Эллен Датлоу – одна из самых уважаемых редакторских фигур в мире жанровой литературы, обладатель множества званий и наград. В годы работы в журнале «Омни», где Датлоу заведовала литературной редакцией, получили путевку к славе такие будущие звезды, как Уильям Гибсон, Дэн Симмонс, Джонатан Кэрролл и многие другие. За тридцать с лишним лет карьеры при ее участии вышло без малого 80 антологий, охватывающих диапазон от «старых сказок на новый лад» до лавкрафтианского хоррора и секса с инопланетными формами жизни. Наибольшую известность получила серия «Лучшее за год: Фэнтези. Хоррор» (Year’s Best Fantasy and Horror) издательства St. Martin’s Press, над которой Датлоу трудилась совместно с Терри Виндлинг (позднее – с Гевином Грантом и Келли Линк). С 2009 года, после закрытия проекта, в ее единоличном ведении находится родственная серия ежегодников, издаваемая Night Shade Books – «Лучшие страхи года» (The Best Horror of the Year); пятый выпуск поступит в продажу 9 июля и может похвастаться такими именами, как Рэмси Кэмпбелл, Адам Нэвилл и Лэрд Баррон.

Несколько антологий Эллен Датлоу вышло и в России, в том числе, совсем недавно, «С точки зрения Тролля» и первый том «Лучших страхов года». Поскольку хоррор был и остается приоритетным для Эллен, DARKER не мог отказать себе в удовольствии побеседовать о темных материях со знатоком жанра.

На протяжении многих лет вы были одним из редакторов престижной серии Year’s Best Fantasy and Horror, но в 2008 году были вынуждены взяться за The Best Horror of the Year. Что изменилось для вас как редактора? С какими новыми трудностями пришлось столкнуться?

Я всегда отвечала за хоррор-составляющую, так что круг чтения менять не пришлось. У старой серии был пекеджер [фирма или отдельное лицо, берущие на себя отдельные издательские функции – Ред.], Джеймс Френкель; он помогал нам со сведением фэнтези и хоррора в единое целое и приобретением прав на каждый рассказ или стихотворение. Для меня изменилось лишь то, что я стала зарабатывать немного больше денег и что вопросы прав веду теперь самостоятельно – как и в случае со всеми прочими моими антологиями, а этим я занимаюсь десятки лет.

Иногда бывает сложно получить разрешение на публикацию для фэнтезийной составляющей. С фантастическими произведениями из мейнстримных изданий и авторских сборников часто возникают трудности: агенты и отделы производных [т. е. издательских – Ред.] прав не понимают, что для антологий такого типа ставка «1 цент за слово» считается стандартной и что права на печатное издание, электронное издание и перевод нужны нам единым пакетом, поскольку приобретение прав по отдельности – это кошмар для любого составителя. Поэтому я с меньшей вероятностью возьму рассказ из сборника мейнстримного автора или даже журнала, если не могу выйти на писателя напрямую.

Многие ваши хоррор-антологии отличаются широким взглядом на жанр, нередко захватывая и такие направления, как темное фэнтези, магический реализм или даже реализм как таковой. В итоге многие поклонники «мейнстримного» хоррора остаются недовольны. Какими вам представляются границы жанра ужасов – как редактору и читателю? Существует ли четкая грань между хоррором и «не-хоррором»?

Если я издаю хоррор-антологию, то издаю хоррор. Все рассказы, включенные в такие антологии, я рассматриваю как рассказы ужасов. Не вполне уверена, что такое все-таки «темное фэнтези», но если рассказ попался сильный и особенно мрачный, то я обязательно куплю его, если он соответствует теме (и если тема есть). Реализм – отличительная черта лучшего психологического хоррора, так что и истории без мистики по определению должны быть «реалистичными». Магический реализм я в хоррор-антологии не включаю, если только эти истории не относятся и к хоррору тоже. У литературы ужасов существует множество разных поджанров: мистический хоррор, «страшилки» (terror tales), НФ-хоррор, Contes Cruels  («жестокие рассказы») и т. д. Боюсь, не понимаю, что вы подразумеваете под «мейнстримным» хоррором. Если я отобрала рассказ для хоррор-антологии, то это именно хоррор – вот и все.

