Мономиф лежит в основе многих текстов, и его структура практически не меняется на протяжении многих веков. Однако в XX веке человечество столкнулось с вещами, разделившими всю историю на «до» и «после», и искусство дало естественную реакцию. Проследить изменения в художественном восприятии и подходе к построению истории героя в современном военном эпосе, уже культовой манге «Атака титанов», поможет Роман Морозов.

На сегодняшний день мономиф как категоризирующая единица мифопоэтики представляется удобным инструментом для постмодернистского художественного исследования. Рассматриваемый нами здесь и далее как некоторая базовая нарративная схема, способная усложняться до необходимого неустановленного предела в рамках соответственно усложняющейся парадигмы, мономиф не переходит полностью в инструментарий литературоведа, но сохраняет своей первоочередной функцией повествование, рассказывание истории. Далее рассмотрим происходящие в его структуре изменения на примере современного военного эпоса.

Графический роман «Атака титанов» Хаджиме Исаямы демонстрирует глубокую и чрезвычайно болезненную рефлексию трагических событий Второй мировой войны, причем касающихся не только непосредственно Японии, но и всей Европы. Следует сделать общее замечание по поводу специфики японского рефлексивного нарратива конца XX — начала XXI века. Несмотря на строго отлаженную и местами лояльную систему книгоиздательства, превалирующей формой повествования в стране на сегодняшний день является визуальное, а ведущими формами — графическая повесть, новелла и роман. Объясняющие это социально-психологические факторы лежат отчасти в области взаимодействия с новыми поколениями, а отчасти — в области национальной специфики повествования. Вместе с тем наблюдается тенденция преобладания фантастики и фэнтези над нежанровой литературой.

Проследить ощутимое усиление тенденции можно с 1980-х годов. Видимый уход от реальности почти всегда сочетается с серьезным укоренением художественных текстов в европейской культуре; часты вариативные сочетания элементов традиционной и современной японской культуры с характерными чертами западного искусства эпохи Возрождения, Просвещения и современности.

Рассматриваемый текст соответствует всем вышеперечисленным характеристикам, а именно: основываясь на мифопоэтике скандинавского эпоса, включает в художественное осмысление мировой войны и геноцида разнообразные элементы европейской культуры XVIII, XIX и XX века, выполняющие функции как нарративно-семиотические, так и чисто эстетические, а также элементы традиционной японской философии и современной эстетики. Так, к примеру, базис истории выявляет непосредственную связь с мифом норманнов о сотворении мира: подобно тому, как Один, Вили и Ве обратили труп первородного великана Имира в сущий мир, дочери короля древности Фрица пожрали труп первой титаниды Имир, своей матери. Смена половой принадлежности имеет значение: в тексте Исаямы Имир выступает порабощенной жертвой, ценным носителем силы титанов и оружием в руках поработителя Фрица. В образе короля аккумулируется идея человеческой жестокости и властолюбия, желания подчинять и убивать. Фриц производит на свет троих дочерей от своей рабыни, после чего заставляет их пожрать свою мать, дабы сохранить силу, с помощью которой он и его потомки-мужчины будут захватывать государства и истреблять народы.

Как известно, условный «путь героя» реализуется в художественных текстах в качестве системы организации не только сюжета, но и хронотопа в целом. «Атака титанов» не становится исключением в данном случае: в основе хронотопа лежит спиралеобразная система, составляемая из концентрических, соединенных между собой циклов. Объясняется такая организация текста не только цикличностью структуры мономифа как такового, но также ключевой для данного текста (как, впрочем, для многих подобных японских) идеей несокрушимого «порочного круга» страха и насилия, где одно бесконечно порождает другое. Новые поколения повторяют ошибки прошлых, потому что страх перед незнакомым и неизбежно возникающая на его основе ненависть — одни из составляющих самой сущности человека.

В своем онтогенезе Эрен Йегер, главный герой «Атаки титанов», естественным образом проходит все традиционные стадии инициации как герой-спаситель, отчасти воплощающий элементы древнего образа борца с хтоническим чудовищем. Первая потеря близкого человека в столкновении с титанами зарождает в нем идею истребления чудовищ; все последующие потери лишь укрепляют ее, одновременно убеждая героя в истинности собственных устремлений и святости мотивов, укореняя мышление подростка в реваншизме и погоне за высшей справедливостью, достигаемой исключительно путем насилия, — и истончая его, постепенно ослабляя уже поврежденное психическое здоровье.

