DARKER

онлайн журнал ужасов и мистики

Кэтрин Мур, Абрахам Меррит, Говард Филлипс Лавкрафт, Роберт Говард, Фрэнк Белнап Лонг «Угроза извне»


C.L. Moore, A. Merritt, H.P. Lovecraft, Robert E. Howard, Frank Belknap Long, “The Challenge from Beyond”, 1935


[Кэтрин Мур]1


Джордж Кэмпбелл открыл во тьме глаза, еще затуманенные сном, и несколько минут лежал, всматриваясь в светлую августовскую ночь за входной щелью палатки, в своей дремоте не сразу даже задавшись вопросом, а что вообще его разбудило. В чистом, студеном воздухе канадских лесов было нечто снотворное, и действовало оно не хуже любых препаратов. Некоторое время Кэмпбелл лежал тихо, понемногу сползая обратно в блаженные пограничные области сна, сознавая необыкновенную усталость, непривычные ощущения мышц, с толком использованных и теперь вернувшихся в состояние совершенного покоя. Собственно, это были самые восхитительные мгновения отпуска — отдых после трудов на лоне ясной, сладостной лесной ночи.

Пока разум вновь погружался в забытье, он с наслаждением напомнил себе, не в первый уже раз, что впереди три долгих месяца свободы — от городов и рутины, от педагогики, университета и студентов, не выказывавших даже зачатков интереса к геологии, которую он, зарабатывая себе на хлеб насущный, пытался влить в их закоснелые уши.

Внезапно вся его упоительная сонливость обрушилась. Откуда-то снаружи в его покой вторгся звук жестянок, бьющихся друг о друга. Джордж Кэмпбелл рывком сел и схватил фонарик. Потом рассмеялся и отложил его обратно, вглядываясь в полуночный сумрак, где среди разлетевшихся консервов копошилась какая-то безвестная ночная зверушка. Вытянув немалой длины руку, он принялся нашаривать в каменной россыпи перед входом в палатку подходящий снаряд. Наконец пальцы Кэмпбелла сомкнулись вокруг большого камня, и он отвел руку для броска.

Но не сделал его. В темноте ему попался крайне необычный предмет. Квадратного сечения, гладкий, как кристалл, явно искусственного происхождения, с тупыми закругленными углами. На ощупь каменные грани воспринимались до того чудно, что Кэмпбелл снова отыскал фонарик и направил луч на свою находку.

Всей его дремливости как не бывало, когда он увидел, что же такое попалось ему под руку. Диковинный гладкий куб, прозрачный, будто горный хрусталь. Кварц, безо всякого сомнения, но не в обычной форме шестиугольного кристалла. Неким образом — каким именно, Кэмпбелл понять не мог — ему придали вид идеально правильного куба, и каждая истертая грань достигала в длину примерно четырех дюймов2. О да, он был невероятно истерт. Твердый, твердейший кристалл округлился до такой степени, что углов практически не стало, и начал уже приобретать очертания шара. Похоже, эта странная прозрачная штуковина пережила многие века износа, едва ли не бессчетное множество лет.

Однако наибольшее любопытство вызывала деталь, которая смутно просматривалась в сердце кристалла. Ибо в самом его центре застыл небольшой диск из неизвестного светлого вещества, и на его поверхности, замурованной в кварц, были высечены письмена. Формой те отдаленно напоминали клинопись.

Джордж Кэмпбелл нахмурил брови и ниже прежнего склонился над маленькой загадкой в своих руках, тщетно ломая голову. Как могла подобная вещь оказаться в оправе из чистейшего хрусталя? В его памяти всплыло отстраненное воспоминание о древних легендах, в которых кристаллы кварца считались льдом, застывшим до такой степени твердости, что таять он уже не мог. Лед… и еще эти клиновидные письмена… в самом деле, разве не возникла подобная письменность среди шумеров, что пришли с севера на самой заре истории и обосновались в первобытной долине Междуречья? Затем здравый смысл возобладал, и Кэмпбелл усмехнулся. Ну конечно же, кварц формировался в ранние геологические периоды, когда нигде не было ничего, кроме жара и дыбящихся скал. Прошли десятки миллионов лет после образования этой вещицы, прежде чем появился лед.

И все-таки… эта надпись. Сделано определенно человеком, хотя письмена и незнакомые, если не считать некоторого сходства с клинописью. Или, быть может, в ту палеозойскую пору существовали некие создания с развитой письменностью, которые и высекли эти загадочные знаки на диске под слоем кварца, что находился сейчас у Кэмпбелла в руках? Или… не мог ли подобный предмет, точно метеорит, прямо из космоса рухнуть в жидкий мир с его не застывшими еще камнями? А может…

Тут он резко осадил себя и почувствовал, как уши пылают от стыда за такой разгул фантазии. Тишина, уединение и странная штука в руке сговорились, чтобы играть шутки с его разумом. Пожав плечами, он отложил кристалл на край своей койки и потушил свет. Возможно, утром, на свежую голову, у него появятся ответы на вопросы, которые сейчас казались неразрешимыми.