Имелись в виду типичные произведения ужасов, представленные в творчестве (раннем) Стивена Кинга, Роберта Маккаммона, Джеймса Герберта, Бентли Литтла и т. п. Главный герой (герои) сталкивается с неким сверхъестественным злом (у которого иногда имеются сообщники среди людей – безумцы а-ля Ренфилд) или просто смертельной угрозой наподобие гигантских крыс-людоедов. В конечном итоге герой может как преуспеть, так и потерпеть поражение, но по законам жанра должно пролиться столько-то крови, а в финале должно остаться как можно меньше неопределенностей. Судя по всему, среди российских читателей такой вид хоррора наиболее популярен – в отличие от более замысловатых произведений Рэмси Кэмпбелла, Томаса Лиготти, Лэрда Баррона, Кейтлин Кирнан и других.

Ах вот как. Мы не называем такой хоррор «мейнстримом». Это всего лишь одно из многих направлений жанра, с которым работают издатели и которое любят читатели.

Есть ли у литературы ужасов коммерческие перспективы? Как повлияло на нее распространение электронных книг – положительно или наоборот?

Несомненно, в хорроре столько же от коммерции, как и во всех других видах литературы. Только вот не всегда ужасы называют ужасами. Для многих мейнстримных серий публикация хоррора в порядке вещей. Немалая часть так называемой «высокой» (нежанровой) прозы – это тоже хоррор. Если уж на то пошло, хоррор проник во все прочие виды художественной литературы. Если поклонникам жанра стало немножко труднее находить нужные им книги, то это лишь потому, что вышли из употребления «кровавые» обложки (и это радует). Так что читателям надо покидать свою зону комфорта и наводить справки: в частности, отслеживать рецензии не только в журналах о хорроре, но и в других изданиях. Если пользоваться социальными сетями и держать ушки на макушке, то обязательно услышите о прекрасных книгах, которые иначе могли бы упустить. В ежегодных обзорах жанра у меня и Стивена Джонса [в русские издания такие обзоры традиционно не входят – Ред.] можно найти множество всевозможных рекомендаций. Кроме того, если какие-то книги и не хоррор в чистом виде, но могут, как мне кажется, понравиться моим читателям, то я могу порекомендовать и их. В этом прелесть чтения: никто не заставляет тебя читать книги одного и того же типа.

Электронные книги – еще один способ чтения, только и всего. Если за их счет повышаются продажи (а это так), то это здорово.

Мы любим «темные» истории ради них самих, но существует распространенное мнение, что литература ужасов во многом отражает фобии современного общества. Вы много лет следите за развитием жанра и поэтому обладаете уникальной возможностью оценить новые тенденции. Какие страхи заявляли о себе в хорроре последних лет?

Я не критик – скорее я из тех, кто читает «темную» прозу для удовольствия. Очевидно, зомби вернулись к нам всерьез и надолго. Почему? Понятия не имею.

Каких авторов (пятерых, семерых, десятерых – как вам удобнее) вы назвали бы самыми яркими в современной литературе ужасов? Какие романы и сборники произвели на вас впечатление в последнее время?

Лэрд Баррон, Натан Бэллингруд, Элизабет Хэнд, Джоел Лэйн, Конрад Уильямс, Джо Р. Лансдейл, Каарон Уоррен, Джойс Кэрол Оутс, Терри Доулинг, Нил Гейман, Рэмси Кэмпбелл, Глен Хиршберг, Джемма Файлс, Джон Лэнган, Люциус Шепард, Кейтлин Кирнан (хотя она ненавидит, когда ее называют автором хоррора – прости, Кейт), Джеффри Форд – и многие другие, но эти имена вспомнились сразу же. Вся штука в том, что некоторые из лучших не ограничиваются одним хоррором, а с тем же успехом пишут и другие вещи.