Неизбежным становится следующий за испытаниями на пути к трансформации слом героя, его падение в так называемую бездну. Сопровождается это мнимой смертью Эрена и буквальным перерождением: поглощенный заживо титаном, герой обращается в чудовище сам. Выбравшись из груды плоти, он впадает в безумие и набрасывается на других титанов, одержимый жаждой убийства. Данный момент закладывает основу для последующего отступления текста от структуры мономифа, поскольку возрождение героя сопровождается значительным усугублением как его психического и физического состояния, так и отношения окружающих, в том числе сослуживцев, что впоследствии переформирует героя. Предназначенный паладин, охотник на чудовищ обращается в чудовище физически и приближается к аналогичной психической трансформации.

Проходя в дальнейшем по несколько раз различные рубежные пункты, Эрен Йегер принимает все больше неверных решений, обрекая своих друзей и товарищей на смерть. Его знания, навыки и силы оказываются недостаточными слишком много раз, чтобы не преумножить груз вины до критического значения. Область неизведанного продолжает усложняться и расти, тогда как знакомый и безопасный мир лишь сужается и тает, обрастает уродливыми тенями и наполняется грозными предзнаменованиями. Все это также служит подготовкой последующего слома традиционной структуры мономифа, поскольку, вместо того чтобы уводить героя куда-либо с его пресловутого пути, указывает на принципиальную невозможность следования ему, несостоятельность предначертанного в новом, ужасающе изменившемся мире всеобщей войны.

Сознание Эрена почти начинает рассеиваться с шокирующим расширением художественного пространства, в котором герой внезапно оказывается крохотным пленником, однако вместо того концентрируется, сжимаясь практически до единой точки, направляясь на последнее, что удерживает героя от падения за границу безумия и фанатизма, — любимых людей. Именно это становится точкой невозврата для героя, моментом его действительного обращения в чудовище. Данная трансформация демонстрирует не просто смену ролей в рамках единой истории, но нечто значительно большее — наиболее близкое в плане идейном к тому, о чем в свое время писал В.Т. Шаламов.

Столкнувшись впервые с однозначными чудовищами, герой обретает причину для высокой цели — истребить их. Следом же герой открывает, что сам является аналогичным чудовищем. И далее, не убеждаясь, однако, в идее своего основополагающего отличия от друзей, заключающегося в природе монстра, — постепенно открывает для себя значительно более шокирующие факты и обстоятельства. Знакомый мир с его организацией и порядками оказывается фикцией, внешний мир оказывается переполненным насилием и ненавистью ужасающим местом, а чудовища по своей природе — обычные люди, из-за своей национальной принадлежности оказавшиеся жертвами сегрегации и угнетения. Традиционная схема мономифа оказывается неактуальна, традиционный путь героя невозможен в новом мире, где возможны мировая война и повторяющийся геноцид. Герой лишается даже призрачной возможности сохранить давно ставшие золотой мечтой честь, справедливость и право на правду. Вместо того чтобы замарать руки в крови врага ради спасения невинных, Эрен Йегер, сломленный и переродившийся неправильно, топит весь мир в крови. Единственный способ для него прекратить мировую войну — уничтожить всех воюющих. Ради спасения остатков того, что когда-то считал человечеством, и своих последних близких людей, он принимает последнее решение — последнее для всех, с готовностью понести наказание. Взывая к силе титана-прародителя, герой пересекает море, чтобы обратить города в прах, и принимает титул короля геноцида. Данная трансформация подчеркивается визуально изуродованным обликом Эрена в форме титана-прародителя.

Худшее Исаяма оставляет читателю напоследок. По завершении всех военных действий мир возвращается в прежнее состояние. Конечно, со смертью чудовища, некогда носившего человеческое имя, ничего не закончилось — потребовалось еще несколько поколений, чтобы люди могли уничтожить все до основания и отстроить заново. И стоило тени титана-прародителя, наконец, растаять, как она вернулась с закатом. Неважно, сколько пройдет поколений — все повторится вновь. И не закончится никогда.

Мировая война, по мнению Исаямы, лишает человека права на правду и справедливость, обращая всякого героя в чудовище. Вместо идеального паладина он дает читателям уязвимого ребенка и бросает его в адскую бурю. Методично и последовательно развертывая перед читателем картины ужасов войны, уродующие сознание героя, Исаяма показывает невозможность реализации истинного героя в современном мире, изувеченном безумной человеческой жестокостью, — во всяком случае, не в рамках той схемы, что была универсальной прежде. Герой мертв. Мы его попросту не заслуживаем.