Однако сон не шел к нему. Начать хотя бы с того, что когда он выключил фонарик, ему показалось, будто кубик на мгновение озарился затаенным светом, прежде чем слиться с окружающей темнотой. Хотя, вероятно, он ошибался. Вероятно, его ослепленным глазам всего лишь померещилось, что свет с неохотой покидает кристалл, со странным упорством сияя в таинственных глубинах.

Он долго не мог найти покоя и лежал, раз за разом прокручивая в сознании вопросы, не имевшие ответов. В этом хрустальном кубе из неизведанного прошлого — возможно, с самой зари истории — скрывался некий вызов, который не давал уснуть.


[Абрахам Меррит]


Казалось, он пролежал так не один час. Его мыслями завладел тот припозднившийся свет, сияние, которое гасло словно бы с великой неохотой. Как будто нечто в сердце куба пробудилось, сонно заворочалось, насторожилось вдруг… и уставилось на него.

Пустые фантазии, конечно. Беспокойно заерзав, он посветил фонариком на часы. Почти час ночи; до рассвета еще три часа. Луч опустился и застыл на теплом хрустальном кубе. Кэмпбелл несколько минут удерживал свет в одной точке, потом выключил фонарик и стал смотреть.

Теперь уже никаких сомнений не оставалось. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в глубине диковинного кристалла мерцают крохотные огоньки, похожие на жилки сапфировых молний. Они сосредоточились в центре и исходили как будто бы от бледного диска с его озадачивающей гравировкой. Сам же диск прибавлял в размерах… знаки меняли форму… куб на глазах рос… не было ли это иллюзией, вызванной маленькими молниями?..

Послышался звук. То был самый призрак звука, словно призрачные пальцы перебирали струны призрачной арфы. Кэмпбелл склонился ниже. Звук шел из куба…

В подлеске поднялся писк, замельтешили чьи-то тела, раздался мучительный вопль, словно умирал ребенок, и все быстро стихло. Одна из маленьких трагедий дикой природы, хищник и жертва. Он подошел к месту, где та разыгралась, но ничего не увидел. Затем опять затушил свой фонарик и оглянулся на палатку. От земли шло бледное голубое мерцание. Это был куб. Кэмпбелл наклонился было за ним, но тут же, повинуясь какому-то смутному предчувствию, отвел руку.

И вновь, как он увидел, свечение начало гаснуть. Крошечные сапфировые молнии судорожно засверкали, отступая к диску, из которого появились. Звук пропал.

Кэмпбелл сидел и наблюдал, как свет разгорается и блекнет, разгорается и блекнет, но постепенно становится тусклей. Ему подумалось, что для возникновения феномена требуются два элемента — собственно электрический луч и его, Кэмпбелла, сосредоточенное внимание. Чтобы пульсация усилилась, его разум должен пройти вдоль луча, сфокусироваться на сердцевине куба, и так до тех пор, пока… что?

Его душу обдало холодом, словно от контакта с некой чуждой сущностью. А та была чуждой, он знал наверняка; не с этой планеты. Ничего общего с ее жизнью. Поборов желание съежиться, он взял куб и отнес его в палатку. Кристалл был ни теплым, ни холодным; если б не вес, он бы вообще не ощущался в руке. Кэмпбелл положил его на столик, направляя луч фонарика в другую сторону, затем отошел закрыть полог палатки.

Вернувшись к столику, он пододвинул походный стул и навел луч прямо на штуковину, стараясь по возможности удерживать его на сердцевине. Он направил вдоль луча всю свою волю, всю концентрацию, фокусируя волю и зрение на диске, как фокусировал свет.

Словно по команде снова вспыхнули сапфировые молнии. Они брызнули из диска в хрустальный куб, потом отскочили назад, озарив диск и письмена. И те опять начали меняться — шевелиться, смещаться, надвигаться и отступать под синее мерцание. Это была уже не клинопись. Это были вещи… предметы.

Кэмпбелл уловил журчащую музыку, перебор арфы. Звуки становились все громче и громче, и вот уже весь куб вибрировал под их ритм. Хрустальные стенки плавились и подергивались дымкой, точно состояли из алмазного тумана. Сам же диск рос и рос… знаки двигались, делились и множились, словно распахнулась некая дверь, и в нее хлынули сонмища фантомов. Пульсирующий свет сиял ярче, но продолжал набирать силу.

Стремительно впадая в панику, Кэмпбелл попытался отвлечь зрение и волю, отбросил фонарик. Куб уже не нуждался в луче… человек же не мог оторваться… не мог оторваться? Что там — его уже засасывало в этот диск, обратившийся теперь в сферу, внутри которой неописуемые знаки плясали под музыку, озарявшую сферу ровным сиянием.