Романов я читаю не так уж много, но из недавних понравились «Падение Лондона» (London Falling) Пола Корнелла, третий роман из цикла «Собаколицые боги» (The Dog-Faced Gods) Сары Пинборо (я не сообразила, что это завершающая книга трилогии), «Старование» (The Croning) Лэрда Баррона, цикл Ричарда Кадри о Сендмене Слиме (Sandman Slim), «Ладья» (The Rook) Дэниела О’Мэлли, «Зона 1» (Zone One) Колсона Уайтхеда, «Утопленница» (The Drowning Girl) Кейтлин Кирнан.

А вот несколько сборников. Некоторые из них созданы писателями, которые работают во всех жанрах, но много внимания уделяют и прозе достаточно «темной», чтобы отнести ее к хоррору: «Вспомни, почему боишься меня» (Remember Why You Fear Me) Роберта Ширмана, «Сквозь разбитые стены» (Through Splintered Walls) Каарон Уоррен, «Странствия» (Errantry) Элизабет Хэнд, «Там, где горны пылают» (Where Furnaces Burn) Джоела Лэйна, «Рожденный зубастым» (Born With Teeth) Конрада Уильямса, «Женщина, которая вышла замуж за облако» (The Woman Who Married a Cloud) Джонатана Кэрролла, «Бескрайние плотоядные небеса» (The Wide Carnivorous Sky) Джона Лэнгана, «Что-то прекрасное ждет всех нас» (The Beautiful Thing That Awaits Us All) Лэрда Баррона, «Озерные чудовища Северной Америки» (North American Lake Monsters) Натана Бэллингруда.

Писатели и редакторы обычно утверждают, что любят всех своих бумажных «деток» одинаково, и все же некоторые книги даются с большим трудом – и, в идеале, приносят больше удовлетворения. Какими из своих антологий вы особенно гордитесь? А какие переработали бы, если б у вас была такая возможность?

Я люблю почти все мои сборники в равной мере, но с особым теплом, не скрою, отношусь к своим нетематическим антологиям: одна – фэнтезийная, «Салон фантастики» (Salon Fantastique, совместно с Терри Виндлинг), другая – межжанровая, это «Книга фантастики и фэнтези Del Rey» (The Del Rey Book of Science Fiction and Fantasy), и, наконец, «Инферно» (Inferno) – единственная (пока) моя нетематическая хоррор-антология. Все три книги получили номинации либо премии, но продавались они неважно. Хотя читатели и уверяют, что им интересны антологии без тем, на самом деле это не так. Такое впечатление, им нужна некая зацепка, от которой уже выстраиваются ожидания. Ну что ж, а я обожаю эти антологии и ничего бы в них менять не стала (кроме обложки Salon Fantastique, которая нам с Терри ужасно не понравилась).

В 2011 году увидела свет антология The Weird – исполинский «компендиум странных и мрачных историй», составленный Джеффом и Энн Вандермеерами. Задумывались ли вы когда-нибудь об антологии такого же впечатляющего масштаба [в книгу вошло более 110 рассказов, повестей и даже небольших романов, созданных в 1908 – 2011 гг.]? Если да, то какова была бы ее концепция?

На мой взгляд, The Weird – это изумительное достижение, но я бы за такой проект не взялась. Я не критик и не теоретик. Я редактор. Передо мной не стоит цели что-то доказывать или продвигать свои убеждения. Мне нравится подбирать, редактировать и издавать малую прозу. Мои убеждения, какими бы они ни были, со всей ясностью проявили себя во всех текстах, которые я покупала для OMNI, Event Horizon, SCIFICTION, Tor.com и собственных антологий на протяжении тридцати с лишним лет. За те семнадцать лет, что я вела редакцию прозы в «Омни», я наделала ошибок. Одни рассказы я сейчас бы не купила, другие – наоборот, а некоторые мне просто не разрешили взять, но я могла бы настоять на своем.

Кстати о «странном» (weird): как вы относитесь к этому термину? Что такое «странная» проза – синоним литературы ужасов или нечто большее?

Это просто одна из характеристик. Поначалу я думала, что таким претенциозным манером некоторые талантливые писатели пытаются провоцировать споры, но теперь для меня это удобный термин, описывающий истории, которые могут быть как «темными», так и нет, но при этом содержат в себе нечто глубоко странное. Это не синоним хоррора, но хоррор может быть «странным».

