человеческое источается из нечеловеческого, прикосновение к которому вызывает не столько классическое удивление, сколько ужас. Это кажется странным, но именно новый биоцентризм предполагает возможность приблизиться к до-человеческому. В этой категории нет привычных оппозиций «душа vs тело», «материальное vs духовное», их нишу занимают противопоставления человеческого и не-человеческого с большим уклоном во второе и экстраполяцией его на все области культурной жизни. Так что без преувеличения можно сказать, что на наших глазах разворачивается противостояние между философией и медиа-культурой. Эта веха, начало которой положено в облике эволюции от философии ужаса до ужаса философии.

На этой мрачной ноте, пожалуй, закончим нашу беседу и пусть каждый останется наедине со своими мыслями и своей темнотой.

Комментариев: 0 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)