Никакой палатки больше не существовало. Осталась лишь бескрайняя пелена искрящегося тумана, за которой сияла сфера… Он почувствовал, как его затягивает в этот туман и словно бы сильным ветром увлекает прямо к сфере.


[Г. Ф. Лавкрафт]


Приглушенный мглою свет сапфировых солнц разгорался все сильней и сильней, пока сфера впереди не пошла рябью и не рассеялась вихрящимся хаосом. Ее бледность, ее движения и музыка слились с подступающим туманом, который выбелил ее до тусклого стального оттенка и заставил волнообразно колыхаться. Так же и сапфировые солнца незаметно растворились в сереющей, смутно пульсирующей бесконечности.

Тем временем ощущение полета куда-то вперед и вовне исполнилось невыносимой, невероятной, космической быстроты. Она затмевала все представления о скорости, известные на Земле, и Кэмпбелл понимал, что в физической реальности подобное означало бы для человека мгновенную смерть. Даже и сейчас — в этом странном, жутком состоянии гипноза или кошмара — обманчиво зримая картина того, как он несется подобно метеору, едва не парализовала его разум. Хотя в серой, содрогающейся пустоте не существовало надежных точек отсчета, у него было чувство, что скорость приближается к световой — и превышает ее. Наконец сознание покинуло его, и все поглотила милосердная тьма.

Мысли и представления вернулись к Джорджу Кэмпбеллу совершенно неожиданно, посреди кромешного мрака. Сколько мгновений — или лет — или вечностей — минуло с его полета сквозь серую пустоту, он не смог бы сказать даже приблизительно. Он знал лишь, что сейчас как будто бы пребывает в состоянии покоя и не чувствует боли. И в самом деле, примечательной чертой его положения было отсутствие физических ощущений. Из-за этого даже темнота казалась не столь уж монолитно черной — и это наводило на мысль, что он скорее являл собою бесплотный разум в некой форме, недоступной физическим чувствам, чем материальное существо, чьи чувства остались без привычных объектов для восприятия. Его мышление стало ясным и быстрым — почти до ненормального, — однако никаких догадок относительно происходящего у него так и не возникло.

Он сознавал, отчасти инстинктивно, что находится уже не в палатке. В самом деле, он мог проснуться в ней от кошмара и застать такой же беспросветно черный мир; и все же Кэмпбелл знал, что это не так. Под ним не было походной койки — не было рук, что могли бы нащупать одеяла, брезентовую стенку и фонарик, который должен лежать где-то рядом — не было ощущения холода в воздухе — не было входа в палатку, через который проглядывала светлая ночь… что-то тут было неправильно, ужасно неправильно.

Обратив мысли вспять, Кэмпбелл подумал о светящемся кубе, который загипнотизировал его, — и о всем, что последовало за этим. Он тогда понимал, что его разум ускользает, но был не в силах отпрянуть. В последний момент им овладел сильнейший, панический страх — подсознательный страх, превосходивший даже тот, что внушила ему дьявольская иллюзия полета. Страх коренился в каком-то туманном образе или далеком воспоминании — в чем именно, Кэмпбелл затруднялся определить. Словно бы некая группа клеток на задворках мозга находила в кубе нечто знакомое — и это знакомое было сопряжено с неясным ужасом. Теперь он пытался припомнить, что же тут знакомого и ужасного.

Понемногу память возвращалась. Однажды — давным-давно, в связи с его постоянными геологическими изысканиями — ему довелось читать о чем-то подобном этому кубу. Речь шла о неоднозначных и будоражащих ум глиняных фрагментах, известных как Элтдаунские таблички, которые были за тридцать лет до того извлечены на юге Англии из — под слоев, предшествующих каменноугольному периоду. Их форма и отметины на них оказались столь странными, что некоторые ученые намекали на искусственную природу фрагментов и высказывали дичайшие догадки относительно них самих и их происхождения. Таблички со всей очевидностью относились к эпохе, когда людей на планете не существовало, — и все же их очертания и следы на поверхности изрядно озадачивали. Так они и получили свое имя.

Впрочем, на упоминание о хрустальной сфере с диском внутри Кэмпбелл натолкнулся отнюдь не в трудах кого-либо из здравомыслящих ученых. Источник был далеко не столь авторитетным и бесконечно более колоритным. Приблизительно в 1912 году один высокоученый и тяготевший к оккультизму священник из Сассекса, преподобный Артур Брук Уинтерс-Холл, заявил, что распознал в отметинах на Элтдаунских табличках ряд так называемых «до — человеческих иероглифов», бережно хранимых и тайно передаваемых из поколения в поколение в определенных мистических кругах, и опубликовал за собственный счет «перевод» этих загадочных первобытных «надписей»; этот «перевод» и поныне цитировался оккультными авторами, часто и со всей серьезностью. В «переводе» — на удивление пространной брошюре, учитывая ограниченное количество найденных «табличек» — содержалось повествование, предположительно дочеловеческого авторства, в котором и содержалась отсылка, ставшая теперь такой зловещей.