Следите ли вы за серией Стивена Джонса «Лучшие новые ужасы» (Best New Horror)? Если да, то считаете ли ее конкурентом «Лучших ужасов года»? Есть ли какие-то принципиальные различия между вашими подходами к составлению хоррор-антологий?

Я стараюсь держать его в курсе своей работы и быть в курсе его. Иногда у нас случаются совпадения по некоторым рассказам, но обычно их немного. Насчет принципов Стивена ничего сказать не могу. Я выбираю истории, которые мне нравятся и которые, по моим ощущениям, отражают широкую палитру публикуемого хоррора. Никакой конкуренции между нами нет – и тот факт, что мы можем выбирать из такого множества замечательных рассказов, служит доказательством процветания жанра. Единственное отличие состоит в том, что Стивен располагает большими объемами и поэтому может печатать повести. У меня сейчас максимум около 140 тысяч слов. У него, полагаю, около 200 тысяч.

Ваша антология «Лавкрафт освобожденный» (Lovecraft Unbound) была тепло встречена публикой, на очереди «Чудовища Лавкрафта» (Lovecraft’s Monsters). Чем творчество ГФЛ привлекает современных читателей? Как и когда начался ваш собственный роман с «джентльменом из Провиденса» – если, конечно, начался?

Мне кажется, привлекательность Лавкрафта всегда коренилась в многообразии существ, созданных его воображением. Страх перед неведомым разжигал его творческие силы, и современные читатели способны это оценить – даже если их отталкивают особенности его стиля или его личные предрассудки. Меня больше интересует (как и большинство читателей, я так полагаю), что могут сделать с лавкрафтовскими находками современные писатели – вот почему я и составила две эти антологии.

Я читала его в подростковые годы, одновременно с научной фантастикой, и быстро поняла: в то время как НФ стремится объять неизвестное, Лавкрафт страшился его – и был в этом смысле «антинаучным» фантастом (за исключением одного-двух рассказов). Я не перечитывала его вещей уже очень давно.

Совместно с Терри Виндлинг вы составили немало антологий на сказочные темы. В них часто встречаются «перепевки» известных сказок, и некоторые довольно мрачны. Могут ли такие сказки стать мостиком, по которому юные читатели перейдут уже к литературе ужасов? Как вы относились к страшным историям в детстве?

Несомненно, мрачные сказки могут привить юным читателям вкус к хоррору. Но ни один из сборников «перелицованных» сказок, которые мы с Терри составили для взрослых (шесть, начиная с «Белоснежки» (Snow White, Blood Red)) или детей (три: «Волк у порога» (A Wolf at the Door), «Сестра-лебедь» (Swan Sister) и «С точки зрения Тролля») не замышлялся как намеренно мрачный. Мы давали авторам полную свободу и советовали перечитать сами сказки – а вот они-то нередко мрачны. Но из более чем ста историй, вошедших в эти девять антологий, к хоррору можно отнести менее 10%. В основном это фэнтези и темное фэнтези – а парочку можно даже назвать научной фантастикой. В детстве мне нравилось все подряд, но в подростковые годы я обратилась к более мрачной литературе – хотя чаще читала рассказы, чем романы. Но девочкой обожала «Сумеречную зону» (первую), как и телесериал «Триллер», где ведущим выступал Борис Карлофф.

Похоже, волна вампирской литературы, выросшая на успехе «Сумерек», начинает спадать. Вампиры проделали долгий печальный путь от зловещих монстров-аристократов до мечты старшеклассницы. Как вы думаете, исчерпал ли себя вампир как архетип жанра ужасов? Могут ли в будущем появиться новые шедевры на эту тему?

Вампиры и вампиризм как архетип неисчерпаемы. Шедевры вампирского жанра создаются сейчас и будут создаваться всегда. Эта тема настолько плодотворна (на мой взгляд), что зомби и не снилось. Но меня всегда радуют новые трактовки образа зомби – как и вампиров.

Две ваших антологии посвящены кошкам и вообще семейству кошачьих (первая, «Финт хвостом», выходила и в России). Подозреваем, что это не случайность… Что значат кошки в вашей жизни? Случалось ли, что они вдохновляли вас? Может быть, у вас есть какая-нибудь личная история о кошках (помрачнее, конечно!), которой вы готовы поделиться с нашими читателями?