Согласно тексту, в глубинах космоса на некой планете — и, в конечном счете, на бесчисленных иных — обитала могущественная общность червеобразных существ, чьи достижения и власть над природой превосходили все, что способно представить земное воображение. Они рано освоили искусство межзвездных перемещений и заселили все до одной обитаемые планеты в своей галактике — истребляя любые расы, которые попадались на пути.

Путешествовать за чертой своей галактики — не нашей — в естественном виде они не могли, однако в своем стремлении познать пространство и время во всей их полноте обнаружили средство, позволявшее преодолевать межгалактические бездны их сознаниям. Они изобрели особые предметы — заряженные странной энергией кубы из необычного хрусталя, заключавшие в себе гипнотические талисманы и окруженные космонепроницаемыми сферическими оболочками, — которые можно было принудительно выводить за пределы их собственной вселенной и которые реагировали только на притяжение холодной твердой материи.

Эти предметы, из которых многие неизбежно должно было занести на всевозможные необитаемые планеты в отдаленных вселенных, образовывали эфирные мосты, необходимые для ментальной связи. От сопротивления атмосферы защитная оболочка сгорала, оставляя куб на виду, благодаря чему его могли обнаружить разумные обитатели планеты, на которую он упал. По самой своей природе куб привлекал, а затем и приковывал внимание. Этого, вкупе с воздействием света, было достаточно, чтобы срабатывали его особые свойства.

Силой диска разум, сосредоточившийся на кубе, затягивало внутрь и далее с потоком неведомой энергии увлекало в место, откуда явился диск, — в далекий мир червеподобных созданий, через бескрайние галактические бездны. Очутившись в одной из машин, на которые были настроены все кубы, плененный разум зависал без тела и без чувств, пока его не подвергал изучению какой-нибудь представитель господствующей расы. После этого из него посредством некоего обменного процесса выкачивали все содержимое. Тогда уже разум исследователя оказывался в странной машине, в то время как захваченный разум занимал червеобразное тело пленителя. Далее следовал еще один перенос, в результате которого разум исследователя совершал скачок через безбрежное космическое пространство в опустевшее и лишенное сознания тело пленника на планете в иной галактике — и как мог наполнял чуждую оболочку жизнью, чтобы далее разведать чужой мир под видом одного из его обитателей.

Закончив разведку, искатель приключений использовал куб и диск, чтобы вернуться, — и подчас захваченный разум благополучно переправлялся в родной мир. Однако господствующая раса не всегда была столь милостива. Порою, когда обнаруживалась потенциально опасная раса, способная к космическим полетам, червеподобный народ применял куб для захвата и уничтожения многих тысяч разумов и искоренял расу из дипломатических соображений, используя засланных исследователей как агентов разрушения.

В иных случаях группы червеобразных поселялись на открытых планетах навеки — стерев плененные разумы и истребив всех оставшихся жителей, прежде чем обживаться в непривычных телах. Вместе с тем воспроизвести материнскую цивилизацию в точности при таком раскладе не удавалось никогда, поскольку на любой новой планете отсутствовала часть материалов, необходимых для деятельности черверасы. Кубы, к примеру, могли изготовляться только на ее родной планете.

Лишь немногие из несметного числа разосланных кубов в итоге оказывались на обитаемых планетах и выполняли свою задачу, поскольку о том, чтобы нацеливать их на невидимые и неведомые цели, и речи быть не могло. Всего три, говорилось в повествовании, достигли населенных миров в нашей конкретной вселенной. Один две тысячи миллиардов лет назад рухнул на планету близ края галактики, другой три миллиарда лет назад долетел еще до одной, возле центра. Третий — и других, насколько известно, в Солнечную систему не проникало — упал на нашу Землю 150 000 000 лет назад.

В «переводе» доктора Уинтерса-Холла речь шла в основном об этом третьем кубе. Когда тот врезался в планету, господствующим видом на ней была раса огромных конусообразных созданий, превзошедшая все предыдущие и последующие интеллектом и достижениями. Эти существа достигли такого уровня развития, что научились в исследовательских целях перемещать сознание в пространстве и во времени, и поэтому отчасти уловили суть случившегося, когда с небес упал куб, и некоторые индивидуумы, поглядев в него, претерпели изменения психики.

Сообразив, что изменившиеся — это захватчики, предводители расы распорядились их умертвить, пускай это означало, что разумы хозяев останутся заточенными в чужом мире. Этим существам доводилось сталкиваться и с более странными случаями преображения. Когда же, ментально обозрев пространство и время, правители составили общее представление о сущности куба, они надежно укрыли его от света и любопытных глаз и поместили под охрану как источник угрозы. Им не хотелось уничтожать предмет, суливший столько возможностей для будущих экспериментов. Время от времени какой-нибудь безрассудный, беспринципный авантюрист тайком пробирался к кубу и испытывал его грозную мощь, невзирая на последствия, — но все подобные случаи выявлялись, после чего принимались верные и решительные меры.

У этих злостных посягательств имелось лишь одно неприятное последствие: от новых пленников червеобразные чужаки узнали, что случилось с их разведчиками на Земле, и прониклись лютой ненавистью к планете и всем формам жизни на ней. Они бы опустошили ее, если б могли, — и в самом деле запустили в космос еще больше кубов в безумной надежде, что хотя бы один по случайности упадет на нее в неохраняемом месте. Однако случайности так и не произошло.

Конусовидные обитатели Земли хранили единственный имевшийся у них куб в особом святилище как реликвию и основу для экспериментов, пока спустя множество эпох тот не был утрачен в хаосе войны, с гибелью великого полярного города, где его держали под охраной. Когда пятьдесят миллионов лет назад древние существа начали переноситься разумом в беспредельное будущее, чтобы избежать безымянной угрозы из земных глубин3, местонахождение зловещего куба уже было неизвестно.

Вот о чем, если верить ученому оккультисту, повествовали Элтдаунские таблички. И смутный ужас, которым теперь отзывалась эта история в Кэмпбелле, объяснялся чрезвычайной точностью в описании куба. Совпадало все до последней детали — размеры, плотность, центральный диск с иероглифами, гипнотическое действие. Вновь и вновь размышляя во тьме о своих странных обстоятельствах, он начал подозревать, что все его переживания, связанные с кубом, — и более того, само существование куба — могли быть кошмаром, навеянным неким прихотливым подсознательным воспоминанием об этой сумасбродной, надуманной старой писанине. В таком случае, однако, кошмар до сих пор не отпустил его, потому что в его нынешнем, как бы бестелесном состоянии не было и следа нормальности.

Сколько времени ушло на эти смятенные воспоминания и мысли, Кэмпбелл судить не брался. Все в его положении было до такой степени нереальным, что привычные меры и величины теряли смысл. Казалось, минула вечность, прежде чем наступил внезапный перелом, но, возможно, на самом деле все произошло довольно скоро. Случившееся было столь же странно и необъяснимо, как и предшествующая чернота. У землянина возникло определенное ощущение — не телесное, психическое, — и неожиданно он почувствовал, что его мысли уносит или утягивает из-под его власти, причем самым бурным и беспорядочным образом.

В памяти безудержно и невпопад замелькали образы. Все, что он только знал — весь его жизненный опыт, привычки, переживания, познания, мечты, взгляды и склонности, — резко и разом хлынуло наружу, с головокружительной скоростью и в таком объеме, что вскоре Кэмпбелл уже не мог уследить ни за одним отдельным элементом. Парад составляющих его разума обратился в лавину, водопад, вихрь. Это внушало такой же ужас и дурноту, как и гипнотический полет через космос. Наконец сознание не выдержало, и вновь пришло беспамятство.

Еще один неизмеримый провал — и затем медленной тонкой струйкой потекли ощущения. На этот раз физических, не ментальных — сапфировый свет, низкий рокот откуда-то издалека. Вернулось осязание: он осознал, что вытянулся во весь рост на некой поверхности, хотя ощущалась эта поза до странности непривычно. У него никак не получалось примирить в уме давление, производимое ложем, с контурами своего туловища — да и человеческого туловища вообще. Он попробовал пошевелить руками, но явной реакции не последовало. Вместо этого по всему пространству, которое, видимо, соответствовало его телу, прошла череда мелких, слабых нервных сокращений.

Он попытался шире раскрыть глаза, но обнаружил, что не способен управлять их работой. Сапфировый свет был рассеянным и мутным, и вычленить из него что-либо определенное произвольным усилием никак не удавалось. Мало-помалу, однако, зрительные образы потекли робким, дразнящим ручейком. Поле обзора и свойства зрительного восприятия оказались не теми, к каким привык Кэмпбелл, но ему удалось приблизительно соотнести этот вид восприятия с тем, что он привык называть зрением. И когда ощущения достигли некоторой устойчивости, он понял, что, по всей видимости, по-прежнему пребывает в тисках кошмара.

Судя по всему, он находился в помещении немалых размеров — средней высоты, но относительно просторном. Со всех сторон — а Кэмпбелл, как выяснилось, мог теперь смотреть во все четыре одновременно — зияли высокие и довольно узкие проемы-щели, в которых, похоже, сочетались функции дверей и окон. Виднелись отдельные приземистые то ли столы, то ли постаменты, но мебели нормального вида и пропорций не было. Сквозь щели потоком бил сапфировый свет, а снаружи неясно вырисовывались бока и крыши фантастических зданий, напоминавших скопления кубов. Стены — точнее, вертикальные панели между проемами — были испещрены странными письменами, вызывавшими непонятную тревогу. Кэмпбелл не сразу сообразил, отчего они так его беспокоят, — а потом разобрал, что многие точь-в-точь соответствуют некоторым иероглифам на диске из хрустального куба.