Я обожаю кошек, всегда держу при себе парочку, но не могу припомнить, откуда у меня появилась идея собрать антологию кошачьего хоррора («Финт хвостом»). Наверное, у меня просто было много знакомых писателей-кошатников. Во второй книге, «Чудеса на кончике хвоста» (Tails of Wonder and Imagination) уже присутствовали кошачья НФ, фэнтези, темное фэнтези и ужасы. Как выяснилось, многих читателей расстраивает, что в некоторых рассказах кошки умирают либо еще как-то страдают. В итоге я составила (отчасти в шутку) путеводитель по всем рассказам с указанием убитых и раненых кошек, а в издательстве снабдили его маленькими значками в виде 1-5 «дохлых кисок» – для сведения особо чувствительных.

У меня была кошка по кличке Синька (Blue), которая умела произносить мое имя. Однажды среди ночи я проснулась от того, что кто-то звал меня по имени, – и поняла, что это она. Не подумайте, что я шучу – у меня есть друзья, которые могут это подтвердить. Это стало возможным, поскольку 1) мое имя из тех, что кошки действительно могут воспроизвести и 2) в то время я жила либо с соседками, либо с молодым человеком, так что кошка, понятное дело, слышала мое имя. С тех пор я живу одна, и преемницы Синьки нечасто его слышат.

Есть ли шансы попасть в ваши антологии у писателей из стран, где не говорят по-английски? Попадалось ли вам что-нибудь интересное в последнее время?

Больше всего шансов опубликоваться в моей серии «Лучшие ужасы года», поскольку я всегда готова рассмотреть рассказ ужасов, впервые переведенный на английский язык.

Основная проблема с публикацией текстов из неанглоязычных стран в США – необходимость перевода. Когда я работала в «Омни», американская переводчица с русского предложила мне заказать у нее перевод какого-нибудь русского НФ-рассказа. Она дала мне синопсисы четырех или пяти рассказов и попросила выбрать самый интересный на вид. Так я и поступила – а когда получила перевод, история мне не понравилась. И дело было не в плохом переводе – просто не понравилась. Но заплатить за нее все равно пришлось. Противоположный случай: британский переводчик показал мне пару рассказов, которые он уже перевел с японского, и я с радостью купила оба. Боюсь, переводного хоррора я в последнее время не читала. Временами мне попадаются научная фантастика или фэнтези, но не хоррор.

Некоторые обитатели квартиры Эллен Датлоу

Хотели бы вы побывать в России? Оказала ли русская культура на вас какое-то влияние?

Несколько лет назад я посетила Киев для участия в «Евроконе» и получила большое удовольствие, а вот в России не была, но с радостью посетила бы ее.

Семья моего отца родом из Пинска [ныне входит в состав Беларуси – Ред.], но все его родственники покинули страну еще в начале 1910-х.

В университете я кое-что прочла из Достоевского и всерьез увлекалась танцовщиком и хореографом Михаилом Барышниковым.

Но надо также признать, что девочкой я росла в тени ядерной угрозы – результат пропаганды с обеих сторон, – и это, вероятно, оказало огромное влияние на мою жизнь. В начальной школе мы все еще упражнялись в «пригнись и накройся» [метод индивидуальной защиты от последствий ядерного взрыва, преподававшийся в американских школах вплоть до конца холодной войны – Ред.].

И да, совсем забыла: я ведь целый год изучала русский язык, когда училась на первом курсе.

Первый семестр нам с одногруппниками очень понравился, но потом мы перешли к «склонениям», и тут уж большинство сдалось (кроме моей соседки по комнате, которая в итоге выбрала русский язык на специализацию).

Так что я немного знаю кириллический алфавит и могу произнести пару слов по-русски

И напоследок: что бы вы пожелали нашим читателям и ценителям ваших антологий?

Мне всегда отрадно, когда читателям по душе плоды моей редакторской работы: это означает, что я могу заниматься этим и дальше. Без писателей, которые для меня пишут, и читателей, которые читают написанное, никакой карьеры у меня не состоялось бы.