Впрочем, суть кошмара к этому не сводилась. Все началось с живого существа, которое вскоре вошло через одну из щелей и уверенно направилось к Кэмпбеллу, неся с собою металлический ящик диковинных пропорций и с гладкими, словно бы зеркальными гранями. Существа, ибо ничего человеческого в нем не было — и ничего земного, даже ничего напоминавшего о людских мифах и сновидениях. Это был гигантский бледно-серый червь или многоножка, в толщину как человек, в длину — вдвое больше, с дисковидной и, по-видимому, безглазой, окаймленной ресничками головой с лиловым отверстием посередине. Вдоль его спинной части тянулся причудливый лиловый гребень, а оканчивалась гротескная туша веерообразным хвостом с какой-то серой мембраной. Вкруг шеи кольцом шли подвижные красные шипы, которые своими извивами в неспешном, мерном ритме порождали гнусавые щелкающие звуки.

Это был апогей небывалого кошмара — высшая точка в непредсказуемой фантазии. Однако даже и не это безумное зрелище вынудило Джорджа Кэмпбелла в третий раз лишиться сознания. Для того понадобилось еще одно обстоятельство — один невыносимый финальный штрих. Когда безымянный червь с его блестящим ящиком подобрался ближе, землянин на своем ложе мельком уловил в зеркальной грани образ того, что должно было быть его телом. Однако же — ужасным образом подтверждая его спутанные и непривычные ощущения — в отполированном металле отразилось отнюдь не его тело. Вместо него это была омерзительная бледно-серая туша еще одной гигантской многоножки.


[Роберт И. Говард]


Из последнего погружения в забвение он вынырнул, уже полностью сознавая ситуацию. Его разум был заточен в теле отвратительного обитателя чужой планеты, в то время как на другой стороне вселенной в его собственном теле устроилась личность монстра.

Он поборол приступ бессмысленного ужаса. Если судить с космической точки зрения, почему такая метаморфоза должна его ужасать? Жизнь и сознание — единственная реальность во вселенной. Форма не столь важна. Его нынешнее тело было уродливо, но лишь по земным стандартам. Отвращение и страх утонули в азарте небывалого приключения.

Чем было его прежнее тело, как не плащом, который все равно предстояло сбросить в момент смерти? Он не питал сентиментальных иллюзий относительно жизни, из которой его вырвали. Что она принесла ему, кроме изнуряющего труда, нужды, постоянной неудовлетворенности и угнетений? Если открывшаяся перед ним новая жизнь обещала не больше, то и никак не меньше. Однако чутье подсказывало ему, что она предложит больше — гораздо больше.

С прямотой, возможной лишь тогда, когда жизнь обнажена до самых своих сокровенных основ, Кэмпбелл осознал, что из прежнего существования ему приятно вспоминать разве что о физических удовольствиях. Но он давно уже исчерпал все возможности, заложенные в том земном теле. Никаких неизведанных ощущений на Земле уже не найти. Между тем власть над этим новым чуждым телом сулила необычайные, экзотические утехи.

Его захлестнул необузданный восторг. Он был человеком без собственного мира, свободным от всех условностей и запретов как Земли, так и этой планеты, свободным от любых искусственных ограничений во вселенной. Был богом! Он с веселым злорадством подумал о том, как его тело погрузится в круговорот земных дел и общества, а инопланетный монстр меж тем будет глядеть из окон, что прежде были глазами Джорджа Кэмпбелла, на людей, которые кинулись бы прочь, если б знали, кто перед ними.

Пусть бродит по планете, убивая и разрушая сколько угодно. Отныне Земля и населявшие ее народы нисколько не заботили Джорджа Кэмпбелла. Там он был одним из миллиарда ничтожеств, погребенным под исполинской грудой условностей, законов и правил поведения, обреченным жить и умереть в своей убогой нише. И вот одним слепым скачком он возвысился над обыденностью. Это была не смерть, но перерождение — рождение нового полноценного мировосприятия, исполненного небывалой свободы, с которой физическое заточение на Йекубе мало что значило.

Он вздрогнул. Йекуб! Так называлась эта планета, но откуда бы ему знать? И тут он понял: оттуда же, откуда он знал имя того, чье тело сейчас занимал, — Тоси. В нем ворочалась память, заложенная глубоко в мозгу Тоси, — тень знаний, которыми тот обладал. Прочно засев в физических тканях мозга, они едва слышно взывали к Джорджу Кэмпбеллу под видом вживленных инстинктов; его человеческое сознание хваталось за них и по-своему переводило, пытаясь нащупать путь не только к безопасности и свободе, но и к власти, которой жаждала его душа, оголенная до примитивных устремлений. Не рабом он будет жить на Йекубе — королем! Совсем как варвары4, восседавшие в старину на престолах надменных империй.

Наконец Кэмпбелл сосредоточился на том, что его окружало. Он по-прежнему лежал на подобии кушетки посреди фантастической залы, а перед ним стоял человек-многоножка с полированным металлическим предметом в руках и постукивал шейными шипами. Таким образом существо вело беседу, догадался землянин; он даже смутно понимал произносимое благодаря перенятым от Тоси мыслительным процессам, а также знал, что перед ним Йакс, верховный владыка над наукой.

Однако Кэмпбелл не внимал ему, поскольку задумал отчаянный план, до того чуждый йекубскому укладу жизни, что Йакс не уловил его сути и дал застать себя врасплох. Как и землянин, Йакс видел остроконечный кусок металла на соседнем столе, но для него это был всего лишь научный инструмент. Он и подумать не мог, что тот можно использовать в качестве оружия. Земной ум Кэмпбелла подсказал ему нужные навыки и действия, сообщив телу Тоси такие движения, каких прежде не совершал ни один обитатель Йекуба.

Землянин схватил заостренный осколок и нанес удар, а затем с силой рванул вверх. Йакс попятился и рухнул, внутренности его вывалились на пол. Мгновением позже землянин уже летел стрелой к двери. Скорость была изумительной, опьяняющей — перспектива неизведанных физических ощущений начала сбываться.

Во время бега Кэмпбелла направляли лишь инстинктивные навыки, заложенные в физических рефлексах Тоси; его как будто бы несло отдельное сознание, сосредоточившееся в ногах. Чужое тело увлекало его по маршруту, которым ходило не одну тысячу раз, когда в нем пребывал иной разум.

Он промчался по извилистому коридору, взлетел по спиральной лестнице, скользнул за резную дверь, и те же инстинкты, что вели его сюда, сообщили: искомое найдено. Кэмпбелл очутился в круглой зале с куполом, сквозь который лился темно-синий свет, и с полом всех оттенков радуги. В центре возвышалось странное сооружение — ярус на ярусе, и каждый отличного от других, яркого цвета. Верхний представлял собой лиловый конус, от вершины которого исходила голубая дымка и тянулась вверх, к повисшему в воздухе шару — шару, блестевшему как полупрозрачная слоновая кость.

Перед ним, как подсказали Кэмпбеллу глубоко врезавшиеся познания Тоси, было божество Йекуба, хотя почему народ Йекуба боялся его и поклонялся ему, никто не помнил уже миллион лет. Прикоснуться к нему означало бы такое святотатство, что никому на планете и мысли такой не приходило. Червь-жрец стоял оцепенев от ужаса, пока землянин не распотрошил обрезком металла.

На своих сороконожьих конечностях Кэмпбелл стал взбираться на многоярусный алтарь, словно и не замечая, что тот вдруг начал мелко подрагивать, что сфера в воздухе меняется, что дым повалил синими клубами. Ощущение власти пьянило. Суеверия Йекуба пугали его не больше, чем земные. Заполучив этот шар, он станет царем Йекуба. Люди-черви не посмеют ни в чем ему отказать, если их бог будет у него в заложниках. Он протянул руку к шару — уже не схожему со слоновой костью, но алому, как кровь…


[Фрэнк Белнап Лонг]


Из палатки в светлую августовскую ночь ступило тело Джорджа Кэмпбелла. Оно медленной, неуверенной походкой перемещалось меж стволов огромных деревьев, по лесной тропинке, усыпанной благоухающими сосновыми иголками. Было свежо и холодно. Небо напоминало перевернутую чашу из узорчатого серебра, припорошенного звездной пылью, а далеко на севере плескались огненные ленты северного сияния.

Голова идущего мужчины уродливо свешивалась то в одну, то в другую сторону. С уголков вялого рта свисали толстые нити янтарной пены, колыхавшиеся на ночном ветерке. Поначалу он шел прямо, как и положено человеку, но мало-помалу, по мере отдаления от палатки, его осанка начала меняться. Туловище едва уловимо перекосилось, конечности укорачивались.

На отдаленной планете где-то в космосе похожее на многоножку существо, которое было Джорджем Кэмпбеллом, прижало к груди бога с ликом алым как кровь, а затем пробежало, по-насекомьи суетливо, по радужному полу и через ряд величественных порталов выскользнуло под сияние чужих светил.

Неуклюжей побежкой оборотня петляя между земными деревьями, тело Джорджа Кэмпбелла бездумно исполняло свое предназначение. Длинные пальцы с когтями загребали листья с ковра пахучих сосновых иголок, а тело все спешило к широкой глади поблескивающей воды.

В иной галактике, на далекой планете червей Джордж Кэмпбелл пробирался длинными, поросшими папоротником улицами меж циклопических строений из черного камня, держа над головой круглого красного бога.

В зарослях близ поблескивавшего озера на Земле раздался пронзительный крик животного — там, где в ведомом инстинктами теле пребывало червеподобное существо. Человеческие зубы вонзились в мягкий звериный мех, стали рвать черную звериную плоть. Обезумев, маленькая черно-бурая лисица вонзила в ответ клыки в мохнатую человеческую руку и забилась в ужасе, а кровь ее все хлестала и хлестала. Тело Джорджа Кэмпбелла неспешно распрямилось, губы его были обагрены свежей кровью. Странно покачивая верхними конечностями, оно устремилось к озерным водам.

Многоликое создание, которое было Джорджем Кэмпбеллом, все ползло меж черных каменных глыб, а перед ним тысячи червеподобных фигур простирались ниц в искрившейся пыли. Казалось, от его извивающегося тела исходит божественная сила; неспешными, волнообразными движениями оно приближалось к трону возвышенной империи, превосходившей все земные государства.

Траппер5, устало бредущий по густой чаще недалеко от палатки, в которой червеподобное существо завладело телом Джорджа Кэмпбелла, вышел к блестевшим водам озера и увидел, что там плавает нечто темное. Он всю ночь проплутал в лесу, и в бледном утреннем свете утомление окутывало его свинцовым плащом.

Однако темная фигура бросала ему вызов, от которого нельзя было отмахнуться. Подступив к кромке воды, он опустился на колени в мягкий ил и дотянулся до плавучей массы, а потом медленно потащил ее к берегу.

На далеких просторах космоса червеподобное существо, что несло с собой алеющего бога, взошло на трон, сверкавший под чуждым сводом сверхсолнц подобно созвездию Кассиопеи. Великое божество в его руках напитывало червяную оболочку энергией, белым огнем иномирной духовности выжигая все животное, лишнее.

На Земле траппер в неизъяснимом ужасе таращился на почерневшее, поросшее волосами лицо утопленника. Это была звериная морда, омерзительно напоминавшая о человеке в своих чертах; из перекошенного, искривленного рта изливался черный ихор6.

— Тот, кто разыскивал твое тело в безднах Времени, займет лишь безответную оболочку, — изрек алый бог. — Ни одно порождение Йекуба не способно управлять человеческим телом.

Повсюду на Земле живые существа терзают друг друга, с невыразимой жестокостью поедая ближних своих. Нет червя с таким разумом, что сумел бы совладать с телом человека-зверя, когда то жаждет только пожирать. Лишь разум людской, сам собой обучившийся за десять тысяч поколений, может подчинить себе человеческие инстинкты. Твое земное тело уничтожит само себя, алча крови животной своей родни, алча прохладной воды, где могло бы вволю понежиться. Алча, в конечном итоге, погибели, ибо инстинкт смерти сильнее в нем, чем инстинкт жизни, и оно уничтожит само себя, стремясь возвратиться в ил, из которого произошло.

Так в отдаленной части пространственно-временного континуума круглый красный бог Йекуба говорил с Джорджем Кэмпбеллом, который, очистившись от всяких человеческих желаний, воссел на престол и правил империей червей с мудростью, добротой и милосердием, с какими ни один землянин не правил ни одной людской империей.

Примечания:

1 Здесь и далее в квадратных скобках указано авторство каждого последующего фрагмента этого рассказа. — Прим. ред.

2 10 см. — Прим. ред.

3 Сущность этой угрозы можно понять из рассказа «За гранью времён» (1935). — Прим. перев.

4 Типичный мотив в фэнтези Р. И. Говарда. — Прим. перев.

5 В Северной Америке так называли охотников на пушных зверей (от англ «Тгар» — «ловушка»). — Прим. ред.

6 Продукт распада тканей при гнойно-гнилостном воспалении. — Прим. ред.


Перевод Владислава Женевского

Иллюстрация Ольги Мальчиковой

Текст приведен по книге Г. Ф. Лавкрафта «Неизданное» (Издательство И. Ю. Гусарова, 2015) (доступна на Ozon.ru)

Комментариев: 2 RSS

Оставьте комментарий!
  • Анон
  • Юзер

Войдите на сайт, если Вы уже зарегистрированы, или пройдите регистрацию-подписку на "DARKER", чтобы оставлять комментарии без модерации.

Вы можете войти под своим логином или зарегистрироваться на сайте.

(обязательно)

  • 1 Механик 23-04-2021 00:01

    Охъ, поодиночке Говард и ГФЛ пишут вполне типично для себя, но вместе выдают фантастическую синергию =D

    Учитываю...
  • 2 Упырь Лихой 26-08-2020 21:32

    Яркий психоделический рассказ от классиков weird fiction. Несмотря на общий замысел, каждый из авторов остался верен своему стилю. Лавкрафт описал нравы и обычаи далёкой червеобразной цивилизации, а Роберт Говард внёс в сюжет элемент мочилова и узурпации власти, как в "Конане".

    Финал неожиданный - мизантропический и в то же время позитивный. Интересный текст и отличный перевод. Спасибо за публикацию!

    Учитываю...